***
Как бы сильно ему не нравилось обвинять что угодно, в этот раз Какеин Нориаки прекрасно понимал, что это его собственная глупая ошибка. Он мог бы скинуть часть вины на хотя бы свои разыгравшиеся подростковые гормоны за то, что позволили ДИО достаточно близко приблизиться к его лицу и захватить сознание. Так что вина не полностью лежала на нем. (Целая фраза "Оу, я гей" оказалась не таким давним осознанием, и тогда он еще не понимал, что полуголые парни с длинными клыками далеко не самый целесообразный вариант. Непредусмотрительность 20 из 20 и все такое.) Что же насчет Джотаро? Ох, Какеин полностью винил себя за него. У Какеина могла бы быть обычная жизнь. Пошел бы в художественную школу, пробовал все и везде, и по итогу жил бы с молодым служащим, который бросил его только если бы президент компании предложил его дочь и рекламу в качестве сделки - это даже бы не ранило, потому что Какеин и Hierophant всегда были одни против всего мира, и так будет всегда. Но потом... Появился Джотаро, и Какеин, как идиот, позабыл все, что говорят маленьким детям не смотреть на солнце и его лучи, и так все произошло. Один взгляд, один внимательный взгляд на его глупые красивые скулы, - и глупые синие глаза, и его глупые ОЧЕНЬ ГЛУПЫЕ МУСКУЛЫ - и, более того, как иногда его губы приподнимаются в такое подобие улыбки, словно секрет между ними - и Какеин, по-идиотски, решил там и тогда посвятить всего себя в любви к этому парню и никому больше. (Впоследствии, Какеин осознал, что тип парней, не знающих что делать с эмоцией, если она неожиданно настигнет их, будут даже похуже вампиров. Кто же знал.) И речь шла не о мести. А о сильном беспокойстве в глазах Джотаро при виде больной матери, о многообещающей любви, которая в конце концов оказалась не взаимной, и, да, хорошо, ладно, может быть еще и о бушующих подростковых гормонах. (Засудите его, ему семнадцать и он извращенец, а его наилюбимейшие воспоминания о всей поездке это Джотаро, переодевающийся в обшарпанных комнатах отелей, которые им приходилось делить вместе.) Абсолютно некого винить за это кроме самого себя.***
Никто не останавливал время, The World’а больше не существовало; и все же для Джотаро часы будто вышли из строя, метаясь туда и сюда как им хотелось. В один момент Джозеф Джостар погиб. И затем он стал Дио, потом перестал, а вот он жив и здоров, и все это будто произошло в один и тот же момент. Джотаро знал, что прошло какое-то количество минут, но не мог сказать сколько. Миг растянулся в часы, а часы пролетели по щелчку. Время ускользало от Джотаро, и он не мог понять из-за чего: то ли это из-за стенда, усталости или шока. А возможно ему было просто плевать. - Джотаро... - голос старика послышался сквозь завесу, и на онемевшем лице Джотаро отобразился легкий оскал. - Ты потерял право говорить, дедушка, - выплюнул он. Тупой старикашка и его тупые шутки, которые заставили Джотаро на миг подумать, что он потерял еще одного человека, без которого не представляет жизнь, и что ему придется убивать собственного деда - все это тупо и жестоко, и все же Джотаро просто хотел, чтобы этот глупый старик обнял его и сказал что все будет хорошо, и чтобы Джотаро в это поверил. - Прекращай бесить меня. ("Я убил последнего, кто раздражал меня" осталось несказанным, повиснув где-то над трупом Дио) Джотаро поднялся. (Или он так думал. Сейчас сложно сказать, все такое недосягаемое и блеклое. Мир был серым, тихим и где-то далеко.) Он принял приемник из руки водителя. - Да? - сказал Джотаро, почти задохнувшись на слове. (Он знал, что это произойдет. Реанимация безуспешна. Какеин Нориаки объявлен мертвым. Он знал, господи, знал.) - Он подал признаки жизни, - объявил мужчина по ту сторону, и слова до Джотаро дошли не сразу. Не мог ни думать, ни даже дышать. - Какеин Нориаки жив. Его направили на срочную операцию. Сэр, мы удерживаем его в стабильном состоянии всеми