обо всех парнях, которых я любила

      Тик.       Металлические шарики на антистрессе монотонно издают негромкий тикающий звук, ударяясь друг о друга.       Тик.       Я стараюсь прочитать отрывок из романа, который прислали еще утром в издательство, но не могу сосредоточиться даже на первом предложении.       Тик.       Перелистываю страницу, вновь приступая к чтению, но ловлю себя на мысли, что уже в четвертый раз читаю одну и ту же строчку, пытаясь уловить смысл.       Тик. — Не мог бы ты остановить свою игрушку, иначе эти Ньютоновские шарики окажутся очень глубоко в твоей заднице. — Лучше молча работай, иначе мне придется слушать их весь день, чтобы успокоиться.       Я отрываю взгляд от чернового варианта романа и смотрю на своего коллегу, сидящего за столом напротив. Он самодовольно улыбается, аккуратно поправляя тонкую оправу очков, и уверенно глядит на меня в ответ.       Публицист, бывший редактор одной известной газетенки в городе, а теперь – начальник всего отдела печати в нашем издательстве. Мой вынужденный сосед, ненавистный собеседник и просто отвратительный человек с самой сексуальной внешностью, которую я когда-либо видела. Мой идеал мужчины и апогей враждебности – Мистер-продажный-журналист, или просто Чарли. — Ты всегда можешь уволиться, если тебя так раздражает мое присутствие. — То же самое могу сказать и тебе.       Я поднимаюсь со своего места и ударяю по столу папкой с рукописью, не в силах совладать с очередной волной ненависти к человеку, который продолжает с глупой улыбкой наблюдать за моими действиями. — Не злись, дорогая. До конца рабочего дня меньше часа. Можешь выпить кофе, — он пожимает плечами. — Если вдруг, конечно, у тебя нет планов поужинать где-то этим вечером. — Ты зовешь меня на ужин?       Мужчина беззлобно смеется и складывает руки на груди, пытаясь казаться более уверенным и серьезным. — Ни в коем случае. Я только саркастично намекаю на то, что после работы ты поедешь прямиком домой, а не на свидание в ресторан.       Я слегка огорченно хмыкаю, отводя взгляд, но потом негромко бормочу: — Как жаль, что твое свидание, видимо, закончится сразу после ужина. — Почему же? — Никто не согласится спать с парнем, у которого такой отвратительный зеленый галстук.       Я покидаю кабинет с приятным ощущением, что последнее слово осталось за мной, и направляюсь к кофемашине, действительно решаясь выпить чашку кофе – не потому, что так сказал он, а потому, что мне предстоит прочитать около двухсот страниц сухого романа до следующего утра. от Тупой журналюга: «Стрелка на твоих колготках очень красноречиво указывает на место, по которому тебя стоит отшлепать».       Я несколько раз перечитываю текст сообщения, высветившегося на экране смартфона, и перевожу взгляд на стеклянную дверь нашего кабинета, сквозь которую видно, как мужчина усердно записывает что-то в свой блокнот.

Я: «Твой зеленый галстук не хуже указывает на то место, которое тебе стоит отрезать».

