***
Антон очень косо смотрит в сторону секс-шопа, но лишь качает головой и сворачивает в магазин одежды — он еще не созрел, да и времени не так много — до самолета три часа. К тому же он не уверен, что сам сделает все нормально и не порвет себе что-нибудь. Поэтому довольствуется обычным сексом и дрочкой, отложив все остальные желания на потом. Новый свитер немного колется, зато точно не замёрзнет — декабрь непривычно холодный, а ему из-за командировки предстоит много шататься по городу, так что пришлось утеплиться перед поездкой. Это последний перелет в этом году, потом две недели в офисе и новогодние праздники. Антона клонит в сон, хотя надо бы просмотреть макеты и отобрать те, что выглядят получше, чем на рекламном баннере у туалета. Он закатывает глаза, когда поворачивает голову направо и видит сидящего через место от него Арсения, который как обычно работает — Антону иногда кажется, что Попов не спит, однако он не кажется сонным или уставшим: вечно на подъеме, энергичный, улыбчивый, с карманами, полными каламбуров и шуток, даже мешки под глазами не так уж и заметны. Замазывает, наверное. Тот, кажется, совсем не против, что у него сорвалась поездка к семье, запланированная на эти выходные: никаких претензий или злобных взглядов, только неизменный блокнот с тысячей заметок, хотя Антон уверен, что он Арсу нужен для вида, потому что память у него колоссальная. — Рядом номеров не было, поэтому мой номер будет над твоим, — поясняет Арсений уже в такси, открыв в телефоне бронь. — У тебя там спальня, гостиная, своя ванная, на этаже бар и буфет, ну, разберешься. Один на один они могут обходиться без фамильярностей — они вполне могли оказаться в противоположных ролях, если бы Антон вовремя не подсуетился и не познакомился с одной важной шишкой на научной конференции. Это он его сразу вытащил в большой бизнес, умудрившись даже не просто бросить в воду, сказав: «Спасай себя сам», а кинуть рядом хиленький, но спасательный круг. Антон лениво кивает и смотрит в окно — снег слепит беспощадно, поэтому он жалеет, что не поступил, как Арсений, и не взял специальные очки — а тот сидит себе спокойно за своими оранжевыми защитными стеклами и не парится. Арсений вообще, кажется, по жизни не парится, и это не может не восхищать, потому что Антон знает, сколько тот вкалывает, чтобы помогать брату с онкологией и племяннице, оставшейся на его попечение. — Завтра подъем в шесть, потому что в восемь нам уже нужно будет быть в зале на другом конце города, а пробки никто не отменял. Еще прибавить снег… — Арсений не договаривает и разводит руками — и так все понятно. — Ты погулять не хочешь? Я по дороге гуглил разные достопримечательности и… — Арс, я спать. Антон бы и рад погулять, но, во-первых, он почти не спал последние двое суток, во-вторых, он хронически не переносит холод, а теплый свитер с зимней курткой не спасают, и, в-третьих, последнее, что ему надо, — это запутаться в собственных ногах и растянуться на льду на глазах у своего подчиненного. Друга по совместительству, конечно, но все-таки подчиненного. Антону мерещится, что улыбка Арса немного тускнеет, но тот лишь кивает и подмигивает ему. — Я притащу тебе магнитик. И в этом весь Арсений.***
