Согревая

Чхве Хан никогда не страдал от слабой психики, но прямо сейчас он чувствовал себя, не то что взволнованным, он был на грани нервного срыва. Чувство для него совсем позабытое, почти что новое и, к сожалению, за отсутствием опыта необузданное. Десятилетия стенаний в Лесу Тьмы своё забрали: сердце очерствело, к чёрту покатились и ненужные эмоции, и здравомыслие. Там спокойствие было вопросом выживания, а вопрос стоял ребром, острым краем упираясь в ещё беззащитную шею. Чхве Хан явно далёкий от определения счастливчика был гордым обладателем высокого болевого порога, сопротивляемости к ядам и сведённого к нулю, абсолютно атрофированного чувства страха. Чхве Хан дрожал как осиновый лист, пытаясь отодрать от себя перепуганного Альберу, точно кошка вцепившегося в его руку. От переполнявших его эмоций он и сам с удовольствием по-кошачьи запустил бы коготки в ближайшую поверхность – так же молча, злобно и отчаянно. Что угодно, лишь бы этот кровавый кошмар - по-другому и не назовёшь - скорее закончился, и он спокойно разобрался с последствиями. Лишь бы он смог достигнуть той самой хвалёной внутренней гармонии, к которой Кейл так стремился, из раза в раз толкая своё усталое тело на усыпанный лезвиями путь длинною в жизнь. Так он и застыл на месте, стоило кругу телепортации осветить комнату. В одной руке зажат край рукава наследного принца, в другой наизготове тяжёлый воинский меч, сейчас больше похожий на трость для его ватных ног, на глазах мутная пелена, а на плечах тяжесть всей фракции Кейла Хенитуса и липкого страха потери. «Он не выживет.» Предательски нашёптывало сознание, от чего внутри затрещал самый колючий в его жизни мороз. Такова человеческая натура. Живи хоть десять лет, хоть сто, мозг будет подкидывать не самые приятные мысли, дабы подготовить тело к худшему. «Тогда не выживу и я.» Вторило сердце, и Чхве Хан невольно с ним соглашался. Он сильно сомневался в надобности продлевать свои страдания на сотни лет, что особо явственно ощущалось, когда Кейла, бледного и с ног до головы покрытого кровью, переложили на кровать. Чхве Хан недоверчиво нахмурился и замедленно повернул голову, взглядом окинув его состояние. Удостоверившись – жив. Однако на смену сомнениям к горлу подкатывал комок тошноты от одного вида многочисленных кровоточащих разрывов и ран. Заставить себя поднять взгляд ещё раз он не смог, с горечью признав, что это всё тот же Кейл, к которому он привык: хаотично вздрагивающий, с болезненной истомой на лице, не поступившейся даже перед бессознательностью, такой... сломанный. Это совсем не то, к чему хотелось привыкать. Привыкать хотелось к его заспанному лицу без следа усталости, но с отпечатком подушки. К разговорам о простом и доступном, вместо военной стратегии. К маленьким радостям семейной жизни и большому счастью быть влюблённым. Этим мимолётным моментам обычной жизни. Однако вокруг привычно суетились доверенные подчиненные отлучившегося Альберу: вытирали то неестественное море крови, напряжённо переглядывались и наспех накладывали бесчисленное множество бинтовых повязок. Чхве Хан прошёл мимо, даже не слыша их, и также привычно, отработано, опустился на мягкий прикроватный ковёр и зажмурился, утыкаясь лицом в сложенные на постели руки, совсем не привычно захотев взвыть от гложущей боли. Пару лет назад он пришёл бы в бешенство, погубив партии чужих пешек и разломав шахматные доски врага. Год назад он бы судорожно цеплялся за край дорогих одежд и кричал красивое имя Кейла, которое так любил смаковать, словно перекатывая на языке, в более расслабленной обстановке. Сейчас Чхве Хан сидел тихонько, совсем неподвижно, до тех самых пор, пока гам не сменился едва различимым рваным дыханием. Спину неприятно тянуло, когда он выпрямился, чтобы оглянуться. Гостевая комната дворца Радости - по мнению Чхве Хана неуместное название - будто нежилая, похожая на стерильные больничные помещения корейского стационара, где пахло химией и страданиями. Предметов здесь тоже не больше, чем в палате. На письменном столе редкие идеально сложенные документы, на полках пусто, одна необжитая мебель да Чхве Хан. Оно и понятно. Зарубежные гости редко посещали Хьюсс в период войны, зато часто посещал Кейл, преимущественно находясь в коме. Из плюсов их обоих радовал удобный выход на террасу и огромное окно, в настоящий момент прикрытое плотными шторами, сквозь которые пробивался тусклый утренний свет без намёка на солнце. Чхве