Призрак

      Человек в чёрной накидке последним заходит в больницу через чёрный вход и осторожно проходит в сторону особых палат с бессознательным пациентами. Санитары приветливо здороваются и пропускают «накидку» вперёд к нужной палате. В руке чемоданчик, как показалось бы, со старческим барахлом, но эти вещи в особом кругу имеют более чем ценное значение.       Заходя в палату, прикрывает задвижкой окошечко в двери, чтобы никто не смел потревожить их двоих. Чемоданчик ставится на прикроватную тумбочку, а накидка вешается на крючок у двери.       Парень на больничной койке размеренно дышит, совершенно здоровый пульс отмечается размерным пиканьем аппарата сбоку. Он спит. Его грудь равномерно поднимается и опускается, а ресницы периодически подрагивают, желая уже наконец-таки открыть миру чайные глаза и встретить рассвет нового дня. Но этому не бывать, пока темный силуэт не закончит свой ритуал, и то, в конце кто-нибудь обязательно умрёт.       По-другому быть не может, и этот силуэт сделает все, чтобы тем самым оказался Пак. — Глупый мальчишка, как же мне надоело каждый день приходить к тебе. Да когда же ты уже сдохнешь?!, — рявкает тёмный силуэт и с силой выдергивает все датчики из рук и груди парня.       Он сильный. Он каждый день, пока силуэта нет, успевает дойти до той отметки сил, что может очнуться в любой момент. Но вечером приходит силуэт и читает над ним тёмные заклятия, проводит ритуалы нехристианские, и парень вновь падает с той лестницы, по которой взбирается день ото дня.       Тень растирает по рукам его пахучую жидкость и делает надрезы на ладони, из которых сразу же начинает литься алая кровь. Силуэт набирает жидкость в маленький пузырек и прячет за пазуху, остальное слизывая с рук парня.       Наш мальчик. Наш чистый мальчик. Что же делают с тобой эти грязные руки? Чей гнилой язык лижет твои ладони, испивая почти что святую кровь? Где спаситель твой? Где тот, кому ты отдал душу и к кому жмешься по холодным ночам? Спит. Спит и не знает, что творят с твоим телом падшего ангела эти дьявольские руки. Каждый день, что тратит он на твоё спасение, заканчивается твоей смертью в этих некогда родных руках. Ты обречен. ***       Ранним утром Мин приезжает в больницу. Дабы и друга проверить, и спящего красавца навестить.       Намджун приветливо улыбается, когда видит в своей палате знакомое лицо, и начинает жаловаться на то, как здесь паршиво кормят и как Джин тут всех медсестер в страхе держит, ибо они видите ли «жопами своими костлявыми крутят возле его Намджун-ни». Рассказал, что Хосока недавно сестра забрала и на все отделение орала, что убьет этого лодочника. Юнги конечно посидел, пожалел друга, поугарал над этим лохом года и тактично удалился в соседнее крыло.       Вокруг палаты с утра слишком много врачей для нормы, и это Юнги ох как не нравится. — Извините, а что происходит? Ему хуже?, — тихонько подошёл Юнги к молодой медсестре, которая стояла и наблюдала за всем происходящим. — Да. Только вчера его бабушка так радовалась, что он идёт на поправку. А сегодня ночью ему снова стало хуже, — вздыхая говорит девушка. — И так постоянно. Мы уже и не знаем, что делать и как лечить, хоть шаманов вызывай с бубнами. А ему все равно, день все нормально, а ночью резко хуже становится. Боюсь, если так и дальше пойдёт, то придётся отключить его от аппаратов.       Мин слушает и ужасается. Нет. Нельзя. Никак нельзя. Он не позволит убить его чудо. Ни за что. Только через Минов труп. Он пробирается сквозь уходящих санитаров и докторов в палату где лежит Чимин.       Такой прекрасно больной, что немеют кончики пальцев. Впалые щечки вновь начинают розоветь, хоть под глазами и залегли тёмные пятна, а некогда розовые волосы теперь только отдают розоватым оттенком. Пухлые губы давно потрескались и покрылись корочкой, но не потеряли своего шарма (так сказать •÷•).       