***
Звонок с последнего урока за последние пару недель стал для Альфонса одновременно спасением и проклятием. С одной стороны он означал конец уроков и возможность вдоволь поболтать или подурачиться с друзьями, с другой — говорил возвращаться обратно в общежитие, где его ждал старший брат. Ну как ждал? Существовал. С того самого вечера как им удалось взломать кодировку переписанных мисс Бутч рукописей доктора Эдвард перестал быть собой. Альфонса открывшаяся истина поразила не меньше, чем брата, но — возможно в силу более младшего возраста, возможно потому что отчасти смирился с такими ногами или просто изначально настороженно относился к выдвинутой идее — он сумел вернуть себе ясность ума уже спустя неделю. Эдвард же замкнулся в себе и ни с кем не хотел идти на контакт. Альфонс был уверен: когда он уходил в школу, старший брат вновь начинал корить себя за все существующие грехи и снова плакал. Чтобы потом, когда он вернётся в общежитие, встретить опухшими, но сухими глазами и в ответ на все мольбы и утешения продолжать извиняться. За всё, что случилось и чего не было. Альфонс начал откровенно бояться за Эдварда. Брат с каждым днём всё больше уходил в себя, и вытащить его из этой ментальной раковины становилось всё труднее. Рой забегал к ним после работы каждый день. Рассказывал новости, заставлял есть и просто подбадривал, говоря, что на философском камне свет клином не сошёлся и что они обязательно найдут другой способ вернуть себе нормальные тела. Альфонс был благодарен ему, очень. Но порой ему безумно хотелось стукнуть полковника чем-нибудь тяжёлым, чтобы он замолчал: брат едва заметно вздрагивал всякий раз как упоминались слова «философский камень». — Сегодня тоже сразу домой? — Луц поправил очки и с некоторой грустью посмотрел на Альфонса. — я хотел пригласить вас с Райнартом к себе. Посмотрел бы, как Дэви у нас обжилась. Альфонс почувствовал першение в горле. Он и правда хотел остаться и погулять с друзьями после школы — коротких переменок было жутко мало для нормального общения, — но Эдвард… Оставлять брата одного так надолго казалось неправильным, особенно теперь, когда он был лишь тенью себя. «Но ведь Рой сказал, что с сегодняшнего дня мы к нему переезжаем», — мысль была слишком соблазнительной: Эдвард будет под присмотром, а сам Альфонс сможет отойти от шокирующей информации о философском камне и развеяться с друзьями. К тому же, он очень хотел снова встретиться с Дэви. Было интересно, помнит ли она своего первого хозяина и насколько сильно подружилась с родителями Луца. Но в то же время Альфонс боялся показаться плохим братом и злоупотребляющим оказанной добротой гостем. Но ему так хотелось просто отдохнуть от всего! Помявшись, неловко обведя глазами выжидающих друзей, он таки решился: — Я спрошу, ладно? — Да, конечно! — обрадовался Луц. — Можно попросить позвонить у вахтёра, — предложил Райнарт. — Скажи, что срочно, она не должна отказать. Кивнув, Альфонс сбросил учебник и тетради в сумку, закинул ту на плечо и, не обернувшись на друзей, побежал на первый этаж. Как и предполагал Райнарт, пожилая женщина вошла в положение и предоставила ему доступ к телефону, доверительно шепнув, что у него есть две минуты. Сердечно поблагодарив, Альфонс закрутил барабан, набирая заученный номер. Гудки продлились недолго — трубку сняли уже на третьем — и подросток почувствовал как от волнения сжало горло. — Да, слушаю. — Рой! — почти выкрикнул он и тотчас смутился собственной глупости, — это я, Ал. — У тебя всё хорошо? — в голосе взрослого послышалось лёгкое беспокойство. — Откуда звонишь? — Да-да, всё в порядке… — поспешил он развеять напрасные волнения. — Со школы, занятия уже закончились и… — он сглотнул и собрался с мыслями. Пальцы до побеления сжали трубку, — можно мне погулять с друзьями? Недолго! Я просто зайду к Луцу посмотреть на Дэви и сразу… — Ал, — Рой прервал его бормотания и в голосе его послышались мягкие нотки, — отдохни. Твой брат никуда не денется и ничего с ним не случится — я прослежу. Лучше хорошо отдохни и не торопись, мне будет куда легче, если хоть ты перестанешь напоминать унылого мертвеца. Вот и всё. Альфонс честно попытался удержать на лице спокойное выражение, но губы сами собой расползались в довольной улыбке. Значит не показалось и Рой Мустанг действительно заботился не только о состоянии младшего своего подчинённого, но и о его брате. От осознания оного на душе стало теплее, беспокойство немного отступило. — Спасибо! — Но до девяти чтобы вернулся. — Хорошо! Ещё раз спасибо! Альфонс положил трубку и с улыбкой повернулся к сияющим друзьям: те стояли рядом и по его реакции уже обо всём догадались. — В девять должен быть дома, — посчитал нужным уточнить он и сам удивился, насколько легко получилось произнести последнее слово. Будто и правда последние пять лет прожил в доме и под опекой лучшего друга семьи, а не в заброшенном подвале. Хотя, наверное, это можно было объяснить тем, что друзья знать не знали реальной истории, и за время знакомства он так привык расписывать несуществующие вещи, что и сам начал верить.***
