Серые дни вдоль февраля, Так видно прощается с нами зима. Вьюгой кружит, заметая пути, Строя преграды к приходу весны.
Суровый стиль у февраля Ветром в лицо, как правдой в глаза. Тело насквозь до самой души, Нарушая покой уснувшей любви.
Рождённые оба в дни февраля, Встреча в канун високосного дня. Бесспорно судьба, конечно навек, Но не видно под льдом течение рек.
Сложный характер у февраля. Он как у меня, и как у тебя. Не сложилось вместе по жизни пройти. И наша весна, увы, позади.
© PetrVAVilov
Тайлер никогда не был ценителем музыки. Особенно такой, которую играла она. Та, на которую он положил глаз и уже давно. Её мрачно-зловещий образ абсолютно не соответствовал её вкусам в музыке. Тайлер считал, что она должна любить рок или фонк, но вместо этого своими тонкими пальцами та воспроизводила какие-то колыбельные на инструменте, который он до этого не знал. Она играла на калимбе, на таком маленьком, но отчего-то привлекательном инструменте. Необычный инструмент, как и она сама. А имя её — Уэнсдей. Ничего удивительного, если учитывать, что весь её образ построен на контрастах. Та самая, которую Тайлер считал наигранно не такой, как все. Определённо эта подозрительная девушка имела какие-то планы на то, чтобы свести его с ума, как и любых других парней. Она всегда носила чёрные вещи, хотя Тайлер мог поклясться, что цвет её души совсем не окрашен в тёмный. Это он мог сказать про себя: девушки любят милых парней, светящихся, словно утренняя заря. Тайлер молчал о том, что он был далеко не лучистым солнцем, как его нарекали бывшие увлечения; в его грудной клетке не сердце, а уголь, а в венах — не кровь, а нефть. Он ядовитый, будто змея. А она, как Тайлер предполагал, совершенно иное дело. Он думал, что её навеянный траурный лик создан для того, чтобы отпугивать ненужных ухажёров. Этим-то она и привлекала и сильно. Быть может её умение перебирать ноготками длинные язычки калимбы и воспроизводить нежные, стонущие, звонкие и тревожные звуки поэтому прекрасно контрастировало с её внешним видом. Её дерзкий и пропитанный одиночеством образ совершенно не описывал состояние её души, такой ранимой и хрупкой, как считал Тайлер. У неё даже рост такой — маленький, так что она без проблем могла затеряться в толпе или быть задавленной. Из-за этого её хотелось оберегать. Тайлер обожал такие экземпляры: он любил решать эти ребусы, выводить «не таких, как все» девушек на чистую воду, любил позорить их настоящее нутро перед ждущим зрелищ обществом, любил чувствовать себя экстрасенсом или человеком, знающим всё наперёд. Он однозначно любил пользоваться чужими чувствами; любил втираться в доверие, чтобы потом растоптать его об асфальт и уйти дурманящей голову соблазнительной походкой в закат. Тайлер был таким — двуличным парнем, с виду совершенно безобидным, но внутри абсолютно гнилым. Об Уэнсдей он был потому другого мнения. Тайлер предполагал, что цвет её души — белый. Если смыть с её лица чёрные тени, стрелки и бордовый цвет на губах, он мог уверять, что выглядеть она будет ещё младше своих лет. А калимба — это олицетворение её настоящего голоса. Так она должна звучать без выдавленной хриплости и низости. И он готов был доказать свои суждения. Тайлер наблюдал за ней долго и внимательно, изучал каждый её жест и привычку, считывал её мимику и старался понять, способна ли она повестись на его невинный образ. Девушки таких парней любят, однако у Тайлера были сомнения насчёт неё: редкий экземпляр, которого, возможно, такого рода парни не интересовали. Если надо будет, то Тайлер создаст себе новую маску: распишет её аккуратно в чёрно-белые тона подстать ей, привяжет чёрные атласные ленты и приклеит пару перьев чёрного ворона для пущего соблазна. Он сведёт её с ума любыми способами, как сделала это она лишь одним своим нахальным взглядом как-то раз, направленный точно в его сторону. Тайлер считал, будто разгадал её уже давно: точно в тот день, когда впервые услышал музыку, исходящую от калимбы; когда увидел её манящую миниатюрную фигурку, её мягкие черты лица, чёрные длинные косички, которые так сильно хотелось распустить, накрутить на кулак