Антон просыпается уже к десяти, недовольно стонет, посмотрев на часы, потому что понимает, что ночью он будет залипать в телефоне — все равно не уснет, достает чистое белье, халат и идет в ванную. Рассматривает светлое помещение и огромное зеркало, задумывается на мгновение, а потом качает головой и встает под воду. Ополаскивается, смывая с себя перелет и дорогу, массирует напором горящий от усталости затылок, ставит шланг на подставку и упирается руками в стену. Потом оглядывается через плечо, снова смотрит в зеркало и поджимает губы. А что, если… Он все равно в номере один, к нему никто не завалится без разрешения, потому что ключ только у него, времени много, так что он решает снова попытаться, потому что несмотря на то, что пару дней назад он потрахался, тело все равно натянуто, как провода на морозе. Впрочем, у него в конце следующей недели гон, так что неудивительно, что организм требует больше. Антон пошире расставляет ноги, прогибается в спине и сжимает ладонью одну ягодицу. Задница у него не самая аппетитная, но и не совсем плоская — в самый раз. Впрочем, он альфа, и ему орех не шибко нужен — незачем. Он прогибается сильнее, смотрит на свое отражение, не до конца понимая, возбуждает его это или пугает, оттягивает одну ягодицу и касается подушечками входа. Волосы он принимает только на голове и немного на лице, если не совсем борода и не хочется сразу начать креститься и отмаливать свои грехи, так что за этим он тщательно следит. Гладко выбритое тело и визуально выглядит лучше, и на ощупь приятнее. Антон закусывает нижнюю губу, кружит подушечкой по кольцу мышц, пытается расслабиться, но все равно дрожит от абсурдности ситуации, проталкивает палец на полфаланги и морщится — сухо, узко, неприятно, какой там глубоко и до простаты. Он уже собирается плюнуть и забить, как обычно, а потом решает, что пора уже сделать что-то нормальное, потому что он так и будет трусить. Он выключает воду, накидывает халат на голое тело, влезает в белые отельные тапочки и шлепает в комнату за смазкой — он без нее никуда не ездит, как и без презервативов. Кто знает, как жизнь повернется — вдруг задницей и получится ей засадить. Антон как раз выуживает из сумки нужный тюбик, когда, по законам всех комедий, в дверь стучат. И он даже знает, кто это. А еще знает, что тот не уйдет, пока его не выслушают. — Я верю, что там очень красиво, ты сделал миллион селфи и обнял всех собак и кошек в округе, но давай ты уложишься за пару минут, окей? — немного нервно выдает он, пропуская Арсения в номер, и закрывает за ним дверь. — Не миллион, а всего пару десятков, и не всех — собак было много, а один котик явно болел, но я купил ему корм, — светясь, отзывается Арсений, всовывает ему в ладонь вшивый магнитик с каким-то храмом и растирает ладони. — Холодно, но красиво. Но хорошо, что ты не пошел, ты бы не потянул. — Спасибо, — сухо отзывается Антон, бросив магнит на комод, и скрещивает руки на груди. Он понятия не имеет, как бы ему помягче выгнать Попова, чтобы и говном не показаться, и объяснять ничего не пришлось. — Ну… Я рад за тебя, че… Увидимся утром в шесть тридцать внизу? — А, — Арсений вдруг понимающе хмыкает и кивает на его карман, — прости, я не вовремя, — Антон проклинает чертов халат с его неглубокими карманами. — Так бы и сказал сразу. Или смску написал. — Ага, и что бы я написал? — Как есть. «Арс, собираюсь тут засадить кое-кому, до завтра». — Ага, себе. — Ей-богу, столько лет знакомы, и… а? — Арсений притормаживает, застряв посередине предложения, и его брови взлетают вверх. А Антон неожиданно не испытывает ни стыда, ни стеснения — он слишком устал думать об этом и не иметь возможности ни воплотить в реальность свою фантазию, ни обсудить ее с кем-то. Поэтому он просто смотрит на Арсения в упор — устало, заебанно, как бы показывая, что тот может даже не пытаться шутить, потому что он сам успел пошутить уже на всех уровнях. Но Арсений, кажется, и не думает шутить — только хлопает пару раз своими кукольными ресницами и слегка пожимает плечами. — Ну, или так. Честно, мне плевать, я не трепло, к тому же меня это вообще не касается — никто не узнает, — Антон и бровью не ведет, и Арсений понимающе кивает. — А, прости, я мешаю. Все, до утра, бывай. Они глупо расходятся, чуть не столкнувшись, словно