Дом полковника Мустанга — внутри и снаружи — остался именно таким, каким Эдвард его запомнил с предыдущего лета, когда и состоялось его судьбоносное знакомство с Огненным Алхимиком. Различия крылись лишь в пейзаже: двор и плиточную дорожку от калитки до дома припорошило мокрым снегом, кое-где виднелись небольшие лужицы, а плодовые деревья потеряли свою листву и теперь тянулись к небу голыми ветвями. Лёгкий тычок в спину побудил зашагать быстрее — видимо, Мустанг не был в восторге от погоды и желал как можно скорее оказаться внутри родных стен. В какой-то степени Эдвард понимал его: на улице и правда было сыро и зябко и совершенно не чувствовалось зимы, как то было ещё месяц назад. Такая погода навевала тоску. Переступив порог и аккуратно поставив сапоги в лот у двери, Эдвард расстегнул пуховик и стянул шапку, неловко осмотрелся. Всё в доме начальника было просто и знакомо. Стало интересно, сохранил ли Мустанг гостевую комнату в том состоянии, как когда Эдвард с Альфонсом только в ней поселились. Он чуть поморщился от глупости мысли — разумеется, Мустанг вернул всё в прежнее состояние сразу, как двое беспризорников переселились в военное общежитие. — Так, вешай пуховик в шкаф, мой руки и иди в кухню. Эдвард незаметно вздрогнул и запрокинул голову, боковым зрением отмечая, что Мустанг уже снял верхнюю одежду и теперь рылся внизу небольшой тумбы. С удовлетворённым хмыканьем мужчина выпрямился и швырнул под ноги Эдварда тапочки. — Слышал, что я сказал? — Я не хочу есть, — Иди мой руки. Эдвард сунул ступни в мягкие тапочки, отряхнул мех пуховика от мокрого снега и повесил на вешалку в шкаф. Ванная комната встретила тем же набором полотенец, как когда он впервые переступил её порог, и лишь хрустящая, выглаженная ткань свидетельствовала, что их всё же меняли. Деловито вытерев ладони о красное в горошек полотенце, Эдвард по привычке сунул руки в карманы штанов и медленно прошёл в кухню. Несмотря на привычность обстановки, всё ещё было неловко. Зачем Мустангу понадобилось тащить его к себе, когда он вполне дееспособен и в здравом рассудке? Ну да, правда о философском камне сильно по нему ударила, но ведь в целом он в порядке! Он даже не каждый день ревел, так, иногда. — Так, есть картошка с мясом, гречка и суп. Тебе что? — прозвучал голос Мустанга из холодильника. Эдвард вздохнул. — Говорю же, я не… — Ты до́лжен поесть, — перебил его взрослый, сделав ударение на слове «должен». Высунув голову из холодильника, смерил его суровым взглядом и, кивнув на кастрюли, приподнял бровь: — Так что выбираешь? Скривившись, Эдвард нехотя указал на суп, полагая, что что-нибудь более тяжёлое сейчас просто не осилит. Несмотря на ежедневный контроль Мустанга, он питался сухомяткой и соком уже три дня и, если честно, его уже здорово тошнило, а живот сводило спазмами. Благо, Мустанг пока принимал его болезненные кривляния за продолжающуюся апатию и замечаний не делал. Суп нагрелся быстро, и Рой осторожно поставил тарелку перед насупившимся подопечным. Вид у мальчишки был откровенно кислый и не было похоже, что удастся расшевелить его в ближайшее время. Рой бесшумно вздохнул, выключил под сковородкой огонь и выложил на свою тарелку картофель с мясом. В отличие от Стального, который вяло ковырял ложкой в супе, он здорово проголодался. Разрезав мясо, он отправил кусок в рот и наколол вилкой картофель. День выдался насыщенным на события, особенно на встречи с начальством и последующие за оными долгие разговоры. Не сказать, что от этих разговоров Рой был в восторге, но каким-то образом ему удалось удержать лицо и не только сохранить, но и улучшить свою репутацию. А вот полковник Зейн явно потерял в глазах генералитета пару очков — как говорится, не рой другому яму… Очередной кусок свинины направился по пищеводу в желудок. Краем глаза Рой уловил странное движение напротив и