Исчезновение в Пайн Барренс

      Запах хлорки и больничной мерзости щекотал ноздри, заставляя проснуться и открыть глаза, которые как песком присыпало. Всё дело в транквилизаторах, которыми его пичкали вот уже который по счёту день. Время потеряло свой ход в госпитале Грейстоун-парк.       Сколько он уже здесь? Неделя, месяц, больше? Утро сменялось ночью, а Тео не поспевал следить за тем, как палата погружается в сумрак, как и его сознание, обрывки которого метались в голове.       Он всё еще был собой, но что-то изменилось. Возможно, виной тому проклятые седативные препараты, от которых уже руки на сгибах стали сплошь багрово-фиолетовыми, с мелкими точками, забитыми запёкшейся в них кровью.       Тео попытался снова открыть глаза, но что-то мешало — по ощущениям, внутри словно тёк жидкий огонь, опаляя все внутренности. Он был уверен, что тело охвачено настоящей лихорадкой. Попытка сжать пальцы в кулак так же не увенчалась успехом — будто запертый в собственном теле, как клетке, Тео метался подобно раненному животному, которому отмерено не столь много и оно чуяло свой скорый конец.       Хотелось проснуться, стряхнуть эту пелену безумия и сна, снова оказаться в своей постели в Джерси, вернуть свою прежнюю жизнь. Ту, что была до Пайн Барренс, до развода, до …уже неважно. Просто, до стиснутых зубов желал, чтобы всё было, как прежде. Но упорный голос в голове — не его, чей-то чужой — упрямо твердил, что как раньше, уже не будет ничего.       Мощное тело Тео колотило в ознобе, а внутри бушевало пламя, заполняющее от макушки до пят, отчего казалось, что кожа вот-вот лопнет, разорвавшись как ветхая ткань, что расползается на волокна с треском. Он нащупал рядом с левым бедром кнопку вызова персонала, попытавшись нажать на неё. Снова и снова промахиваясь широкими пальцами. Казалось, мир ускользал от него, реальность переставала существовать, погребая под толщей сумрачного бреда бушующий разум.       Череп ломило, а шум собственной крови в ушах звучал несмолкаемым аккомпанементом его непрекращающегося безумия. Каждый орган внутри выкручивало плотным жгутом, переворачивая нутро, болезненность во всём теле отдавала пульсацией в висках. Тошнотворная горечь подбиралась к горлу, за щеками мгновенно собралась кислая и вязкая слюна.       Комната, где медленно сходил с ума Тео Локвуд, теряла свои чёткие контуры, размываясь перед глазами, которые удалось-таки открыть через силу. Сглотнув образовавшийся мерзкий и душащий ком, он сделал ещё одну попытку дотянуться до ускользающей из-под пальцев кнопки. Резкий, громкий звук прервал плотную тишину больничного коридора. Из глубины его послышались чьи-то семенящие, спешные шаги и раздражающее шарканье тяжёлых подошв. В голове стояла трескотня, словно в мозгу работал старый, неисправный телевизор. Один из тех, что рябил до тех пор, пока кто-то не подходил к тому, в попытках умостить антенну и уловить чистый сигнал.       — Мистер Локвуд, вам плохо? — женский голос, и горячее дыхание с цитрусовой кислинкой почти у лица. — Энни, у него лихорадка, звоните доктору Миллз.       Пока палата наполнялась шумом чужих голосов — обеспокоенных и высоких — сознание дальше уходило во мрак, погружаясь, словно под тёмную толщу воды. Он почувствовал укол в районе кисти, едва приоткрыв глаза, увидел, как игла вошла в вену. Отчего-то всё стало таким чётким, как будто протёрли старую, пыльную линзу и теперь она сверкала на солнце, отображая реальность с поразительной точностью.       Морок развеивался, подобно утренней дымке над заливом, что так нравилось наблюдать Тео в детстве. Он слышал, как сердце, до того нёсшееся галопом, успокаивает свой бег, а дыхание выравнивается. Ломота и боль в суставах затихла, уступив место расслабленности и чувству эйфории.       — Отдыхайте, мистер Локвуд, всё хорошо, — по предплечью теплом прошлось касание незнакомого человека, но от того не стало неприятным. Вымученно выдохнув, мужчина открыл глаза и не обнаружил, кого бы то ни было из персонала, что несколько мгновений назад суетились над ним.       