Формула

***

Канцлер Ги «Единственный враг»       По улицам всё ещё можно было проехать в карете, но пройти пешком, если ты из высшего общества, — уже нельзя. Нушрок это понимал, а вот два старых церемониймейстера… Впрочем, теперь им это тоже хорошо известно, жаль только, что новое знание пригодится лишь одному из них. Тому, который без малейшего стеснения воет белугой, склонившись над трупом второго. Надо же… Кто бы мог подумать, что два смешных старичка, не могущих и дня прожить без спора друг с другом, настолько друг к другу привязаны.       Нушрок бросил равнодушный взгляд в сторону душераздирающей сцены и пришпорил коня, торопясь в королевский дворец. Конечно, он мог бы подобрать оставшегося в живых церемониймейстера, но это было бы очень глупо. И в свои лучшие годы старик не хотел знать ничего, кроме длинного дворцового церемониала, а уж теперь его умение правильно составить ритуал пробуждения или отправления естественных надобностей короля и вовсе в высшей степени бесполезны. Топседу повезёт, если у него будут хоть какие-то пробуждения в ближайшее время.       Всего за неделю беспорядков столица изменилась до неузнаваемости. На улицах, ведущих к главной площади, движение перекрыли баррикады; то там, то здесь возникали короткие перестрелки, очевидно, зеркальщики всё же начали делать оружие, беда только, что направили его против вымышленного врага. Хотелось бы знать, как обстоят дела с боеприпасами у верных трону солдат. Да и сколько там осталось этих верных трону.       Под копытами коня хрустело битое стекло, причиняя тому боль, вокруг пахло гарью, пахло кровью. Паникой всё пахло, выраженной и невыраженной. Многие дома горели, где-то неподалёку рыдал ребёнок, перекрывая воплем даже грохот выстрелов. Нушрок, как и его конь, видели эти сцены не в первый раз, они оба побывали не в одной военной кампании, но никогда ещё такому поруганию не подвергалась столица королевства и от кого? От своего же собственного народа!       Нушрок сжал губы в тонкую нить. Он злился, разумеется, он ужасно злился, желал видеть каждого из этих ничтожных червей в пепле и прахе, в грязи, там, где им и место. И так, конечно же, непременно будет. Справедливого и жестокого наказания не избежать никому, но вместе с тем сердце главного министра обрывалось и из-за другого чувства. Ведь это же его столица, его королевство, его мир. Страна, в которую он вложил весь свой ум, весь талант, о которой весьма своеобразно, но заботился. А теперь его город попирают, рвут изнутри, уродуют. Его детище, его творение…       Конь главного министра легко взял несколько баррикад, увернулся, спасая хозяина от пуль, и принялся петлять по узким улицам, направляясь к главной площади тайными тропами.       Квартал с резиденциями не особо древних Благородных Домов сменился постепенно торговым кварталом, эпицентром всех базаров, ярмарок и прочей весёлой жизни среднего класса. О, что здесь творилось… Конечно, основная волна народного гнева захлестнула жилища мелких аристократов, которые в отличие от древних и богатых Домов, плохо охранялись и точно не имели личной гвардии, но богатым лавочникам тоже досталась своя порция грабежей и пожарищ. Проезжая опустевшими разорёнными дорогами, Нушрок невольно задумывался, как же объясняют всё это апологеты добра и справедливости. А ответ, тем временем, не заставил себя долго ждать.       — Не смущайтесь, о братья и сёстры! Воплощая сейчас логику революции, мы приближаем день торжества её философии! Революция необходима, ибо ведёт к цивилизации. Мы вынуждены запачкаться, осушая застой и болото, но водопад, который забьет на их месте, того стоит!       Нушрок узнал его сразу же, ну конечно, как вообще можно было предположить, что восстание в королевстве произойдёт без Арева Лавочника. Этот тощий вертлявый пройдоха с вечно горящими глазами и длинным носом, постоянно оказывающимся в самых неожиданных местах, попал в Дрофско исключительно благодаря барышу, который его отец занёс ректору, но вместо того, чтобы быть усердным учеником и благодарным сыном, Арев без конца всем досаждал. Учителям, ученикам, собственному батюшке, которого открыто презирал, несмотря на то, что жил на его «мелочные» и «торгашеские» доходы. Впрочем, надо отдать Ареву должное. Увлёкшись этими безумными, свободолюбивыми идеями, он не только орал о них в кабаках и донимал преподавателей и студентов (словно пытаясь выяснить, где же та грань, после пересечения которой его исключат), но и изучал экономику, политику, социологию. Пожалуй, он был слишком занят, чтобы тревожиться о своей мещанской торгашеской семье.       