***
В постели было жарко. Где-то в глубине души Замаю не верилось, что Слава всё-таки подбил его на это, причём так просто. По старой привычке, вспомнившейся так некстати, хотелось толкнуть Машнова в грудь и уйти, но Слава невозмутимо и без опаски навалился на него всем телом. Он совершенно не боялся, нагло смотрел прямо в глаза, нависая сверху, а вот Андрей нервничал. Нервничал, хоть и понимал, что этот этап пройден уже давно. Мужчина закрыл глаза и выдохнул в Славины волосы, сдувая их со лба. Понять себя сейчас было так же сложно, как и вчера, как и два дня назад. С одной стороны — слабеющий с каждой секундой и такой привычный страх, а с другой — интерес и желание. Всё это мешалось в сложный коктейль из чувств и подкатывало к горлу комом, заставляло руки, вяло лежавшие на Славкиной спине, чуть подрагивать в треморе. И не думать было куда сложнее, чем смотреть в светлые и знакомые глаза. Андрей всё-таки разомкнул веки, чтобы перебить то, что внутри, и провёл ладонью по щеке мужчины, убирая волосы за ухо. Это движение было бесполезным: прядки тут же вновь осыпались вниз и мимолётно коснулись скулы Андрея. — Ты красивый, — еле слышно выдохнул он и снова погладил бледное лицо напротив большим пальцем. — Глаза красивые, брови… Вот только волосы твои уже достали. Постригись, а? Слава улыбнулся, на секунду обнажив ряд неровных зубов, а потом зарылся лицом в футболку на груди Андрея. Замай с усмешкой погладил его по спине, и Машнов вскинул голову, с размаху чмокая в нос. А потом быстро в губы и снова спрятал лицо. — Дурак. — Хочу тебя, Замай, — на выдохе признался Слава и заглянул в глаза. — Си-ль-но, — его приоткрытый рот дрогнул в полуулыбке. — И когда-нибудь мы потрахаемся с тобой. Обещаю. Андрей, ошеломлённый таким заявлением, помолчал, потом слегка поморщился и спросил: — Тебе охота клизму себе вставить? — И не только, походу, — улыбнулся Слава и прильнул к груди, прошептав уже оттуда: — Мне уже всё равно. Хочу. Отвратительно, но хочу. По-настоящему чтобы, по-человечески. — По-пидорски, — поправил Андрей, уткнувшись подбородком в макушку и задумчиво гладя по спине. — Потрахаемся мы, ага, конечно. Ты давай меня до конца-то глиномесом не делай. И лучше вообще никогда не обещай того, на что повлиять не можешь. — Почему это? Косвенно могу, — тут же возразил Машнов и ткнулся с мокрым поцелуем в пухлые губы. Он целовался так остервенело и страстно, что Замай действительно поверил до конца в серьёзность его желаний. Представлять сам процесс он боялся, поэтому сейчас просто самозабвенно целовал Машнова, сжимая его плечи. Этого ему самому пока что вполне хватало. И новый рубеж отношений Андрей проходить был пока не готов. Губы Славика блуждали уже по подбородку, он морщился от уколов щетины, но продолжал целовать. Теперь шея. Прикрыв глаза, Замай отстранённо следил за передвижениями чужих губ по своему телу. Влажный язык неаккуратно мазнул где-то за ухом, спустился по коже в район ворота футболки и исчез, снова заменяемый губами. Когда Слава задрал футболку, глаза пришлось открыть, но ровно на мгновение, чтобы увидеть вихристую макушку на собственной груди. Мужчина шумно втянул носом воздух и откинул голову, когда кончик языка проехался по коже, усеянной волосами, и задел сосок. Вроде бы ничего необычного, но от того, что рядом не девушка, а лучший друг, становилось как-то волнительно приятно и одновременно страшно. Страх этот рано или поздно придётся оставить в прошлом, а вот новым чувствам волю Андрей давал ещё пока что с трудом. Они теплились где-то в районе грудной клетки, поднимаясь горячей, дрожащей волной к плечам. Поддавшись им, Андрей мог бы с готовностью дать Славе всего себя и открыться без всяких преград, но страх неправильности всего этого пока был сильнее. Замай был уверен: страх — это остатки здравомыслия, которое