«Каждый раз, когда лежим, После жарких доз любви, Море чувств полно во мне, Но не тоскую по тебе. Лишь остановившись, вспомню… Ненависть, что бурлит во мне, Любовь, живущую во мне, Гнев, испытываемый к тебе, Любовь, что питаю к тебе.» Three Days Grace
Ночь. Стрелка часов давно перевалила за двенадцать. Город горит тысячами огней. Для кого-то, это время отдыха и сна, а для Чонгука — старт волной нахлынувшим воспоминаниям, очередная порция боли, ненависти, отвращения к себе и нему. Машина такси останавливается прямо напротив многоэтажного здания. Омега расплачивается с таксистом, не забывая оставить чаевые и направляется точно к главным дверям. Поправляет по привычке идеально лежащие залаченные волосы, и с гордо поднятой головой и легкой улыбкой на губах проходит мимо охраны, заходя в лифт. Завораживающий, как и всегда, с идеальным вкусом стиля, притягивающий взгляды не только альф, но и омег, умеющий держать себя на людях, не показывает слабости врагам. Сильный и независимый. Он создал прекрасный образ, служащий примером для подражания другим, однако, стоит дверцам лифта захлопнуться, как все меняется. Чонгук смотрит на свое отражение в зеркале, видит уже не Чон Чонгука — красивого и состоятельного омегу, у которого жизнь — сказка, а осунувшегося парнишу с пустыми зрачками, хорошо замазанными мешками под глазами, треснувшей улыбкой и вдребезги разбитым сердцем. Вот он — настоящий, один на один с собой, в остальное же время — кукла со стеклянными глазами, имитирующая счастливую жизнь. Возможно, любой бы другой на его месте давно бы не выдержал такого Ада, продолжающегося уже около года. Ада, потому что это не жизнь. Чонгук отныне лишь существует. Может, поэтому все еще не наложил на себя руки. Материализовал второе «я», нравящиеся его окружению, а сам спрятался глубоко-глубоко, чтобы ни одна живая душа не достала, не тревожила. Пускай общаются с его представителем. Сам он не в силах. Только единственный человек знает, как ему тяжело и это, к сожалению, не он. Двери лифта открываются на двадцать третьем этаже. Чонгук облачается в свой образ, как трус, ложится на дно и твердым шагом идет к нужной квартире. Так странно, уже более десяти месяцев сюда ездит, должен привыкнуть, а мелкую дрожь в руках так и не получается унять. Конечно, с ней невозможно справиться, потому что ненависть к нему у Чонгука настолько сильна, что она просто не может усидеть внутри, ищет любые способы вырваться. Она же и затмевает порывы его настоящего «я» вынырнуть. Никогда бы Чонгук не подумал, что будет ей благодарен. Омега легким движением открывает дверь ключом-картой, выданным им и проходит вглубь помещения, погруженного во мрак. Без лишних слов заходит в ванную, принимает душ, смывает с себя противный запах парфюма, тонну лака на голове, как и всегда, немного задерживается, позволяя настоящему «я» немножко надышаться кислородом, прежде чем снова утопить с головой, выключить воду, замазать мешки под глазами и нагишом отправиться к личному палачу. В одежде больше нет смысла, а стесняться Чонгуку давно нечего, тем более, это не он сейчас идет на эшафот. И не он совершил страшный грех, за который теперь так жестоко платиться. Омега не находит его в спальне, что удивительно, но никак не выдает себя внешне, сохраняя непринужденный вид и, сглотнув, идет в сторону открытого бассейна и останавливается. Вот он — безумец. На улице начало осени, по всему жилью гуляет прохладный ветер, вызывая табун мурашек на коже Чонгука, а он расслабленно лежит в холодной воде бассейна спиной к омеге, раскинув руки на бортике. Чонгук приближается мягкой поступью, останавливается чуть поодаль от бассейна, не решаясь подходить ближе. Омега впервые здесь, конкретно в этой части квартиры и его немного, да напрягает факт того, что он решил сменить обстановку, променяв стандартную кровать King Size на открытый бассейн. Он же сейчас вылезет, да? Чонгук надеется, потому что кто, как не он должен знать, что омега боится глубины и не умеет плавать. Его палач придумал новый вид казни, решил разнообразить их постельную жизнь. Но ему не о чем волноваться, ведь рядом с ним сейчас стоит друг-представитель, который возьмет весь урон на себя, как, собственно, весь последний год. — Захотелось последние деньки свободы немного разнообразить? — с усмешкой говорит Чонгук, разглядывая огни ночного города. На него не смотрит, дышит реже, потому что терпкий запах кориандра и петитгрейна отчего-то с каждой секундой становится гуще, плотнее и даже свежий ветер не в силах его разогнать, хоть