Отчего улетают птицы

       Весь каток освещал вечерний, яркий свет прожекторов. Юрио оставался и на вечерние тренировки, по своему собственному желанию. А его пытались отговорить. Но попытки были тщетны. Подготовка к Чемпионату Европы шла полным ходом.       — Лутц, недокрут на лутце! — кричал Краков. В последнее время на тренировках он срывался особенно часто. Тренер переживал, что накануне важный старт, а его спортсмены, подавляющее их число, были не в лучшей форме. Особенно это касалось Юрия. Плисецкий сидел на скамейке, в сотый раз перешнуровывая коньки. Твердые шнурки то и дело вываливались из-за замерзших насквозь пальуев, а сам парень очень часто и прерывисто дышал, боясь. Боясь того, что выйдя на лёд, он снова не оправдает чужих ожиданий. За Новогодние каникулы он вырос на несколько сантиметров, потеряв из-за этого некоторые прыжки. Теперь Плисецкий уже не мог полностью докручивать четвертной флип, чтобы выезд казался гладким — приходилось очень много работать. И вот, он тренирует выезд уже две недели, а все равно — не хватает этих 1,5 оборота. Яков же, с пеной у рта, доказывал, что пубертат это временно, пройдет, тело меняется, прыжки теряются, их можно будет восстановить, просто будет чуть сложнее. Но Юрий не думал, что будет настолько сложно. На него невероятным грузом давили все титулы, которые он получил за прошлые сезоны, которые он получил за этот. Громкие заголовки статей, в которых говорилось, что Плисецкий — надежда всего Российского одиночного мужского катания и льстили ему, и внушали невероятный страх. Конечно, приятные слова о себе, полные восхищения и поддержки, приятно почитать на досуге, или когда настроение плохое. Но потом, когда фигурист понимал, что он может не оправдать ожидания публики, федерации, ему становилось плохо, и хотелось просто выбросить телефон и все газеты и журналы, находившиеся дома. Как-то дома, он пытался поделиться со своими переживаниями с дедушкой: вечером, который каким-то чудом был у Юрия свободен, он, допивая теплый чай с ароматом конфеты «Барбарис», сказал:       — Дедушка, а что ощущают люди, когда их.. — он запнулся, то ли согревая руки о теплую чашку, то ли пытаясь найти нужное слово: — Когда их кумиры.. Не оправдывают их ожидания? Мужчина поразмыслил, постучал железной ложкой об стол, пытаясь собрать мысли:       — Я не знаю, Юр. — Николай откинулся на стул, смотря в потолок. — Их ожидания — их проблемы. А Плисецкий бы с ним поспорил, но явно не тогда. И сейчас, когда впервые за все года в карьере, он выходил на лёд на ватных ногах, а где-то в глубине души затаилось такое сильное ощущение страха, что к горлу прокатывала тошнота: он вновь вспомнил заголовки прессы.        — Надежда.. Мужского одиночного. — до вкуса железа Плисецкий укусил себя за губу, и к горлу подкатила кровь: — Да что они понимают?! Едва не споткнувшись уже в первый заезд, Юрий начал обкатывать лёд. Мягкими, плавными движениями, проезжая «ёлочкой», пытаясь при скольжении чуть сильнее нажимать на ребра коньков, чтобы оно получалось более глубоким.       — Когда техника на дне, приходится хоть это стараться возродить. — шипел он, но его никто не слышал. А слышали ли его когда-нибудь вообще? Российская бело-голубая олимпийка стала ему немного тесновата в плечах, а ее края и вовсе доходили аж до бедер. А когда то, она даже была ему большой.       — Вырасти. На целых три сантиметра. Это катастрофа. — думая об этом, Юрий разгонялся, готовясь к прыжку.       — Раньше на разминке я начинал с четвертных. — шептал он, скалясь, прожигая взглядом такой ненавистный, но и одновременно любимый лёд. — А теперь.. Лишь бы без помарок тройной сальхов приземлить. Он отъехал чуть в сторону, краем глаза увидя за тренерским столом Кракова. Он переписывал какие-то бумажки, сам Плисецкого не замечая. Юрий почувствовал, как такой знакомый холодок пробирается по спине, касается нежной кожи шеи, закаливает и одновременно заставляет бояться. Он оттолкнулся зубцом. Выезд! Чисто.        — Юра! — рявкнул Краков. Плисецкий, все ещё, почему-то, недовольный хоть и чистым, докрученным прыжком, с глазами, полными боли и разочарования, подъехал к Кракову. И только сейчас фигурист заметил, как его тренер постарел, за такой небольшой промежуток времени. На его лицо словно упала темная тень, морщины — которые раньше тоже имелись, сейчас выражались более отчётливо, а в сорванном, громком голосе слышались те самые нотки отчаяния, которых Юрий так сильно боялся:       — Заходи на четвертной. Плисецкого словно окатили сначала ледяным потоком воды, в потом горячим. За две недели тренировок он итак отбил себе едва ли не все конечности, приходилось голодать, чтобы хоть как-то поддерживать соревновательный вес: и несмотря на это, семь попыток четвертных из семнадцати были чистыми.        — Чего застыл? — Краков недовольно осклабился. Юрий смотрел на яркие софиты, освещающие каток, безжизненным и полным огорчения взглядом: в его зелёных глазах читалось одно — боль. А кто ее заметит?       — У тебя боязнь льда начинается. — Краков чуть понизил голос, а на его впалых, дряхлых щеках появился румянец, он словно чувствовал вину за свою грубость: — Уже две недели как. Ты раньше прыгал, прыгал без остановки. Даже времени на раздумия не было. Видишь свободную точку катка — прыгаешь. А теперь.. Надо попросить, чтобы с тобой меньше балетом занимались, а то так и будешь только о компонентах думать, нам техника нужна, Юр, техника. И здесь Плисецкий вскипел. Его белоснежная, фарфоровая кожа стала багровой. Он развернулся к Кракову, ударил кулаком по его столу так, что несколько бумажек с протоколами технической базы произвольной программы рассыпались.       — Это было раньше! Вы! Вам нужна! В том то и дело, это вам все нужно — не мне! Я — всего лишь человек! — его руки дрожали, а изумрудные глаза испепеляли тренера. Все остальные тренирующиеся на катке, уставились на них. Плисецкий судорожно дышал, а после опустил голову:       — Извините. Краков покачал головой. Собрал все листовки, положил их на место, махнув рукой:       — Да ладно, у всех сдают нервы.. Европа через две недели. Мы тоже, всем тренерским коллективом, в какой-то степени виноваты перед тобой. Нужно было чаще говорить с тобой, спортсмены должны быть близки с тренерами, как никак. Юрий понимающе кивнул, и вновь покатил по льду. Он действительно хотел сейчас зайти на четвертной. И плевать ему было на дрожащие ноги, на будоражащий сознание гнев, который мешал трезво мыслить. — Без полной раскатки.. У тебя уже не тот рост, может быть опасно.       — Краков, хоть и тренер, не может быть прав всегда, им двигают нездоровые амбиции..       — Побереги колени.. Все это ему шептал внутренний голос. Но Юрий его не слышал.       — Почему я должен слышать себя, если меня никто никогда не слушал? — и он прыгнул. Выезд получился грязным, Плисецкий споткнулся об зубец и с трудом докрутил финальный оборот. В лопатках защемило. У него такое было впервые. Юрий остановился, тяжело дыша. Наклонился. Его переисполнял гнев и стыд. Хотя.. Только две эти эмоции он испытывал в последнее время. И в голове, и в голове снова возникли заголовки этих тупых статей! Он вновь увидел недовольный взгляд Кракова.       — Тренировка для тебя окончена. — холодно произнес он. — Приходи завтра, отдохни. И Юрий впервые не вызвался попросить, чтобы тренировочный день продлили.