Проводя время в стенах альма матер, Нушрок некоторое время приглядывался к нему, Арева сложно было не заметить. Яркий, энергичный, активный, в нём словно сидела сжатая пружина, и это, что ни говори, привлекало. Нушрок к тому времени уже привык к роли серого кардинала, наследника Благородного Дома, умеющего любую энергию направлять в нужное ему русло, а Арев казался неиссякаемым источником чистого пламени. Опутать его сетью интриг, поставить себе на службу было безумно заманчивым, но то ли Нушрок ещё не овладел совершенстве искусством манипуляции, то ли Арев оказался слишком умным, но в стенах Дрофско сын торгаша разгадал намерение сына Благородного Дома, а после выпуска Арев пропал с радаров на долгие годы и вот… Всплыл.       — Мы высказываемся за войну, но она приведет к миру; мы воплощаем божественное право, чтобы восторжествовало естественное. Да не дрогнет ваша рука, братья и сёстры, да не знают ваши сердца сомнения. Мы идём к белизне прекрасного через пурпур великолепного, помните, что мы дорогой ценой покупаем прогресс. Конечно, всё это следовало бы говорить Гурду, этому юному, но бесстрашному борцу за истину. Первому, кто благодаря своей детской незапятнанной чистоте, не смог выносить вопиющего уродства кривых зеркал, кто пожертвовал собой, смело взглянув в глаза самого Нушрока и выпрямив перед ним спину…       На этом моменте Нушрок усмехнулся. Всё-таки он оплошал, недооценив Арева и упустив его из виду. Ибо хоть Арев и пропал с радаров Нушрока, Нушрок с радаров Арева отнюдь не пропал.       — Братья и сёстры, Гурд ещё ребёнок, он маленький, но вы знаете, что на всей земле не хватило б мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост*. Он — пример нам всем, он — ангел, желающий любыми способами очистить мир от скверны, лжи и гнёта, но он не один, мы все должны быть такими ангелами. Мы призваны, и мы сможем! С нами правда!       Арев выкинул вверх кулак, и толпа, слушавшая его, затаив дыхание, с открытыми ртами, взорвалась криками воодушевления и ликования. Они не поняли ничего про логику революции и её философию, но таинственные слова только укрепляли веру народа в Арева; в то, что он-то точно знает, куда идти.       Интересно, интересно, а ведь Нушрок-то думал, что некий Вел руководит всем этим бардаком.       — Спасём мальчика! — вдруг прозвучало в толпе, пока Нушрок предавался размышлениям, затаившись в тени улицы.       — Спасём Гурда! Не позволим сгинуть борцу за правду!       Подхваченная этим лозунгом толпа уже приготовилась сорваться с места и припустить в направлении Башни Смерти, но на счастье Нушрока, которому категорически не нравилась такая инициатива, Арев поднял руку, останавливая единый народный порыв.       — Гурд не сгинет, братья и сёстры, не разобьется, упав с Башни Смерти, его спасут, но спасём его не мы. Две девочки, две замечательные пришелицы из другого более совершенного мира, Оля и Яло, они уже занимаются этим благим делом, а у нас с вами другие задачи. Нужно готовиться к войне, братья и сёстры, узурпаторы так просто не сдадутся. Запасайте продовольствие, запасайте оружие, устр… — голос Арева печально сорвался, как надорванная струна скрипки, —… Устраняйте врагов, которые могут оказать поддержку трону. С нами правда, товарищи! Вперёд!       Ага, стало быть, уже все знают, что две паршивые девчонки вознамерились освободить символ этого коллективного безумия. Это мы ещё посмотрим. В одном Арев прав — Нушрок так просто не сдастся.       Однако минутка пропаганды закончена, с улицы пора убираться, его уже давно ждут на Совете да и как бы чернь не заметила…       Заметила. То есть, заметил. Глаза Арева так стремительно полезли из орбит, что Нушрок понадеялся увидеть их на земле.       — Нушрок! — по-идиотски выкрикнул Арев, тыча вперёд указательным пальцем.       — Для вас «господин главный министр», — усмехнулся тот, — А вы, однако, сделали любопытную карьеру, Арев, не мне чета.       Толпа, тем временем, одновременно напряглась и раскалилась. Страх перед жутким главным министром с ужасными глазами всё ещё властвовал над умами и сердцами людей, но слова Арева и Вела несколько поколебали их уверенность в инфернальности Нушрока. Во всяком случае, им так казалось. Но теперь при живом присутствии главного министра старые убеждения взяли своё. Толпа застыла, как вкопанная. Но глаза Арева уже метали небесные громы и молнии.       — Нушрок, старый подлец и душегуб, человекоубийца! Вы — первый, в отношении кого я выношу смертельный приговор без колебаний.       Тот снова усмехнулся.       — Полегче на поворотах, Арев, между прочим, мы с вами ровесники.       Странно, но этот вздорный мальчишка в теле взрослого мужчины вызывал в Нушроке щемящую тоску пополам с радостью встречи. Нет, разумеется, Нушрок не скучал. Но всё-таки однокурсник же. Давно не виделись.       А однокурсник уже несся сквозь застывшую толпу. И явно не с целью заключить в приятельские объятия.       — Очень скоро вам будет не до шуток. Слезайте! Или надеетесь удрать, словно трус?       Нушрок иронично изогнул брови.       — Бросьте, Арев, вы прекрасно видите, что здесь некому исполнить ваш приговор. Что вы задумали? Хотите устроить диспут, как некогда на кафедре? Ох и прекрасные дискуссии мы затевали у старика Рыпотена, помните?       Арев покраснел. Толпа окончательно впала в анабиоз, треск рушащихся шаблонов слышался невооружённым ухом. В коллективное сознание категорически не укладывалось такое общение между апостолом свободы и страшным чудовищем-узурпатором.       — Если вы действительно так убеждены в своей безопасности, то почему ж не спешиваетесь?       — На слабо меня взять хотите? — Нушрок просто не мог воспринимать ситуацию серьёзно, — Узнаю шалопая Арева, да, на вас это очень похоже. Ну хорошо, смотрите.       И главный министр, лихо соскочив с лошади, развёл руки в стороны.       — Хотите обнять старого друга?       — Никогда вы не были мне другом! — вызверился Арев.       Нушрок сокрушенно покачал головой.       — Карьера сделала вас жестоким, дорогой Арев.       Тот невесело оскалился.       — Кто бы говорил! Вы чудовище, убийца, работорговец! Вы — презренное животное, пьющее кровь народа!       — В стенах Дрофско вам лучше удавалось аргументировать свою позицию. Помните, как мы обсуждали Ртраса в кафетерии университета?       — Вам тогда безумно хотелось убедить меня в своей лояльности, а может и сейчас хочется. Только, как тогда, так и сейчас, я вижу вас насквозь!       — Разумеется, — потешался главный министр, — В таком случае, вам нечего опасаться. Давайте зайдем в какое-нибудь заведение поприличнее и закажем выпить. Если ваши… новые друзья ещё оставили здесь хоть один целый кабак.       Арев краснел, бледнел, сжимал кулаки то ли от гнева, то ли от смущения, то ли от всего сразу. Намёк на варварство народа окончательно выбил его из колеи. Осознанно или нет, но Нушрок давил на самые болезненные для Арева точки, он ведь хоть и считал себя сыном народа, предпочитая не акцентировать внимание на буржуазном происхождении, слишком долго вращался в среде, где даже за оскорбление били по лицу перчаткой. Надо было оправдываться и в первую очередь перед самим собой. В очередной раз.       — Мои новые друзья не оставили ни одного целого кабака, потому что такие, как вы, не оставили им выбора!       — Хорошо парируете, но уверяю, что вы поняли не всё в моей политике. Хотите объясниться?       Арев невольно окинул взглядом толпу. Люди переминались с ноги на ногу и слушали, нахмурившись. Чем дольше текла беседа, тем больше они хмурились.       — Кривые зеркала объяснили за вас всё!       Голова Нушрока мотнулась влево, на землю полетели первые капли крови. Толпа одобрительно загудела, расставаясь с зачатками сомнений, а Нушрок сплюнул, расставаясь с одним из задних зубов.       — Если за меня вам всё объяснили зеркала, то мне за вас — вот это? Очень доходчиво, стоит признать.       