Здесь не место для любви

Облака в небо спрятались, Звезды пьяные смотрят вниз И в дебри сказочной тайги Падают они. Черные сказки белой зимы На ночь поют нам большие деревья. Черные сказки про розовый снег, Розовый снег даже во сне… А ночью по лесу идет Сатана И собирает свежие души! Новую кровь получила зима И тебя она получит. И тебя она получит… Глеб Самойлов

Он не выбирал их. Он даже не всегда понимал выбор Дома, просто знал его волю и исполнял ее. Принимал его решения, так же как Дом и Лес принимали его. Слепой жил только там. Он побеждал, когда перетягивал Изнанку в Дом, оставляя врага почти в Наружности. Дом знакомился с ними, впускал или не впускал, метил особенных. Так Слепой сразу узнавал их: по запаху, по ощущению. Они должны были становится своими. Необыкновенные, сильные. Уверенные, что они просто люди. В лучшем случае сущности — это для тех, кто с самомнением. Все ходоки — открытые пространства. Новые постоянно меняющиеся комнаты Дома, иногда целые этажи. Отдельные неведанные локации Изнанки. И все как один — не понимали, недооценивали, не чувствовали, что они часть этого места. Этого мира. Слепому одному не нужно было понимать или видеть. Дом выбрал его, как и их, и дарил знание о том, что, где и с кем происходит. Дом любил Ходоков — Слепой жил для того, чтобы просто быть здесь. Чтобы хранить. Чтобы «здесь» продолжало существовать, Слепой был готов на все. Он злился на них, потому что они не хотели понимать. И он бы с удовольствием их заставил, но они были неподвластны ему и не хотели слушать. Они владели чудом, но искали в нем недостатки. То оно слишком маленькое, то ограниченного действия, то от него бывает больно. Они просто не знали, как это жить в темном мире из дыхания, запаха, тычков и пинков локтями. Идиоты… Слишком увлеченные собой. Никто из них не хотел выполнять свое предназначение. Рыжего Дом хранил, как зеницу ока, а Рыжий грезил Наружностью и Рыжей. Ему было мало и воли, и других баб, в которых можно вставить. Он мучился своей сутью, надеялся, что за стенами Дома она изменится. Но с ним вышло договориться: за свободу он был готов откупаться. Делать то, что Слепой скажет, едва вникая в суть и последствия. Любовная горячка Рыжего не нравилась Дому, и тогда в силу вступил Закон. Рыжий без труда нашел, как его обходить, и не было нужды мешать ему. Ни одна из тех, с кем он трахался не интересовала его, но каждая отдаляла от Рыжей. И чем сильнее их расшвыривало, чем сильнее Рыжий мучился в своей безответности, тем меньше было у него шансов увидеть действительно важное. Ту, что Дом предназначил ему, Рыжий сам привел к Слепому. Достаточно оказалось лишь намекнуть, что Слепому она нравится. Заметь Рыжий Крысу, позови ее с собой, она бы не то, что пошла, побежала за ним, куда угодно. Также как Волк за Сфинксом. Если бы они могли услышать друг друга и быть вместе, то перестали бы делать даже то малое, что делали для Дома сейчас. Просто разбежались, как крысы с тонущего корабля. Человеческие чувства убивали Слепого. Хрупкие и ранящие: зачем они вообще? Нельзя жить любовью к человеку. Люди умирают. Так же, как умер Лось. И Слепой выбрал любить вечное и прекрасное: Изнанку и Лес. И охранял свою любовь яростно и ревностно. Крыса уступила еще легче, чем Рыжий. Она знала волю Дома, но слушалась лишь желаний того, кого полюбила. Как и Лорд. С ним, человеком Леса, оказалось проще всего. Рыжая стала залогом его выбора. Ради нее Лорд отказался даже от нового круга, от желания вырасти вместе с ними, вместе со Сфинксом… Любовь Лорда единственная сыграла Слепому и Дому на руку: Рыжая уверенно и слепо вела Лорда на Изнанку, она создала проводника для Слепого из верного последователя Сфинкса. У них было не так-то сложно забирать власть. Они не хотели ее. Слепой верил в Дом и был готов за него убивать, а они нет. Предатели. Их звали в волшебный мир, а они воротили от него нос. Самым трудным стало совладать с Волком. Дом не говорил с ним, как со Слепым, хотя открывал ему все двери. Волк открывал на изнанке бесконечные новые пространства, постоянно разрывая границу. Волка