***
О, Блейз знал, что это было плохой идеей. Патрулировать коридоры в ожидании новостей об очнувшейся Грейнджер — наихеровейшее времяпровождение. Точно войдёт в его топ-десять тупых поступков. Малфой, после того как очнулся, был озлобленным и огрызался на каждую обращённую к нему фразу. Лишь коротко рассказал о случившемся и попросил больше «не упоминать блядскую Атлантиду, лучше бы та и вправду потонула». Почему-то Забини казалось, что дело отнюдь не в Атлантиде. Они перестали встречаться в их обычном кабинете, будто отсутствие Грейнджер позволило сделать им передышку. — Гарри, нельзя на неё так наседать, — из-за угла вышли Уизли и Поттер. Джинни яростно жестикулировала, будто пытаясь каждым взмахом вбить в голову Поттера свои мысли. — Она только очнулась, а ты сразу с кучей вопросов. — Но нам же надо узнать, в чём дело, — буркнул Гарри в ответ, насупившись. — Мадам Помфри говорила, что понятия не имеет, чей это яд. Значит, Грейнджер всё-таки проснулась. Пора перевернуть песочные часы и ждать, пока та выскочит из больничного крыла, тут же кинувшись в библиотеку, чтобы нагрузить их новыми книгами и заданиями. Блейз честно не имел ничего против неё, но выносить Грейнджер в больших объёмах было выше его сил. Парочка приблизилась к нему, и Джинни, словив изучающий взгляд, остановилась. — Ваша подружка очнулась? — усмехнулся Забини, наблюдая за тут же напрягшимся Поттером. Мерлин, тот действительно при приближении любого слизеринца всегда выглядел так, словно в любой момент был готов кинуться вперёд, защищая своих. Будто было от чего. — А тебе какое дело? Или пришёл позлорадствовать? Так вот можешь передать Малфою, что у него ничего не вышло. Гермиона в полном порядке и идёт на поправку. Нет, Поттер действительно полный идиот. С трудом удержавшись оттого, чтобы закатить глаза, Блейз повернулся к Уизли, намеренно игнорируя пышущего недоброжелательностью Гарри. — На пару слов, — он кивнул в сторону. — Это по поводу клуба Слизней, — хорошо, что Поттер в этом году не принимал участия в собраниях, сославшись на занятость. — Почему нельзя сказать тут? — Гарри недовольно нахмурился. Так и хотелось ему сказать: «Парень, ты уже спас мир; расслабься наконец, твоя помощь больше не требуется. Особенно если о ней не просят». — Гарри, всё нормально, встретимся в гостиной через пару минут, — Джинни положила руку на предплечье Поттера, будто ставя барьер. Мягко, но настойчиво. Тот всё же с недовольством, но кивнул и скрылся за углом, перед этим кинув последний предупреждающий взгляд. Да, она умела ставить его на место. Наконец Блейз позволил зрачкам задержаться на её лице, подметив, что сегодня она обошлась без чар гламура. Он не помнил, в какой момент начал обращать на это внимание. Все мелочи, вроде заколки или скрытых за магией веснушек. Уизли любила быть разной, меняя в себе что-то незначительное. Интересно, Поттер хотя бы иногда замечал эти изменения? — Как она? — начать разговор с самой банальной фразы. Действительно, ведь он тут был ради Грейнджер. Ради их общего дела. Конечно. — Она будет в порядке, — Джинни улыбнулась кончиком губ, будто боясь, что широкая улыбка может спугнуть надежду на лучшее. Ей не подходило. Намёки и полумеры не про неё. — Успела быстро сориентироваться и подхватить придуманную нами легенду. Как только по школе разлетелся слух о Драко, отважно несущим на руках Гермиону, весь Хогвартс взорвался слухами и предположениями. Они в срочном порядке собрались разузнать подробности и придумать правдоподобную легенду. Конечно, логика в ней немного хромала, но они понадеялись, что недочёты спишутся на частичные пробелы в памяти пострадавших. Забини целую ночь караулил коридор, ожидая пробуждения Малфоя, чтобы успеть ему пересказать «то, что случилось». — Конечно, это же Грейнджер, — хмыкнул Блейз, приподнимая бровь. — Её мозг работает даже во сне. — Так что можешь передать Малфою, что всё в порядке, он может не переживать, — Уизли тряхнула головой и после паузы добавила: — Ну, что его в чём-то обвинят. Уточнение было лишним. Или, наоборот, необходимым. Забини так и не удалось подобраться за эти дни к Драко настолько, чтобы понять, отчего тот так сильно бесился. Луч уходящего солнца осветил коридор, отражаясь золотистыми бликами на рыжих волосах. Джинни напоминала ему какой-то яркий шар. Сгусток положительной, немного разрушающей, но по-своему привлекательной энергии. Вся она была синонимом слову жизнь. Такая позитивная, что даже Блейз удивлялся этому умению. — Отлично, — ответил он, наблюдая за медленно уплывающим светом, отчего коридор вновь оказался в полумраке. — Тогда встретимся на следующем собрании нашего клуба спасателей мира, когда Грейнджер окончательно придёт в себя. Наверняка мы отстали от её супер-графика и придётся навёрстывать. — О, не сомневайся в этом, — смех сорвался с её губ, заставляя Блейза почувствовать удовлетворение. — Ну, увидимся, — Уизли кивнула на прощание, исчезая за поворотом, окончательно унося с собой последние отблески света, поселившегося в рыжих прядях. О да, Блейз знал, что это было плохой идеей. Потому что патрулировал коридор вовсе не ради новостей о Грейнджер.***
Ещё три дня, тянувшихся бесконечностью, она провела в больничном крыле, изнемогая от желания поскорее укрыться от постоянных посетителей и кружащейся над ней мадам Помфри. Всех интересовал вопрос, кто на неё напал: тут Гермиона была бессильна. Не могла даже предположить, как назвать тех существ с ощеренными пастями и ядовито-зелёной слюной. Поэтому на расспросы Макгонагалл, пришедшей её навестить, она лишь пожимала плечами и ссылалась на огромную дыру в памяти. Гарри, видимо решивший, что и этот год в Хогвартсе не станет исключением из правил, постоянно навещал её, вознамерившись во что бы то ни стало выяснить причину произошедшего. Он постоянно оглядывался, прищуривая глаза, будто опасность подстерегала его на каждом шагу. Ей была приятна такая забота, но мысль о том, что Поттер разузнает правду, заставляла сердце падать куда-то вниз, а страх ощущался чем-то кислым на кончике языка. В каждом беспокойном взгляде зелёных глаз, брошенном на неё, Грейнджер чувствовала иглу, проходящую сквозь кожу уколом вины. За вынужденную ложь, которая гнила внутри перепревшей листвой. За умалчивание, висящее тяжёлой гирей на позвонках. За предательство дружбы, которая держала её на плаву долгих семь лет. Организм полностью очистился от яда, однако края раны затягивались дольше обычного, несмотря на все старания мадам Помфри. Та постоянно причитала о шраме, который обязательно останется, но Гермионе было плевать. Возможно, она даже хотела его оставить на теле как напоминание о случившемся. Как оставила вырезанные Беллатрисой буквы на предплечье, которые скрывала от остальных с помощью магии. Иногда она проводила по ним подушечками пальцев, почти наяву ощущая их выпуклость. Они стали для неё своеобразным символом всего пережитого. Отличительным знаком. Доказательством, что она смогла пройти эту войну. Напоминанием о том, кем она была, чтобы никогда не забывать, кем её считали. Вызовом, брошенным ей в лицо чистокровными чистоплюями. Потому что Грейнджер добьётся всего, обойдя предрассудки с гордо поднятой головой. Докажет всему миру, что кровь не имеет значения. Надпись со временем чуть побледнела, сливаясь цветом с кожей, но всё ещё чётко читалась. В день, когда мир очистится от предрассудков, буквы исчезнут с её тела; Гермиона не знала, откуда взялась такая странная уверенность