«Депрессия. Вечер наступает слишком быстро, я устал От этих рутин. Не стоит волноваться, фальшь твоя уже достала. Злость, там, внутри. Лучше помолчи — говорить с тобой нет сил. Ну, помолчи. Выйди и оставь, меня ждет друг-керосин. Ведь мне на тебя просто плевать.» MISSIO
Чонгук открывает дверь в особняк и проходит вглубь дома, погруженного во мрак. Не включая свет, разувается и первым делом идет в ванную комнату. Он только что приехал от Тэхена. От Ким Тэхена, у которого уже завтра свадьба. Сказать, что Чонгук чувствует себя отвратительно — ничего не сказать. Еще до этого он как-то мирился с их встречами раз или два в месяц, но с завтрашнего дня все поменяется. С завтрашнего дня он будет не просто любовником. Он будет человеком, приезжающим в пентхаус к женатому альфе. Одно только утешает — их место встречи не поменяется. Будь все иначе, Чонгук бы не выдержал. Ему бы было трудно приезжать в чужой дом, лежать на чужих простынях, представляя, как Тэхен раскладывал на них кого-то другого. Не Чонгука. От одной мысли в дрожь бросает, внутри свербить начинает, пуская вибрации по всему телу, встряхивая хуже, чем в страшную зиму. Чонгук ненавидит эту чувство. Ненавидит ходить с этой ощутимой пустотой в груди, когда ветер через нее проходит, свистит, задевает нервные окончания, принося острую боль. Он ненавидит себя за это, ненавидит Ким Тэхена, ненавидит этот весь бренный мир и чертову истинность. Не будь ее, не встреть он Тэхена, не проживал бы эти страшные, потерявшие все цвета, мучительно длинные дни. Поэтому он не будет представлять. Пустая трата времени, бессмысленные терзания. Ему плевать, с кем спал Тэхен, с кем, возможно, даже этот год спит, помимо Чонгука и с кем будет спать. Это все уже не важно. Важно то, что Чонгук и дальше будет ездить в пентхаус, где они встречаются с Тэхеном. Ему не известно, когда альфа приобрел эту квартиру, Тэхен ничего не говорил. Наверное, специально для их ночей и купил. Конечно. Тэхен же истинный джентльмен, он ни за что на свете не приведет в свой дом грязную шлюху. И чего это Чонгук вдруг подумал, что после свадьбы Тэхен может пойти против своих принципов? Это же глупо, совсем не логично. Просто он не знает, что от этого альфы можно ожидать. Потому что Тэхен знает его слишком хорошо. Знает, как именно можно принести ему еще одну порцию боли. Знает и не собирается делать этого, устроив следующую встречу все в том же месте. Это вводит в замешательство. Жалость? Тэхен еще способен на это чувство по отношению к Чонгуку? С трудом верится, но, даже если так, омега клал на эту жалость. Уж лучше бы позлорадствовал, показал открыто нынешнее место Чонгука, потребовал бы следующий раз в его пентхаусе, омега бы как-нибудь справился, перешагнул бы через и так растоптанную гордость, заблокировал бы все прекрасные воспоминания, омрачив их одной, может, двумя ночами. Сколько нужно Дьяволу, чтобы наиграться. В конце концов, у Чонгука есть второе «я», готовое в любое время суток помочь. Поводов переживать не было, но Чонгука это все равно тяготило. Где-то глубоко внутри он понимал, что нет, не справится, что это бы его окончательно сломало, раскрошило, уничтожило, оставив сплошное кровавое нечто. И, возможно, так бы оно и было, не скажи Тэхен сегодня, что его брак никак не повлияет на их встречи. Что все будет как и раньше. Но не будет же. Чонгук это прекрасно знает. Чем дальше, тем хуже. Чем дольше это все будет продолжаться, тем сильнее Чонгук будет ненавидеть себя. Свою сущность, не способную больше месяца прожить без истинного альфы рядом. Он уже настолько погряз во всей этой грязи, что ему до конца жизни не отмыться. Куда дальше-то. У них с Тэхеном тупик, выхода из которого нет и им теперь так всю жизнь. Это так много, что от одного осознания Чонгуком завладевает животный ужас. Нет. Им нужно будет прекратить весь этот фарс. У них свои семьи. Есть же таблетки от этой ужасной ломки, они им помогут, а когда Чонгук поймет, что на пределе, он окончательно прервет их встречи, а пока... Пока в нем есть силы и его представитель