и притянуть к себе. Он думал, будто его желание обладать ею скоро исполнится без нужных усилий. Только Тайлер не предусмотрел одно: встреча с таким же монстром явно не входила в его планы, которые Уэнсдей с радостью бы нарушила. Иногда бывает так, что притягиваются вовсе не противоположности, а две идентичные сущности. Когда они играют с похожими на самих себя людьми, тогда мир припоминает им все ошибки и грехи; тогда они вдруг познают боль, которую когда-то причиняли другим. Карма для них работает иначе. Получается гремучая смесь, убивающая в первую очередь вещества, из которых она сама же состоит. За то время, пока он издалека наблюдал за притягательной девушкой и составлял дальнейшее развитие сценария, Тайлер понял, что, возможно, приблизиться к ней можно с помощью грубости и незаинтересованности. Хотя кому он врал? Она его интересовала и даже очень. Настолько сильно, что сдерживаться было выше его сил. И он сгорал от ожиданий того дня, когда план придёт в действие. Только Тайлер ошибался и в другом: его объект интереса никого из себя не строил. В отличие от него. Уэнсдей играла на контрастах, местами была противоречива, странна и отрешённа, но это — есть её настоящая натура, которую та и не скрывала. Идёшь в её сети, — делаешь это добровольно. Потому что она не заставляет никого; людям, попадающим к ней просто нравится чувствовать боль. Они мазохисты получше самой Уэнсдей. Тайлер же для всех старался быть разным: для рыженькой красавицы он будет лучиком солнца, для скромной блондинки — сиреневой луной, а для мрачной брюнетки — обольстителем. Он прекрасный актёр, испытывающий судьбу и чужую, и свою на прочность. Кто быстрее сломается? Обычно это происходит с теми, с кем Тайлер играл. Его же это успокаивало, дарило энергию и вдохновение: он чем-то напоминал энергетического вампира, каких рисуют в воображениях мечтатели. Обычно Тайлер протискивался в чужую зону комфорта, обычно запланированные события протекали медленно и плавно, чтобы не спугнуть новую жертву и в финале сделать как можно больнее. Однако в этот раз целью была Уэнсдей, поэтому Тайлер думал пропустить лишние слова и действия и приступить к главному — к удовлетворению своего эго. Он искал её тогда как обычно по звучанию калимбы. Откуда музыка, там и притаилась Уэнсдей. Когда Тайлер увидел новое выбранное ею место, то не мог не возрадоваться стечениям обстоятельств. Будто бы она знала, что сегодня должна была состояться их встреча. Абсурдная, нелепая, жестокая, омерзительная встреча, способная сломать любую жертву насилия… Но не её. Тайлер подошёл к ней со спины, тут же хватая её за запястья и позволяя калимбе со стуком и неконтролируемым звоном упасть на плитку. Спустя какие-то пару секунд девушка уже была прижата к холодной стене женского туалета: руки были расставлены в стороны, не давая ей возможности оттолкнуть его, а между её ног, сминая чёрную длинную юбку, было втиснуто его колено. Тайлер помнил каждое её нервное дыхание: она оказалась не готова, хотя казалось сперва иначе. Уэнсдей долго старалась сохранять самообладание и не впадать в панику, однако вскоре Тайлер проник в её сознание. Тайлер знал, что большой страх Уэнсдей — быть под чьим-то контролем. Он видел, как легко и умело брала на себя ответственность Уэнсдей, и как она терялась в моментах, когда за какие-то решения не была в ответе. Ей важно было быть в курсе всего, что происходило вокруг. Она только казалась расслабленной и на своей волне, пока в то же время в её голове крутились тысяча и один план возможных сценариев. Он был во многом прав, но к сожалению или к счастью, он не знал, что в тот же момент пусть и не был использован у Уэнсдей первый вариант развития сюжета, зато был задействован второй. Тайлер думал, будто бы она внутри милая и маленькая девочка. Уэнсдей дала ему пару минут на то, чтобы Тайлер ощутил власть над ситуацией, над её телом и разумом. Уэнсдей знала это чувство приятного обмана: когда думаешь, будто мечта стала явью. Но не всему быть сказкой вечно, и разбивать чужие грёзы она любила. Позволив Тайлеру побыть кукловодом и поняв, что пять минут для удовлетворения