и хочется вдохнуть полной грудью, чтобы легкие собой насыщал, облегчил ломку, из-за которой омега и приезжает в эту квартиру. Из-за которой он и ждет его. Чонгук слышит тихий смешок альфы, плеск воды и боковым зрением видит, как тот на него смотрит, одним взглядом непристойные вещи вытворяет, пошло улыбается, хотя улыбка эта больше на оскал хищника походит, готового вот-вот наброситься на свою жертву. Пускай действует. Чонгук даже убегать не будет, не то, что вырываться. Он давно истерзан, изрезан, выпотрошен, кровь всю выхаркал, но от тупой боли так и не смог избавиться. Ее заглушает чистейшей воды ненависть, которая и движет Чонгуком. Она его катализатор, двигающий в верном направлении, не позволяющий съехать с пути существования. — И тебе доброй ночи, Чонгук. — Ты не ответил на вопрос, Тэхен, — игнорирует он наигранную вежливость. Надоело. Тэхен посмеивается, но уже без былой веселости. Взгляд его холодный, до костей пробирает, а на пару с ветром Чонгук так скоро закоченеет. Он смело поворачивается лицом к альфе, скрещивает руки на груди, показываясь во всей красе, немного вздергивает вверх подбородок, приподнимает брови и с вызовом смотрит в глаза напротив, ожидая ответа на свой вопрос. К черту вежливость. Она им уже давно не нужна, а Тэхен каждый раз продолжает играть, все Чонгука вывести из себя хочет, что-то доказать пытается. Только вот омега не понимает, что, но на провокации не ведется. За прошедший год у него выработался на них хороший иммунитет, как и на холодный взгляд, которым прямо сейчас его медленно уничтожают. О, да. Чонгук видит ее. Ненависть в глазах Тэхена, прямо как и у него самого. Живая, неимоверно сильная, готовая к бою. Только вот у Чонгука причина ее возникновения весьма весомая, в отличие от Тэхена. Альфа его ненавидит просто так. Ненавидит и все равно говорит приезжать. Не просит, не приказывает, а просто ставит перед фактом, а Чонгук не отказывается, вместе обсуждают число, время, чтобы было удобно обоим, все-таки, так продлевать жизнь весьма выгодней, чем таблетками, способными погубить здоровье. Удивительно, что омега еще печется о нем. — Не вижу в этом смысла, после свадьбы ничего не изменится, Чонгук, кому, как не тебе это знать? — спокойно говорит Тэхен, переводя свой противоречивый стальной взгляд на правую руку омеги, где на безымянном пальце покоится золотой обруч кольца. Чонгук поджимает губы, после издает истеричный смешок. Прекрасно. Этот человек еще смеет его упрекать в чем-то. В том, за что они оба не в ответе. Признаться, одной частью омега зол, что Тэхен хочет продолжить этот цирк, которому, скорее всего, не будет конца, если все так и продолжится, а другой, совсем малой, которую он все никак не может погубить, избавиться — счастлив, что их встречи с Тэхеном не прекратятся, что омега и дальше будет слышать его умопомрачительный запах. Это совсем не вина Чонгука и Тэхена. Это просто чертова истинность. — Ненавижу тебя, — сколько он уже раз это говорил? И столько же скажет. Потому что, да, ненавидит. Всеми фибрами души, каждой клеточкой собственного тела, мгновенно реагирующего на запах альфы. Запах — единственное, что ему нравится в Тэхене, как бы он не старался отрицать. Тут омега бессилен.BRKN LOVE — River (slowed & reverb)
Альфа хмыкает, а в глазах и не намека на смех. — Хватит болтать, иди сюда, — требует, строго, резко, не терпящим возражений тоном. Чонгук медлит, смотрит на него, как баран на новые ворота, молчит, взглядом в этом самом бассейне топит. Сукин сын и не собирается вылезать из воды. Омега стойко держится: голова поднята, плечи расправлены, только, руки дрожат, на этот раз Чонгук сомневается, что из-за гнева, как бы унизительно это не звучало. Он должен держаться, он не посмеет врагу наслаждаться его минутным замешательством, просто потому что боится какой-то воды. Нужно было сразу после разрыва с Тэхеном научиться плавать, но Чонгук не думал, что альфа может с ним так подло поступить. К чему теперь об этом думать. Ниже Тэхену все равно некуда падать. Поэтому, омега отключает мозг, сжимает кулаки, дабы унять дрожь и идет к бассейну под пристальным взглядом альфы. Стоит Чонгуку подойти к лесенке, как его крепко хватают за лодыжку и кидают в воду. Эффект неожиданности действует сразу. Омега начинает бултыхаться в воде, немного заглатывает, захлебывается, а уже через несколько секунд сильные руки вытаскивают его на поверхность. Чонгук еще не пришел в себя. Задушено кашляет, мертвой хваткой держится за бортик, не сразу понимает, что твердо стоит