Сегодня меня учили стоять на краю, Заглядывать спящей в лицо и почти не дышать. Улыбка войны, когда она спит напоминает твою И одну из вас я уже не смогу потерять. Макс Иванов (Торба-на Круче), «Война»
Он идёт по коридору. У него легкий, упругий шаг, как будто… «у тебя внутри спрятано по пружинке». Он вздрагивает от воспоминания. Помнить можно, но не вспоминать. В Доме принято верить, что так будет легче. Что так правильнее. Он старается соблюдать эти идиотские правила. Кто и когда придумал их? И зачем? В Доме каждый год умирает хотя бы один, чаще всего совершенно необъяснимо. Обычно Смерть перед тем становится сам не свой, сам не свой даже на манер Рыжего. Но в тот раз так не было. Не было. «Не вспоминать!» — одергивает он себя. По крайней мере пока. Крыша — граница. На крышу не ходит Слепой. В этом нет ничего мистического, это просто было бы глупо и опасно. Сфинкс — глупый и опасный. Он приходит сюда вспоминать. Здесь уже не Дом, здесь — можно. Он прислоняет себя к старой дымоходной трубе, медленно сползает по ней вниз, садится и смотрит в небо. В Доме не принято вспоминать, но можно, как Стервятник, делать вид, что все ещё можно вернуть. Пока есть надежда… Слепой забрал у Сфинкса и право надеяться. И Сфинкс приходит на крышу. Тут холодно, одиноко и больно, и никто не услышит твоего крика. И он кричит. Кричит снова и снова. Он зовёт. А потом плачет, уткнувшись лицом в колени, как утыкался в ещё тёплую грудь Волка. Никто не приходит забрать его домой. Потому что дома больше нет. Потому что его снова никто не ждёт. Все, кто мог бы — мертвы.На его месте
9 декабря 2020 г. в 04:42