Хан поморщился и подоткнул Кейлу одеяло, прежде чем накрыть его холодную ладонь своей. — Кейл-ним, пожалуйста... — пока Чхве Хан хрипло пытался дозваться до него, перед глазами всё ещё заевшей киноплёнкой крутились те ужасающие кадры, — Оставайся живым, открой глаза ещё один раз... Мне больше ничего не нужно. Прошу... Когда-то давно в прошлом Чхве Хан горел энтузиазмом, но догорел он до стылого пепла и куда более физического озноба, а не до всепоглощающего пламени отмщения, до сих пор казавшегося крайне далёким. Он банально устал. Конечно, он всё ещё обладал непоколебимой уверенностью в их победе, не испытывая и унции срочности, но также он чувствовал себя всё более потрёпанным с каждым обмороком Кейла. А их было непозволительно много. Закалённый боевой дух? Опыт? Привычка? Бред. Время не лечило, оно играло против них. То ли Чхве Хан внезапно начал стареть, то ли Кейл становился всё слабее с каждой битвой, но по итогу они оба только сильнее надламывались. Одно спасало – любые осколки можно сложить и сварить воедино, сделав вид, что не замечаешь окалин-последствий. Так и они разбивались и собирались вновь, доверяя друг другу сильнее, прикасаясь нежнее и говоря всё больше тёплых слов. Изломы они игнорировали с тем же рвением, бессильные против обстоятельств. Тут уж ничего не поделаешь. Кейл никогда не говорил, не допускал и мысли о своей смерти. Сам побитый обнимал его крепко, успокаивающе похлопывая по спине, и улыбался совсем грустно, выдавая свою измученность. Смотрел в глаза до того мягко, что сердце щемило, и целовал дольше обычного, притянув к себе за шею и прижавшись всем телом, нуждаясь в успокоении. Чхве Хан в свою очередь душил сожаления, пока кончиками пальцев проводил по выступающим рёбрам, впалому животу и косточкам бёдер. Вслушивался в срывавшиеся вздохи внимательно, следил за реакцией, выводя влажную дорожку поцелуев от ключиц к груди, и старался не думать о слишком остром колене, упиравшемся в бедро. Помнится, при их первой встрече у Кейла был намёк на мышцы – прощальный подарок бывшего владельца. Сейчас его в пору взять на руки и отнести на кухню, попутно завернув в одеяло, так ведь ворчать будет весь оставшийся вечер, да и времени на безделье катастрофически не хватало. Порой он до противного винил себя – не доглядел, не защитил, не додумал хитрого способа удержать Кейла от самопожертвований. В такие моменты на землю его возвращало удивительно отрезвляющее сопение детей под боком. Кому ещё тяжелее. В этот раз они даже к дверям не подходили, особенно Раон ответственный за транспортировку Кейла. Про себя Чхве Хан сделал заметку поговорить с ним позже, когда соберётся с духом. Навряд ли ребёнку будет полезна помощь человека, выглядевшего немногим лучше трупа. Чхве Хан ждал за четверых. С отчаянной надеждой он провёл долгие минуты, возможно, часы напряжённого ожидания пробуждения Кейла, прекрасно зная тенденцию последнего впадать в комы на недели. Это было достаточно успокаивающе, несмотря на то что голова неприятно гудела и казалась переполненной тревожными размышлениями. Он чувствовал себя лучше, имея возможность просто придерживать Кейла за руку и вольный проверять его сердцебиение каждый раз, когда сомнения брали вверх. Он не мог разделить его боль. Не мог и взять на себя часть его ноши. Но не в характере Чхве Хана отступаться из-за неудач. Поэтому, что бы ни случилось, он собирался быть рядом и пройти через это вместе с Кейлом. Так было раньше, так и будет дальше. Таков его способ помочь. Достигнув некого утешения, он поддаётся беспокойному сну, последний раз погладив тонкое запястье, не без удовольствия отмечая – согрелось. Безответная ласка внезапно получила первый за это время отклик, прогремевши громом среди ясного неба и став откровением для сонного Чхве Хана. Горячая ладонь лежала на его голове, почти незаметно гладя. Не будь он искусным мечником, Чхве Хан бы даже не почувствовал, настолько слабыми попытками это было. — Я ещё жив, — хриплый голос Кейла мешался с тишиной, недостаточно громкий, чтобы перебить её. В нём до больного отчётливо слышалось неверие. Чхве Хан поднял голову, и не смог даже открыть рта. От накатившего облегчения перехватило дыхание. Ему больно оттого, что приходилось радоваться даже такому — бледной коже, засохшей крови и болезненно сжавшейся фигуре. Радоваться тому, что Кейл просто жив, даже настолько изувеченный. Из головы вышибло и обиды на жизнь, и планы на