он однажды начал просирать в угоду себе и Машнову, — лишь бы всё было в порядке. Спустить себя с тормозов он не мог лишь потому, что здравомыслие услужливо рисовало картины того, что будет дальше. Андрей боялся потерять себя и какую-никакую мужскую честь, но больше он, наверное, боялся потерять Славу. Именно поэтому и знал, что страх придётся побороть однажды. Снова и на этот раз без остатка. Машнов поднял голову и заглянул в расфокусированные, задумчивые глаза. Андрей не сразу поймал этот взгляд и лишь мягко улыбаясь, погладил Машнова по затылку и притянул ближе для поцелуя.***
— Ты только обещай, что приедешь вечером. Я кое-что придумал, — Слава хитро улыбнулся, привалившись к стене в прихожей. Андрей обувал кроссовки. Он поднял голову и посмотрел на друга: — Что? Жопу всё-таки подставить решил? — едко, но увы, здравый рассудок… Слава лишь громко фыркнул на это и сказал: — Иди давай. И возвращайся, пока я не передумал. Ты сегодня нужен. — Я в последнее время тебе всегда нужен, заметь. — А сегодня особенный день. Не придёшь если — умру нахуй. Понял? Плакать будешь, — хохотнул Машнов. — Ты же не суицидник, Слав, — мужчина закатил глаза к потолку, хватаясь за ручку двери, а потом улыбнулся. — Ладно, я пошёл. До вечера, так уж и быть. — Не наебёшь? — Всё может быть, — ехидно отозвался Андрей, уже спускаясь по лестнице. — А если не наебу, то выебу. На улице было морозно. Сунув нос в воротник поглубже, он, стискивая пальцами пакет с творением Славы, пошагал к метро. Снежок хрустел под подошвой, изо рта прохожих вырывались облачка густого сизого пара. Уже сидя в вагоне электрички, Замай осознал, что таскаться туда-сюда за эти несколько дней ему надоело. Он почувствовал жуткую усталость от постоянных перемещений из своей квартиры в Славину. Мд-а, если бы они жили на одной станции, всё было бы куда проще. Когда мужчина вошёл в квартиру, быстро понял, чего ему так не хватало в последнее время — покоя, тишины. Какого-то банального одиночества. Но Машнова всё равно видеть хотелось, несмотря на усталость и его глупые бредни. Андрей поразмыслил, подумал, что возможно, стоило бы пригласить сегодня Славу к себе, чтобы лишний раз не мотаться, но потом эту идею откинул. Ничего. Он ещё в состоянии перетерпеть полчасика тряски в метро за сегодня. Замай, вынув из пакета холст, прошёл в комнату и поставил его на подоконник. Потом огляделся по сторонам, достал старенький приёмник из верхнего ящика комода и пошагал с ним на кухню. Под свист чайника настроил волну и водрузил радио на холодильник. Сквозь редкие помехи играл какой-то старинный американский блюз. Такое бы осенью только слушать. За окном светило холодное питерское солнце, и в его лучах чай в кружке поблёскивал. Замай, обхватив эту кружку пальцами, грелся. Когда радио неожиданно заглохло, он поднял взгляд и лишь тяжело вздохнул — вставать и снова настраивать было слишком лень. Андрей так и продолжал сидеть под монотонный шум старенького приёмника, изредка смаргивая. Чай вскоре остыл, и так сильно вдруг захотелось спать, что Замай еле удержался от того, чтобы сложить свою буйную голову прямо на кухонном столе и захрапеть. Нет, к нему вдруг пришло осознание, что хочется именно на своей огромной кровати, задвинув шторы, и под тёплым одеялом. В домашнем комфорте. Не сказать, что у Машнова этого комфорта не было, но спать одному всяко лучше, чем когда над ухом храпят, и от жары, исходящей от тела рядом, негде спрятаться. Войдя в спальню, Андрей любовно обвёл взглядом безукоризненно заправленную кровать и окно, сквозь которое пока что так ярко проступал дневной свет. Задвинув шторы, мужчина сложил одежду на спинке стула и улёгся. Сонно скользнул взглядом по потолку, задержал своё внимание на люстре и в блаженстве закрыл глаза.***