Парень садится на стул рядом с кроватью, и его рука зависает над рукой младшего. Они так правильно будут смотреться друг в друге, Юнги даже на секунду подмечает, что ещё немного, и он окунётся в эту бездну с головой. И ладно, думает он. Лишь бы на дне этой бездны были видны блики чайных глаз и слышен мелодичный голос из манящих пухлых губ.       У Чимина такая маленькая ладонь, и сам он весь миниатюрный. Фарфоровый, словно кукла. Хрупкая и белая, как полотно, с нарисованными искуснейшим художником чертами лица. Сердцебиение учащается, кажется, не только у Юнги, но и у парня подле него, и он отстраняется оставив поцелуй на аккуратной костяшке, перед тем как в палате появляется медбрат с новой капельницей.       И Юнги уходит. ***       Крючки на стенах увешаны разными сушеными травами и цветами, и Юнги про себя усмехается, ведь именно так он себе и представлял дом ведьмы. Но дом оказался вполне приличным, выдержанным в стиле хай-тек, но вот рабочий кабинет значительно отличался. Хрустальные чаши, вышеупомянутые сушёности, массивные шкафы, явно винтажные, и множество зеркал разной величины, с разным цветом стекол и оправой. Рабочий стол, если его можно таковым назвать, накрыт кроваво-красной бархатной скатертью, а по бокам стоят свечи на массивных канделябрах.       Лиса, та самая девушка потомственная ведьма, сидит сейчас перед Шугой и перелистывает страницы старинной книги. На вид ей около двадцати лет, но Дио очень настоятельно рекомендовал именно её, да и вообще, Юн в этом не шарит и других претендентов ему было бы влом искать, хотя… для Чимина он сам бы с бубном плясал перед койкой. — В коме он, говоришь?, — спрашивает девушка. — И к тебе приходит. Раз приходит, значит понравился ты ему. Ему силы нужны, питается он тобой. Может неосознанно, но так оно и есть. Недомогание бывает? — В основном все как и всегда. Бывает конечно, но он наоборот заботится обо мне, что ли. Свет вырубает если я по ночам работаю, чайник мне ставит, ночью укрывает, — стыдно, конечно, подобное рассказывать, и даже влюбленной школьницей попахивает, но раз ему нужна помощь, то надо говорить все как есть. — Разговариваешь с ним?, — поднимает девушка взгляд от книги. — И не только, — хмыкает Мин и вспоминает первый день. — Бывают, конечно, и добрые призраки, как вы люди говорите, но любой призрак это все равно плохо. Тем более, если у него, у души, есть своё живое тело. Его нужно в него вернуть, иначе он больше не сможет залезть обратно. Это как носок. Ты его надел, разносил, а потом постирал и он сел. Он мал и ты в него не влезаешь. Так и парень этот. Он может навсегда остаться духом.       Лиса откладывает книгу и, периодически кидая на неё взгляд, собирает все нужное для ритуала. — Раз ты говоришь, заботится, значит не будет прочь поболтать с нами, — говорит она, рассыпая по зеркалу, что лежит на столе, полупрозрачные цветные камушки. Ставит вокруг свечи, белые и красные, и начинает что-то шептать себе под нос, зажигая их.       Юнги ничего не чувствовал. Он-то представлял себе ведьм немного по-другому, ну как в книжках: старая карга, с крючком вместо носа и огромным горбом под чёрным одеянием, а и, конечно же, с остроконечной шляпой. А тут совершенно не так, как ожидал парень, а из клише здесь только старые книги и ингредиенты для отваров и обрядов. Хоть Мин и не особо верил в мистику, и суеверным никогда не был, в связи с последними событиями, ему пришлось резко поменять своё похуистическое отношение к данной специальности.       Лиса что-то бубнит уже добрых десять минут, но так ничего и не происходит, а Шуге очень хочется уйти отсюда, сохранив свои пару тысяч вон за сеанс. Он немного разочарован. — Эм, кажется, он не хочет с тобой общаться. Может… — Юнги не успел договорить, так как его плечи пробила лёгкая дрожь. Он повернулся и увидел за собой Чимина, руки которого покоились на его плечах.