комната — метр на метр. Антон провожает Арсения до двери, кивает ему, уже выпускает ручку, а потом снова открывает и видит, что Попов тоже оборачивается. Смотрит на него немного заторможенно и нерешительно предлагает: — Может, тебе помочь? Без каких-то там… — он неопределенно машет рукой. — Просто рука? пальцы? язык? помощи. Я подумал, что ты… — Блять, да зайди уже! — рявкает Антон, чувствуя, как горят кончики ушей, затаскивает его обратно в номер, захлопывает дверь и идет в спальню. Останавливается посередине комнаты, нервно кусая губы, слышит, что Попов топчется где-то сзади, поворачивается к нему и поправляет челку. — Короче, я хочу фингеринг. Это, вроде, так называется. Я уже крышей съехал, несколько месяцев думаю об этом, сам пытался, но неудобно… — А, так вот что у тебя с кистью, — понимающе тянет Арсений. — Теперь ясно. А игрушки что? — он так спокойно говорит об этом, что и Антон немного расслабляется — в самом деле, им за двадцать пять, сейчас бы из-за таких тем париться. — Там же чисто трахай не хочу. Или не нравится? — До них не дошел — как-то… несолидно, — он фыркает и чешет щетину. — Так ты правда поможешь? Мне без каких-то особых махинаций, чисто интересно попробовать, да и… — Шаст, выдыхай, — Арс обрывает его с легкой улыбкой, — я все сделаю. Все будет круто, обещаю, но тебе нужно будет расслабиться и довериться мне, идет? Давай сюда смазку, — он протягивает руку, забирает у него тюбик и пробегается взглядом по составу, — а сам ложись, — он указывает на кровать. — Или лучше в коленно-локтевую — так удобнее будет и тебе, и мне. Антон слабо кивает, чувствуя тянущее возбуждение вперемешку со страхом и нетерпением внизу живота, скидывает и оставляет в кресле халат, коленями упирается в край кровати, подтягивает ближе подушку и сжимает ее ладонями. Охуеть, он правда на это согласился — стоит враскорячку перед своим другом и просит его трахнуть. Пальцами, конечно, но ощущения все равно те еще. Он оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на Арсения, который скидывает джемпер, оставаясь в рубашке, поправляет челку, чтобы не лезла в глаза, сдвигает Антона дальше по кровати, сам упирается коленями в край, открывает тюбик и выдавливает немного смазки себе на пальцы. — Ты, получается, ничего в себя не вставлял? — на всякий случай уточняет Арсений. — В любом случае запомни самое банальное: чем сильнее ты зажимаешься, тем больнее будет тебе и тем труднее мне. А мы здесь ради того, чтобы ты охуенно кончил, — Антон смеется себе в плечо и кивает. — Поэтому расслабься и получай удовольствие — я в этом ас. Антон ему верит — такому голосу трудно не поверить, — но все равно нервничает, потому что непривычно: ему с детства вбивали в голову, что альфы — это те, которые трахают все, что двигается, а все, что не двигается, не трогают, потому что скучно и бессмысленно, а тут рубрика эксперименты. Он лишь надеется, что Попов действительно хотя бы немного, но шарит. Арсений не торопится: мягко ведет раскрытой ладонью по его спине, давит на поясницу, и Антон неожиданно послушно выгибается сильнее, потом оглаживает ягодицы, слегка мнет их пальцами, и это приятно — до мурашек по всему телу. Потом касания спускаются дальше и ниже, к яйцам, и Антон прикрывает глаза, чувствуя, как член твердеет. Тонкие, немного шершавые подушечки скользят по ложбинке между ягодиц, ведут от копчика к яйцам, потом снова вверх, немного с нажимом, горячо, дразнясь. Антон цепляется за подушку так, словно она может его спасти, и мечется на мосту между «надо все прекратить, ну его нахер» и «не тяни меня за яйца, я не кот». Он понимает, что другого такого шанса вряд ли представится — Арс, конечно, человек с работы, и они явно будут видеться на такой же регулярной основе, как и обычно, но