готов к бою, он не прикоснется к таблеткам. Погубить здоровье — последнее, что он хочет сделать в этой жизни. Жизни? В этом подобие, где секс, гнев, усталость идут рука об руку. Он умывается холодной водой, выбрасывая к черту мысли о ненавистном человеке и выходит из ванной. Завтра ответственный день и он должен выглядеть прекрасно. Ни за что не позволить увидеть Тэхену, как подкосил омегу брак не по любви и для этого ему нужно выспаться. Он не успевает дойти до своей комнаты, застыв в гостиной. Спиной к нему, смотря на вид, открывающийся из окон, стоит его муж. Который сегодня не должен быть дома. Чонгук чувствует, как сердце пропускает удар, к горлу подступает ком, а кончики пальцев дрожат от страха. Он знал, что рано или поздно его ночные похождения раскроются и удивлен, что это случилось спустя год. Альфа медленно поворачивается, впиваясь в Чонгука непривычно ледяным взглядом. Омега вздрагивает. Муж никогда на него так не смотрел и он чувствует, что этот день спокойно не закончится. — Где же ты был, Гук-а? — притворно сладким тоном тянет альфа, медленно подходя к Чонгуку, мгновенно взявшему себя в руки. — Ты и так знаешь, Ыну, — непоколебимо отвечает он, вызывая усмешку на чужом лице. У Чонгука с Кан Ыну не очень плохие отношения. Не самые прекрасные, но терпимые. Этому альфе уже двадцать три, а он все продолжает сидеть у отца на шее, свесив ножки, болтая ими в воздухе. Его отец председатель совета директоров Банковской группы, входящий в консорциум, где работает отец Чонгука. Но в отличие от самого Чонгука, который никогда не горел желанием идти по стопам отца, Ыну собирается наследовать кресло председателя, только ничего не делает, потому что родился с золотой ложкой во рту. Это его несерьезное отношение к своему будущему Чонгука выводит из себя, хоть ему и должно быть все равно. Чонгуку и все равно, только от вечно самодовольного лица альфы, так и говорящего, что это его поляна и он здесь главный, уже блевать тянет. Но Чонгук терпит. Всегда мило улыбается, держится, порядочного пытается из себя строить, коим уже давно не является. Чонгук не хотел этого брака, но не мог противиться желанию отца. Это желание вообще отсутствовало. Чонгук был в отчаянии. Он настолько сильно боялся остаться один, что согласился связать узы брака не с любимым человеком. Ыну, кажется, вообще было параллельно. Он ни разу не заглядывался на Чонгука, пальцем не трогал, смотрел только с постоянной неприязнью, как на мусор, но омегу это не волновало. Ему от этого даже было легче и мысленно благодарил альфу за такой жест. — Я уже давно начал подозревать, — говорит Ыну, подходя все ближе. Чонгук стоит на месте, смотрит в глаза. Портить и без того шаткие отношения с этим альфой омега совсем не желает. — Но недавно я узнал, кто это именно, — его голос становится на пару октав ниже, взгляд злобно блестит в свете луны и Чонгуку впервые в его обществе становится страшно. — Почему ты продолжаешь общаться с Ким Тэхеном? Вот так, в лоб, резко и без подготовки. Чонгук сглатывает. Омега не понимает, почему Ыну это так задевает. Он же его никак не интересует, ни в каком плане. С чего такая отвратность в голосе, словно альфа разочаровался в нем? Наверное, так оно и есть. Но Чонгука его разочарование в нем ни капельки не колышет, он привык закрывать на это глаза. Привык не зацикливаться на чужих мнениях. Так легче жить. И, говоря правду, — тоже. — Он мой истинный, — хрипло отвечает Чонгук. — Мы не можем долго быть порознь, у нас слишком сильная связь, Ыну... — Да мне поебать, Чонгук, — резко рявкает он и, больно схватив омегу за локоть, притягивает к себе. Чонгук дергается, порывается вырвать руку, но крепкая хватка не позволяет. — Я терпел, ждал, думал, что же со мной не так, раз мой муж скрашивает одинокие ночи в мое отсутствие с Ким Тэхеном, — цедит он прямо в лицо, но омега упорно держится, не жмется, все успокаивает себя, что все будет хорошо. Подсознательно он понимает, что все совсем не хорошо. Все просто ужасно. Ыну в ярости, от него можно ожидать что угодно, он не