Формула

***

Рок-опера Орфей «Власть»       Главнейший министр Нушрок двигался по коридору родового замка широкими стремительными шагами, двое его спутников, бегущих с обеих сторон, едва поспевали за ним.       — Господин министр, зеркальщики бунтуют, они отказываются делать кривые зеркала, — жаловался надзиратель Лакаш, теребя в руках толстый кнут, — этот зеркальщик Вел не первую неделю воду мутит, но теперь с появлением тех самых непонятных девчонок и после заточения Гурда в Башню Смерти совсем распоясался и…       Министр остановился так резко, что надсмотрщик чуть не впечатался ему в плечо; и медленно, как на шарнирах, повернулся.       — Ты хочешь сказать, — пальцы министра искривились наподобие коршунских когтей, — что этот беспорядок зреет уже давно, и ты не соизволил его пресечь ещё в зародыше?       Молниеносным выстрелом глаза министра пронзили надзирателя, словно раскалённый прут.       — Я для чего тебя там держу…       — Г-господин министр, — здоровенный детина захнылкал и начал оседать на пол, пытаясь отвернуться, но взгляд Нушрока держал лучше клещей из его же пыточных, — но ведь раньше Вел только болтал да и суточную норму выполнял за троих. Вот я и думал, пусть уж болтает себе… Г-господин министр…       Нушрок прикрыл глаза, и напряжённо вытянутый в струну надзиратель обмяк. Ему бы подняться на ноги, но те дрожат, совсем не слушаются.       — Господин министр, — Нушрок повернулся ко второму спутнику, доктору Аблоку, облаченному в белый медицинский халат, — на нынешнюю фомулу кривых зеркал у народа выработался иммунитет. Она должна мутировать или…       Аблок нервно зашуршал бумажками, склоняясь над ними как можно ниже.       —… Или нужно придумать другой способ держать народ в узде.       Нушрок стиснул зубы. Всё шло не по плану, и он никак не мог понять, когда же ошибся, где зарыта собака. Ведь система работала, как хорошие часы, но… Неужели всё дело в Лакаше и вольнодумстве, которое он проморгал? Идиот! Тупоголовому надзирателю не понять, какую власть имеет над человеком Мысль, особенно короткая, понятная и яркая. Именно поэтому он никогда не смог бы придумать кривые зеркала — величайшее изобретение Нушрока.       Власть Кнута — ничто в сравнении с властью Мысли. Понимая это с младых ногтей, перспективный отпрыск Дома Коршунов снова и снова искал способы решить проблему свободомыслия в корне, не прибегая к полумерам в виде физического устранения неугодных. В конце концов, это ужасное расточительство. К человеческим ресурсам необходимо подходить так же, как к любым другим — экономно и разумно, ведь это его, Нушрока, ресурсы. Именно с этой целью будущий главный министр занимался ораторским искусством, плел из слов сети, ставил из них ловушки. Поэтому сшил на заказ роскошный чёрный плащ, так красиво развевающийся при хотьбе и создающий эффект надвигающейся тьмы. Для этого занимался химией, оборудовав под лабораторию подземелья родового замка.       Власть и влияние. Власть, влияние и способы, которыми их можно достигнуть. Нушрок не знал в своей жизни ничего более привлекательного, зовущего, манящего. Ничего более сладкого и возбуждающего. Крики боли, крики восторга. Глаза, наполненные ужасом; глаза, наполненные обожанием. Нушрок, как никто, понимал, что эмоции, кажущиеся всем бесконечно далёкими друг от друга, на самом деле ходят парой, легко перетекают одна в другую, и он искусно играл на них, словно на музыкальном инструменте. Очень скоро никто в королевстве не смог остаться равнодушным к Нушроку.       Прямолинейные меры по-своему хороши. Кнут и плеть, пронизывающий раскалённый взгляд и Башня Смерти. Тело, скрюченное на полу в позе эмбриона, вздымающаяся при гипервентиляции грудь, отвисшая челюсть, глаза, на дне которых плещется океан чувств. Нушрок любил считывать их, ведь нет ничего проще.       Неверие. Наивные идиоты, жалкие дурачки. Они все, как один, до последнего убеждены, что уж кто-кто, а они останутся невредимы. И откуда такая уверенность в своей исключительности, этого Нушрок не знал. Но воздушные замки падали так эпично, так монументально. В одночасье рухнувшая жизнь; облик, из которого медленно утекает человечность… Если бы только жертвы знали, насколько красивы и осмысленны они в этот момент.       Шок. Ступор, помутнение, попытка отстраниться. Попытка сбежать! Пусть не физически, не телом, но самым главным — мыслью. Нушрок не пресекает это, Нушрок ждёт. Чем дольше жертва зарывает голову в песок, тем болезненней возвращение к реальности.       Мольба. Иногда ей предшествует короткое сопротивление, попытка принять свою судьбу мужественно, с гордо поднятой головой. Смешно, они в самом деле иногда верят, что способны на это, что гордость и чувство собственного достоинства удержат их на ногах. Глупые, правда быстро подрубает им колени, напоминает, где их место, заставляет сжаться у сапог главного министра и скулить, просить… Униженные, растоптанные, с вырванным из спины хребтом они уже в шаге от последнего рубежа — рыданий и истерики, под которые их обычно и уводят на Башню Смерти, чтобы, сбросив оттуда, превратить в нечто прекрасное — в россыпь блестящих осколков. Глупые, они не понимают, какое одолжение Нушрок на самом деле делает им, творя из их тривиальных жизней произведение искусства. Чернь, что с неё взять. Да, всё-таки прямолинейные методы очень, очень хороши.       