Спал Андрей по собственным меркам недолго. Когда проснулся и взял телефон в руки было всего четыре, значит, провалялся он часа два от силы. На почту пришло непонятное уведомление, а потом оказалось, что в «Доме винила» его ждут, чтобы вручить уже давно готовый заказ. Андрей покряхтел, потом со вздохом поднялся и пошёл на кухню пить турецкий чудо-кофе. Инстаграм порадовал пачкой подписавшихся и несколькими сообщениями. В последнем значилось «Позвони, это Рустам» и приписка с номером телефона. Замай, нахмурившись, вошёл в профиль и обомлел. С экрана ему улыбалось знакомое, приветливое лицо с небольшим шрамом, пересекавшим бровь. — Ох-ре-неть, — медленно проговорил мужчина и торопливо стал копировать номер непослушными пальцами. С замиранием сердца он поднёс телефон к уху, слушая гудки. Ему казалось, что они эхом разносятся по черепной коробке и с гулким звоном затихают где-то глубоко внутри. Ожидание сводило с ума. Пять, семь гудков… Десять. — Алло! Рустам! — завопил Андрей, когда наконец услышал вместо надоедливых гудков шорохи и помехи. — Рустам, это я, Замай! Ты слышишь? — Анде-ей, — протянул до боли знакомый с юности голос, и Андрей счастливо улыбнулся. — Как же я рад тебя слышать! — Как ты? Где ты? Почему так долго на связь не выходил? Сколько уже?.. Пять? Нет, шесть лет, мужик! Ты где, блять, был-то, а? — Да не тараторь ты так, — в трубке послушался короткий смешок. — Короче, я в Москве теперь, брат. Рустам, можно сказать, был другом с самого начала. Другом детства. Выросшие в одном дворе, они со временем обрастали большей компанией, но друг от друга не отходил ни на шаг. Так, весёлой гурьбой из пяти человек, они вошли в двухтысячные. Рустик, будучи на год младше Андрея, вымахал слишком быстро, и даже это пошло на руку: высокий парнишка мог запросто срывать в деревьев яблоки и недозрелые сливы. В футболе ему тоже равных не было, и Замай радовался, когда играли в одной команде — верная победа. Всей гурьбой они частенько ездили на карьеры. Рустам тогда улыбался чёрными, как угли глазами и всё подтрунивал Андрея прыгать в воду первым. Именно на тех карьерах он и рассёк себе кожу над правым глазом, после чего и появился заметный шрам. Две тысячи второй год выдался трудным для обоих: у Рустика неожиданно умерла мать и он на долгое время перестал смеяться. Вообще. Андрей был рядом и пытался помочь как только мог, разделяя с другом боль и утрату. Постепенно Рустам стал возвращаться в компанию благодаря усилиям Замая. Его отчим был часто в разъездах и командировках, поэтому зачастую Рустик был дома один. В его-то квартире и начали сочиняться первые, переполненные подростковым пафосом треки. Всё это делалось для забавы и было несерьёзно, всё это когда-то помогло вывести Рустама из уныния. Они пошли в один университет после одиннадцатого. Пускай часть компании откололась, но главное, что они продолжали свой путь вместе. Правда, чуть позже Рустик перевёлся на другой факультет, что не особо и расстроило, ведь физику он всё равно тянул неважнецки. Все эти воспоминания вихрем проносились в голове у Андрея, который после сорокаминутного разговора с другом теперь решительно собирался брать билет в столицу. Рустам звал его погостить хотя бы на выходных, и мужчина просто не мог отказать. Сев за компьютер, он уже открывал сайт, когда мельком взглянул на время и вспомнил, что «Дом винила» работает до восьми. Теперь он немного опаздывал. Решив отложить покупку билета на вечер, Андрей поспешил к выходу. На улице уже темнело, а ехать предстояло почти час. Замай нырнул в метро и, сев в дальний угол последнего вагона, с удовольствием предался мечтам. Он представлял, какой будет встреча со старым другом спустя столько лет. Сильно ли изменился Рустик? По телефонному разговору судить было пока что сложно. Ещё хотелось обязательно подарить ему что-то. Что именно, мужчина пока даже не