отвечает за свои действия и потом может пожалеть. А может, нет. Может, он наконец-то освободится. Выскажет прямо в лицо все, что думал о Чонгуке на самом деле. — А ты оказался просто шлюхой, падкой на тех, кто побогаче. Выражение лица Чонгук никак не меняется. Внутри тоже. Пусто. Только сердце от неизвестности дальнейшего хлеще прежнего бьется. Чонгук впервые услышал это ужасное слово, адресованное лично ему. Даже Тэхен никогда не называл его шлюхой. Падким на деньги — тем более. Может, он отзывался так о нем за спиной. Чонгуку глубоко плевать. Ему, кажется, на все плевать, только бы поскорей отстали и дали спокойно посидеть в тишине, потому что невыносимо. Даже в собственном доме теперь не безопасно, а Ыну оказался обычным лицемером, как и практически все составляющие окружение Чонгука, он не удивлен. Омега, получается, не чужие чувства задел, а обыкновенное эго. Как же ему все осточертело. Неужели он в прошлой жизни совершил что-то настолько ужасное, что в этой, попробовав вкус счастья, любви, его заставляют давиться никому не нужными чувствами. Это слишком жестоко. Такого даже самому заклятому врагу не пожелаешь. Но они с Тэхенем — исключение из правил. Им обоим гореть адским пламенем. Чонгук не любит себя утешать, но именно это он сейчас и делает. Он не хочет страдать один, поэтому надеется, что Тэхену так же больно, как и ему. По-садистски? Чонгуку кажется — справедливо. Потому что он обычная груша для битья, не способная дать сдачи противнику — жизни. Он позволил себе влюбиться и теперь не знает, куда ему с этой любовью. С разбитым на мелкие осколки сердцем, покалеченной душой. — Давай посмотрим, за что тебе платит Ким Тэхен, — последнее, что слышит Чонгук. Дальше в игру вступает не он. Забивается в уголочке щенком, принимая поражение. Альфа грубо хватает его за волосы, ставит на колени, расстегивая ширинку брюк. Отголоски гордости еще живы, борются за свое право и омега решает попытаться отстоять себя, понимая, что смысла нет. Но он же попытается. Чонгук со всей силы, на которую возможен, отталкивает от себя Ыну, встает с колен и несется к выходу. Не успевает коснуться ручки двери, как его перехватывают за талию, ударяют в грудь. Вот теперь, можно со спокойной душой дать волю представителю. Чонгук не чувствует удара, с какой силы его наносят в скулу, не чувствует, как падает на пол, как получает удары в живот, по ногам, рукам, прикрывая голову. Не чувствует, как с него срывают одежду, свисающую лоскутками на худом теле, как больно сминают ягодицы, нанося еще и еще удары, как, не церемонясь, входят по самое основание без всякой подготовки, смазки, грубо насилуя на холодном ламинате, жгуче стирающем кожу спины. Он не слышит собственных криков, соленых слез, бегущим по щекам и просто смотрит в потолок, мечтая, чтобы эта ночь поскорее закончилась. Но нет, пытка все продолжается, пальцы сильно сжимают бедра, как какую-то куклу, насаживая на член. Чонгуку уже настолько плевать, что его даже не пугают ужасные хлюпающие звуки, сумевшие пробиться сквозь дымку пустоты. Порвали. Чонгук горько улыбается, поворачивает голову в сторону окна и смотрит на деревья, стараясь разглядеть звездное полотно. Бескрайнее небо. То, где нет ни боли, ни страха. И думает. Сегодня он позволит себе думать. Потому что действия Ыну резкие, грубые, приносящие только боль, он избил его, продолжает наносить удары, к утру на теле и живого места не останется. Он ужасен. Он отвратителен. Его действия совсем не похожи на Тэхена. Тэхен не то, что не касается Чонгука, он на него руку не поднимает. Почему? Неужели ему никогда не хотелось выпустить пар? Посмотреть на чужие слезы боли? Чонгук впервые за этот год хочет оказаться рядом с Тэхеном. Подальше отсюда, ближе к Тэхену. Он не будет бросаться оскорблениями, не будет трогать. Просто возьмет и отпустит. Не станет мучить, издеваться. Рядом с ним Чонгук смог снова почувствовать временное спокойствие и от этого так тошно становится, что выть охота. Чонгук и воет. А что ему? Его все равно никто не слышит, никто не спасет, не