будущее, которые собирался насильно впихнуть безответственному к собственному здоровью Кейлу. Всё, на что его хватило, это притянуть к себе казавшуюся более ослабшей за те секунды руку и прижаться к ней лбом, надеясь, что Кейл не заострит внимания на сорвавшихся с его глаз слезах, а сам зовёт его по имени надломившимся голосом. Один раз. Два. Сбиваясь со счёту. В каждый слог вкладывая клятву забрать его на маленькую ферму и жить безбедно. Чхве Хан проклинал своё бессилие и от того клялся ещё упорнее. Обещая себе. Ему. За каждый раз, когда он терял сознание, когда ему было больно. За каждый раз, когда Чхве Хан не мог ему помочь. Это совсем не красиво, вопреки его картинно молящемуся виду. То проливались едкие, наполненные болью слёзы загнанного в угол человека. Впрочем Кейлу было всё равно на то, как он выглядел. Вместо насмешек о стены разбивались тихие всхлипы, не послышалось и раздражённого цыканья, только по влажному лицу бесшумно скользнула рука. И Чхве Хан откликнулся, с благодарностью прильнув щекой и дрожащими губами оставляя невесомый поцелуй на краю запястья — Иди ко мне. — Кейл-ним, не стоит, — он честно пытался сохранять рациональность, — Тебе будет больно. — Мне всегда больно, ты знаешь это. Кейл тихо усмехнулся и, сморгнув, нахмурился, когда очевидного продолжения не последовало. Чхве Хан плавился от одной мысли, смотря в эти честные глаза. Ему действительно хотелось порывисто обнять Кейла, позволить утешить себя, канув с головой в окружавшее его тепло, наконец выдворив промозглый холод страха. Но это тепло было хрупким, слишком хрупким, ломающимся при любом случайном порыве ветра, и Чхве Хан знал об этом даже лучше самого Кейла. — Именно поэтому прошу тебя не делать этого, — он устало выдохнул, готовый сдаться. Сопротивляться такому Кейлу, открытому, без напускного спокойствия, разбитого – сущая пытка. Он вообще не мог сопротивляться Кейлу, какую бы несусветную чушь тот порой не предлагал. Это был его Кейл. Со слабыми ногами, твёрдо стоявшими на земле, хрупкими плечами, на которых держался чуть ли не весь мир, и нежной душой, скрытой за непробиваемой бронёй. Кейл их щит. Именно поэтому Чхве Хан должен был заботиться о нём сильнее, чем кто-либо. Сопротивляться Кейлу – пытка. Но он выдерживает. Потому что должен быть сильным. Потому что Кейл тоже нуждался в опоре. — Чхве Хан, — Кейл не успевает закончить предложение. — Я боюсь, что однажды твой организм не выдержит. — Я не допущу этого, — твёрдо. И Чхве Хан бессильно улыбнулся, вместо ответа протянув руку, и аккуратно зарывшись пальцами в волосы, слегка потёр затылок, массируя. Боясь сделать больно. Сам потянулся следом за рукой и с осторожностью ювелира прижался к тонким потрескавшимся губам, которые целовал уже тысячу раз, но только на тысяча первый не мог решиться даже углубить поцелуй. — Кейл-ним, ты ведь тоже не думал, что выживешь? — Кейл скосил взгляд вместо ответа. Он никогда не умел врать близким людям, чем Чхве Хан нагло пользовался. — Я не хотел бы оставить детей одних в таком юном возрасте. Терять близких больно. Это было бы слишком жестоко. Договорив, Кейл уткнулся в его плечо. Это было однозначное «да». — Тогда, пожалуйста, не рискуй больше жизнью. Заботься о себе, ради всех нас. Они оба дрожали. Кейл от напряжения в ещё не до конца восстановившихся мышцах, Чхве Хан от эмоций. Уткнулись друг в друга, стремясь согреть, но никак не принимать, оба уставшие в конец. Без сил на нормальный поцелуй, но всё ещё живые. — К тебе это тоже относится. Это нормально – проявлять эмоции. Странно слышать подобное от всегда спокойного Кейла. И до чего же странно желать досадно рассмеяться в объятьях человека, выкарабкавшегося с того света, но думавшего только о его шалящих нервах. Кейл сейчас не мог ходить или использовать Древние Силы. Ему и руками то тяжело шевелить, не сжимаясь от боли при малейшем движении, но он упрямо продолжал обнимать его, не позволяя отстраниться и шепча какие-то успокаивающие глупости, пока Чхве Хан не усмехнулся, аккуратно придерживая его за плечи. Он всё ещё имел сопротивляемость к ядам, высокий болевой порог и атрофированное чувство страха. Совсем бесполезные, когда вредят не ему, а тому, что во много раз ценнее и дороже сердцу. Чхве Хан безбожно слаб пред уставшей улыбкой, тихим голосом и нежными-нежными прикосновениями. Чхве Хан слаб, потому что любит до дрожи, до слёз и до нежных-нежных обещаний. А внутри у него совсем тепло.