представлял, но с этим проблем возникнуть не должно. Электричка плавно затормозила, с шипением распахнув свои двери на Площади восстания, и Андрей тут же подорвался с места, очухавшись. Пулей вылетая из вагона, он чуть было не защемил край пальто в дверях, которые уже захлопывались за ним. Тихо чертыхнувшись, он обернулся вслед уходящему составу и поспешил к эскалатору. Гостиный двор встретил Замая сильным порывом ветра, как только он вышел из метро. А между тем на часах было уже двадцать минут восьмого. Мужчина натянул шапку по самые глаза, поднял воротник и быстро пошёл вдоль домов. Он всё ещё думал о Рустике. Думал о том, что с собой в Москву обязательно нужно взять Славу. — Бля, — раздосадовано протянул вслух Андрей и полез в карман за телефоном. Он уже слушал первые гудки, когда его взгляд неожиданно наткнулся на долговязую фигуру, стоявшую неподалёку у перил моста. — О! Слава! — позвал Андрей и с широченной улыбкой направился к Гнойному. «Интересно, что это он тут забыл?» — успел подумать мужчина, когда до Машнова ему оставалось всего шагов десять. — Слав! — Замай махнул рукой, пытаясь обратить на себя внимание, но в следующую секунду застыл на месте как вкопанный. Слава быстро огляделся по сторонам и на глазах Андрея сиганул за перила моста. Послышался громкий хруст льда, а затем плеск ледяной воды. Замай стоял на месте, пока люди со всех концов дороги бежали в его сторону. Нет, в сторону Славы. В глазах потемнело, Андрей зажал рот руками и стремительно опустился на корточки. — Мужчина! Мужчина, вам плохо? — рядом с ним остановилась какая-то сердобольная. — Мужчина!.. Замай не шевелился, глядя остекленевшими глазами на перила, и зажимая себе рот всё крепче. — Там кто-то спрыгнул! Вы не видели?! — какой то парнишка подбежал к ним. — О, Господи, нужно вызвать скорую! Срочно! — И спасателей! — вторил уже третий голос. — Может быть, он жив? — Какое там! Не всплыл! Под лёд утянуло сразу же. Да и сердце уже наверняка остановилось от такого холода, — отозвался кто-то, стоящий возле перил. Андрей перестал дышать. Славка. Его Славка только что рухнул вниз. Люди, собравшиеся вокруг, в одно мгновение замолчали. Андрей, до этого чудом удерживающийся на кортах, провалился на снег, убирая от лица руки. В один момент он стал белым, как полотно, его губы мелко подрагивали, искривляя рот, а безумные глаза хаотично метались по расплывчатым фигурам. Мужчина нашёл в себе силы, чтобы хотя бы опустить взгляд и увидел надпись на бордюре. Огромные красные буквы отрезвили разум за долю секунды: «Я — чудовище, погубившее мир». — Господи… — прошептал Андрей одними губами и крепко зажмурился. Дальше всё было как тумане. Вой сирены, красные и синие всполохи, осветившие перила моста, громкие мужские голоса… — Это не он, это не он, не он, не он, не он… — повторял про себя Андрей как мантру, пока его вели к патрульно-постовой машине. — Господи, пожалуйста! Нет, нет, нет, нет. Пожалуйста, нет! Замай так и не понял до конца, что произошло и как он оказался в бобике. Очнулся лишь когда автомобиль остановился, а его самого трясли за плечо. — Гражданин, выходим! — объявил мужчина в форме. — Это просто дача показаний, не переживайте… Вы слышите меня? — По-моему, это шоковое. Нужно было его в скорую оформить вообще-то для начала, — присоединился второй голос из-за капота машины. — Саш, веди его аккуратно только, поздно теперь уже. Думать раньше надо было. Андрея почти силком вытащили из машины и, придерживая под локоть, повели в участок. Перед глазам расплывчато мелькали тёмно-синие стены коридора, ступени и этажи. В одном из коридоров перед Замаем распахнули дверь и ввели в кабинет. За столом сидел очень тучный мужчина средних лет. Перед ним был распахнул какой-то журнал, рядом лежала фуражка. Он постучал ручкой по столу и жестом пригласил