или желание. Но сомнений в правдивости этой мысли не было. Чуть прихрамывая на ногу, она наконец вышла из больничного крыла, вдыхая чистый воздух, не пропитанный запахом трав и зелий. Она клятвенно пообещала приходить на перевязки дважды в день в течение недели и свести активность к минимуму. О своей выписке она никому не рассказала, страстно желая насладиться прогулкой по коридорам наедине с самой собой. За неделю, проведённую в лазарете, приятное осеннее тепло успело смениться промозглыми дождями, сбивавшими с ветвей последние листья. Всё вокруг стало голым. Холодным. Пустым. Место ранения пульсировало, отчего хотелось приложить к нему лёд, но ей настрого запретили что-либо самостоятельно делать с раной. Было воскресенье, и коридоры пустовали, отчего шаги гулко отражались громким эхом от стен. Сквозняк пробирался под одежду, заставляя кожу покрываться мурашками, и Гермиона поёжилась, однако шаг не ускорила. Завернула за угол и тут же остановилась, почувствовав, как сердце ударилось о грудную клетку и забилось быстрее. В углублении одной из арок на выступе перед окном сидели Малфой и Нотт, лениво перебрасывая друг другу водяной шар. Гермиона знала, что это заклинание требует концентрации, поэтому скучающее выражение лица Драко удивляло. Конечно, он ни разу не зашёл её проведать. Она и не ждала этого: во-первых, это было бы странно, во-вторых, подозрительно, в-третьих… В общем, в этом списке было много пунктов «почему нет» и только один «почему да», который она упорно запихивала на задворки сознания. Но сейчас эта мысль вышла на первый план, язвительно улыбаясь, — так же, как ухмылялся Малфой. Глубоко вздохнув, Гермиона сделала ещё несколько шагов, и он чуть скосил глаза, наконец замечая её. Водяной шар, на который Нотт как раз направил палочку, врезался в его рубашку, тут же разбиваясь брызгами. — Так я и знал! — Тео победно вскинул руки, потрясая ими в воздухе. — Вот и не говори после этого, что у тебя никогда не возникает проблем с концентрацией. — Отвали, Нотт, — огрызнулся Драко, одним движением палочки высушивая одежду. — Не расстраивайся так, в следующий раз я тебе обязательно поддамся, — хмыкнул Тео, переводя взгляд в сторону. — О, кто это тут у нас, главная спящая красавица Хогвартса? — Привет, — поздоровалась она, тут же себя одёрнув. Стоять и так пялиться на них было как минимум неприлично. — Малфой, можно тебя? — У меня нет на это времени, — он вскочил на ноги, даже не глядя на неё. Лицо — нечитаемая маска. Только какая-то злость мелькнула в зрачках, когда он мазнул мимо неё взглядом. Будто её не существовало. Словно между ней и пустотой можно поставить знак равенства, настолько Гермиона не имела никакого значения. В области груди начало немного печь от обиды, захотелось кинуть в него пару язвительных фраз. Перед ней стоял прежний Малфой. Не тот, который изо всех сил пытался спасти ей жизнь, говорил обнадёживающие фразы и рисковал собой. Будто тот остался там, в духоте Крита и солёных брызгах моря. — Я просто хотела… Он развернулся и начал отдаляться, даже не давая ей шанса закончить фразу. Это чувствовалось как оплеуха её гордости, и Грейнджер сжала зубы, ощущая, как радость от выписки из больничного крыла растворилась в бурлящем раздражении. — Не обращай внимания, — Нотт прыжком спустился с подоконника и подошёл к ней. — Он всю неделю такой бешеный, ровно после того момента, как притащил тебя на руках в школу. — Видимо, исчерпал все капли своей «доброты» до конца года после этого, — фыркнула Гермиона, стараясь сохранить на лице маску безразличия. — Зная Малфоя, он бесится потому, что эту доброту кто-то увидел. В данном случае вся школа, — хмыкнул Тео, засовывая руки в карманы. — Ты же не ждала, что он после этого