его эго — много, Уэнсдей остановила спектакль. Он думал, будто бы она потеряла контроль над тем, что происходило. Он планировал, что её хрупкое сердечко содрогнётся в страхе перед изнасилованием. Он хотел, чтобы она кричала и умоляла его остановиться, потому что думал он, будто честь у этой девушки на первом месте. Тайлер мечтал сломать её, словно фарфоровую куклу. Он бы не пошёл на изнасилование, не будь это Уэнсдей. Других сломать легко, поэтому для неё он выбрал метод пострашнее. Тайлер уже содрогался в нетерпеливых судорогах, стоило ему ощутить сопротивление. Уэнсдей пыталась освободить руки. Она не отвечала на его жадные поцелуи, отворачивала голову и прерывисто дышала. Но недолго. Тайлер даже не заметил той границы, когда Уэнсдей вдруг оттянула его нижнюю губу, как она провела языком по верхней губе и как медленно моргала. Тайлер ощутил в полной мере свой проигрыш, когда она первая полезла к его пиджаку; когда она, не разрывая поцелуя стала стягивать с его плеч ненужную одежду. Отдышаться и одуматься у Тайлера было немного времени: в момент, когда в незакрытый туалет зашла какая-то девушка и прервала их. Уэнсдей заметила лишнего человека быстрее, поэтому отпрянула и позволила им просто постоять и подумать. Тайлер понял о правдивости своей первой догадки: ей нравится грубость. Она вовсе не боится. Она жаждет. Она пылает. Он смог приблизиться к ней. Но он хотел сделать ей больно, хотел сорвать с её лица чёрную маску мрака, хотел доказать себе или кому ещё, что она — очередная «не такая, как все»; что она — фальшивка, которую не жалко втоптать в землю. Он выбрал не тот способ: он думал, что эта её любовь к грубости столь же поверхностна, как и её тягость к созданию отрешённого образа. Где-то глубоко в душе, Тайлер верил, что грубости она боится, а показывала, что любит, лишь бы отбить желание у таких, как он. Поэтому тогда к Тайлеру пришла дурная мысль: быть с ней нежным, потому что сделать незаинтересованный вид, находясь рядом с ней, — невыносимо сложно. А ему нужно было, чтобы хотя бы с этого она захлебнулась от доброты, и чтобы её белоснежная кожа, прежде скрытая в холодной тени, сгорела от ярких лучей солнца. Но снова он не подозревал о том, что играя с ней в свои жестокие игры, он делал больно — самому себе. Больно не сейчас, так потом. Дело времени. Тайлер очнулся, когда странная девушка непонятно откуда взявшимся ключом закрыла дверь туалета. Так он оказался в её расставленной заранее ловушке. Но поймёт Тайлер это позже. Сейчас же он продолжал реанимировать свой тухлый план; старался сохранять контроль над разумом, в который так отчаянно пыталась проникнуть Уэнсдей. Уэнсдей подошла к нему плавной походкой и придвинула к стене, опуская взгляд на его губы. Он не сопротивлялся. Тайлер сглотнул, когда её веки прикрылись, а голова наклонилась набок и медленно приближалась к его раскрытым от волнения губам. Тайлер ответил на напористый поцелуй, несильно понимая, как проявить с ней нежность; как заставить её реветь от нетерпения, когда ему так и хотелось заставить окольцевать его талию и вбивать её тело в холодную стену. Не понимал он, как держать себя в руках рядом с ней. Она вызывала совершенно другие чувства и порывы, которые, Тайлер был уверен, понравились бы ей. Но это сделало бы ей приятно. Поэтому он принял такое решение, которое точно сделало бы ей больно здесь и сейчас. Он полностью перекроил сорванный план. Он подумал, что сбежав, как трусливый пёс, Тайлер оттянет время. Оттянет время до своей смерти. И её. Тайлер хотел её так же сильно, как и она его, он был уверен. Но чтобы не приносить удовольствие и победу Уэнсдей на блюдечке, Тайлер осмелился отступить. Он ловко схватил её за запястье и откинул в сторону: он слышал, как ударились её лопатки о стену. Ему бы довести начатое до конца, ему бы задрать эту юбку, оттянуть трусы в сторону и заставить её кричать от боли. Но она бы кричала от удовольствия. Потому что её берут грубо. Потому что она мазохистка. Только вместо этого Тайлер сбежал. Сбежал, как проигравший. Он не смог бы быть с ней милым. Она вызывала слишком сильные, жестокие чувства, которые