Он ещё раз посмотрел на кисть: от иглы тянулась прозрачная тонкая трубка, заканчивающаяся пластиковым пакетом с раствором, каким именно, он не смог прочитать из-за того, что этикетку кто-то снял, оставив пару белых полосок прилипшей бумаги на клеевой основе.       Сделав усилие и превозмогая какую-то гипертрофированную усталость в собственном теле, он повернул голову, ожидая увидеть засыпающий город и яркие огни, но в ту же секунду его взгляд встретился с двумя горящими угольками в том месте, где должны были быть глазницы. Женщина с лицом мертвецки-бледным, окровавленным ртом, который исказило подобие хищного оскала, лежала рядом. Её волосы цвета обсидиана словно парили в воздухе, не касаясь подушки.       Ледяные пальцы с острыми ногтями, под которыми виднелись каёмки чёрной грязи, потянулись к Тео. Он неподвижно лежал, не в силах выдавить из себя ни звука. Тело сковало первобытным, почти животным страхом, а на лбу выступила испарина. Крик застрял в глотке, а челюсть сомкнулась так сильно, что свело скулы. Женщина или кем было то существо, что сейчас обдавало холодом всё его естество, приблизилась, оказываясь вплотную к носу Тео.       Она повела им, словно улавливая запах ужаса, накрывшего мужчину с головой. Усмехнувшись окровавленными, потрескавшимися губами, продолжила водить худыми и длинными пальцами по щекам напуганного до смерти Локвуда. Когда ему казалось, что сердце разорвётся на куски, нечеловеческий, расслаивавшийся в воздухе на несколько полутонов голос проскрипел: «Каааальмааа».       Потоком зловонного, пахнущего перегнившими листьями дыхания, его словно отбросило куда-то за грань реальности, затягивая вглубь воспоминаний о треклятом дне, когда он видел брата в последний раз.       Тео стоял на поляне перед подвесным мостом в кромешной темноте леса. Откуда-то сбоку доносился треск костра, хотя за деревьями не было видно ни зги. Он, вопреки собственной воле двинулся в сторону звуков, ведомый по инерции, почти отрываясь от земли и словно воспаряя над сухими ветками, что мешались под подошвами грубых ботинок, едва задевая их носками обуви.       Небо ожило, в темноте было видно, как тучи клубились и сгущались, закручиваясь в замысловатые узоры, и двигались к тому месту, куда неведомой силой тащило Локвуда. По коже пробежал озноб, больше нервный, чем от резкого перепада температур, хотя холод становился всё более осязаемым.       Чем дальше Тео был от подвесного моста и продвигался в самую чащу Пайн Барренс, тем отчётливее он слышал гвалт голосов. Женских. Истеричных. Они кричали и словно бы метали злобные проклятья, судя по интонации, но эхом разносились по округе такой неуютной какофонией, что захотелось закрыть уши ладонями, лишь бы выгнать этот гул из головы.       Тео поймал себя на мысли, что перемещается так быстро, что лес мелькает вспышками от абсолютной темноты к просветам, где виднелись языки костра, который становился ближе. Запах горящего дерева, и жареного мяса, сероватый дым, развевающийся над погружёнными в ночное небо верхушками елей, навязчиво забивал обоняние.       Тело мужчины внезапно остановилось, всё ещё не давая ему контроля над ним. Он стоял, как вкопанный, наблюдая из-за широкого ствола то, что врезалось в память острым осколком стекла в плоть.       На поляне, в рваных тенях и отблесках пламени широким кругом стояли женщины. Все они были разного возраста и комплекции. Все, до единой — совершенно голые. Их волосы — длинные, достающие некоторым до поясницы, а другим и ниже, поднимались в воздух при каждом движении тел и рук. Они танцевали под только им известный ритм, разнося по лесу истошные крики и вопли, мало походившие на песни.       Их руки больше напоминали лапы хищных птиц — цепкие и когтистые пальцы были сплошь покрыты чёрными орнаментами, о смысле которых Тео мог только догадываться. Более юные девушки бились, словно в ознобе, вскидывая руки к небу, которое всё сильнее закручивалось над поляной, не предвещая ничего хорошего.       