Финиш

Харуми вспоминала своё предсказание на удачу, что она получила пару дней назад, когда гуляла с лучшей подругой, и думала что, вероятно, они и впрямь работают, прислушиваясь к глухому топоту по всему особняку и считая про себя. «Сорок четыре, сорок пять, сорок шесть...». Звук беготни становился всё тише. «Семьдесят, семьдесят один, семьдесят два...». Исчез совсем, так что теперь стало настолько тихо, что было слышно жужжание холодильника с кухни, находившейся от гостиной довольно далеко. «Девяносто восемь, девяносто девять, сто, сто один...». Страшно сидеть посреди комнаты в абсолютной тишине, темноте и одиночестве, зажмурив глаза и уткнувшись лицом в колени. «Сто пятнадцать, сто шестнадцать, сто семнадцать...». Если раньше хотелось досчитать скорее, то сейчас Танигучи сильно замедлилась, боясь, что если посмотрит, то перед ней обязательно будет какой-нибудь обгоревший до уголька парнишка со стеклянным глазом и окровавленным ножом или девушка в белом с чёрными впадинами гниющей плоти вместо глаз, в которой переплетаются голодные нити белых червей. «Сто двадцать!». Шатенка резко выбросила правую руку, сжатую в кулак, вверх, когда вскакивала, а после сразу же с левого разворота двинула ногой вперёд. Но не ощутив ни кистью, ни ступнёй никаких столкновений с инородными телами, она таки позволила векам подняться. Послышался смешок с середины комнаты, примерно оттуда, где стоит катацу. «Послышался, да же?». Девушка осветила помещение, медленно покружившись вокруг своей оси. Пусто. Выдохнув, она встряхнулась всем телом, сгоняя дрожь, и отправилась на поиски. Первый этаж оказался чист. Харуми обошла его, пусть и быстро, но аж трижды, однако никого не обнаружила и отправилась на второй. Решив двигаться к более, на её взгляд, безопасным местам, она направилась к чулану в конце коридора. Обхватила холодную ручку, держа телефон с включённым фонариком наготове. Тёмная ореховая дверь тихонько скрипнула. Было видно, как пыль кружила в мягком, чуточку отдающем желтизной свете, который упал на девичье лицо, обрамлённое чёрными, как темнота этой кладовки, волосами, чья обладательница сидела на полу, обхватив колени руками. Танигучи явно не ожидала узреть такую картину, и крик сам вырвался наружу, а единственное средство освещение чуть было не выпало из разом ослабевшей ладони. Она закрыла, даже захлопнула дверь и бросилась к лестнице, чтобы спуститься и найти Мацури. «Будет моим живым щитом.. Чёрт, надо было сказать президенту, чтобы тоже искала. Зачем я убежала вообще?». Но брюнетка действительно выглядела жутко, особенно если учитывать ту внезапность, с которой она предстала перед девушкой, которая сложила эти два и два и прибавила к результату лень подниматься обратно.

***

— Нам разрешено прятаться вдвоём? — спрашивала Мэй, убирая со лба сестры ткань свисающего сверху халата — они залезли под передвижную длинную вешалку и буквально зарылись в старую пыльную одежду. — Думаю, да. По крайней мере, Мацури не сказала, что это запрещено. — Я меня ноги затекли. Я выхожу, — брюнетка отодвинула пиджак от лица, намереваясь встать, но её остановили, обняв за талию. — Нет, Мэй, останься со мной! — взмолилась Юдзу. — Тебе страшно после фильма? — Конечно! Тебе разве нет? Младшая промолчала и, к облегчению сестры, села назад. Они были близко, дотрагивались плечами и бёдрами. Вокруг — тканевая ограда. Защита. От всего внешнего мира. Они одни в этом погружённом в темноту маленьком помещении, и Мэй вздрагивает, когда горячее дыхание опаляет её чувствительное ухо, и слышится шёпот: — Я могу поцеловать тебя, Мэй? И, произнося это, Юдзу думает: «Не пора ли нам перестать спрашивать разрешение поцелуя? Объятий? Совместных купаний?». Думает: «Прекратить спрашивать, можем ли мы сказать, что любим друг друга?». Думает: «Мы же помолвлены, в конце-то концов». Мэй целует аккуратно и даже невинно как-то, будто стараясь искупить вину — как всегда с тех пор, как вернулась. И тогда блондинка думает: «Верно. Мы проходим этот путь с самого начала». С чистого листа. Но не забывая о прошлом.