ей бы пришлись по вкусу. Она, ничего особо не делая, рушила его отстроенный годами план. Один на всех. Со всеми прокатывало, а на ней план дал трещину и заставил думать. Думать, как поступить дальше. Ему было больно. Очень. Больно с того, что он ошибался насчёт неё и с того, что план причинения боли ей привёл к тому, что страдал от встречи с ней — он. Эта «наигранная» чертовка оказалась совсем не скрытой милашкой. Но Тайлер надеялся, что и её возбуждённое сознание ощутило прилив агонии и теперь терзается. А потом до него дошло: он мог заставить её привязаться к нему. Потому что симпатичного мальчика он разыграть перед ней точно не сможет: она вызывает его истинную сущность наружу. Он знал, что милый мальчик разбил бы её ожидания, после почти случившегося в туалете. Но это было выше него рядом с ней: это тот случай, когда гниль скрыть ещё сложнее, чем обычно. Поэтому Тайлер мог бы стать её зависимостью, её концом. Он мог бы приносить ей удовольствие, наслаждаться самому этой странной, фальшивой близостью, чтобы потом, как надоест, растоптать её желания и надежды. Хотя чувствовал Тайлер, что отказавшись от отношений с ней, будет больно и ему. Но в первую очередь, больно же будет ей? Верно?.. Уэнсдей больно не было. Тайлер помнил их вторую встречу: странную по всем параметрам. В тот раз она нашла его, а ему оставалось только догадываться, каким образом. Её он искал по музыке, доносящейся из калимбы, а она?.. У Тайлера были догадки, но самая страшная догадка для него же самого, что Уэнсдей следила и выстраивала его портрет точно так же, как он. Просто он не замечал её леденящую душу тень позади себя. Она подошла к нему, как и он в первую их встречу, со спины и положила руки на его плечи. Тайлер испугался того, как тихо она подкралась, хотя он и старался не показывать изумления. Однако второе удивление постигло сразу же, потому что ладони у неё ещё меньше, чем он представлял. Третий прилив непонимания Тайлер ощутил, когда Уэнсдей мягко, ничего не говоря, взяла его за запястье, и переплетя пальцы, повела его за собой. А он и не сопротивлялся, потому что судорожно пытался вспомнить правки в своём плане. Он не рассчитывал на то, что вторая их встреча, ещё более абсурдная, состоится следующим же днём. Оказавшись в тёмном коридоре, отдалённом от остальной части здания, Уэнсдей пригвоздила его к стене. Тайлер ощутил дежавю, такое болезненное и противное, потому что она будто бы копировала его ранние действия. Или поведение. А может и то, и другое. Приятно не было, как планировал Тайлер, было отвратительно наконец осознавать, что девушка перед ним — не из робкого десятка ни в каком его проявлении. Ни одна жертва насилия (пусть и возможного) не побежала бы за насильником на следующий день. Но Уэнсдей побежала и явно хотела диктовать свои правила игры. Тайлер понял это, когда Уэнсдей приподняла чёрный топ вверх, тем самым обнажив среднего размера грудь. Такую соблазнительную и манящую одним своим видом. Тайлер нервно сглотнул, когда девушка без лишних слов взяла и положила его руку себе на правую грудь, приглашая потрогать. А Тайлер и трогал, потому что выбора не было, да и несильно хотелось лишиться такой возможности. Тайлер позабыл о новом плане. И поздно вспомнит о нём: сейчас он наслаждался близостью с чародейкой, такой безумно красивой, странной и определённо токсичной. Тайлера посетила мысль, что перед ним такой же монстр. Потом же он наивно будет думать, что такая тварь, как он, достоин такой же твари. Уэнсдей дерзко обхватила его за затылок и притянула к своим губам: Тайлеру снова оставалось только поддаться и вдыхать её вишнёвый запах сигарет. Их языки танцевали один известный им танец, а слюни начинали стекать из уголков губ. Тайлер не мог перестать терзать её губы, хотя чувствовал он, что те сильно опухли от их продолжительных поцелуев: таких энергичных, страстных и мучительных. Они редко отстранялись друг от друга и столь же редко вдыхали воздух, из-за чего мир перед глазами Тайлера начинал вращаться и темнеть. Тайлеру бы отстраниться и приступить к более трепещущим сознание действиям, но где-то мысленно он