прижмет к крепкой груди и не скажет, что рядом. Не в случае с Чонгуком. Спина ужасно горит, места, где Ыну оставил свои следы, онемели. Омега тоскливо смотрит в окно, царапает ногтями ламинат и впервые молится Всевышнему, чтобы он смиловался над ним, забрал искалеченную душу на небеса, избавил от этих агоний. Чонгук никогда в Бога не верил, но у него кроме Господа никого и не осталось, а сейчас, с каждым отвратным толчком насильника и Его лик испаряется. И Он от Чонгука отворачивается. Омегу разрывает от этого внутреннего пожара. Он впивается ногтями в предплечья альфы, чтобы тот снова разозлился, снова нанес удар куда-нибудь в солнечное сплетение, разлив свинцовую боль по груди, затмившую все то, что творится у Чонгука под слоем кожи, там, глубоко. Уж лучше физическая боль, раны от которой затянутся, чем душевная, всепоглощающая, разрывающая на куски. Кажется, она уже не внутри, кажется, это и есть Чонгук. Он и есть сгусток боли, оголенный нерв, передающий импульсы в мозг от каждого легкого дуновения ветра. А Чонгук уже не может так. Он заслужил покой, поэтому вцепляется сильной хваткой зубами в плечо альфы, разрывает на нем кожу, делится своей болью и, ударившись головой о пол, наконец-то отключается.***
В одном из престижных клубов столицы играет громкая музыка, долбящая по перепонкам. В вечер пятницы тут большую часть составляет золотая молодежь, галдящая песни и разливающая друг другу новые шоты алкоголя. Тэхен со своим секретарем и по совместительству другом Ким Сокджином сидит в VIP зоне, скрытой от лишних глаз в компании прекрасных двух омег, усевшихся по обе стороны от Тэхена. Альфа, раскинув руки на диванчике, прикрывает глаза, пока омеги своими похотливыми ручонками обводят его скулы, бедра, рассчитывая на большее. Глупые. Тэхен около года сюда ездит, каждый раз вызывая именно этих мальчиков, с менее смазливыми личиками и не такими яркими запахами и просто сидит, не переходя даже на поцелуи, а они все еще что-то ждут. Слишком глупые. Тэхен, если бы и хотел, не трахнул их. Потому что как бы он не старался выбрать более похожих, все равно не те. Все не то: глаза, нос, губы, скулы... какие же у него сейчас скулы. И как бы Тэхен не старался об этом не думать, не получается. За этот год он сильно исхудал и побледнел, глаза больше не искрятся, впалые, обрамленные ужасными черными мешками. Тэхен не должен переживать, но ничего с этим поделать не может и бесится. Чонгук его преследует. Он везде, его запах шлейфом тянется за Тэхеном, а пронзительный взгляд ночами снится. Это неправильно. Так не должно быть. Тэхен не должен что-то чувствовать к тому, кто первым поставил крест на их отношениях, но волк внутри противится, не поддается воле хозяина, во все лапы упирается, за образ единственный держится, без него сдыхает. Поэтому Тэхен находит утешение для своего волка в других, позволяется касаться себя другим рукам, но до определенного момента. Сокджин периодически бросает на него брезгливые взгляды и снова утыкается к экран телефона, не притронувшись к полупустой бутылке виски, испитой Тэхеном. Тэхену можно, у него, вроде как, завтра праздник, только радости никакой от этого нет, вот и приходится вливать алкоголь, чтобы хоть немного легче стало и он заглушил мысли и притупил запах, который все никак не выветрится с приходом Чонгука. Чонгук. Все думы Тэхена сводятся именно к этому омеге, тут никакой алкоголь не поможет, даже самый дорогой виски в клубе. Что-то с Чонгуком не так, это очевидно, но обиженная натура не позволяет Тэхену копнуть дальше. Ему все равно на Чонгука, на его мужа, на все, что касается омеги. Их больше ничего не связывает, кроме гребаной истинности, не дающей нормально функционировать, подкидывающей самые разные картинки, вариации того, что происходит с омегой. Почему он выглядит так ужасно? Почему стал болезненно худым? Почему вместо подводки под его глазами черные мешки? Эти и еще много других вопросов гложат Тэхена, но он игнорирует их, замуровывает под литрами алкоголя, трамбует чужими касаниями и запахами. Тэхен