***

Возвратившаяся в гостиную Харуми пришла к выводу, что для того, чтобы найти Мацури, надо мыслить как Мацури. А это у неё получится довольно просто, даже если она не хочет этого признавать. — Мы всегда отбрасываем самые лёгкие варианты, думая, что это рискованно, — размышляла шатенка, наматывая круги по ковру возле столика, — Нет, мы даже не думаем о них. Она прекрасно это понимает. Понимает, что на деле как раз таки эти варианты и оказываются самыми безопасными. Значит, она где-то здесь. Спряталась в самом очевидном месте, о котором мы и не подумали бы из-за его очевидности... Катацу. Смешок. Танигучи будто пронзила молния, и она резко посмотрела на стол, из-под которого тогда-то и послышалось: — А ты долго, семпай. И первым, о чём подумала водящая девушка, было: «Она видела, как нелепо я избивала пустоту. Какой кошмар». — Мне нужна твоя помощь, — сказала Харуми, когда Мацури вылезла из своего тёплого укрытия. — Чёрт, значит я вожу следующей? — цокнула Мидзусава, подходя к подруге. — Нет. Я нашла президента в чулане наверху. Но она почему-то не спустилась. — Тогда идём за ней, — она махнула рукой, зовя старшую за собой. И та пошла за ней не раздумывая, начиная чувствовать знакомое раздражение. Оно стало уже даже не просто знакомым, а родным, а посему не было неприятно. Было.. обычно. Естественно. Всё ещё раздражающе, но.. хорошо. Ей было хорошо с Мацури. На втором этаже от лестницы располагалось два противоположных коридора. Мидзусава спросила: — Где ты нашла Мэй-сан? — Танигучи указала влево, — Хорошо. Иди туда, а я проверю справа, на случай если она перепряталась. Шатенка кивнула, хотя не хотелось идти одной. Из-за фильма, разумеется. Но девушки разошлись. По приближению к чулану шаг Харуми замедлился. Она колебалась, стоя перед дверью и представляя, как откроет её, и мужчина в грязной и потёртой годами хоккейной маске заведёт свою любименькую, покрытую тёмной, почти чёрной засохшей кровью бензопилу так быстро, что Танигучи не успеет как-либо среагировать, даже пискнуть не успеет перед тем, как он резко и с силой взмахнёт ею вверх, дребезжащий зубчатый проржавевший металл вскроет плоский животик вместе с бордовым свитером с оленями, и такой же бордовый цвет жидкостью заляпает пыльные коробки и эту чёртову хоккейную маску, а внутренности, издавая звуки, похожие на чавканье, смачно вывалятся на старую, но дорогую породу дерева, из которой уложен пол. И последним, что она услышит, будет низкий, раскатистый смех да игривое, победное жужжание убийственной пилы. Девушка потрясла головой, отгоняя жуткие картины, и решительно распахнула дверь, после этого на всякий случай тут же отпрыгивая на шаг назад и светя перед собой. Ничего. — Перепряталась, — вздохнула она, запирая чулан, — Стоит рассказать ей о правилах. Танигучи посмотрела вперёд и увидела, как в другом коридоре Мидзусава спокойно выходит из одной комнаты и бесстрашно заходит в другую, не замечая её. Она посчитала свои, которые должна проверить: пять. Первая — уборная напротив. На сей раз дверь была открыта быстро. Харуми проверила за занавесками и в душевой кабине, зачем-то подняла крышку унитаза и, удостоверившись, что здесь пусто, направилась в следующее помещение — судя по всему, кабинет дедушки Мэй. «Дедули». Директора школы. В шкафах сплошные бумаги, под широким тёмно-зелёным столом — никого, на окнах скучные бежевые шторы. Диван скрывал угол достаточно хорошо. Танигучи услышала, насколько противен скрип кожаной обивки, когда поставила колено на этот, судя по всему, дорогущий предмет мебели. Одной рукой она боязливо оперлась о спинку, а второй подняла над углом смартфон, свет которого позволил ей узреть вскинувшуюся вверх голову брюнетки и её сверкнувшие глаза. Всё опять произошло само собой. Быстро. Внезапно. Громко. Харуми вскрикнула и отпрыгнула к самому порогу. Дыхание стало тяжёлым за считанные секунды. — Танигучи-семпа-а-ай! — протянула Мацури, и сердце шатенки упало в пятки, стоило ей взглянуть на неё, — Я нашла их. Они прятались в гардеробной вместе, потому что у Мэй-сан нет телефона, а фонариков мы тоже не нашли. Ухмылка, заставившая Юдзу покраснеть, не вызвала в Харуми раздражения. Она просто впала в ступор, вперившись своими расширенными, явно напуганными карими глазами в Мэй, вопросительно смотрящую на неё. — Танигучи-семпай? Эй, семпа-ай! — позвала Мидзусава, подойдя к подруге и помахав рукой перед её лицом. Танигучи сорвалась с места и забежала за спину младшей так неожиданно, что та тихо ахнула. — Вау. Доверяешь мне своё тело? — вблизи губы кривились как-то расслабленно. — Ты мой живой щит, — шатенка наконец смогла говорить. — От чего? — Я готова поклясться, что буквально только что президент была за диваном здесь, — она указала туда, где меньше минуты назад видела Мэй, сейчас стоящую рядом с ней. Вернее, видела она не Мэй. — Ч-чего? — Юдзу