Терапевт

Боруто во второй раз постучался в дверь, находившуюся на таком уровне над землёй, будто предполагалась ступенька. Или даже две ступеньки. Морозило этим вечером нещадно, и когда Мицуки позвонил ему со срочной просьбой, Боруто сломя голову выскочил в незастёгнутой куртке и без шарфа. После минуты ожидания в сквозном заднем дворе, среди незнакомых зданий, он почувствовал, как в карманах куртки немеют пальцы. Боруто переминался и подпрыгивал, когда решился постучать в третий раз. На этот раз громко и бесцеремонно, не боясь ничего и никого прервать. Если ему не откроют, холод прервёт кровообращение конечностей быстрее. После третьего стука дверь, наконец, распахнулась. На пороге, к сожалению, стоял совсем не Мицуки. Девушка в запаханном пуховике критично осмотрела его из небольшой щели и собралась закрыть дверь обратно. — Я к Мицуки! — выкрикнул Боруто, соваясь носом в источник света. Из помещения шло тепло. Брови девушки дёрнулись вверх. Она отклонилась, перекинулась парой слов с кем-то за пределами его видимости и отошла от двери, впуская. Боруто запрыгнул внутрь, читая молитву за спасительное тепло тому, в кого не верил. — Прямо по коридору и налево. Только на сцену случайно не выйди, — крикнула девушка, головой указав направление, и удалилась. По дороге она повесила пуховик на вешалку у двери. Под ним оказался строгий костюм, как Боруто оценил со спины. Внутри было чуть светлее, чем на улице, учитывая одинокий фонарь вне зоны видимости. Возможно, дело было в красной подсветке. Её источник находился дальше по коридору, который не имел никаких отличительных знаков, кроме искусственно воздвигнутых стен из, видимо, пенопластовой ткани. Боруто переступил через провода — некоторые шли к близстоящим молчащим колонкам, другие убегали под портьеры. Он прошёл по указанному направлению и уткнулся в плотный чёрный занавес. Меж тяжёлыми тканевыми складками углядывалась щель, через которую прямо в глаз светил красным прожектор. Боруто протянул руку, за которую его тут же схватили и резко потянули в сторону. — Ай! — воскликнул он, но Мицуки успел закрыть ему рот. Боруто непонимающе поморгал. — Собрался на сцену? — по-доброму усмехнулся Мицуки и убрал руку с чужого рта. Он небрежно стряхнул с плеч свой пиджак прямо перед Боруто и вытянул ладонь вперёд. Под пиджаком оказался чёрный кроп-топ с молнией посередине и длинными рукавами. Слишком… короткий. Не на ханжеский взгляд Боруто — вещь, оголяющую соски, сложно было считать не короткой. Он забрал у Мицуки пиджак и отдал то, из-за чего друг вызвал его из общежития на ночь глядя. В пищевой пергамент (что нашёл) был замотан набор из тонких ремней с заклёпками. Боруто скептично наблюдал, как Мицуки ловко влезает в свои ремешки и застёгивает их в нужных местах, красиво по своему мнению перекручивая. Пользуясь моментом, он рассмотрел бэкстейдж: почему-то никого, кроме них, тут не было. — И вот без этого ты обойтись не мог? — тихо, но не менее возмущённо бормочет Боруто. — Клянусь, эти извращенцы и не заметили бы. Мицуки кидает в его сторону предупреждающий взгляд из-под нахмуренных бровей. — Дело не в том, заметили ли бы они или нет, — спокойно отвечает он, накидывая пиджак обратно. Пряжки ремней плотно сидят на его коже, теперь частично прикрывая соски. — Я хочу чувствовать себя уверенно. Боруто фыркает, сминая в руках пергамент. Он вдруг вспоминает, что на этом его миссия завершена и самое время вернуться в негостеприимные объятия мороза. А трамвай ждать ещё минут двадцать на подобии остановки. Мицуки выжидательно смотрит на Боруто, нарочно делает акцент на благодарности: — Спасибо, это всё, — ненавязчиво выпроваживая. Боруто раскачивается с пяток на носки, прячет руки в карманы и строит самый жалобный из своего арсенала взгляд: — А можно взглянуть? — На что? — удивляется Мицуки, немного отстраняясь. — Ты же даже не знаешь, что я буду делать. — Да нет, — испуганно трясёт головой Боруто и мямлит: — Не на сцену. На тех, кто там сидит. Взгляд Мицуки