поднял голову. Стальной пребывал в своих мыслях и, зажав ложку средним и указательным пальцами водил ей по воздуху словно дирижировал невидимым оркестром. Взгляд его был пустой и направлен куда-то вдаль. — Что ты делаешь? — М? Стальной встрепенулся, глянул на остановившуюся в воздухе ложку и поспешно опустил ту в тарелку. Щёки его заалели, а губы стыдливо поджались. Светло-карие глаза забегали по кухне. — Задумался, — наконец буркнул он. — О чём? — О всяком разном… — Ясно, — вздохнул Рой. — Но ты хотя бы поешь. Голодовка не поможет найти выход, только здоровье подорвёт. Мальчишка опустил глаза и снова принялся ковырять ложкой в тарелке, не пытаясь съесть хоть сотую долю пищи. — Я знаю. Рой с досады закусил внутреннюю часть щеки. Разговор явно не клеился, и мужчина не был уверен, что должен сказать дальше и нужно ли говорить вообще. С одной стороны, Стальной по-прежнему упрямился — хороший знак, с другой — совсем потерял аппетит. И вот это не могло не пугать, учитывая, сколько несносный ребёнок съедал в лучшие дни. Нужно было как-то расшевелить его, но Рой понятия не имел, что ещё придумать: Стальной ни на что не реагировал. Да и ничего интересного он рассказать не мог — на работе всё по-старому, а обсуждать алхимию сейчас казалось жутко неуместным. — Знаешь, мне наконец удалось связаться с твоим отцом и… — он сам не понял, почему решил сейчас поделиться новостью, которую держал в секрете с того самого дня, но, видимо, время было выбрано самое верное. Во всяком случае, с лица подростка сошли все следы апатии и безразличия. — Хоэнхаймом?! Эдвард с силой опустил ладони на стол и вскочил так резко, что стул издал жалобный писк, проехавшись ножками по плитке. На какое-то мгновение Рой даже испугался столь сильной реакции. — Ну да, — осторожно кивнул он, — у тебя ведь один отец. — Не смей так его называть! — золотистые глаза блеснули неприкрытым гневом. Рой даже перестал жевать и на всякий случай отложил вилку. Он знал, что отношение его подопечного к родителю оставляет желать лучшего, но никогда не предполагал, что всё может быть так плохо. В конце концов, он никогда не говорил с ним на эту тему. Поэтому только изумлённо моргнул и вопросительно искривил бровь: — Почему? — Этот ублюдок… — Следи за языком! — автоматически отреагировал Рой. — Отстань! — рявкнул Эдвард, тряхнув чёлкой, — Этот ублюдок — специально повторил он, — кинул нас с мамой, когда мы с Алом под стол пешком ходили! Из-за этого она была вынуждена работать от зари до темна, из-за этого мы совершили человеческую трансмутацию, и из-за этого вынуждены были переехать! А потом она заболела и была вынуждена остаться дома! А потом случился тот пожар! — тембр его голоса возрастал с каждым последующим предложением, пока не достиг той высокой ноты, какую мог взять только очень молодой юноша. Лишний раз Рой порадовался, что увёз подопечного к себе, ибо, если бы он разорался о проведённой человеческой трансмутации в общежитии, к ним обоим могло возникнуть множество вопросов со стороны начальства. Добавив по отношению к отцу ещё парочку нецензурных эпитетов, Стальной завершил тираду вполне закономерным вопросом: — И какого хрена ты вообще решил с ним связаться? Дыхание его сбилось, на лбу ходили желваки, а руки на столе сжались в кулаки. Сам Эдвард подрагивал от охвативших его эмоций и сверлил начальника недовольным взглядом. Рой помолчал некоторое время, а потом откашлялся, прочищая горло, и указал на тарелку: — Сядь. Сначала еда, потом вопросы. Шумно вдохнув и выдохнув, Стальной всё же плюхнулся обратно на стул, поднял тарелку и сделал несколько больших глотков. Видимо, адреналин пробудил в нём чувство голода. Рой порывался сделать замечание, но в последний момент решил, что сейчас не до этикета: ему нужно было накормить этого ребёнка любой ценой. Тем не менее, оставаться голодным самому не хотелось, а зная характер Стального, он потребует немедленных ответов сразу как прикончит свою миску супа. Рой запихнул наставления мадам Кристамс в уголки сознания и принялся уничтожать свою порцию — благо, армейские привычки так просто не проходят и он прекрасно помнил, как опустошить тарелку за минуту. Закончили они почти одновременно. Стальной поставил перед ним пустую миску словно в знак доказательства, что первое условие действительно выполнено, и уставился на него с недовольным: «Ну?». — Что именно? — устало спросил Рой, хотя итак знал о чём речь. Склерозом он не страдал, да и реакция мальчишки