сглотнула, — Но Мэй была со мной всё это время, — она зашла за спину лучшей подруги, — Харумин, не шути так. — Я не шучу, Юдзучи! — Тогда кому-то из нас придётся проверить! И чур это буду не я! — Мацури, — Харуми приблизилась к уху кохай, — Иди посмотри. — Посылаешь меня на смерть, Танигучи-семпай? — прохладная ладонь накрыла тёплую щёку, — Я не уйду, пока не узнаю, будешь ли ты скучать по мне. — Похоже тебе и не придётся, — послышались сзади слова блондинки, — Мэй, постой! Я пойду вперёд! Она резво кинулась к возлюбленной, которая позволила себя обойти и остановилась, оставаясь наблюдать. Две пары глаз уставились на сестёр, старшая из которых нерешительно, но отважно шла к дивану в тёмном углу кабинета директора академии Аихара. Светлая кожа скрипнула раз, второй, и слова «Здравствуй, Юдзу-семпай» прозвучали очень знакомо. Страх мгновенно сменило удивление. — Нэнэ-чан? — пока блондинка хлопала своими пышными ресницами, девочка немного неуклюже перелезла через спинку дивана и буквально отпрыгала в сторону президента студсовета, — Разве ты не на источниках с семьёй? — Мы вернулись несколько часов назад. Я была в доме с самого начала, — безмятежно молвила она. — Я пустила её, когда "отходила в туалет", — Мацури показала пальцами кавычки и почувствовала, как её семпай отстраняется, а потом интересуется: — Вы это спланировали что ли? — Ага. Нэнэ-чан и фильм с нами смотрела, сидя в шкафу, — гордо хмыкнула первогодка. — О, так она видела все те ужасы? — Да! ХаруЮзу соприкасались плечами во время просмотра! Это то, что заставляет чувствовать себя в безопасности! Рядом друг с другом! — мечтательно чуть ли не вопила Намура. — Что ж, тогда ты тоже играешь, — высказала решение всех Танигучи. — А? — не поняла Нэнэ. — И раз уж я нашла тебя первой, ты и водишь. — Чего? — Закрывай глаза и считай до ста двадцати. А мы расходимся. — Чего?! — совсем испугалась девочка. — Идём скорее, Мэй! — Юдзу взяла брюнетку за руку и потащила к выходу из кабинета, а затем вниз по лестнице в поисках хорошего укрытия. — А ты со мной, семпай, — Мацури в четвёртый раз обхватила запястье девушки, когда та также собиралась поскорее уйти. — А почему я одна?! — напуганно воскликнула Нэнэ в свои ладони; она уже досчитала до тринадцати, но сбилась, и пришлось начинать сначала. — Потому что нарушила правила! — бросила Мидзусава, ведя Танигучи в противоположный коридор. — Но это была твоя идея, Мацури-сан! — Прости, не слышу тебя! — Не слишком ли ты жестока с ней? — отметила Харуми; она послушно следовала за младшей, не предпринимая попыток отдёрнуть руку. — И это ты мне говоришь? Шатенка перевела взгляд и тему: — Куда ты меня тащишь? — Я нашла хорошее место. Самая последняя комната в конце коридора. Большая, с кучей мебели. Перегородка, за ней шкаф. Одно из последних мест, которое водящий решит проверить. — Но Нэнэ-чан считает на этом же этаже, а Юдзучи с президентом убежали вниз. — Нэнэ-чан это Нэнэ-чан. Она подумает, что мы решили уйти как можно дальше. Танигучи в очередной раз подумала, что эта девчонка умна. Но, конечно же, не озвучила этого. Когда она увидела высокий, но узкий шкаф, он сразу показался ей маленьким для двоих, и она убедилась в этом, когда села на полку, грозящую вот-вот переломиться пополам. Её лопатки и копчик упёрлись в твёрдое шероховатое дерево, а ноги остались в не до конца согнутом состоянии из-за её большого роста и недостаточной ширины шкафа. — Послушай, Мацури, я не думаю, что мы обе поместимся сюда. Из коридора послышался вопль Нэнэ о том, что она «идёт по их души». — У нас нет на это времени, Танигучи-семпай, — Мацури спохватилась и уверенно полезла к подруге. — Эй, я же говорю — места слишком мало, — протестовала шатенка, пока её ноги в наглую раздвигали, — Что ты делаешь?! Мац-! — Тс-с-с, — младшая закрыла ладонью одной руки чужой рот, создавая тем самым тишину, а указательный палец другой приложила к собственным устам, — Успокойся. И старшая, на удивление, успокоилась, но не сильно отталкивающе устроила руки на плечах девушки и выдохнула через нос, не отводя своего взгляда от её. Прохладная кожа медленно согревалась и ощущала чуть влажную и мягкую поверхность губ с полминуты. — Так, как ты относишься к классике, Танигучи-семпай? «Да почему ей всегда нужно всё испортить?» — пронеслось в голове Харуми, пока она раздражённо отмахивались, а затем фыркала: — Заткнись. Зачем постоянно всё сводить к этому? — повторила она, — Извращенка. — Потому что секс — прекрасное проявление любви, разве нет? — ...Да, но.. ты шутишь над этим. — И ты не догадываешься, почему я делаю это именно с тобой? Дверцы шкафа были со слабеньким скрипом закрыты, и Мидзусава, стоя на коленях и опираясь ладонями о полку по обе стороны от задницы Танигучи, наклонилась к её лицу довольно-таки близко. — Мне без разницы. Прекращай. «Прошу, продолжай». Шатенка задрожала.