становится слегка разочарованным. Он отворачивается к рядом стоящему на тумбе сундучку и начинает перебирать в темноте блестящие, но неразличимые предметы. — Люди как люди. Мне выходить через десять минут. — Он краем глаза поглядывает на сохранившего решительный настрой греться хотя бы эти десять минут Боруто и вздыхает. — Только тихонько, ладно? Узумаки с безудержной энергией трясёт головой и кидается к щели в занавесе, от которой его оттащили. За шторами — действительно сцена, достаточно широкая для небольшой площади бара. Свет красных прожекторов направлен изнутри. Лампочки спрятаны так, что пространство вокруг оказывается выгодно подсвечено. Рассеивание происходило так, что сцена оказалась единственным видным объектом с контурами; гости и участники, если таковые имелись, сидели будто глубоко в зале, и Боруто пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть их. Кто-то — в маске, кто-то сидит в такой тени, что лица не различить. По двое, трое, ни одной одиночки. Боруто скорее из вредности ищет глазами отца Мицуки, весьма колоритного и запоминающегося — такого не пропустишь. Он находится на одном из диванчиков недалеко от бара, на столике горит низкая свечка в стеклянной подставке. В странной одежде… Боруто щурится, не понимая, халат это или кимоно. Но смотрится чертовски вульгарно. Он сидит не один. Узумаки замирает, смотря всего секунду, но этого мгновения ему оказывается достаточно. Боруто отходит от ширмы и дёргает Мицуки за рукав пиджака. У того на запястьях уже заготовлены тренировочные узлы верёвок. Мотки лежат рядом с сундучком. — А кто это рядом с твоим отцом? Мицуки немного недоволен — видно, всего лишь нервничает перед выступлением — однако терпеливо подходит к месту, где только что стоял друг. Один его глаз на мгновение освещается красным бликом, и в следующее он уже отходит. Мицуки знал, куда смотреть. Он задумчиво разматывает узел на запястье. Тем не менее довольно ловко и со знанием дела. — А зачем тебе? Боруто обиженно нахмуривается. Снова смотрит в щель: может разглядеть только чёрную рубашку на плечах незнакомца рядом с папой Мицуки. А если присмотрится — ещё и лицо. Готичное, утончённое. Сложно было дифференцировать, красивое ли оно, или Боруто слишком сильно впечатлился. — Тебе жалко сказать? — Мы здесь не пользуемся именами, забыл? — пуще прежнего куксится Мицуки, наматывая верёвку обратно в общую системную массу. — И как же зовут твоего отца? «Змий подколодный»? — хихикает Боруто, чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление от реакции друга. «Травести-квин», как ему вначале хочется предположить, в самый последний момент отметается. Тогда Мицуки точно не расколется. Вне сомнений, умудрится обидеться. — Нет, — холодно отзывается тот и отворачивается. — Тебе жалко другу сказать? Я трепло, по-твоему? — выжимает до последнего Узумаки, наступая на него сзади. Мицуки всё ещё дуется, но его истончённые волнением от предстоящего выступления нервы не выдерживают и такого лёгкого давления. — Ты же всё равно не интересуешься темой, — бубнит он себе под нос, складывая инструменты обратно в сундук. Боруто молчит, понимая, что в данный момент лучшей тактикой будет добить друга сейчас. — Не интересовался — сейчас интересуюсь. Познакомь меня с ним, — хитро бормочет он, будто доверяет Мицуки тайну. Тот закатывает глаза. — Его не интересует ванильный секс, Боруто, забудь об этом. Узумаки преграждает ему путь. — Ты мне друг? — выкладывает он на стол свой последний, не самый этичный козырь. Мицуки вздыхает. Ему пора на сцену, а Боруто — на выход. — Давай позже, ладно? Я обещаю, мы поговорим об этом позже. — Ты спросишь его? Мицуки в который раз закатывает глаза. Он кладёт обе руки на плечи Боруто и карикатурно растягивает губы в улыбке, больше похожей на оскал змеи перед броском. Очень, кстати, похоже на отца получается. — Спрошу, детка. А сейчас — исчезни отсюда. Боруто не остаётся ждать, пока Мицуки выйдет. Он последний раз заглядывает меж занавесей и убегает в ночь.