говорила за себя. Возможно, всё-таки не стоило упоминать при нём о Ван Хоэнхайме. Хотя… Он и так узнал бы, когда тот приехал, а тогда скандал наверняка был хуже. — Не прикидывайся! — несмотря на то что еда несколько успокоила расшатанные нервы, Стальной продолжал скалить зубы и буравить его хмурым взглядом. — Зачем ты искал Хоэнхайма? — Просто подумал, что стоит уведомить его о произошедшем с вашей матерью и вами. — А посоветоваться с нами никак нельзя было? Мы не хотим видеться с предателем! — Полагаю, брат с тобой не согласится, — покачал головой Рой, — по его рассказам я понял, что он надеется на возвращение отца. Возможно, он сказал что-то не то, возможно, Стальной увидел в его словах смысл, но факт оставался фактом: Стальной Алхимик как-то сразу сник и замолчал. Сжатые в кулаки ладони расслабились, линия плеч стала плавней, а на лице появилось отражение печали. Глаза его больше не горели гневом и возмущением и просто смотрели в пол. Подросток выглядел откровенно расстроенным. — Слушай… — Рой протянул руку, желая коснуться плеча подопечного, но потом передумал и опустил. — Я понимаю, что ты злишься на от… Хоэнхайма, — быстро исправился он, наткнувшись на хмурый взгляд, — но, знаешь, с годами люди меняются. Он вроде заволновался, когда я написал ему, и пообещал приехать сразу, как завершит очередной этап исследований. — Угу, — Стальной поджал губы и поднял недоверчивый взгляд: — если он так волнуется, то почему не кинул свои исследования и сразу не приехал? — Ну… — Ему просто плевать, — подросток опустил голову так, что длинная чёлка скрыла глаза. Лишь по громкому сопению и стиснутым зубам можно было сказать, что он злится. — Думаешь, мы не пытались писать ему? И от него за все эти тринадцать лет тоже не было ни одной весточки. Он стал вертеть хвостом только потому, что письмо было от военных. На этот комментарий Рой не нашёлся что возразить. Альфонс упоминал, что отец был для них недосягаем — все письма рано или поздно возвращались обратно — но тогда Рой списывал это на постоянное кочевничество старшего Алхимика (что, впрочем, подтвердилось в его письме). Однако, что Ван Хоэнхайм и сам не писал, было для Роя откровением. Он полагал — уверен был — что тот связывался с семьёй хотя бы до смерти супруги, однако неподдельная боль в глазах Стального говорила об обратном. Потому что мать вряд ли бы стала прятать от сыновей отцовские письма. — Может, в тех местах просто не было почты? — предпринял последнюю попытку Рой, но своими словами только больше разозлил подопечного. — Ой, ты сам-то в это веришь? Хватит его выгораживать! — Прости. — М? — Эдвард моргнул в удивлении. Поднявшееся раздражение улеглось как по волшебству. Искривив бровь и слегка приоткрыв рот, Эдвард повёл рукой, пытаясь подобрать слова, но не смог выдавить из себя что-то больше жалкого скулёжа. Пантомима длилась чуть меньше минуты, и наконец он смог вернуть себе дар речи: — Ты только что… извинился? Передо мной? Рой закатил глаза на комментарий. — Ты можешь думать обо мне что душе угодно, но в отличие от кое-кого, — он выразительно посмотрел на всё ещё шокированного подростка, — я умею признавать свои ошибки и извиняться за них. А разговор о твоём отц… Хоэнхайме явно был ошибкой. Я вовсе не хотел ранить твои чувства, поэтому ещё раз прошу за это прощения. Тишина висела в кухне несколько дольше, прерываемая лишь тихим тиканьем настенных часов. Наконец Стальной отмер, встрепенулся и чуть сковано кивнул. Чёлка его качнулась в такт движению, а с губ слетело едва слышное: «всё в порядке». Столь спокойная реакция удивила Роя: он был уверен, что Стальной разразится долгими и громкими речами о том как удивлён, что он, Рой Мустанг, вообще знает такое слово как «прости», да ещё и использовал его по отношению к нему. Но подросток молчал. Молчал и, судя по периодично играющим бровям, что-то активно обдумывал. Рой не торопил, хоть и тяжело ему далось это молчание — слишком неправильным оно казалось в разговоре со Стальным. С этим мальчишкой они либо спорили, либо обменивались колкостями, либо просто обсуждали что-нибудь, пусть и довольно редко, но никогда не молчали. Стальной поднял голову довольно резко — из-за этого они встретились глазами и на мгновение Рою показалось, что в потухших, отливающих золотом глазах, снова зажёгся огонёк уверенности: — Полковник, не говорите Алу про Хоэнхайма, ладно? Зная этого придурка, я не удивлюсь, если он либо не приедет вообще, либо объявится через год.