он ему доверяет, потому что знает не один год. Попов кажется уверенным, подкованным в этой теме, и судить Антон может только по этому, потому что как-то раньше они не обсуждали свои дела в постели — к слову не приходилось. Антон слегка вздрагивает, когда чувствует, как Арсений гладит подушечкой большого пальца вход, оборачивается снова и почти сожалеет об этом, потому что не ожидал, что его так вставит от вида Попова: лохматая челка падает на глаза, на щеках — легкий румянец, нижняя губа закушена. Такой сосредоточенный и аккуратный, словно собирается разминировать бомбу, а не трахнуть пальцами своего начальника. — Я не буду торопиться, — успокаивает его Арсений, мягко массируя кольцо мышц, — но ты, видимо, до моего прихода уже начал, — лукаво улыбается он, и Антон фыркает. — И далеко не в первый раз. Просто неудобно, я не знаю, как подступиться, а сразу какими-то игрушками и прочей херней я не рискнул. Я купил какой-то вибратор, но в итоге до него так и не добрался. Мне бы… попроще начать, а потом, может, уже и до него дойду. — Да без проблем, — Арсений отвлекает его, поглаживая второй рукой бедра, — любой каприз и можно без денег. Хотя... Антон хмыкает себе под нос и уже собирается ответить, когда чувствует, что в него плавно и неторопливо погружается палец, настолько обильно смазанный, что стекает вниз на яйца, и вдыхает. Так он уже делал, это почти привычно, поэтому он не зажимается и только дышит реже. Полностью расслабиться пока что не получается — абсурд ситуации держит в напряжении, не позволяя отключить голову, но Арсений помогает: гладит, мнет, ласкает, а потом в какой-то момент и вовсе касается губами лопатки, и Антон невольно взвивается: прогибается в спине, оттопыривает задницу и выпускает сквозь зубы воздух, когда палец скользит глубже. Следить не особо получается, он плохо понимает, одна там фаланга или уже две, и вжимается щекой в подушку, лишь когда ощущает, как к ложбинке прижимаются костяшки. — Вот видишь, — хмыкает Попов ему куда-то в спину, — а ты боялся. — Но ты же не остановишься? — на мгновение пугается Антон. Один палец — это круто, конечно, но сейчас он понимает, что вообще-то маловато: довольно ощутимо, отчасти непривычно, но не распирает, как хотелось бы. — Нет, конечно. Два точно будет, может, потянешь три. Надеюсь, ты не ждешь от меня фистинга? — Арсений цокает слегка недовольно. — Вот это я прям не понимаю — зачем пихать себе в задницу кулак? Сильно сомневаюсь, что это может быть приятно, зато проблем потом — целый букет. На вкус и цвет, конечно, я никого не осуждаю. Но с этим точно не ко мне. — Да я и не хотел… — смеется в локоть Антон и облизывает губы — все-таки он не прогадал: попался бы ему еще такой же дурак, который будет нести херню в такой момент? Арсений дает ему время привыкнуть, плавно двигая рукой, то входя до конца, то почти выходя. Большим пальцем бережно массирует кольцо мышц, расслабляя дополнительно, меняет указательный палец на средний, неторопливо раскачивает кистью и продолжает периодически целовать его плечи и спину. Вообще, об этом они не говорили, но каждое прикосновение губ посылает дополнительную порцию мурашек по всему телу, и Антон не протестует. Он настолько отвлекается, слишком разморенный неторопливыми ласками, что упускает тот момент, когда к одному пальцу добавляется второй. Теперь ощущается более туго, распирает сильнее, и он шире расставляет ноги, недовольно мычит, потому что сильнее прогнуться не получается — спина и так ноет с непривычки, — сдавленно рычит из-за того, что член трется головкой о кровать, уже возбужденный и налившийся кровью. Антон привыкает, периодически шипит, когда Арсений проталкивает пальцы глубже, тянет носом воздух, услышав щелчок тюбика — смазка точно не