***

— Вот отшлёпает он тебя своей ротанговой тростью, мало не покажется, — вещает Мицуки за обедом, пока Боруто, раскладывая по тарелкам нехитрую еду, роняет всё мимо. — Ты мне зубы-то не заговаривай, — орудуя лопаточкой, пробормотал Узумаки. Мицуки вернулся часа на три позже него, но проспал почему-то Боруто. Ещё один пропуск — и ему светит F по одному из предметов. А вот Мицуки, зараза, успевает и на извращенской пати побывать, и на парах всё отлично ответить. Боруто специально вылавливает кусочки сала в сковородке и складывает в тарелку к другу. Чтобы не повадно было. Жили они вдвоём в общаге при колледже. Со старшей школы подружились, и когда Боруто случайно нашёл некие компрометирующие свидетели чужой личной жизни, не удивился и не расстроился особо — другом Мицуки всё ещё был отличным. По крайней мере, списать давал регулярно. А что до предпочтений — мама всегда говорила, что в чужие дела лезут те, у кого своих нет. — Ты ничего не узнал? — Узнал, — кивнул Мицуки, с отвращением выковыривая из риса подложенное сало. — Точнее, я и так про него знаю. Он Верхний и довольно давно свободен. Не находится в поиске и нечасто ходит на встречи. Отец регулярно его приглашает, но даже он не представляет, когда состоится следующий визит. Они помолчали какое-то время, без энтузиазма возясь в своих тарелках. — Боруто, забудь ты об этом деле, — вдруг заявил Мицуки, как если бы раздумывал над этим выводом не первый час. — Он очень давно в этой стезе, я хорошо осведомлён о нём как о профессионале. Он сразу поймёт, что ты врёшь о своих намерениях. Узумаки в темпе пережёвывал рис, раздумывая, как же уломать Мицуки помочь. Неделя выдалась не из лёгких, и мозги просто вскипали. — Не поймёт, потому что ты выдумаешь мне биографию! — дёрнув вилкой в сторону друга, воскликнул Боруто. Его радости не было предела. — Ты сам говорил, что это нормально — поначалу чего-то не знать. — Он задумался. — Так как его зовут? Мицуки помялся, напряжённо о чём-то размышляя. Уже не первый день он за что-то обижался на Узумаки. — Терапевт. — Он поднимает глаза на Боруто. — Его прозвище — терапевт. Хотя, по моему скромному мнению, ему подошло бы другое, менее дерзкое. — Мицуки так громко фыркает, что даже дураку стало бы понятно — этот мужчина ему чем-то крайне несимпатичен. — Он предпочитает новичков. Узумаки вёл себя так, будто для него всё уже решено. Обстоятельства на первых порах сложились как нельзя удобно, а таким раскладом грех было не воспользоваться. Боруто быстро доедал обед, параллельно намечая в голове дату встречи — в выходные страсть как хотелось отдыхать, а не шататься по городу. Да и домашнего задания не оберёшься. — Почему, — ворвался в его занятые думы Мицуки, — когда я предлагал тебе попробовать со мной, ты отказался? Боруто скосил на него взгляд и замер: друг будто бы едва сдерживался, чтобы не поджать губы, и искал глазами что-то в углу между столом и холодильником. В его тарелке не доставало только нескольких кусочков сала, которые он начал перекладывать на салфетку. Узумаки мягко и слегка небрежно толкнул друга в плечо. У того покачнулась голова, но, как у болванчика, вернулось на место. — Ну… понимаешь, Мицуки, ты же мой друг. Мне немного неудобно, — сквозь зубы пролепетал Боруто. Сложенное оправдание было не совсем тем, чем он надеялся отвязаться — с какой-то стороны слишком щадящим, но настроения ссориться не было. На лице друга ясно отразилось сомнение вперемешку с разочарованием. Узумаки отвернулся, шумно отпивая чай и предпочитая не смотреть ему в глаза и не брать на себя больше, чем мог