***

— Поверить не могу, что ты так быстро нас нашла, — недоумевала Юдзу, идя с Мэй и Нэнэ в гостиную, где стояло катацу. — Я шла по шлейфу духов Юдзу-семпай, и эта иллюзия присутствия отгоняла все страхи! — второгодка была в своём репертуаре. — Ты нашла нас по запаху? — поинтересовалась Аихара младшая. — Можно и так сказать, президент! Послушайте! — Намура выпрыгнула перед семпаями, из-за чего всем пришлось остановиться; если до этого она сияла весельем, то сейчас на её лицо опустилась жутковатая тень, — У нас же есть фейерверки, да? Может сходим запустим их? — Но как же Харумин и Мацури? — недоумевала Юдзу, — Сначала мы должны найти их. — Они бросили меня одну в тёмной комнате без фонарика! Пусть посидят где-нибудь немного. Мы оставим им фейерверков. — Согласна, — молвила президент студенческого совета. — Мэй? Но- — Я уже устала от этой игры. А Харуми и Мацури могут отлично провести время наедине. — Н-наедине... — фантазия блондинки ушла явно не в ту сторону, и Мэй с внешним безразличием наблюдала, как та густо краснеет и накрывает ладонями пылающие щёки, а потом вдруг срывается с места, хватает свою кохай за руку и стремительно уходит с ней прочь из гостиной со словами, — Хорошо! Я тебя поняла, Мэй! Выбери пока фейерверки, которые ты хочешь. Идём, Нэнэ-чан. Поможешь мне найти ведро. А-ха-ха-ха-ха... — нервный смех смущённой третьегодки стих в стенах коридора. — Да, Юдзу-семпай! Мэй просто кивнула уже в пустоту и опустилась на корточки возле стола к сестринской сумке, где принялась искать фейерверки, с еле заметной улыбкой вспомниая о том, как на фестивале она вместе с возлюбленной смотрела на разноцветные салюты в летнем ночном небе. Тогда их чувства бушевали не меньше, чем сейчас. Верно — путь начат заново. С чистого листа. Но не забывая о прошлом.