согласился с тем, что парадом руководит Уэнсдей. Однако он даже не понял, как Уэнсдей стянула с него галстук, пиджак и рубашку во время их долгих поцелуев, а теперь уже расстёгивала ремень, стоило наконец перевести дыхания чуть больше. Она опустилась перед ним на колени, Тайлер стал дышать ещё чаще. Чувство волнения и предвкушения в животе Тайлера стало ярче. И он надеялся, что Уэнсдей ощущала то же самое. Однако не предполагал Тайлер, что у неё тоже снова был свой план, который, как он, она не позабыла, и которому хотела следовать от начала до конца. Он надеялся, что после такого, после таких романтических встреч у них уже не должны оставаться в головах какие-то сценарии. Они же поняли друг друга, верно? Две твари встретились в этом мире, так? Двум монстрам же проще ужиться вместе, правда? Они же родственные души, неужели?.. Тайлер сгорал. Сгорал от огня из её рта. Она чёртов дракон. Он откинул голову назад от удовольствия, но тут же выругался от небольшой боли в области затылка. А после и боли в области паха, когда Уэнсдей укусила его пульсирующий член, покрытый её слюнями. Но после она оттянула зубами уздечку и круговыми движениями языка облизала эту область, словно извиняясь. Тайлер уже тихо постанывал от её раскрепощённости. Они знакомы два дня, хотя знакомством это вряд ли можно назвать. Они знали друг о друге лишь косвенно: по наблюдениям и опросам окружающих. Однако действовали так, будто они уже как парочку лет отпетые любовники. Он мог бы наслаждаться её диким языком и дальше, мог бы продолжать надавливать на её затылок и накручивать длинные волосы на кулак, заставляя брать его член в рот на всю длину; мог бы продолжать дивиться тем, как она давилась слюнями и испытывала рвотные порывы, но хотелось чего-то другого. Хотелось, чтобы она рвала глотку и срывала голос с его именем на устах, а не наоборот. Поэтому когда они оба почувствовали, что оргазм Тайлера совсем близко, Уэнсдей отстранилась и тоненькая нить слюны тянулась от его члена до её губ, и Тайлер всё так бы и оставил. Но это было слишком притягательно, поэтому он поспешно заставил её снова взять член в рот. И Уэнсдей впервые показала сопротивление, но Тайлер продолжал держать её за затылок и притягивать к паху всё ближе, заставляя ту опустить ладони на его бёдра. Он залил ей рот спермой и чувствовал себя от этого доминантом; чувствовал себя на седьмом небе от счастья и блаженства от близости с ней. Но он снова недооценивал противника перед собой. Уэнсдей не стала проглатывать, чем вызвала негодование у Тайлера. Она поднялась с колен и приблизилась к его губам. Он не успел увернуться и уже ощущал в своём рту вкус собственного семени, который пытался вытолкнуть наружу вопреки усилиям Уэнсдей. Он почти разозлился, но часть спермы стекала по их подбородкам, а там и ниже… Размазанная сперма по груди Уэнсдей смотрелась очень соблазняюще. А потом они поменялись местами: теперь он прижимал её к стене. Ничего не говоря, он приподнял её над полом, а она, словно прочитав мысли, обхватила его талию ногами, а руками обвила шею. У него не было мыслей рассматривать её обнажённое тело, Тайлер хотел думать, что у него будет ещё много времени после. Поэтому он только пролез под её короткую в этот раз юбку и оттянул полоску кружевных трусов в сторону, открывая влажный проход в её тело. Войти в неё оказалось легко и приятно: она не была девственницей и недавние события сильно её возбудили. Тайлер не стал церемониться, из-за чего после первых двух медленных толчков внутрь неё, он стал двигаться интенсивнее и напористее. Уэнсдей явно была не против такого быстрого перехода. Совсем скоро Тайлер услышал то, о чём мечтал он всё это время: её жаркие, прерывистые, громкие стоны, когда он продолжал грубо насаживать её на член. Но он желал большего: вжав её спину в стену, он освободил правую руку и ввёл указательный палец ей в рот. Тогда же он впервые столкнулся с её похотливым, дерзким, но в то же время стеклянным взглядом. Она была слишком горяча во всех смыслах: её влагалище пылало огнём, её рот — тоже, а взгляд, вроде бы отдающий прохладой, был пронзительным и пленительным. На