возможными способами. И внезапно все вернулось. Свет, цвет, воздух, звук. Джотаро казалось, что его сердце ожило, начав биться в груди вдвое быстрее. - Я. Спа-спасибо, - выдавил он, мысли метались со скоростью мили в минуту. Жив жив ЖИВ! - Спасибо. Спасибо вам. Огромное. Собеседник все еще говорил что-то о его состоянии, почти равным к критическому, и что он будет одной ногой в могиле еще какое-то время, но для Джотаро это было не важно. СЕЙЧАС Какеин жив. Он не умер. Этого было достаточно. Трясущимися руками он отдал приемник, скатился на пол скорой помощи и просто облокотился о стену, притворившись, что влага на щеках - это пот и кровь, а не слезы облегчения. - О, Джотаро, - он услышал, как Старик вздохнул где-то над ним, что-то очень печальное и понимающее в его голосе. Джотаро поднял взгляд и сквозь пелену слез увидел сочувствие на лице деда. Сочувствие и давнюю горечь, которая хоть и зачерствела, но не исчезла полностью. Он мало чего помнил из следующих событий. Отрывки. Вспышки. Дед закинул руку на его плечи во что-то наподобие объятий, но которых было недостаточно, чтобы утешить его. Остатки Дио распадались под утренним солнцем, из праха в прах, из пыли в пыль, уносимые пустынными ветрами. Звонок матери просто чтобы услышать ее голос, чтобы знать, что она снова в порядке. (Дрема в пластмассовом стуле госпиталя, вскакивание каждый раз, когда хирург проходил через двери с красными до локтей руками, опускающимися вниз при каждом уклончивом пожимании плечами.) Но те моменты в скорой помощи запомнятся ему на долгие годы, каждая деталь четкая в его сознании, но не четче трех заветных слов. Какеин Нориаки жив.***
Пускай и утверждая обратное, Джотаро Куджо совсем не умел ценить все хорошее, пока не потеряет. Его сильно раздражала привычка матери целовать на прощание каждое утро - пока в одно она не остановила его, когда он шел до двери, и Абдул обнаружил ее почти безжизненно лежащей на кухне. Он терпеть не мог школу, скучные, чересчур легкие задания, отнимающие время попусту, и столпившихся вокруг школьников - пока он не сидел один в номере отеля где-то посреди Нила, скучая по простоте уроков и домашнего задания. Хороший сон по ночам раньше казался бессмысленным - пока все его сны не были пропитаны кровью, ножами, вампирскими клыками и мертвыми телами, он постоянно просыпался по утрам, чувствуя себя более уставшим, чем прошлой ночью. Он не осознавал, как сильно ему нравился цвет глаз Какеина - загадочные и особенные, всегда блестели когда тот смеялся - пока его рука не прислонилась к лицу и кровь не сочилась сквозь пальцы Какеина, дыхание которого от боли и страха стало прерывистым. (Многое нельзя уложить в слова касательно того, как Джотаро не ценил Какеина Нориаки пока не стало поздно. Рассказы о дружбе, привязанности и ухмылке, заставляющей его сердце ускоряться, и не зная ее огромного значения, пока Джотаро не касался мертвенно-бледной щеки трясущейся ладонью и сожалел, что не сможет попробовать эту ухмылку на губах Какеина. Он кричал, ревел и умолял все слушающие его высшие силы о втором шансе... Он его получил, но затем тут же упустил, потому что Джотаро чертов неудачник.) Он и его жена никогда не были по-настоящему счастливы вместе до тех пор, пока он не вернулся из экспедиции в пустую квартиру лишь с одним спертым воздухом, с тоской, что сюда больше никто не вернется. Может если бы он не провел столько лет вдали от семьи, ему было бы к кому вернуться. И Джолин. (Боже, Джолин.) Конечно он всегда любил ее. Это великолепное маленькое создание, которое он как-то смог создать, о ком он заботился больше всех в мире. Но он не осознавал на сколько сильно нуждался в ее любви, пока не было слишком поздно, и он не знал с чего начать, чтобы вернуть ее доверие. И временами Джотаро ненавидел себя за то, что даже и не пытался. Так происходило раз за разом: он любил людей и не подозревал об этом, пока они не исчезали, и он не оставался один. И винить за это было некого, кроме как себя.***