открывает веки, потирает глаза и тянется за бутылкой виски, дабы сделать еще глоток крепкого напитка, но тут его грудь пронзает сильная боль. Рука дергается, так и не дотянувшись до алкоголя. Тэхен взмахивает ей, прогоняя омег и остается с Сокджином наедине. Сокджин сразу откладывает телефон и пристально следит за своим другом. Тэхен прикладывает к сердцу ладонь, сжимая пальцами до побеления костяшек дорогую ткань рубашки и сильно жмурится. Волк внутри него сходит с ума. Выть начинает, скребется о внутренности хозяина, рвется наружу, выбраться желает, ребра крошит, плоть рвет. Под его напором Тэхен пополам сгибается, шумно дышит, музыку не слышит, ее заглушает бешено бьющееся сердце, отдающее кульбитами в уши и истошный вой волка, режущий слух. На лбу проступает испарина, во рту пересыхает, у Тэхена перед глазами блики, свет прожекторов в один смешивается, комната ходуном ходит и альфе кажется, что весь виски сейчас вырвется наружу. Последний раз Тэхен чувствовал себя так отвратительно год назад, когда они с Чонгуком «расстались.» Это может означать только одно — его истинный сейчас страдает. Тэхен готов орать в голос, только бы перекричать слившиеся в один сплошной звук удары собственного сердца и жалобный скулеж волка. Невыносимо, он словно с ума сходит, затыкает уши руками, плотно сжимает, не осознает, что звуки изнутри исходят, их не перекрыть. Причина, по которой он ненавидит истинность заключается в том, что боль Чонгука — его боль тоже. Ему охота об столик головой расшибиться, все что угодно сделать для завершения этих нечеловеческих мучений. Тэхену страшно представить, что сейчас с Чонгуком, почему тот кричит, мольбами взрывается. Тэхен теперь только с этим криком боли и будет засыпать, каждую чертову ночь себя проклинать, что не поехал, не узнал все лично и стал молчаливым сведетелем чужих терзаний. Минут сорок Сокджин наблюдает за страданиями друга и дает знать о себе до тех пор, пока Тэхену совсем не становится плохо. — Чонгук? — сразу понимает Сокджин, наклоняясь к бледному, как призраку, Тэхену. Тэхен не отвечает, шумно сглатывает, веки прикрывает, на спинку дивана откидывает. Сокджин не переспрашивает: умный, все прекрасно понимает. Чонгук, кто же еще? — Не поедешь? — решает спросить, хотя знает ответ. — Нет, — отрезает Тэхен. — Мне на него абсолютно плевать. Завтра важный день, нужно выспаться, — ставит точку в разговоре, показывая, что не намерен больше обсуждать эту тему. Шатаясь, кое-как, встает с дивана, придерживая тяжелую голову и плетется к выходу. Сокджин провожает его спину сочувствующим взглядом, глубоко вздыхает и, поправив свой пиджак, идет за другом.***
полтора года назад
В кабинет директора «Blue side group» заходит пара молодых альф, почтительно кланяясь. Мужчина пятидесяти лет, развернувшись в черном кожаном кресле к пришедшим, смиряет их строгим оценивающим взглядом и, видимо, довольный тем, что видит, улыбается уголком губ. — У меня для вас очень важное задание, — начинает директор, скрестив пальцы на своих руках и положив замок на стол перед собой. Альфы кивают, готовые слушать. — Вы не имеете права на ошибку, все очень серьезно. Мой сын совсем отбился от рук и перестал воспринимать мои слова, а я ведь для него только лучшего желаю, — с наигранным сожалением в голосе говорит мужчина, качая головой, параллельно доставая из ящика две фотографии и протягивая их двум альфам. — Я устал с ним бороться, поэтому приходится переходит на крайние меры. Сделайте так, чтобы мой сын отвернулся от этого омеги. Мне плевать, каким образом вы это провернете, но ни один, ни второй, не должен больше и близко подходить друг к другу. Разругайте их, пусть ненавидят друг друга, но я не потерплю, чтобы этот мальчишка ошивался с Тэхеном, — холодно говорит мужчина, смотря на альф. Те обещают, что все сделают, берут фотографии и покидают кабинет. Мужчина разворачивает на кресле обратно к окну и, прикрыв глаза, наконец-то выдыхает. Чон Чонгуку не место рядом с Ким Тэхеном, раз сын этого не понимает, приходится брать все в свои руки.