станет принцем из ваших маггловских сказок? Нет, не ждала. Просто хотела сказать «спасибо». Убедиться в том, что действительно за выстроенными стенами прячется тот, кого она успела рассмотреть. Объяснить себе это желание увидеть его. Но он никак не облегчил ей эту задачу, оставляя в растерянном раздражении. — Я уже давно не читаю сказки, — отчеканила Грейнджер, поворачиваясь в направлении гриффиндорской гостиной. — Ты сама похожа на принцессу, — усмехнулся Нотт. — Все так стремятся тебя спасти, вот даже на руках носят. — Меня не нужно спасать, — она вздёрнула подбородок в защитном жесте, прищуриваясь. — Я спасу себя сама. И она удалилась, пытаясь оставить эту сцену за спиной. Закинуть липкое раздражение куда-то в пыльный угол. Скрыть свою ложь за выпрямленной до боли в позвонках спиной.***
За несколько дней к ней с расспросами подошло больше людей, чем за все предыдущие годы. Даже их отношения с Виктором на четвёртом курсе вызвали меньше ажиотажа. Все припомнили вечеринку с их танцем и строили невероятные теории об их взаимоотношениях. Желание взять у Гарри мантию-невидимку и только в таком виде передвигаться по школе с каждым часом казалось всё менее безумным. В конце концов она начала говорить всем любопытным, подходящим к ней, что нашлёт на них жалящее проклятие, если они ещё раз спросят что-то, касающееся Малфоя. Драко, насколько Гермиона успела заметить, повезло больше — люди попросту боялись сунуться к нему. Наверняка тот бы не разменивался на угрозы, сразу переходя к действиям. Они никак не контактировали всё это время. Грейнджер не подходила к нему из-за обиды, затаившейся в груди после последнего разговора. Он же полностью игнорировал её существование, даже не бросая взгляда, когда они пересекались в коридорах или уроках. Она понимала, что рано или поздно им придётся заговорить. Кинжал, добытый ими в Атлантиде, лежал в её сундуке с тщательно наложенными защитными заклинаниями. Им было необходимо приниматься за вторую часть пророчества. Но каждый раз, когда Гермиона уже набирала воздух в лёгкие, чтобы начать говорить, спотыкалась о собственную гордость и его превосходство. В конечном итоге она взяла книги в библиотеке и начала сама изучать всю доступную информацию. Этого было недостаточно, учитывая, как много информации приходило из личных коллекций всех слизеринцев. Джинни не пыталась выпытать, что случилось, иногда присоединяясь к её исследованиям. Блейз продолжал с улыбкой с ними здороваться, но про пророчество и собрания не спрашивал; Паркинсон, как и Малфой, делала вид, что их не существует. На душе было гадко. Поэтому, накинув на себя пальто и тёплый шарф, Грейнджер отправилась на прогулку по окрестностям школы, надеясь обрести спокойствие. Сумерки размывали пространство, будто делая его менее чётким. Гермиона честно была готова признаться, что не имела ни малейшего понятия, что ей делать. Шарф колол подбородок, но она лишь сильнее пыталась спрятать туда лицо от измороси, бьющей острыми булавками по коже. Обойдя все свои любимые места, она решила сделать последнюю петлю к квиддичному полю и вернуться к выполнению домашнего задания. Все тренировки на сегодня были закончены, поэтому она удивилась, увидев в воздухе одинокую летающую фигуру. Гермиона прищурилась, пытаясь за быстрым мельтешением рассмотреть, кто это был. Всё, что она смогла различить, — оттенок зелёного. Слизерин. Мысли унеслись куда-то далеко, пока она стояла, отрешённо наблюдая за фигурой. Может быть, прошла минута, а может, и все десять, пока игрок не замер в воздухе. И тогда Грейнджер смогла рассмотреть белую макушку. Малфой сжимал что-то в кулаке — по-видимому, снитч — и медленно спускался вниз. Нужно было развернуться и уйти, пока он её не увидел, но