будет лишней, — между ягодиц становится еще более влажно и скользко, и он сам того не замечая начинает подмахивать. Сам насаживается на пальцы, изгибается, ведет бедрами назад и вперед, хрипло мычит в подушку, кусает свое плечо и медленно моргает. Это лучше, чем он думал. Он думал, что трахать приятно, но, оказывается, когда ебут тебя, это тоже кайф — по крайней мере он вдыхать не успевает, особенно когда Арсений начинает двигать рукой быстрее и толкается в него пальцами резче. Антон смутно понимает, почему тот словно пытается приноровиться, а потом позвоночник простреливает электричество и он чуть ли не ничком падает на кровать. Даже простонать не может — только втягивает живот, тянет простыню и кое-как выдавливает: — Арс… — Сделать так еще раз, я понял, — самодовольно отзывается Арсений и снова касается простаты. Антон сжимает челюсти, мычит, чуть ли не скулит от каждого прикосновения, жмурится, прижимается лбом к кровати и нетерпеливо ведет бедрами из стороны в сторону — просит не останавливаться. Впрочем, Арсений и не думал тормозить — он продолжает стимулировать его простату, массирует ее, надавливает, вытаскивает пальцы и снова резко загоняет до костяшек, и тут уже Антон скулит. Довольно кусает губы, уже совершенно бесстыдно насаживается на его пальцы, сам задает темп и рычит в подушку. Что там Попов хотел? Премию? Будет ему премия, если не остановится и даст кончить, потому что низ живота горит, ноги разъезжаются, а в ушах шумит так, словно он в метро без наушников. Однако Арсений, кажется, решает наработать не на премию, а вообще на месячный отпуск, потому что Антон вдруг чувствует такие необходимые прикосновения к члену, а через мгновение — язык рядом с пальцами. Он вздрагивает, выгибает лопатки, словно крылья, мечется под ним, стонет в голос, растеряв весь свой официоз и величие, и просто дрожит, потерявшись. Такое чувство, что Попов везде: надрачивает его член, размазывая смазку и потирая чувствительное место у головки, трахает его пальцами, дразнит кончиком языка кольцо мышц, бормочет что-то успокаивающее и одновременно с этим пошлое. Антон не знает, чего ему хочется больше, поэтому он двигает бедрами назад, прося войти глубже, потом вперед, в кулак, чтобы сжали туже и жестче, поскуливает, трется потным лбом о простыню и совсем не соображает. Оргазм накатывает яркой вспышкой, пускает разряды тока по телу, перекрывает легкие, не позволяя вдохнуть, и Антон хрипнет, не в состоянии даже простонать, потому что перед глазами все мутнеет на пару секунд, а все тело становится вялым и непослушным. Он заваливается на бок, жмурится и лениво улыбается, наблюдая за тем, как Арсений распрямляется, тащит со столика салфетки, вытирает рот и руки, оставляет коробку рядом с Антоном и смотрит на него сверху вниз. Попов лохматый, с почти черными глазами, щеки еще более красные, как и кончики ушей, ямочка на щеке, слегка расстегнутая рубашка и топорщащиеся брюки. Антон смеется и закрывает лицо руками — он правда пошел на это. — Так, ну, я надеюсь, тебе все понравилось, потому что я, — он показательно поправляет свой член через ткань штанов, — старался. Обращайся, если что, а мне нужно в душ. Антон только кивает, провожает его взглядом и падает обратно на кровать. А потом вдруг смеется непонятно чему и качает головой. Задница горит, но не так, как могла бы, если бы он делал все это в одиночку, он уверен, тело размякшее, разморенное, в голове заевшей пластинкой крутится «как же охуенно», и к этому прибавляется осознание, что он хотел бы повторить. Причем повторить именно с Арсом, потому что ему он теперь доверяет всецело. А еще что-то ему подсказывает, что это далеко не все, на что способен Попов. И почему-то Антону кажется, что он не простит себе, если не узнает.