неё хотелось смотреть и смотреть: хотелось смотреть, как она тяжело дышала, как вздымалась и подпрыгивала её грудь, как твердели соски, как её рот издавал такие дурманящие звуки, всё-таки напоминающие звучание некоторых язычков калимбы. Хоть в чём-то Тайлер был прав: вот её настоящий голос, проявляющийся во время безумного секса. Время замерло, когда Уэнсдей промычала и прикусила его палец, а в её влагалище растеклась горячая жидкость. Он не был уверен, что она испытала оргазм, но кого это волновало? Тайлер любил её, но он был тем ещё эгоистом и ради неё тот меняться не планировал: он просто надеялся, что раз уж две гнилые сущности встретились, то они должны принять недочёты друг друга. Уэнсдей обладала острыми зубками, но Тайлер терпел; она тоже стерпит то, что Тайлер в сексе с кем-то ценил в первую очередь своё удовольствие. — Я надеюсь, это не проблема? — прошептал он, опуская её ноги на пол. Она только посмотрела на него с некой злобой и всё ещё тяжело дышала. Но в целом, Тайлер же исполнил задуманное: они потрясающе провели время вместе, и он думал, что Уэнсдей захотела бы повторить. Как жаль, что следующего раза могло и не быть: Тайлер бы походил, побродил, потомил её, а потом всё равно бы ответил согласием. Но это ожидание… Оно способно было бы свести с ума нетерпеливую Уэнсдей. Только Тайлер не учёл другого: что бегать за ней будет он, когда найдёт её не по очередной колыбельной, доносящейся из калимбы, а по стонам, но адресованные уже не ему. Тогда он поймёт, что она оказалась монстром похуже него самого: это она играла на его чувствах, это она разбила его внезапно обретённые мечты и надежды, и действовали они всё это время не по изменявшимся планам Тайлера, а по одному сценарию Уэнсдей. Уэнсдей Аддамс оказалась истинным воплощением зла, она и не притворялась, как он. Весь образ, который Тайлер видел с самого начала, оказался не фальшивкой. Тайлер во многом был не прав насчёт неё, за что и поплатился. — Я надеюсь, это не проблема? — сказала она медленно, при этом быстро моргая, словно пытаясь показаться наивной милашкой. Её рука всё ещё сжимала член какого-то неизвестного и явно ошеломлённого парня, пока она обращалась к рассерженному Тайлеру. Тогда Тайлер понял: она давала сигналы с самого начала, когда скопировала его стиль. Она наблюдала, она приценивалась, она пыталась раскусить его образ. И раскусила. Раскусила намного лучше, чем он. Он пытался искать смысл там, где его не было: она и не скрывала свою чёртову натуру, а он сравнивал её с собой. Тайлер одержал двойное поражение: его весна даже не наступила, вместо этого его сознание посетила февральская вьюга. Такая холодная, как и её взгляд. Но мог ли он взять реванш?.. Имел ли он право надеяться на счастье с ней? Как бы ему не было противно признавать, но два монстра никогда не уживутся под одной крышей: эти встречи с Уэнсдей — тому доказательство. Они быстрее убьют друг друга, испепелят, съедят, уничтожат, чем пойдут на уступки. Их возможные уступки друг другу за то время, что они были вместе, — даже не уступки, скорее одолжения в угоду самим себе. Эти одолжения будто разменная монета, относительно неважная, но стоящая на пути к заветной и значимой цели. Они сотворены изо льда, вместо вен у них течения рек, а мозги всегда заморожены. Они по своей природе бесчувственны оба. Они не способны на проявление человечности: они оба аморальны, но аморальны для всех, даже для самих себя. Такие люди причиняют боль всем в независимости от того, кто перед ними. Они одиночки. Тайлеру больно это осознавать. Оказалось, он боялся, что однажды с ним поступят так же, как он поступал со своими жертвами. А Уэнсдей, наверное, даже не раздумывала над этим: Тайлер думал, что такими размышлениями её не сломить, ей просто безразлично. Он бы хотел узнать, чего боялась Уэнсдей, на что можно было бы надавить. Но она определённо скрывала свои страхи намного лучше, чем он. Только Тайлер не терял надежду на реванш. Ему хотелось победить и растоптать её жестокость, как она — уничтожила его планы и сердце. Но об этом позже: суровый февраль ещё в разгаре сил, а Тайлер — нет…