Чуть подавшись вперёд и заглянув за широкий ствол, Тео увидел картину, более пугающую, чем всё то, что ему удалось увидеть до этого момента.       Поодаль от кострища на таком же стволе многовековой ели висел человек. Точнее то, что от него осталось: живот был вспорот вертикально, а из него наружу вывалились тяжёлой массой внутренности — кишечник свисал почти до самых колен, вся одежда пропиталась багровой кровью, и было невозможно различить её истинный цвет. Остальные же органы вообще потеряли свои очертания, превратившись в месиво, заполнившее пустоту за сломанными рёбрами. Голова бедолаги была прибита колом к дереву, отчего у него не было носа, а глазницы были выжжены и чернели пустотой.       Позыв тошноты пронзил всё тело Тео, к горлу волной подступила желчь, но каким-то чудом содержимое желудка не покинуло его в ту же секунду. Он не мог оторвать взгляд от происходящего, будто в трансе продолжая разглядывать действо, развернувшееся прямо перед ним.       Из глубины леса, между деревьев он смог разглядеть чёрную голову животного, что шло на четвереньках. Его глаза блестели красными рубинами в темноте, отражая языки пламени, а шерсть, как смоль, лоснилась переливами. Когда существо вышло ближе к свету, то Тео раскрыл рот в немом крике и не смог выдавить ни звука, хотя внутренности связало тугим узлом.       Верхом на чёрном козле, держась за рога, двигалась обнажённая женщина. Одна её рука, худая и бледная, как те самые ветки вокруг, держала что-то, слегка приподнимая над головой. Кисти женщины были вымазаны кровью, густой, стекающей по конечностям тяжёлыми каплями.       Её волосы струились по спине и плечам, прикрывая прядями высокую грудь, что мерно опускалась и поднималась в такт движениям. Она водила головой из стороны в сторону, плавно, будто бы разминая ею после тяжёлого дня. Крики остальных женщин становились всё громче, голоса наслаивались друг на друга, пока незнакомка в середине что-то беззвучно шептала, поднося к лицу то, что держала в руке.       Во рту Тео пересохло, когда он понял — на ладонях она держала человеческое сердце, что всё еще, вопреки всем законам природы билось, отмеряя удары и сокращаясь в когтистых пальцах.       — Тринадцатый сын принесён в жертву и станет предвестником возвращения Отца, — её голос, скрипучий, как лес и пронизывающий до самого нутра, будто впивался в плоть и оседал на подкорке, заставляя запомнить каждое сказанное ею слово.       Она поднесла пульсирующее, кровоточащее сердце к губам, раскрывая те в зверином оскале и обнажая острые ряды клыков. С упоением, женщина впилась в него, разрывая по кусочкам и медленно пережёвывая, наслаждаясь этим мгновением. По губам струились тонкие дорожки крови, перетекая на выпирающие ключицы и устремляясь вниз по ложбинке между грудей, ускользая по впалому животу вниз к тёмным завиткам на лобке.       В ту же секунду, когда взгляд Тео, как прикованный следил за кровавым маршрутом, его кто-то окликнул сзади, с силой разворачивая к себе.       — Ты думал, что всё байки, Теодор? — скрипучий шёпот в темноте заставил сжаться всем телом. Он мысленно считал до десяти и пытался проснуться, но чем чаще мужчина дышал, тем больше понимал, что всё вокруг — реально.       — Думал, что Пайн Барренс просто отпустит тебя? — обугленные глазницы мелькнули прямо перед лицом, приблизившись настолько, что в них можно было разглядеть пылающий огонь самой преисподней. В ту же секунду холодные губы коснулись его, захватывая в жуткий поцелуй с привкусом металла, оседающего во рту. Лес закрутился над головой, так, словно бы Тео поместили в центрифугу. Всё тело обдало волной жара, сменяясь леденящим душу холодом.       Он очнулся в лесу, когда вокруг уже светало.       «Кальма» — крутилось в подсознании. Вся одежда мужчины была покрыта багровыми пятнами, а местами будто бы прогорела насквозь. В руках он сжимал фотографию, сделанную братом, но каким-то чудом оказавшуюся напечатанной. Над скалой, что перед подвесным мостом, расправив руки в стороны, парила женщина с чёрными волосами. Она улыбалась, устремив прямо в лицо смотрящему, бездонные тёмные глазницы.