на дне. Бассейн неглубокий. И это вводит в еще большее смятение, потому что «зачем такой бассейн, где нельзя нормально поплавать?» Чонгук хмурится, поворачивается к альфе, но тот непробиваемая стена. Его не прочитаешь, не узнаешь, что в его голове творится, и что он выбросит в следующую секунду. — Ублюдок, — только и говорит омега, потому что холодно, потому что зуб на зуб не попадает. Тэхен театрально закатывает глаза, явно показывая, что оскорбления Чонгука для него — пустой звук. Омега заметил еще одну важную закономерность: сколько раз, какими словами он не называет Тэхена, в ответ тот никогда ничего не говорит. Даже нет. Тэхен ни разу за весь прошедший год не пытается его как-то оскорбить, унизить, — только поверхностные упреки, и то, Чонгук их проглатывает сразу. Об этом омега размышляет всю оставшуюся ночь, как только приезжает от Тэхена домой. Здесь он не думает, а делает. Все. — Я же сказал, чтобы ты перестал говорить, — рокочет альфа, подходит почти вплотную, руки по обе стороны от Чонгука ставит, взглядом испепеляет, только омеге не теплее. Его коробит не по-детски и чувствует себя сейчас таким жалким, маленьким, уязвимым, ведь Тэхену не холодно, он возвышается над ним огромным айсбергом, готовым в любой момент обрушиться, задавить собой, оставив ничего. А еще тональный крем неприятно по лицу течет, что не ускользает от внимательных глаз альфы. Тэхен грубым мазком стирает остатки крема. Смотрит на ужасные мешки под глазами от недосыпа, частого стресса и что-то в его взгляде, да меняется, но Чонгук не успевает понять, что именно: его резким движением разворачивают спиной к себе, заставляя оттопырить задницу и крепко схватиться за бортик. Омега жмурится и вскрикивает, когда его заполняют одним грубым толчком. Он всегда готовится, прежде чем приехать к Тэхену, но порой даже этого недостаточно, чтобы хорошо себя растянуть. Плевать, Чонгук не жалуется, потому что секундная боль сменяется блаженным удовольствием. Он запрокидывает голову, тихо-тихо постанывает, из-под опущенных ресниц смотрит на жилистые руки, что рядом с его за бортик держатся. Год, как эти руки не касаются Чонгука во время секса, чему он рад. Потому что омега горит, он в огне, вода внезапно стала слишком горячей, температура повысилась до предела, Чонгук будто в адском котле варится, а если бы еще и руки Тэхена его за бедра до синяков сжимали, он бы в пепел превратился. Должно быть, альфе противно его трогать. Чонгук понимает. Ему самому от себя противно. Содрать бы эту кожу, прекрасно помнящую каждое касание, каждый поцелуй Тэхена и превратиться в прекрасную бабочку. В кого угодно. Лишь бы унять этот зуд. Потому что ничего уже не будет, как прежде. Нежные взгляды, трепетные поцелуи, ласковые касания и красивые слова — все осталось в прошлом под двумя метрами холодной земли. Тэхен первый бросил горсть на гроб их любви. Опять эти воспоминания, опять себя терзать, а потом снова по кусочкам собирать. Но Чонгук по-другому не может и дело не в том, что он мазохист и любит боль. Эта боль у него уже в печенках сидит, он просто хочет вернуть в свою жизнь нормальную стабильность. Хочет покой. Купить себе домик где-нибудь за городом и сидеть целыми днями в одиночестве и вспоминать, вспоминать... Глубже прежнего толчок заставляет вынырнуть из дум. Хватит оплакивать то, что не вернуть. Не сейчас, когда палач, Дьявол и любовник в одном лице стоит за спиной, в шею шумно дышит, аритмично вбиваясь в его нутро, принося слишком крышесносное удовольствие, отбивая напрочь здравый смысл. Он и не нужен. Сейчас балом правят только инстинкты. Когда Чонгук приедет домой, закроется в комнате — ведь мужа все равно сегодня нет — тогда выпустит на свободу настоящее «я», которое разорвется истошным воплем, недавно купленную подушку в клочья порвет, чтобы хоть как-то унять боль. А сейчас он продолжит самозабвенно стонать, закатывать глаза в блаженстве и дышать. Дышать, дышать, дышать. Да поглубже. Чтобы спасающие кориандр и петитгрейн подольше в легких остались. Чтобы Чонгук и Тэхен не стали раньше задыхаться. Пальцы время от времени порываются соскользнуть с бортика, ноги подкашиваются, только благодаря воде и держатся. Тело отекло в одной позе стоять, но Чонгук терпит. Редкие стоны выпускает, рвано дышит, нормальный вдох из-за грубых толчков альфы сделать не может. Сейчас бы прижаться в идеале к смуглой груди, уткнуться носом в шею и только запахом Тэхена дышать. Но он не в том положении, чтобы что-то просить. Они оба. Поэтому молчат, только ровную гладь воды