выдержать. Настрой был относительно боевой, и Боруто не хотелось растерять энтузиазм от мелкой перепалки с Мицуки. Он встал, забирая свою кружку с намерением допить чай в кровати. До конца обеденного перерыва оставалось двадцать минут, и он вознамерился в последний раз прилечь перед скучнейшей на неделе паре. Едва он поднялся, Мицуки, всё ещё дуясь, ловко вложил что-то в его ладонь. Боруто заинтересованно поднял чёрную визитку к глазам. — Используй мессенджер. Он ненавидит, когда ему звонят, — кинул на прощание Мицуки, проходя мимо друга к двери. Его моральный дух окончательно сломался, но, к счастью, он ушёл прежде, чем на лицо Боруто наползла довольная улыбка. «Учиха Саске. Терапевт. +4××××××××» Боруто забил имя его контакта прозвищем. Не хотелось светить незнакомой фамилией и редким именем на всю округу, если кто-то решит заглянуть в телефон. А потом собирался полпары, чтобы написать. Но когда решился, понял, что из вразумительных приветствий в голове только пресловутое «Здравствуйте». Он хорошо помнил лицо Саске издалека. Возраста его отца, если не старше. Но даже формальность в этом моменте выглядела нелепой с его стороны. Всё, что он мог в перспективе сказать, казалось глуповатым. Пока выдумывал, как же написать, Боруто воодушевился ожиданием. Да какая разница, как он напишет ему? Главное, что по делу, коротко, чтобы не отнимать у взрослого человека время… В конце концов, впереди его ожидает приятный вечер или даже ночь в компании понравившегося ему человека. Едва набрал энергичное «Здравствуйте!», Боруто вновь растерял весь запал. Наблюдая за лениво ползущей стрелкой часов над доской, он то стирал, то вновь ставил восклицательный знак. Просидев так пятнадцать минут, он ожидаемо утомился собственными сомнениями. «Здравствуйте. Я увидел вас на вечеринке позавчера и попросил номер. Вы не против встретиться?» Отправить. Вот так. Боруто закрыл мессенджер и принял позу крайне заинтересованного в предмете студента. Все мысли были направлены в определённое русло, они так и подбивали проверить, прочитал ли он. Ответил ли. Какой он? По первому впечатлению с расстояния — очень сдержанный и вежливый, не допускающий лишней эмоциональной окраски в сообщениях. В этом был несравненный плюс — в случае отказа его, возможно, грубоватые слова сгладит нейтральный тон. Но если последует согласие — у Боруто от нетерпения поджимались пальцы на ногах — о, если он согласится, то холодность отрезвит. Спросит ли Саске его имя? Попросит рассказать о себе? А, может, попросит фотку из ванной, чтобы оценить масштабы работы… Боруто хмыкнул в сгиб плеча. Нет, он выглядел диаметрально противоположно образу пошлости или малейшего проявления бестактности. Но помечтать хотелось. Телефон завибрировал дважды, когда Боруто переходил в другой корпус. Он даже остановился, чтобы прочитать. Разбитый на два сообщения ответ, лаконичный и исчерпывающий, не мог не воодушевить. Саске указал точные координаты отеля, в котором попросил снять номер. Но сначала, что разумеется, он поприветствовал его в ответ. Здравствуй. Меня предупредили о тебе. Давай встретимся в пятницу в 17.00, побеседуем. Ниже шёл адрес. Боруто решил, что как-нибудь обязательно спросит Мицуки, он или же всё-таки его отец осведомили о нём Саске. Он с нетерпением ждал пятницы. На удивление, дни пролетали незаметно. Возможно, тому виной являлись нескончаемые поджимающие время долги, от которых Боруто только и успевал отмахиваться. Конец недели наступил настолько стремительно, что он не успел растерять свою браваду. Но каждый раз, когда Боруто чем-то увлекался, остальные