Следующий удар пришёлся на солнечное сплетение, и главного министра слегка скрючило. Надо бы ответить или хотя бы защититься, но сознание министра отказывалось воспринимать Арева не как невоспитанного мальчишку, по которому плачет розга.       — Ей-богу, Арев, кого вы дурите? Бросьте эти глупости, это не ваше. С вуалью Злора* у вас получалось лучше, а это всё… Что вы хотите доказать? Что я плохой человек? Но ведь всё же человек. Даже в ваших глазах — человек, — Нушрок слегка наклонился вперёд.       Это было рискованно. В крови Арева бурлил адреналин, поддразнивание и провокация запросто могли сыграть против Нушрока, ввести его противника в состояние аффекта и… Кто знает. Быть может, Арев и жалел бы потом, но время не повернешь вспять.       Вот только Нушрок никогда бы не стал главным министром, если бы не развивал интуицию и не учился ей доверять, а она подсказывала: вряд ли Арев изменился. Мальчишка-идеалист с пружиной в ногах и огнём в речах, с книгой подмышкой, цитирующий Скрама и критикующий Ешцина, завсегдатай библиотек. Он — действительно хороший человек и, чтобы убить другого человека, ему нужно по-настоящему расчеловечить его образ в своём сознании. По отношению к кучке безымянных лавочников это сделать не в пример легче, чем с бывшим однокурсником и дружественным врагом. Даже, если это теперь главный ужас всего королевства.       А ведь даже интересно, кто победит: главный ужас королевства или бывший однокурсник и любимый оппонент.       Нушрок приветливо улыбался, по его губе ползла струйка крови. Арев слегка подрагивал всем телом и прямо смотрел в глаза Нушрока, они его не пугали. Впрочем, глаза Арева тоже не причиняли Нушроку вреда.       — Если вы уже закончили с вашей рефлексией, как насчёт выделить мне несколько часов из вашего плотного графика? Соглашайтесь, ведь я же несколько часов для вас выкроил, а я тоже занятой человек.       Арев резко выдохнул, схватил оппонента за верхнюю пуговицу и сделал такое злобное лицо, что Нушрок едва не расхохотался.       — Я сейчас сделаю вид, что замахнулся, а вы бегите. Прыгайте на лошадь и убирайтесь отсюда и… Из страны.       Нушрок вздохнул. Ему категорически не хотелось этого делать. На самом деле не хотелось, редко бывает, но сейчас — тот самый случай. И всё же придётся, потому что Арев, в отличие от кучки клоунов за его спиной, по-настоящему опасен.       — Мне жаль, но я не могу иначе, — он выхватил из ножен шпагу и резко всадил клинок Ареву под ребро. Достал до сердца, повернул. Нушрок ведь совсем не чудовище, ему не жаль быстрой смерти для заклятого друга.       Тело Арева обмякло, упало на руки Нушрока; рот некрасиво раззявился в беззвучном крике, и во всём лице бедного революционера появилось нечто совсем детское, обиженное. В чистом взгляде застыл укор.       — Мне в самом деле очень жаль, — тихо повторил Нушрок, — я действительно куда больше предпочёл бы снова поспорить с вами о Ртрасе за бокалом бренди, чем… Вот это вот всё. Надеюсь, вы меня простите.       Арев хрипло произнёс несколько малоцензурных слов, а потом у него пошла кровь горлом. Нушрок аккуратно опустил тело на мостовую, выпрямился и собрался было отдать приказ об организации достойных похорон, но осекся на полуслове.       Толпа, молча наблюдавшая всю встречу однокурсников от первой секунды до последней, подобрала упавшие челюсти. Более того — вышла из анабиоза. Нушрок невольно начал шарить рукой в поисках уздечки, от стремительно наэлектризовывающегося воздуха ему всё сильнее становилось не по себе. И, кажется, убить Арева было ошибкой.       Вернее, не так. Убить Арева было совершенно необходимо, но следовало сделать это тайком, подстроив, как несчастный случай. Обнаруживать себя причастным его смерти…       Толпа пошла на штурм медленно, словно заходила в ледяную воду. Нушрок обжег взглядов несколько наиболее близко подошедших бунтовщиков, но другие уже готовили защиту против его самого меткого оружия.       — Вяжи ему глазенки! — крикнул кто-то, и Нушрок чёрной молнией взлетел в седло.       Сделал он это за секунду до того, как чья-то грубая рука схватила его за плащ. Вот чёрт, неужели чернь больше не боится???