тревожат, да стоны короткие позволяют, которые во тьме ночной уж слишком громкими кажутся, до пика стремительно доходят. Тэхен кончает первым, с громким выдохом излившись в горячее нутро и сразу же выходит, а следом — Чонгук, не сумевший удержать протяжный стон, подхватываемый ветром и растворившейся в нем. Ноги слабеют, пальцы все-таки соскальзывают и омега медленно уходит под воду, прикрыв глаза. Тэхен снова разваливается на бортике, изредка поглядывая на черную макушку и вытаскивает ее владельца только тогда, когда омега подозрительно долго не выныривает. Чонгук весь уморенный, выдохшийся, лениво разлепляет глаза и на чистое небо смотрит, где звезды ярко сияют. Понимает, что задерживается, что уходить уже пора, но он впервые такую красоту видит: некогда ему небо разглядывать. Но сейчас, когда на душе пустота, он чувствует странное спокойствие, умиротворение и Тэхен, стоящий рядом, ни капельки не напрягает. Его словно вообще тут нет. Молчит, позволяет Чонгуку насладиться минутным чувством свободы, даже не догадываясь об этом. И на этом спасибо. Омега зачесывает назад отросшие пряди волос и вылезает из бассейна, когда понимает, что снова начинает замерзать. Надевает прежнюю маску сильного и независимого омеги, гордо в глаза альфе смотрит и уже по традиции со всей ненавистью цедит: — Я ненавижу тебя, Ким Тэхен. — Не беспокойся, это взаимно, Чон Чонгук. Мы с тобой еще встретимся в конце этого месяца, а потом на моей свадьбе. Буду ждать тебя и твоего муженька, — уверяет он и отворачивается, устремляя взор к небу. Разговор окончен. Чонгук напоследок тоскливо любуется черным полотнищем, надеясь, что ему представится еще возможность побывать здесь. Ведь отныне это место — его пристанище, место отдыха, забытья. «Как иронично, — ухмыляется Чонгук, идя в душ. — Душа моя находит покой в твоем логове, рядом с тобой, тем, кто ее и истерзал, кто собственноручно разрушил мечты и обрек на никчемное существование. Она тебя простила. Я — нет. Подавись моей и своей ненавистью ко мне, Ким Тэхен, теперь нам с ней жить, любовь ушла в отставку и больше не вернется и мне плевать, что они с ненавистью идут рука об руку. Для нас они давно разошлись. У нас они злосчастные враги. Другого не дано.»***
«Коснись тела, Брось на кровать, Чувства новые Хочу я тебе дарить.» Mariah Carey
два года назад
Из колонки, стоящей на небольшом деревянном столике на веранде, льется негромкая приятная музыка. Рядом на шезлонге полулежит Чонгук, рисуя в почти законченном скетчбуке эскизы для будущей одежды. Уже давно стемнело и омеге приходится щуриться, чтобы лучше разглядеть свои наброски, потому что единственный источник света — люстры на кухне — еле-еле достает до листов через большие панорамные окна на всю стену. Чонгук мог бы не портить зрение и пойти рисовать за столом на той же самой кухне, но из-за работы у него остается совсем мало времени на Тэхена. Он скучает, поэтому при любой возможности проводит время рядом с любимым. Как и сейчас. Чонгук протирает уставшие от напряжения глаза и смотрит на купающегося в бассейне альфу. На улице середина июля, духота и теплый летний ветерок даже ночью не остывает, опаляет смуглую кожу своими легкими порывами. Омега наблюдает за исполняющим комплекс Тэхеном, не замечает, как засматривается на перекатывающиеся мышцы, красиво отражающие искусственный свет и буквально облизывается. Тэхен прекрасен. Каждое его движение, вдох, выдох: все вызывает необъяснимую дрожь по всему телу, сухость во рту и желание, скручивающее низ живота в тугой узел. Чонгуку на этого альфу никогда не наглядеться. Они вместе уже больше двух лет, а Чонгуку до сих пор сложно поверить, что судьба подарила ему именно Тэхена. Из всех семи миллиардов. Альфа вице-президент «Blue side group», под крылом которой находится университет, где учился Чонгук. Там они и познакомились. Уже тогда, услышав его запах, омега понял: «он». Однако никакой любви с первого взгляда не было. Чонгук четко дал понять, что пока не окончит университет, не встанет на ноги, ни о каких отношениях и речи быть не может. В памяти отчетливо хранится момент удивленного лица альфы c явной гордостью в глазах. Тэхен без возражений согласился с позицией омеги, удивив его искренним пониманием чужих приоритетов и неприкрытой заинтересованностью целей Чонгука, став выше в его глазах. Но вето на отношения никак не граничило с простым общением, поэтому Тэхен в тот день отменил все свои следующие встречи, вынудив бедного секретаря напрочь изменить весь плотный график альфы, только чтобы