дела отходили на второй план. Важные просьбы и иже с ними терялись на фоне дикого всплеска адреналина. В обед ему позвонила мама. Он всегда был рад её слышать, но в этот раз она решила напомнить ему об обещанном визите к отцу. Раздражение, пропитанное разочарованием и виной, затопило его до кончиков пальцев. Боруто долго смотрел в экран телефона без единой мысли. На контакте отца уже давно не стояло фотографии. Чтобы вывести Боруто из равновесия, достаточно было лишь услышать или прочитать о нём. До пяти ещё оставалось время. Он мог позвонить ему. Он мог попытаться ещё раз. Уже не ради себя — хотя бы ради мамы. Боруто, готовый к выходу, присел на стул и скомкал куртку на коленях. Нажать на «вызов» оказалось проще, чем казалось. Он прижал трубку к уху, слыша поверх гудков своё бешено стучащее сердце. На четвёртом гудки прервались.

***

Боруто моргнул и заозирался. Точно. Он звонил отцу. Они поговорили. Даже не кричали друг на друга. А потом он, видимо, не во сне добрался до точки назначения. Снял номер на последние деньги и даже не обратил внимания. Ему нужно было посидеть. Напротив двери — окно. Рядом с ним два кресла друг напротив друга и изящный столик. Слева — массивная кровать, и Боруто становится так дурно при взгляде на неё, что он принимает мгновенное решение уйти. Сейчас, сегодня, на этой неделе не лучшее время для экспериментов. К его глазам подступили слёзы, когда он развернулся к двери и взялся за ручку. Он больше никогда не послушает маму, даже если она опять будет плакать в трубку или подговорит Химавари с ним договориться. Никогда. Боруто опускает ручку и тянет дверь на себя. Одновременно с ним с другой стороны ручку опускают на полсекунды быстрее, а дверь, наоборот, сдерживают в скорости и амплитуде. Сердце подскакивает к горлу. Глаза жжёт солью, и он изо всех сил пытается уговорить себя не расклеиваться. Убегать, к сожалению, поздно. Этот Саске оказался чересчур пунктуальным — по часам Боруто у него оставалось ещё пять минут минимум. Ах да. Они же отстают. Учиха Саске намного его выше. Однако покалывающая кожу неловкость возникла далеко не из-за роста. Он был идеально, с иголочки одет. Расстегнул, по предположению фантазии Боруто, по дороге в номер тренч, слишком лёгкий для такой погоды. За складками плаща угадывался костюм-тройка в приятном тёмно-синем цвете с галстуком. Боже. На секунду Боруто забыл о своей проблеме, покраснев до кончиков ушей. Его лицо и шея полыхали жаром. Ему не оставалось ничего, кроме как поднять глаза, чтобы взглянуть Саске в лицо. Только бы не вспоминать свои спортивки с дикими розовыми лампасами, футболку (спасибо, что чистая), растянувшийся и скатавшийся по ширине шарф и куртку. В неестественной тишине Узумаки громко сглотнул и разрушил сковавшее их обоих неудобство. Отступив на шаг, Боруто понял, что чёрные глаза Саске так же неотрывно и едва ли не сердито рассматривали его. Желание удрать усилилось. Саске шагнул вслед за ним, притворяя за собой дверь. Он встряхнул воротник плаща и медленно прошёл мимо Боруто. Тот, не в силах сдвинуться с места, наблюдал за чужими размеренными действиями: вот он непринуждённо убрал с шеи кашемировый шарф, вот одним движением освободился от тренча. Саске повесил верхнюю одежду на вешалку близ двери. Под мышкой он держал небольшой дипломат. Его оксфорды из матовой кожи были отвратительно чисты — приехал сюда на машине, значит. Боруто, не опуская головы, взглядом убедился, что его кеды хранят в себе следы пребывания на вечно замызганном кампусе и в пыльном метро. Ему мигом стало стыдно даже стоять рядом. А ведь