Но существует более тонкая и сложная игра, если в отношениях с плебсом что-то может считаться сложным. Для неё Нушрок использует формулу «чудо-тайна-авторитет», ради нее вовлекает других министров (чтобы усложнить правила) в витьеватый танец или сражение, для неё однажды вынес из своей лаборатории колбу с жидкостью, которая, если её подмешать в амальгаму для зеркал, творила настоящее чудо, и, говоря по правде, плебсу следовало быть благодарным. Разве имеет значение, во дворце ты или в зеркальных мастерских, носишь рубище или парчу и бархат, дышишь благовоньями или ртутью, если в душе твоей вечный май, если ты счастлив. Нушрок так не думает. Он подарил своему народу покой и радость. Очень дешёвые покой и радость, гораздо дешевле серебряной амальгамы вместо ртутной. Теперь люди видят в кривых зеркалах идеальные варианты собственных жизней и вцепляются в них мертвой хваткой. Нушрок ничего не делает, люди справляются сами. Самообман — товар, никогда не падающий в цене. А тем временем казна полна, Дом Коршунов процветает, народ, соответственно, в экстазе. Все довольны. Настолько довольны, что иногда, желая новых ощущений, сам Нушрок колеблется перед соблазном засмотреться в кривые зеркала, но это конечно невозможно. Слишком дорог разум, чтобы отдать его за прокатиться с ветерком на адской карусели иллюзий. Мозги Нушрока — главное достояние королевства.       И вот по какой-то трижды проклятой причине так эффективно налаженная система рухнула. Иммунитет… Иммунитет! Пламя революции зажглось и уже покатилось по королевству, а у Нушрока совсем нет времени выяснить причину и всё исправить. Этот Вел толкает воодушевляющие речи, способные поспорить с красноречием Нушрока, всё больше народа переходит на его сторону.       В первую очередь нужно выяснить положение армии. Королевская гвардия стоит на защите дворца; расквартированная в столице Железная рота, сдерживающая сейчас бунтовщиков, на стороне нынешней власти, но что насчет рот из близких к столице городов? А Золотой полк? А вся армия, в конце концов! Во-вторых, необходимо разобраться с отношением к бунтовщикам интеллигенции, ознакомиться с программой Вела, если только он вообще выдвигает хоть что-то конструктивное. Что там с настроениями в университете Дрофско? Ведь, если на сторону народа встанет химфак и его наработки на благо вооружения королевства… А ведь есть ещё эти девчонки, которым во что бы то ни стало нужно спасти символ революции — Гурда. Этого нельзя допустить, это будет значить их моральную победу, и волна станет совсем безудержной. Чёрт…       Главный министр в сердцах швырнул в стену дорогущую вазу — военный трофей его дедушки, который тот принёс из кампании против Ханства Восходящего Солнца. А ведь оно с того самого момента точит на королевство зуб и очень даже засматривается на спорные территории. Если на геополитической арене станет известно, какая в королевстве нестабильная ситуация…       В стену полетела вторая ваза.       — Собрать Совет! Немедленно!       Караулящие возле дверей стражники кинулись исполнять приказ, а Лакаш и Аблок вздрогнули и интуитивно прижались друг другу. Главный надсмотрщик пытался прикинуть, какие слова подобрать, чтобы упросить господина министра приютить в замке Коршунов свою семью. Престарелых родителей и молодую жену Акваш, Лакаш не переживёт, если с ними что-то случится. Нет ни малейшей надежды, что зеркальщики пощадят родных своего мучителя.       — Господин министр, — подал голос Аблок, — не пора ли начинать эвакуацию лабораторий? Самые ценные экземпляры можно отправить в ваше поместье в Королевстве Семи Озёр.       Этот доктор, в прошлом лучший выпускник химфака Дрофско, семьи так и не завёл. Зато завёл блистательную карьеру, уходящую корнями в сотрудничество с главным министром. Лакаш мог бы поклясться всеми зеркалами королевства, что Аблок не женится, потому что его колбы и реактивы станут ревновать.       Нушрок потер двумя пальцами переносицу.       — Да, доктор, пусть кто-нибудь из лаборантов организует эвакуацию, только велите не трогать заготовки и сразу же приступайте к изготовлению нового экстракта. И… Передайте госпоже Анидаг, ей тоже следует готовиться к путешествию.       Аблок ретировался, а Лакаш подошёл к министру.       — Госпоже Анидаг, мой министр? Но ведь она откажется покинуть вас.       В стену полетело ещё что-то из хрупкого убранства замка, но голос министра оставался спокойным.       — Ей придётся согласиться, если только она желает мне покоя. Одной головной болью станет меньше.       — Так-то оно так, мой господин, но ведь госпожа… Ей нужен кто-то, кто уговорил бы её и оберегал в пути, а моя жена…       Взгляд министра ударил его, словно кошка-девятихвостка, и Лакаш, пролепетав что-то, вылетел за дверь.