тот посвятил время Чонгуку. Омега не чувствовал никакого смущения, скованности, говорил с альфой на равных, ведь и сам далеко не беден: его отец совладелец международного частного финансово-инвестиционного консорциума, но даже не смотря на это, Чонгук никогда не злоупотреблял статусом отца и пробился в люди собственными усилиями. Сначала его поддерживали родители, а потом появился Тэхен. На протяжении всего карьерного роста Чонгука он был рядом. Когда Чонгук заканчивал университет, когда придумывал бренд для своей одежды, когда впервые выпустил небольшие капсульные коллекции, а потом запустил большой fashion-бренд. Был и есть. Чонгук и не заметил, как привязался, как общество альфы стало важно, необходимо. Поэтому переехал в пентхаус Тэхена, а тот только рад был и сейчас смотрит на него из бассейна с неким азартом в глазах, игривой улыбкой на губах, подпирая подбородок рукой, лежа на бортике. Чонгук подтягивает к себе ноги, поправляет на бедрах белое махровое полотенце — единственную вещь, — и кладет голову на колени, копируя чужую улыбку, смотря в ответ. — Говори уже, — поторапливает Чонгук, заранее зная, что скажет альфа. Тэхен окидывает его возбужденным взглядом, быстро облизывается и возвращает все свое внимание сузившимся глазам. — Не желаешь составить мне компанию? — кокетливо предлагает он, немного наклонив голову в бок. Чонгук закатывает глаза, со стороны бассейна слышится утробный смех и омега демонстративно берет в руки скетчбук, продолжая работу, скрывая за черной челкой счастливую улыбку. Этот альфа неизменим. Что самое важное — ему и не нужно меняться. Чонгук его любит именно такого, родного, со своими замашками, которые даже спустя года не меняются. Омега усиленно сосредотачивает свое внимание на рисунках, игнорируя плеск воды, шлепки босых ног о камень и ставший ярче пленительный запах кориандра, сплетающегося с петитгрейном. Умело игнорирует остановившегося в ногах Тэхена, не стесняющегося своей наготы, убирающего назад пятерней мешающие мокрые пряди, открывая вид на широкий ровный лоб. Тэхен любитель поплавать вечером и совсем не сторонник плавок, видите ли, они сковывают движения, а Чонгуку тут мучаться, правила приличия соблюдать, лишая себя удовольствия повздыхать на рельефное тело, по которому хлорные капли тяжелыми бриллиантами скатываются на каменный пол. Чонгук заканчивает делать последние наброски и, отложив скетчбук на деревянный столик, закидывает одну ногу на другую, скрещивает на груди руки и, приподняв брови, в чужие глаза смотрит, ждет. — Что? — не выдерживает Чонгук. — Я же говорил, что пока тут не будет неглубоко бассейна, до дна которого я смогу спокойно достать ногами, то не буду составлять тебе компанию, — устало говорит он, потирая глаза. Тэхен смеряет его обеспокоенным взглядом — от былой веселости не остается и следа, — садится рядом с омегой, ласково поглаживает бедро через полотенце, на миг поворачивается в сторону панорамных окон, снова к Чонгуку, что-то обдумывает, губу нижнюю немного закусывает и, взяв руку омеги в свою, оставляет на каждом пальчике легкие поцелуи. Чонгук мгновенно рдеет, тупит взгляд на собственные ноги: он никогда не сможет привыкнуть к таким внезапным порывам нежности со стороны альфы, каждый раз, как какой-то подросток заливается краской, уши начинают гореть и шея чесаться, а сердце с ума сходит, кажется, похуже самого хозяина себя чувствует. Последнее время так не хватает банальных касаний, нежных поцелуев, что Чонгуку от столь невинного жеста плохо становится. Только Тэхен может так сильно влиять на него. Только он способен одним взглядом заставить сердце Чонгука делать радостные кульбиты. Потому что альфа всегда смотрит на него с всепоглощающей нежностью, любовью, заботой и иногда беспокойством, что омеге становится трудно дышать. Он тонет в этом изобилии чувств, ежедневного вызванных Тэхеном, у которого их хоть отбавляй. Отбавляет, делится ими с Чонгуком, не догадываясь, что для одного омеги это слишком много, но Чонгук принимает, берет все, взамен с процентами возвращает. Омега о таком отношении с его-то положением в обществе мог только мечтать. Он не строил планы на семью, когда его ровесники уже нескольких парней сменили, Чонгук учился. Ему все говорили, что не нужно зацикливаться на учебе, тем более если отец при деньгах, что нужно и о личной жизни думать, но омеге все это было чуждо. Важнее учебы для него были только родители. До появления Тэхена. Возможно, Чонгук уже тогда, как только увидел его, понял, что тот кардинально изменит его