это он настоял на встрече. — Почему не раздеваешься? — прозвучал голос Саске совсем близко. Что удивительно, совсем не разозлённый. Это придало Боруто сил. Он под чужим взглядом стянул шарф, чуть не придушив себя этой проволокой, и снял куртку. Повторил за Саске, ограничившись крючком без плечиков. Мужчина дождался его, и они вместе дошли до кресел у окна. Боруто старался не оглядываться ни на кровать, ни на вид за окном — высоко и нервирующе. Ему сейчас всё — нервирующе. Он не знал, как сесть, чтобы тяжесть в теле хоть на немного отступила. Собранный и вместе с тем уверенно-расслабленный вид Саске тем более не вдохновлял. Учиха поставил дипломат сбоку, перегнувшись через подлокотник, и затем окончательно устроился, закинув ногу на ногу и сцепив пальцы в замок на коленке. Боруто в последнее мгновение сдержал прошедшую вдоль вспотевшей спины дрожь. Он и так тяжело и часто дышал. Пытаясь успокоиться, Узумаки с безумным интересом рассматривал чужие туфли на неподвижных ступнях. Саске вдруг поставил ноги прямо и вытянул одну, скошенным носком задевая левый кед Боруто. Тот встрепенулся, подбираясь и вопросительно заглядывая в чёрные глаза. У Саске в неопределённом по смыслу жесте дёрнулась бровь. Лицо осталось непроницаемым, всё же чуть смягчившись с момента их столкновения у двери. — Успокойся, пожалуйста. Ты слова вымолвить не можешь. Боруто сглотнул выступившую за небольшое время его монолога слюну. Хотелось бы признаться, что дело вовсе не в Саске. Хотелось бы следовать тому сценарию флирта, который он намечал у себя в голове всю неделю. Но изо рта не лезло ничего, кроме мычания при выдохе. — Я не собираюсь ничего с тобой делать, — для пущей верности уточнил мужчина то, о чём уже говорил в сообщении. Боруто медленно, глубоко опустив подбородок, кивнул. Попытался расправить плечи. — При любом исходе сегодня мы просто поговорим. — Губы Саске на секунду дёрнулись в кривой улыбке, но тут же вернулись в прежнее положение. Узумаки снова кивнул. Главный болтун своего круга общения, ему будто язык отрезали. Только мычать и кивать оставалось. Саске снова сел, закинув одну ногу на другую. — Как тебя зовут? — А Вы разве не знаете? — лёгкий отголосок возмущения немного отвлёк Боруто от рефлексии. — Я хочу услышать от тебя, — спокойно парировал Саске, так, что заставил смутиться. — Боруто. Узумаки Боруто, — пробормотал он себе под нос. — А Вас… — Учиха Саске. Просто «Саске» достаточно. Боруто прищурился. — Вы же старше меня на… намного, в общем. Теперь Саске действительно заметно ухмыльнулся, чуть закатив глаза. — Хорошо. «Саске-сан» тебя устроит? Боруто поджал губы, пытаясь сдержать рвущуюся наружу улыбку. Он находился в шаге от слёз, и Саске не представлял, как прочно удерживает его от падения в бушующий океан истерики. — Вполне. Саске удовлетворённо кивнул. С этим вопросом разобрались. — Итак, — не теряя времени, начал он, — что бы ты хотел получить от меня? Боруто судорожно отвёл взгляд, а потом ещё раз. Как бы сформулировать правильно? — А почему Вас зовут «Терапевт»? — отстранённо поинтересовался Боруто, уже жалея о лишнем вопросе вместо ответа на учтивый вопрос. Саске производил впечатление не очень терпеливого человека, но зато хорошо скрывающего свои всплески эмоций, если таковые имелись. Мужчина медленно моргнул. Боруто почувствовал, как полыхают от жара стыда уши. Учитывая то, что в колледже он направо и налево перечил преподавателям, абсолютно бесстыдно разругиваясь едва не в кровь, харизме Саске следовало отдать должное. — Потому что, придя к любому врачу, ты услышишь два вопроса: «что у