интересовала куча вещей, бесполезных и неважных, он вмещал в себя столько чувств, что рядом Слепому было довольно тяжело слушать свои мысли, Волк фонил даже в чужие сны. Больше всего Волк хотел Сфинкса. Слишком сильно. Он бы пошел за ним, не смотря на все свои хотения и нехотения. Волк сам подал Слепому эту идею, подарил знание об одном вожаке. Волк всем существом чувствовал, что им должен стать Сфинкс. Как за ним пойдут сами… Ведь Волк, который никогда никого не слушал — готов. И он не ошибся. За Сфинксом пошел бы не только Волк, но и Лорд, и Рыжий, и Македонский, и Крыса… Даже Слепой, если бы Сфинкс шел в правильную сторону. Но Сфинкс был полноправным наследником Черепа. С удивительной непреданностью Дому. Сфинкс возненавидел Изнанку. Один единственный — упоротый, ненормальный ходок, который вообще не хотел ходить. Такой сильный, бесконечный внутри, превосходящий любого: он обязан был остаться. Потому что мир мог держаться на нем одном. Сфинкс тоже чувствовал Ходоков. Своим, не понятным Слепому способом. Он легко сходился с ним, приближая их, облегчая Слепому задачу, как и Рыжий. Только вот цель у Сфинкса всегда была своя. Но после смерти Волка исчезла и она, остался только долг перед теми, кого Сфинкс выбрал. Слепой никогда так и не смог решить, что делать с Волком, потому не помешал Македонскому. Волк сам все сделал. Он блефовал, но Дом решил довести партию до конца. Полководец оказался просто Маком, просто трусом. Будь Слепой менее терпелив, он бы и сам Македонского попросил, и Дом подыграл бы снова. Ходоки никогда не подчинялись Изнанке — они ее творили и не понимали. Так и Лось поступал с детскими душами. Они все не хотели, все убегали от того, чтобы стать божествами. Питая собой. Питаясь от. Они раз за разом выбирали разрушать Дом: они не думали, что отрывают ему руки, вырывают ребра, вынимают жилы. Предатели! Когда они уходили от Дома отваливались куски, он болел и умирал. Терял себя, оставался без жизненно-важных частей. Слепой чувствовал это, он один понимал это место, слушал его и знал, что ему нужно. Все что он мог… увидеть! на Изнанке — было чудом, и Слепой беспрестанно впитывал его. Все что Слепой чувствовал в Лесу, давало ему силы продолжать и продолжать, длить это постоянное чувство, этот контакт. Становится всем этим, что вокруг. Но нужно было много и долго идти к этому. Насколько было бы легче, если бы Сфинкс… Жить на Изнанке было бы лучше со Сфинксом. Уводить всех на Изнанку было бы проще со Сфинксом. Но Слепой остался один. Только он и его бог — его Дом. Когда-то он думал, что Лось — бог этого волшебного мира. Но Лось умер, а мир остался. И Слепой понял, что мир говорит с ним. И что никто больше его не слушает. Каждые шесть лет они делали все, чтобы Дом не выстоял. И все же — Дом будет всегда. Пусть только одной стеной, но останется вход в волшебный мир для тех, кто может его найти. Дом будет звать их, мучать снами и воспоминаниями, забирать их по одному. Как забрал Ральфа и Седого. Эта стена будет вечной. Слепой сделал так. Мир будет стоять. Мир, богом которого стал Слепой. Только я не знал, что, однажды, войдя в эту дверь, Сфинкс найдет меня. Он согнет реальность, и я обманусь, он заберет меня вместо Лося. Тогда там не останется никого, кто бы помешал им… Вход закроется навсегда. Каждый из них так и будет носить свой волшебный мир и свои открытые пространства у себя внутри. Они смогут соприкасаться ими и даже ходить друг к другу. Только там никогда не будет меня. Я — не такой, как они. Я просто слышал и чувствовал острее. Я искал и звал Лес, и он пришел. Я не мог дать ему ничего кроме преданности и верности. Он говорил со мной и направлял. Боги уходили одни за одним. Я слушал, и Дом всегда впускал меня. Мы отчаянно нуждались друг в друге. Мы отчаянно нуждались в творцах. Я живу со своим Сфинксом. Он, наверное, любит меня. Он затыкает мою тоску и одиночество, он открывает мне себя, и это новый волшебный мир, который я так искал. В его волшебном мире у меня тоже есть глаза… У него внутри невыносимо грустно и тяжело. Но мне нравится. Я, кажется, даже счастлив.