жизнь. И это пугало. Страх будущего с истинным альфой, который явно настроен серьезно и не отступит, отталкивал. Чонгук не оптимист и уж тем более никогда не строил воздушные замки о любви до гроба и смерти в один день. Но Тэхен, ворвавшийся в его жизнь порывом ветра, позволил вдохнуть запах неизвестности. Это было начало весны. Теплое солнце ярко светило в глаза и согревало в половину своей силы, из открытых окон отчетливо слышалось пение соловьев, летающих среди ветвей вековых деревьев, растущих во дворе университета, где только набухли почки, запах которых смешивался с кориандром и петитгрейном альфы и корицей с апельсином омеги, создавая один, новый. Пахло зарождающимся счастьем и... любовью. Чонгук это понял только спустя несколько лет, когда чувства к Тэхену стали настолько сильны, что одна только мысль о будущем не с этим альфой вгоняла в панику, животный страх, вселяя безнадежность. Чонгук без Тэхена никак, как и Тэхен без Чонгука. Они прочно сшиты шелковыми красными нитями судьбы. Их обрезать — смерть. Долгая и мучительная. Такая, говорят, в Аду грешников в агонии биться заставляет. Чонгук зарывается свободной рукой в светлые пряди и думает: «Если жизнь захочет с нами поиграть, то нам с тобой вместе гореть.» Порой, его голову тревожат страшные вещи. И он, к сожалению, ничего с этим поделать не может. Мозг отказывается так просто расслабляться, с головой купаться в любви и нежности, все ждет подставу, как бы омега не старался его переубедить. Нечего бояться, пока Тэхен рядом, сидит, немного грубоватой кожей нежной кожи Чонгука касается, руку омежью крепко в своей держит, так и кричит: «не отпущу.» Не отпустит. И Чонгук благодарен, вымученно улыбается, взволнованный океан глаз напротив окунается. — Опять глаза ломаешь, — журит его Тэхен, но в голосе не прослеживается грубости, резкости. Только искреннее беспокойство. — Придется купить сюда торшер, — констатирует он, кивая самому себе. Чонгук тихо посмеивается, со всей любовью, на которую сейчас способен, смотрит на альфу. Потому что знает, что если Тэхен для себя что-то решил, то обязательно этого добьется. А уж торшер ему купить не составит никакого труда, поэтому омега представляет, как с завтрашнего дня будет рисовать не в привычных потемках. — А бассейн? — напоминает Чонгук, массируя кожу головы альфы сильнее. Тэхен прикрывает веки, шумно вздыхает, откровенно наслаждаясь изящными тонкими пальцами в своих волосах. Но он, вопреки своим желаниям, отбирает ее от головы и тоже покрывает поцелуями. — Используешь запрещенный прием, судьба моя, — томно шепчет он, не отрываясь от лица, где одна эмоция сменяется другой. — Я же говорил, что не собираюсь его покупать, так как не вижу в этом смысла, ведь я не смогу в нем нормально плавать, — возвращает чужие слова, ухмыляясь. — Этому разговору не будет конца, как я понял? — задает риторический вопрос, но Тэхен все равно кивает. — Я скучаю, — резко выдает он. Тэхен останавливает поцелуи, смотрит в глаза, цвета любимого кофе с корицей, цепляется за еле заметные мешки под глазами и, тяжело вздохнув, накрывает губы Чонгука своими. Омега тянется ближе, пальцами в шевелюру альфы зарывается, углубляет поцелуй, жадно в губы вгрызается, тоску во всей своей красе показывает. Простого присутствия рядом, поцелуи в руки — сейчас этого слишком мало. Они оба уставшие от работы и ужасно голодные. Тэхен подхватывает его под бедра, не отрываясь от губ несет в спальню. Чонгук жмется ближе, ногами обвивает талию альфы, по ходу снимая с себя ненужное полотенце, жалобно стонет, ощущая твердое возбуждение Тэхена, упирающееся ему в ягодицы, ерзает, насадиться пытается, но Тэхен крепко удерживает его на своих руках, не позволяет, здравый смысл еще при нем, да даже если бы и не был, он не позволит животному голоду завладеть собой полностью и причинить любимому человеку боль. Тэхен бросает хрупкое тело на темно-бордовые прохладные простыни. Шелк приятно соприкасается с чувствительной кожей, но он не в силах потушить огонь желания внутри, разгорающийся все сильней, стоит чуть грубоватой коже пальцев коснуться разгоряченного омежьего тела. Тэхен нависает над ним, обводит большими ладонями осиную талию, выцеловывает прекрасную лебединую шею, притягательно выпирающие ключицы, оставляет багровые полуукусы, пока Чонгук, откинув голову назад, мертвой хваткой держится за предплечья альфы, сжимая до синяков. Тэхен не раз задумывался, откуда в его человеке столько силы, выход которой он находит только в этой постели. Чонгук держится за него, как