      Не дожидаясь реакции Чарли, я вновь поворачиваюсь к кофемашине и забираю свою чашку с разбавленным американо, надеясь, что исправить горький вкус получится пакетиком сахара. Делаю несколько глотков и вновь вспоминаю слова из недавнего сообщения, от которых внутри все непривычно покалывает, – только этого не хватало!       Чашка пустеет так же быстро, как тонкая стрелка на большом настенном циферблате делает круг, после чего я решаю сходить в уборную и снять злополучные колготки с «красноречивым указателем», как назвал это Ханнэм. — Без тебя в кабинете время пролетело незаметно, — говорит он, когда я вновь сажусь за свой стол, чтобы собрать вещи.       Мне не хочется говорить что-то в ответ – я устала; устала от бесконечной войны и ссор, от обидных замечаний и саркастических шуток, которыми он высмеивает отсутствие у меня личной жизни, от двусмысленных сообщений и неоднозначных взглядов в те моменты, когда я отворачиваюсь, но чувствую его пристальное внимание на себе. Устала от того, что моя во многом напускная ненависть на самом деле скрывает что-то большее: то ли я влюблена, как самая наивная героиня романов, которые я ненавижу, то ли просто очень сильно хочу его. Одно из двух, но сил разбираться в этом также нет. — Хорошего вечера, — я останавливаюсь около двери и смотрю за тем, как мужчина надевает свое пальто. — Надеюсь, галстук все-таки не испортит тебе ночь.       Он не успевает ничего сказать, потому что я уверенно двигаюсь к лифту, чувствуя, как туфли начинают неприятно натирать кожу на голую ногу; совершенно не хочется сейчас делить эту квадратную коробку с ним, даже всего на минуту, пока мы не окажемся на первом этаже. — Постой.       В момент, когда двери почти смыкаются, Чарли успевает остановить их ладонью и уверенно заходит внутрь, становясь ровно за моей спиной.       Я чувствую всем телом, как внимательно он изучает мой затылок и, наверняка, улыбается. Возможно, думает о том, что можно сказать о моих волосах, запахе или бижутерии на шее, но продолжает услужливо молчать.       Однако в следующий момент, когда лифт, качнувшись, останавливается, и несколько ламп начинают прерывисто мигать, тишину в кабине нарушаю я: — Только не говори, что мы застряли. — Не скажу, если тебя это успокоит.       Я поворачиваюсь лицом к Чарли и пытаюсь найти в его глазах хоть каплю негодования и раздражения, которыми так и изобилует выражение моего лица, но тот оказывается слишком спокоен. Его губы сдержанно улыбаются, глаза в привычной манере осматривают меня с головы до ног, а руки свободно держат сумку с ноутбуком – эталон эмоциональной стабильности, если бы не учащенное дыхание, которое заставляет его грудную клетку вздыматься в такт с биением сердца. — Ну почему сейчас, — вздыхаю я, — почему с тобой, почему я? Почему? — Зачем ты постоянно делаешь это? — вдруг серьезно спрашивает он. — Почему ты так ненавидишь меня с самого первого моего дня работы здесь?       Мне становится не по себе от его тона, и я растерянно бормочу: — Я не ненавижу тебя. — Тогда что это за игры? — Чарли ставит сумку на пол и разводит руками. — К чему эти постоянные ссоры и унижения? — Ты говоришь так, будто я одна постоянно задеваю тебя! Не строй из себя жертву и вспомни, что я никогда не говорила ни слова о твоей внешности, в то время как ты всегда умело указывал мне на все недостатки. Так почему же ты меня так ненавидишь?       Мужчина хмурится, громко вздыхает и приподнимает уголки губ в расстроенной улыбке, вторя моим словам: — Я не ненавижу тебя. — Тогда почему все так? — почти кричу я. — Зачем вся эта выдуманная вражда? Вечные козни на работе, ссоры при коллегах и начальстве? Зачем этот спектакль? — Может потому, что я без ума от тебя, но выражаю свои чувства как двенадцатилетний подросток? — Что?       Я только удивленно хмурюсь, наблюдая за тем, как стремительно мужчина приближается к моему лицу и аккуратно касается губ. Он замирает на несколько секунд, ожидая пощечины или того, что я оттолкну его, но мне все еще трудно поверить в происходящее, чтобы сделать хоть что-то. Чарли отстраняется, растерянно глядя на меня, и уже собирается отступить, но я сама подаюсь вперед и накрываю мужские губы своими. Нерешительно кладу ладони на его шею, желая быть еще ближе, и вдруг чувствую, как сильные руки приподнимают подол моего платья, осторожно поглаживая оголенные бедра. — Потрясающе, — шепчет он, после чего с громким хлопком буквально впечатывает свою ладонь в мою ягодицу. — Ауч!       Восклицание тонет в сладком поцелуе, от которого все внутри невесомо начинает порхать, запутываясь в плотный клубок. Я оказываюсь прижатой к одной из стен кабины лифта, спиной ощущая холодную поверхность зеркального полотна, а грудью – нескончаемый жар мужского тела. Хочется громко кричать от того, как долго я ждала этого момента; ждала этого абсурдного стечения обстоятельств, когда наша обоюдная ненависть растворится в таком же абсурдном сексе прямо в стенах лифта. — Это полное перемирие, или мы временно сложили оружие? — Зависит от твоего усердия, приятель.       Чарли целует долго, растягивает минуты, когда наши губы соприкасаются, чтобы как можно дольше чувствовать власть надо мной и моим телом. Дышит размеренно, хоть иногда и громко вздыхает, ощущая отсутствие пространства между давящей на твердое достоинство ширинкой и моими бедрами. Он нежно дотрагивается пальцами до ткани белья, и я готова поспорить, что он улыбается лишь потому, что рад отсутствию дополнительной преграды – тех самых злополучных колготок со стрелкой, что мирно покоятся на дне мусорного ведра в уборной.       Я резко тяну на себя узел его галстука, который послушно сползает с мужской шеи и оказывается в моих руках, отбрасывая вещицу в сторону. — Я ведь говорила, что с этой отвратительной тряпкой тебе никто не даст.       Чарли томно улыбается, медленно стягивает лямки моего платья и, целуя ключицу, едва слышно шепчет: — Странно, ведь ты уже буквально подо мной и без белья. — А ты без этого чертового галстука.       Он тихо смеется, лаская губами изгиб моей шеи, и вводит несколько пальцев внутрь, выбивая из моих легких последний воздух и заставляя громко застонать. — Так ты сходишь со мной на ужин?       Я вижу томный блеск в его глазах и всем телом ощущаю, как каждая мышца в мужском теле напряженно дрожит. Ряд пуговиц на ныне измятой рубашке так и норовят выскочить одна за одной от того, как высоко вздымается его грудь, а ловкие пальцы продолжают издевательски медленно испытывать мое либидо на стойкость. — Я не голодна, — отрывисто бормочу я.       Чарли хрипло хмыкает: — Когда я закончу, аппетит обязательно появится.