Здесь не место для любви

Я сделал все и все оставил, В моей игре почти нет правил, И мой герой не держит строй И лезет на рожон. Я сбыл мечты и откровения, В руках судьбы мое спасение. Мой главный нерв пройдет в иглу Предельно обнажен… Би-2, Вечная, призрачная, встречная

Они сидят вдвоем, по очереди опустошая бутылки. Кажется, никогда раньше они не сидели так: всегда был кто-то третий. Дом. Снова просто Дом, тих, отдыхает от впечатлений, наверное, спит и маленький Слепой… Рыжий смотрит в темноту перед собой и задает, наконец, свой главный вопрос: — Сфинкс, почему все же Слепой? Это же мог быть… Он не смеет договорить, переводит взгляд на Сфинкса, вокруг темно, но Рыжий привычно в очках. — Слепой всегда был там, — голос Сфинкса звучит почти мелодией, грустной, щемящей, на удивление чистой, ни одной фальшивой ноты. — Всегда. Но в этот раз его забрал я, а не Лось. Понимаешь, что это значит? — Теперь его нет там, — проговаривает Рыжий очевидное. — Именно так, — мелодия вдруг звучит быстрее, резче. — Теперь там нет Слепого, но есть я и есть Волк. И мы ровесники. И даже когда судьба разлучает нас с самого начала, Волк всегда находит. Рыжий смеется, над собой и над судьбой. Чертовой их судьбой. — Ты удивительно самоотвержен. Я должен был понять сам. Так просто. — Да. Сфинкс пожимает плечами, и Рыжий уже завидует тому Кузнечику и тому Волку, а не этому Сфинксу. Сфинкс не хотел и не мог воспитывать того, кого любит. Рыжий думает о дочери. Большинство его дочерей похожи на Рыжую. И это многое в нем изменило. Или помогло понять. Он всегда ждал ее, но теперь знает — это другое. И у его любимицы темные глаза и чужие темные кудри. Словно ее Рыжий тоже притащил с изнанки, только вот очень трудно быть ее отцом. Помнить, что он только ее отец. Рыжий, тоскуя, отхлебывает огромный глоток, встряхивает волосами, смахивая их с лица. Сфинкс вздыхает как-то особенно, будто решаясь и вдруг говорит:  — Я тебе не сказал когда-то давно… Теперь думаю — зря. Она стала встречаться со Слепым потому, что ты попросил. Рыжий давится сидром и сигаретным дымом, кашляет, роняет окурок, тот мгновенно прожигает дыру повыше колена — и вплавляется в тело. Чертыхаясь, Рыжий опрокидывает на себя бутылку. Окурок гаснет. Дыра подмигивает. Теперь Рыжий — липкий и противный. А Сфинкс — спокойный и невозмутимый, уверенный. Снова такой, каким бывал рядом с Волком. Давненько же они не встречались. — Нужна помощь? — уточняет Сфинкс. — Не особо, — выкашливает Рыжий. — Просто прогуляйся со мной до душа. Они идут к летнему душу, прямо в одежде Рыжий встает под еще теплые струи. — Постираюсь целиком, — объясняет он. Сфинкс фыркает: — Ты совсем не изменился. — К счастью, ты тоже, — парирует Рыжий. — А ты о ком мне говорил? Наверное, Сфинкс смотрит на Рыжего с сожалением. Рыжий бы и сам так посмотрел. Как будто он не знает, кто встречался со Слепым. Как будто это не он ее попросил. — Я о Крысе. Подумал, вдруг ты не знаешь, что она любила тебя. Рыжий закусывает губу, образ дочери в голове сменяется той, на кого она похожа. — Это не смешно. — Я не смеюсь. Сфинкс, и правда, серьёзен до оскомины, и хочется ему врезать. Благо протезы при нем и будет почти честно. — Ты просто бредишь, с чего ты взял? — Я видел. Видел это в ее глазах. Она мне сама показала. Земля стремительно уходит из-под ног Рыжего, дышать трудно, от конечностей разом оттекает кровь и бьёт в голову. Рыжий присаживается на траву, впивается в нее пальцами. Самое время для дружеского похлопывания по плечу, но Сфинкс ничего такого не умеет. Сфинкс больше про то, как огорошить, сбить с ног, поразить в самое сердце. Рыжий прикрывает глаза. Может быть, он бы предпочел никогда не слышать этого признания. А может и нет… — Это, знаешь ли, жестоко, — говорит Рыжий. — У меня по-прежнему не те связи… Сфинкс садится на траву рядом с ним. — А тебе они нужны? Рыжий усмехается. Чтобы ему с новыми чудесными знаниями хроноворот, но Табаки раздавал дурацкие шестеренки: возвращайся, ради бога, но ничего помнить не будешь, и ошибешься снова и снова… — Думаешь, на этом твоем супер-круге, у нас есть шанс? — спрашивает Рыжий. — Думаю, шанс у тебя есть и сейчас. «Дом снесли, а стеночка-то осталась», — цитирует Сфинкс недавний фильм по недавней книжке. Наутро Рыжий провожает Сфинкса и маленького Слепого и пробует выкинуть все из головы, но чем больше он выкидывает из нее слова Сфинкса, тем больше там бархатного голоса Крысы. «Ты бы еще разделся». «Такого я никому не позволяю». «А теперь забудем». На лицо Рыжего вдруг падает солнечный зайчик, на другом его конце смеющаяся девчонка с карманным зеркальцем. Его, Рыжего, любимая дочь. Хроноворота нет, но время отматывается само: палата, сверх меры заваленная книжками и играми, бледный парень с битловскими рыжими кудрями, девчонка в дверях. Она никогда не заходит, даже не смотрит на Смерть, только ловит зайчиков и отправляет их ему, Смерть улыбается: ему тепло и щекотно. Она не Рыжая, она… Оставшаяся стеночка недобро глядит на Рыжего диковинными зверями четвертой, Рыжий качает головой, и стеночка, подмигнув, показывает рисунки второй, еще разочек: и вот они родные стерильные стены. Рыжий протягивает руку вперед и шагает. Свет фар бьет в лицо, шипят по асфальту шины. Водитель прыгает на дорогу. — Совсем сдурел? — Вроде того, — улыбается Рыжий и снимает очки. — Нашел время для стриптиза, — сердится Крыса. Рыжий шагает к ней и тянет руку к биркам. Она не возражает.