за спасательный круг, как за единственную тростиночку в страшном течении реки и если отпустит, то утонет, захлебнется и не выплывет. Тэхену нравится. Нравится, что во время чего-то столь интимного Чонгук открывается, не стесняется своих желаний и показывает свой самый большой страх, тщательно маскированный при свете дня. Но Тэхен знает. Он все прекрасно видит, поэтому, оторвав одну руку омеги от себя сплетает с ней собственные пальцы, пока второй находит в прикроватной тумбочке баночку лубриканта, не отрываясь от блестящих в приглушенном свете ламп глаз. — Тэхен, пожалуйста, — жалобно скулит он, ерзая по простыням, двумя руками держится за сильную руку, увитую вздутыми синими паутинками вен, притягивает и как потерянный котенок трется щекой, заставляя альфу над ним в который раз потерять голову, влюбиться, уверенным движением с громким щелчком в ночной тишине открыть смазку, выдавить немного и войти в дрожащее от предвкушения тело сразу двумя пальцами, размеренно растягивая тугие стенки. Чонгук выгибается дугой от приятного ощущения, по напряженной спине катятся капельки пота, из груди вырывается надрывный стон, а пальцы крепче сжимают ладонь альфы. Тэхен наклоняется ближе, утягивает Чонгука в глубокий поцелуй, собирает губами тягучие стоны, слетающие каждый раз, стоит пальцам задеть чувствительные точки, и отрывается, когда легкие болезненно горят от недостатка кислорода. Омега немного сам бедра навстречу вскидывает, смотрит из-под трепыхающих ресниц и челки на мучительно медленные исчезающие внутри него пальцы и не выдерживает — тянется одной рукой, пока вторая крепкий замок держит, окольцовывает запястье альфы, сам ритм задает, делая движения более грубыми, быстрыми. Тэхен завороженно наблюдает за чужими эмоциями на красивом лице, как в блаженстве глаза закатываются, как чуть приоткрываются губы и как юркий язычок то и дело их смачивает слюной, привлекая к себе внимание. Тэхен ловит его губами, со своим сплетает, не напирает, но и Чонгуку вести не дает, поэтому утробно рычит, когда замедляет манипуляции пальцами, а омега только крепче запястье сжимает, совершенно недовольный таким раскладом, но поддается — ослабляет хватку, потом и вовсе убирает руку, почти неосязаемым движением поднимается выше, плечо обводит, шею и, зарывшись в светлые волосы, сильно сжимает, притягивает еще ближе, словно он изголодавшийся зверь и хочет всерьез съесть Тэхена всего, полностью, чтобы только ему, никому больше. Чонгук расстроено стонет, собирает под собой простыню в кучу, когда чужие пальцы пропадают и колечко мышц истерично сжимается вокруг неприятной пустоты. Омега не позволяет альфе сделать что-либо еще — перехватывает все инициативу на себя и резким движением переворачивает Тэхена на спину, меняя их местами. Кроткое недоумение блеснувшее в глазах альфы, сменяется восхищением. Потому что Чонгук, седлающий его бедра — картина на миллион. Тэхен машинально кладет свободную ладонь на ягодицу омеги, немного оттягивая, сминая, успокаивающе поглаживая. Чонгук трется собственным возбуждением о живот Тэхена, задевая при этом ягодицами его член, вырывая гортанные стоны из груди альфы. Дразнит внутреннего зверя, хотя сам еле держится, весь плавится, шумно дышит, будто марафон пробежал, имитирует половой акт, грубо, но медленно делая волнообразные движения бедрами. Тэхен чуть крепче сжимая ягодицу, призывая к дальнейшим действиям. Чонгук тихо хмыкает, поражаясь нетерпеливости альфы, с озорным огоньком в глазах смотрит в чужие, а на лице расплывается довольная улыбка. Омеге нравится чувство превосходства, первенства. Нравится, когда руль переходит в его руки. Нравится, когда Тэхен смотрит с напускной строгостью, скрывающей море нежности. Нравятся его руки, одна из которых идеально лежит на чонгуковой ягодице, а вторая — продолжает надежно сжимать ладонь, одним только жестом говоря, что рядом, что держит, что будет держать. Нравится Тэхен. Нет. Он любит Тэхена. Омега сокращает между их лицами расстояние и нежно касается мягких губ своими, параллельно заводя руку за спину, обхватывая член альфы, направляя в себя и, не торопясь, насаживается. Чонгук смотрит в глаза, Тэхен — в ответ, трется о его нос, в губы горячий воздух выдыхает. Сейчас, в этой комнате, окутанной мраком, освещенный лишь тусклым искусственным светом, сливаются два тела, две души и тишина, окружающая их, нарушается их же громкими вздохами, стонами и шорохом простыней. Чонгук плавно поднимается, начинает двигаться, опираясь рукой о влажный то ли из-за воды, то ли из-за