Минул год, два, пять, затем десять, полные рождений, смертей, одиноких ночей, отчаянных сражений, длинных и скучных летних дней; все были потрачены на нахождение и создание новых проблем, но никак не на извлечение уроков из старых. Пока, впоследствии, спустя странных двадцать лет с момента убийства вампира и молитв всем всевышним за жизнь лучшего друга, у дочери Куджо Джотаро прошла самая странная неделя в ее жизни...***
За последние дни Джолин Куджо умудрилась: быть арестованной; попасться на грабеже прямо на глазах у охранника, похожего на молодого Тома Круза; подружиться с заключенной с деньгами в ее грудях; порезаться об амулет, который был подарком отца; с удивлением обнаружить в себе острый слух, загадочную силу управления нитью, и что ее (бывший) парень Ромео та еще задница; и, напоследок, быть осуждённой за непредумышленное убийство, за что получила смехотворный срок заключения. За короткий период случилось многое, и лишь малая часть была хорошей. И теперь Джолин вели по коридору тюрьмы Грин Долфин Стрит, звук ботинок о бетон и звяканье наручников на запястьях громко отдавались в ее ушах, она все еще пыталась осознать тот факт, что ей не вдохнуть свободного свежего воздуха ближайшие пятнадцать лет. Оказавшись в более просторном помещении, она присоединилась к потоку новых заключенных, глядя на начальника тюрьмы с игрушечным крокодилом в одной руке и списком в другой. Господи, она здесь от силы полчаса, но уже начинает ненавидеть это место - ей здесь не протянуть пятнадцать лет. - Сейчас я прочту имена заключенных, а вы отвечаете мне "здесь", когда вас назовут, - начал начальник тюрьмы неприятным гнусавым голосом. - Начнем с буквы А... Джолин переключила внимание на стоящих в ряд охранников у стены, которые, как и большая часть остальных работников, не зная чем еще заняться, наблюдала, как зачитывались имена из списка, пока парочка потенциально опасных личностей становилась все менее усидчивой. Мысленно Джолин подумала, что им стоит обзавестись хобби. -...Кинкс Давина? - Здесь. А. Уже дошли до К. Значит осталось всего ничего до... - Куджо Джолин? - Здесь! - откликнулась Джолин с равной смесью подчинения и плохо спрятанного презрения... ...и благодаря ее странному чуткому слуху, которое услышало сквозь недовольный шепот и шарканья ногами, как кто-то испустил приглушенный вздох на ее имени, преследуемый шуршанием одежды. Ха. Джолин вытянула шею в попытках увидеть, смотрит ли кто-нибудь на нее, какое-то знакомое лицо...но нет, ничего. - Ладно. Это странно, - пробормотала Джолин и села на пол, дожидаясь, пока будут названы остальные пятнадцать букв, и больше не думая об этом. (Возможно, если бы она все же задумалась, то обнаружила, что болтовня работников несколько утихла после того, как один из них поспешно ретировался, услышав одно конкретное имя...)***
Поздним вечером, когда вся тюрьма мирно спала, лежал открытый файл, обнажающий пару документов и фотографий девятнадцатилетней японки-американки посреди захламленного стола в темной комнате. Ее данные были аккуратно помечены. Надпись под "родители" была подчеркнута красным маркером, слегка криво под "отец: Джотаро Куджо (Проф.)", практически задевая само имя; рядом заметка "Это она. Черт возьми, это действительно она", написанная беспорядочным почерком на японском. За столом на стуле сидел человек, в одной руке он держал телефон у уха, в другой сжимал наполовину написанную записку, в этот раз на английском; слова "Джолин" и "привести в мой кабинет" виднелись из-под пальцев. - Возьми трубку, Джо Джо, идиот, возьми трубку, - прошипели в темноте следом за звуком раздражения и агрессивным нажатием кнопки. Момент тишины, тихий вздох поражения. И затем человек снова набрал номер, прикладывая телефон обратно к уху. - Прошу, Джотаро. Возьми трубку.