Андрея сесть напротив. — Присаживайтесь, — голос его был какой-то задыхающийся, пыхтящий. Замай послушно упал на стул и попытался сконцентрировать всё своё внимание на этом мужчине. Тем временем к нему склонился один из провожавших Андрея и тихо что-то шепнул у самого уха. Тот кивнул и прочистил горло, снова обращаясь к Замаю: — Молодой человек, сейчас мы проведём небольшой допрос касательно инцидента… Нам нужно знать, как это произошло. Но для начала вам придётся заполнить небольшой бланк, — тут он покосился на дрожащие руки Андрея и его бледное лицо, оценивая состояние. — Или лучше… Можно ваши документы? Я, наверное, сам бланк заполню. Может, вам воды? Замай сглотнул и почувствовал, как комок с отвратительным чавканьем провалился куда-то вниз. Руки всё ещё подрагивали, поэтому он сжал пальцы на коленях и отрицательно покачал головой: — Нет, спасибо.***
Из полицейского участка Замай вышел совсем бледным. Мысли хаотично скакали и скатывались тяжёлыми комьями по стенкам черепной коробке. В ушах глухо стучал собственный пульс. Мужчина остановился у подъездной дороги и дрожащими руками вытащил из кармана пуховика телефон. Три пропущенных вызова. 21:02. Три пропущенных вызова от Славы. Андрей закрыл глаза, облокотившись о кирпичную стену поста. За стеклом молодой полицейский недоверчиво на него зыркнул, но потом отвернулся. Подул ветер и вместе с его порывом с крыш слетели тысячи снежинок. Они кружились, медленно оседая на землю, голову, плечи. Замай выдохнул и открыл глаза, слепо уставившись вперёд. Живой. Это был не Слава.***
Слава сидел на табуретке, поджав под себя одну ногу, и тревожно смотрел на мужчину. Андрей остекленевшими глазами пялился в стену и молчал уже лишком долго. Наконец его губы шевельнулись и он глухо, произнёс: — Сегодня я видел, как человек кинулся с моста. А на ёбаном бордюре было написано «Я — чудовище, погубившее мир». Машнов раскрыл рот, но так ничего и не сказал, а Замай тихо, совершенно без эмоций продолжил: — Я упал на землю от шока прямо там, потом менты… Увезли в участок как свидетеля, допрашивали… Этот пацан, он от меня был в метре, Слав, перелез через ограждение и камнем вниз, — Андрей поднял голову и посмотрел мужчине в лицо. — И если честно, я думал, что это был ты. Тоже высокий, спиной ко мне, но похож очень… Я думал, что всё, Слав, что конец. Замай махнул рукой, выдохнул и снова отвернулся, а Слава молча смотрел на него, не в силах произнести и слова, сказать хоть что-нибудь. Через некоторое время он опустился на пол подле Андрея и обнял его ноги, сложив голову на чужие колени. Он пытался прижаться всем телом, показать Замаю, что он рядом, что понял его, вот только слов было не найти. — Я так боялся тебя потерять… Он думал о том, что было, если бы мост оказался железнодорожным, а тот парнишка и в самом деле оказался бы Славой. Он зачем-то развивал эту больную мысль. Представлял, с какой скоростью рушится вниз тело, как слышен громкий удар о звенящие от натуги рельсы. Всё было бы очень похоже: у Андрея точно так же подкосились бы ноги, он упал бы на землю, подавил бы свой крик. И люди столпились бы вокруг, вызывая скорую, охая и причитая. А потом где-то внизу грохнул бы своим железом тяжёлый грузовой состав, проносясь по дороге, проносясь прямо по Славе. Люди махали бы машинисту руками, пытаясь обратить на себя внимание, остановить. Но было бы поздно. Замай вздрогнул и открыл глаза, а потом повторно вздрогнул от прикосновения Машнова к своим рукам. — Андрей, — светло-голубые глаза смотрели пристально-пристально, словно пытались заглянуть глубже, чем это возможно. — Слышишь? Мужчина медленно кивнул в ответ и сжал длинные пальцы в своих, чтобы понять наконец, что Славка реален и правда сейчас сидит рядом. — Никаких мостов, слышишь? Я люблю тебя, мне мосты эти нахуй не сдались. Ты понял?