пота торс альфы — это, опьяненного удовольствием Чонгуку, не разобрать. Тэхен освобождает покрасневшую ягодицу от своих тисков, обхватывая теперь талию, наблюдая, как спина омеги прогибается от немного щекочущих касаний, а член вгоняется глубже. С губ Чонгука срываются громкие стоны, полные наслаждения и удовлетворения. Глаза прикрыты, изредка жмурятся, когда становится особенно хорошо. Тэхен бревном не лежит, сам бедрами работает, яростно вбиваясь в горячую узость, соприкасаясь с влажными от смазки и пота бедрами Чонгука, издавая неприличные хлюпающие звуки. Чонгуку откровенно потрясно, но еще лучше становится, когда он прижимается всей грудью к груди Тэхена, утыкается тому в шею и глубоко вдыхает его запах. Кориандр и петитгрейн забиваются в легкие, текут по венам-сосудам, клетки собой насыщают, загрязненный воздух фильтруют. Чонгуку кажется, что ему и кислород не нужен, только бы запахом любимого и дышал. Омега совсем размякает на теплом торсе, подносит к лицу замок рук, поцелуями-бабочками покрывать начинает, периодично выпуская сладкие стоны, стоит Тэхену толкнуться глубже. Чонгук упускает тот момент, когда альфа меняет их позициями, снова нависая сверху, не выходя из тела и, заковав вторую ладонь омеги в свою, кладет их на подушку, на уровне головы Чонгука, теперь уже вдавливая хрупкое тело в кровать, выбивая полукрики из покрасневших из-за поцелуев губ, собирая их собственными, ни один не пропуская. Чонгука не целовать — невозможно. Не касаться его — нереально. Тэхен его всего наизусть выучил, каждый его участок тела знает лучше, чем сам омега. Как бы альфа его сильно не хотел, он всегда старается быть нежным, лишний раз не приносить дискомфорт и срывается только тогда, когда сам Чонгук этого желает. Когда терпение доходит до критической точки и все нутро начинает ныть от недостатка близости. Как сейчас. У Чонгука пальцы на ногах поджимаются от прошивающего все тело наслаждения, от долгожданного единения. Он открывает покрытую разбросанными засосами шею для новых, которые Тэхен дарит, засасывает тонкую кожу, прикусывает, зализывает, оставляя ярко-алый расцветающий бутон на надплечье. Ускоряет движения бедрами, подводя их обоих к краю, а под конец замедляется, толкаясь с оттяжкой. Чонгук бурно кончает себе на живот с именем альфы на устах, до белых полумесяцев вонзается ногтями в кожу рук Тэхена, сжимая того в себе. Альфа с утробным рыком кончает в Чонгука, сразу выходит и обессиленной тушкой валится рядом с омегой, прижимает дрожащие от внезапно накатившего холода тело к себе, укрывает одеялом и оставляет влажный поцелуй на виске. Чонгук сам ближе жмется, пальцы на руках гудят от перенапряжения и Тэхен их начинает нежно массировать, уделяя внимание каждой фаланге. Робкая улыбка касается губ омеги, положившего голову под подбородок альфы, тыкаясь носом в выемку между ключицами в поисках тепла. — Так хорошо, — шепотом выдыхает Чонгук, нарушая воцарившуюся между ними тишину, когда дыхание приходит в норму и только сердце успокаивается. — И спокойно. Тэхен, закончив массировать пальцы омеги, перебирает теперь его черные пряди, наслаждаясь природным запахом Чонгука. Тэхен согласен. В этой приятной тишине, куда не пробираются посторонние звуки из вне, у них свой мир, отрешенный от этого, где есть только они вдвоем. Чонгук и Тэхен. Это их убежище от чужих глаз, где они могут открыться друг для друга. Где они могут любить друг друга. — Я люблю тебя, — говорит Чонгук, приподнимаясь, чтобы смотреть в глаза. Тэхен смотрит, не отрывается, готовится каждое слово глотать. — Я так сильно люблю тебя, что одна мысль о том, что могу потерять тебя, приводит меня в ужас, — его голос надламывается, а глаза застилает пелена слез. У Тэхена что-то в груди противно щемит. Он накрывает щеки Чонгука ладонями, поглаживает и оставляет по всему лицу нежные поцелуи. Это уже не первый раз, когда омега рассказывает, что боится его потерять. Что его последнее время волнует противная тревожность и чувство, что вот-вот должно что-то случится. Что-то страшное. Тэхен искренне не понимает причину этим мыслям, он предложил Чонгуку сходить к психотерапевту, тот согласился и уже как месяц ходит на сеансы, но плодов это никаких пока не приносит. Альфа прижимает к себе Чонгука, успокаивающе гладит по голове, оставляет на черной макушке поцелуи, шепчет: — Я тоже тебя люблю. Очень сильно люблю, судьба моя. Не переживай. Я всегда буду тебя держать, всегда буду рядом. Ты не потеряешь меня. Только Тэхен не знал, что его обещанию не суждено сбыться.