Вас болит» и «какую помощь Вы желаете получить от меня». — Саске слегка наклонил голову, не убывая в самообладании. По крайней мере, он выглядел так, будто минимум эмоциональной отдачи в такой ситуации — вполне нормальное явление. Боруто оперся локтями о колени. Он опустил голову и разглядывал их обувь, чтобы не мельтешить взглядом и не раздражать собеседника. Они просто говорят. Он не собирается ничего делать. Он спрашивает. Узумаки поднимает голову и чётко произносит: — Внимание. — Пальцы покалывает. Саске внимательно следит за ним из-под чёрных ресниц. Всё-таки он правильно разглядел его лицо: красивое. Боруто смелеет, не встречая насмешки или осуждения. — Мне нужно Ваше внимание. Саске подносит согнутые фаланги пальцев к подбородку и прикрывает рот, касаясь нижней губы подушечкой одного. Зачем, если всё равно не улыбается, непонятно. Его неподвижные мышцы вокруг глаз выдают любое изменение в губах. — А почему именно от меня? — не скрывая любопытства в тоне, поинтересовался он. Боруто предотвратил прилив крови к щекам путём средоточения на чужих глазах, так увлечённо рассматривающих его. Одно веко было будто бы чуть опущено. По сравнению со вторым оно не двигалось. Разница слабо чувствовалась из-за скрывающей его тени от длинных волос спереди. — Потому что Вы мне понравились, — без обиняков заявил Узумаки. За разговором он более-менее вернулся в норму и теперь был готов идти напропалую, как умел. Должно быть, и Саске это понял. Если и польстился, предпочёл не признаваться. — Я понял. Какого рода внимание ты хотел бы от меня получить? Боруто снова почувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас ему уже ничего не хотелось, кроме как попасть в свою кровать и забыть о сегодняшнем дне. Он ощутил, как по перегородке носа стекает влага. А это означало, что с секунды на секунду хлынет и из глаз. — Каковы твои предпочтения? — попытался снова Саске. Он сжал и разжал кулаки, хрустнула тонкая кожа оставленных перчаток, которые Боруто до того не приметил. — Не стесняйся. — Я не стесняюсь, — довольно твёрдо, если не обиженно, отвечает Узумаки, пальцами сжимая кончик носа и не давая склизкой жидкости вытечь. — Я хотел попросить… Боруто замечает, как крепко Саске держит своими фигурными длинными пальцами подлокотники. В голове эхом звучит голос отца, точнее, его отголосок сквозь расстояние, заключённое в динамике телефона. — Продолжай. Боруто стирает выступившие у век слёзы выступом в месте противопоставления большого пальца. Так и тянет вытереть ладонь о штаны, но он сдерживается. Поднимая глаза на Саске, он с трудом принимает, как жалко выглядит со стороны. Лицо, наверное, всё в малиновых пятнах и разводах соплей. Всё происходит совершенно не так, как он себе представлял, причём исключительно по его вине. — Я не люблю унижения. Но я хотел бы, чтобы вы били, не жалея, — кое-как собравшись с мыслями, обрисовывает Боруто своё видение. Саске в открытую усмехается, и у парня от страха все органы ухают вниз. — Что ты подразумеваешь под «унижениями»? Для кого-то порка — худшее, что можно позволить сотворить со своим телом. Боруто поджимает губы. — Вы можете делать с моим телом всё, что захотите. — От него не укрылось, как блеснули неразличимые в чёрной радужке зрачки. Хотя ему вполне могло показаться под резким всплеском адреналина. — Но я… не… могу, когда меня оскорбляют. Обзывают даже под видом игры. Или как-то ставят в неудобное положение, пользуясь фактами, которые всем не расскажешь. Саске оказался, следуя составленному образу, слишком тактичен, чтобы переспрашивать. А возможно, он просто