ноги почему-то не слушались, пока Гермиона выхватывала зрачками выражение его лица. Она смогла рассмотреть довольную улыбку и расслабленные плечи. Словно он оставил свою маску злости в раздевалке, примеряя на себя настоящие эмоции. И тут взгляд серых глаз коснулся её лица, и Драко замер в воздухе. Грейнджер чувствовала, как вся лёгкость, ощущаемая ещё пару секунд назад, сменилась тяжестью. Они смотрели друг на друга, будто сражаясь взглядами. Ей нужно было уйти. Ему — улететь в другую сторону. Но Малфой развернул свою метлу в её направлении и приземлился в паре шагов. Гермиона видела, как промокшие пряди липли к его лицу, пока он напряжённо изучал её взглядом. Они молчали, и волнение скручивалось узлом в солнечном сплетении, пока она пыталась проанализировать все возможные варианты исхода. Маленький червячок внутри неё шептал, чтобы она сейчас развернулась и оставила его, отомстив за сцену в коридоре. Но он затерялся на фоне других мыслей, кричащих о том, что она должна сделать на самом деле. У него были колючий взгляд и написанная настороженность в зрачках. Наверное, Драко ждал, пока она выплюнет в него пару оскорблений. И самое загадочное было в том, что он действительно давал ей возможность высказаться. Но с её губ сорвалось совершенно другое: — Спасибо. Его плечи вздрогнули от этого слова, и он нахмурился, ещё яростнее сжимая метлу. Ветер усилился, и её кудри взмыли вверх, а шарф раскрутился, оголяя шею, пока она пыталась подхватить его. Гермиона вновь повернулась к нему, но теперь его взгляд был направлен уже на её шею. Она на автомате коснулась цепочки, и Малфой вздрогнул, словно одёргивая себя. Да, Грейнджер так и не сняла кулон, несмотря на всю злость. Это тоже ей виделось символом чего-то, что пока нельзя было разгадать. У неё не было привычки наделять вещи каким-то сакральным смыслом, но именно эта безделушка казалась ей чем-то важным. — Обращайся, — его губы разрезала насмешливая улыбка. Он слез с метлы и встал рядом с ней. — Обожаю спасать девушек, попавших в беду. Эту моду, кажется, ввёл Поттер? — Это клише, — ответила Гермиона, снова заматываясь шарфом. — Я не люблю клише. — Тогда в следующий раз тебе придётся спасать кого-то, — он опёрся на метлу, чуть наклоняя голову. — Только не тебя, Малфой, — нервный смешок вылетел из неё сам по себе. — Или я буду заносить тебя через чёрный вход, иначе больше этих сплетен не выдержу. — Или просто залетишь в окно, — Драко приподнял бровь. — Раз теперь ты вновь здорова, добавь в список дел, необходимых сделать до своей кончины, пункт «научиться летать». — Я подумаю над этим, — Грейнджер мазнула взглядом по его квиддичной форме и метле. — Может быть, хочешь стать тем самым несчастным, кто рискнёт на себя обязанность быть учителем? — в шутку спросила она, улыбаясь. — Может быть, в другой раз, — он неопределённо дернул плечом. И снова они замолчали, пока Гермиона пыталась зацепиться за это перемирие и успокоить свою немного уязвленную гордость. — Я вижу, что ты уже в порядке, — отметил Малфой, снова садясь на метлу, как бы подводя точку в их диалоге. — Завтра в семь? — Что? — недоумённо спросила она, вскидывая голову. — Завтра в семь на обычном месте, — повторил Драко, отрываясь от земли. — Наверняка у тебя уже собраны десятки книг, касающиеся кинжалов. И он улетел в сторону квиддичного поля, не дожидаясь ответа и оставляя её в растерянности, которая в этот раз ощущалась чем-то приятным. Словно тяжесть, давящую на плечи эту неделю, сбросили без предупреждения. Гермиона наблюдала за тем, как он скрывался в стороне раздевалок, и медленно направилась в сторону школы, чувствуя, как губы сами по себе раздвигаются в глупой улыбке, за которую чуть позже она себя отругает. Но это будет потом.