проявил эмпатию, оставив на некоторое время своё амплуа терапевта. В любом случае Узумаки был ему благодарен за отсутствие уточнений или вопросов о причине такого распределения. Боруто всего лишь озвучил то, что вертелось у него в голове с момента окончания разговора с отцом. Наконец, Саске кивает. Он садится ровно, будто собирается уходить, чем заранее насылает на своего собеседника лёгкий испуг. — Хорошо. Тогда давай попробуем в следующий раз разобраться в том, что тебе нравится. Встретимся здесь же? Узумаки смущённо сглатывает и отводит взгляд. Говорить о своём финансовом положении всегда неловко независимо от того, в какой ситуации и с кем находишься. — Если честно, — давит он из себя слова, — у меня… ну, — Боруто набрал в грудь воздуха, чтобы панически выпалить, сжевав все окончания: — Можно не в отеле? — У тебя дома? — ровно осведомляется Саске. Боруто закусывает изнутри щеку и опускает голову. Уши полыхают. — Я… живу в общежитии. Саске молчит долю мгновения, а затем парирует, не меняя тона: — Я живу один. Ты можешь прийти ко мне. Ноги заполняются ватой, а с плеч спадает часть груза. Он едва сдерживается, чтобы не выдать своего облегчения громким выдохом. — Чуть позже я отправлю тебе адрес. Пиши, если возникнут вопросы, — резюмирует Учиха Саске, легко поднимаясь с кресла и забирая свой тощий дипломат. Суета, с которой Боруто шумно выдыхает, заставляет мужчину снова обратить на него взгляд. Узумаки прикрывает глаза, закусывает изнутри губу и пытается дышать ровнее. Где-то он читал, что правильное дыхание может успокаивать. Стол очень удобно стоит чуть поодаль, ближе к окну. Боруто сползает с кресла, мягко становясь на колени и задевая одним из них туфлю Саске. Тот выдерживает паузу, ожидая дальнейшего развития событий и не стремясь ему помешать. Боруто чувствует себя крайне паршиво, и принятая поза только добавляет масла в огонь. Потому он не теряет времени, смотря на мужчину снизу вверх и всё-таки цепляясь двумя пальцами для храбрости за чужую штанину. — Не могли бы Вы… что-нибудь сделать со мной сегодня? В углах глаз собираются слёзы и скатываются по вискам к ушам, щекоча. Он старается следить за дыхательным циклом едва вздымающейся за значительным слоем одежды груди Саске, но получается соответствовать от случая к случаю. Мужчина медленно моргает. Боруто молится, чтобы не было лишних вопросов, и ему не пришлось в красках объяснять, вроде как, профессионалу, что ему надо. Но Саске откладывает на кресло свой дипломат, а затем снимает с правой руки часы и кладёт их на столик, оставляя перчатки. Они достаточно тонкие и дорогие, чтобы он мог расправиться с застёжкой без сложностей. Он наклоняется всем телом к Боруто, приподнимая его лицо за подбородок и молча прося чуть приподняться на коленях. Узумаки поднимается с голеней, и теперь чужой рост составляет меньшую проблему. Он бросает взгляд вниз, на носок туфли, снова задевшей его колено, когда Саске в довольно резкой форме заставляет его вновь посмотреть наверх. У Боруто перехватывает дыхание от близости незнакомого человека. Хватка на подбородке становится нежнее. — Сожми челюсти, Боруто. И смотри на меня, — спокойно приказывает Саске, и Боруто не удерживается от того, чтобы смочить сухие корочки губ слюной. Из груди медленно поднимается новая волна истерики. Как раз вовремя. — Предупреди, если будешь на грани. — Пожалуйста, не жалейте, — на выдохе, шёпотом, просит Боруто, краем глаза следя за поднявшейся — даже слишком изящно для удара — рукой Саске. У него не дрогнет и единый мускул на лице. Это лицо легко держать за ориентир.