***

— Ты хочешь любви, Танигучи-семпай. Хочешь, но боишься её. Ходячее противоречие, — Мацури произнесла это тихо, но Харуми показалось, что у неё зазвенело в ушах от громкости истины, поэтому она смогла ответить, оскалившись, только спустя десяток секунд: — Я же тебе сказала: меня полностью устраивает моё окружение и моя позиция в нём, — снова фырчит, — Перестань нести чушь. — Ты можешь отрицать это сколько угодно, но мы обе знаем, что это так, — ухмылка.. она растворилась. Исчезла, — Я вижу, как ты смотришь на сестрицу Юдзу и Мэй-сан. Вижу, как ты радуешься нашим одинаковым свитерам. Вижу, как тебе нравится, когда я ребячусь. Вижу, как тебе нравится, когда мы дотрагиваемся друг до друга. Вижу, как нравятся тебе мои выходки и вижу, как ты следуешь им. Подчиняешься. Добровольно, — кажется, этот голос звучит умоляюще. Уставши, — Чёрт возьми, я буквально на расстоянии слышу твои мысли о том, как бы ты хотела рассказывать кому-то о своём дне и переживаниях, а потом целовать этого кого-то. Меня. Я вижу это. Дрожь Танигучи усилилась, и она выжала последние капли раздражения в свои следующие слова и обильно приправила их страхом: — А я вижу, как ты жаждешь тепла и внимания, смотря на пустующую родительскую спальню! Как хочешь рассказать о своих неудачах и заплакать, чтобы тебе сказали, что все ошибаются и это нормально. И, наоборот, чтобы тебя поддерживали и хвалили за твои успехи. Чтобы тебя касались, потому что ТЫ очень тактильна... — правда встала комом поперёк горла, — Чтобы.. чтобы больше не чувствовать.. себя одинокой. — Это финиш, семпай. Мы срываем ленту. Бежать некуда, — констатировала Мидзусава. Кажется, её тело тоже повергла дрожь. Да, очевидно, так оно и есть. — Куда я убегу из этого шкафа посреди игры? — попыталась усмехнуться шатенка, но вышло так себе. Она постепенно принимала всё. Всё. Можно скидывать скорость, — Здесь темно. Она физически расслабилась. Молчала. Сдалась насчёт бегства. Поддалась чувствам. — Читала Грина? — спросила вдруг Мацури. Обе решили плыть по течению, больше не пытаясь идти против него. — Нет, я предпочитаю хорошие книги, — хмыкнула Харуми, чуть скривившись. — Он писал о том, что люди смотрят на других и думают, что видят их через чистое стекло окна. Но на деле это стекло — зеркало. Когда мы достигли того уровня понимания, что, смотря и даже просто думая, стали видеть друг в друге не только самих себя, но и друг друга, Танигучи-семпай? Они сохраняли зрительный контакт какое-то время. Но трепет старшей стих, как только груз истины лёг ещё более тяжёлым камнем на сердце: — Как ты можешь смотреть на меня через окно, когда я смотрю на себя в запотевшем зеркале? — Мы помогаем друг другу понять самих себя, — маленькая ладонь скользнула к более крупной, чтобы накрыть её сверху, — Протираем зеркала. — Создаём образы друг друга в своей голове, отличные от настоящих, — откинув голову вбок, молвила Танигучи. — Нет, семпай. Мы видим. И создаём друг друга, — их пальцы переплелись. — Ты видишь собственные желания в моём зеркале, — карий взгляд поднялся обратно к голубому. — Лжёшь. Ты устала отрицать. Как и я. Мы обе знаем, что желание — одно. Харуми заколебалась. И когда она решилась заговорить, голос подвёл её: — Я никогда не- — Знаю. Стекло чисто. Я тоже боюсь, — их лбы соприкоснулись. — Я вижу, — горячо выдохнула третьегодка. — Знаю... — её ладонь в очередной раз накрыла щёку, но на сей раз она не несла в себе прохладу, — Знаю. Смысл сопротивляться, когда мы уже видим всё насквозь? — она улыбнулась, — Его нет. — В таком случае, почему ты всё ещё меня не поцеловала? Мацури удивилась. Улыбка пропала. Появилась вновь достаточно скоро: — Жду, пока ты сделаешь первый шаг. — Не ты ли у нас любишь всё контролировать? — Я же говорила: я не против, если это ты. Танигучи расстаяла и вновь задрожала, но уже от приятного волнения. Она всё ещё ощущала, как чужая ладонь на щеке усиливает жар, и она улыбнулась, когда, подавшись немного вперёд, их носы столкнулись. Мидзусава издала тихий смешок. Не ехидный, нет — он был преисполнен таким же волнением. Харуми замерла — не имея опыта в таких делах, она чувствовала себя чуточку неловко за свою неуклюжесть. Но сбежать не пыталась. Она ждала шага от Мацури. И получила его довольно быстро: младшая чуть наклонила голову и, устраивая вторую ладонь на второй щеке, медленно приблизилась. Шатенка прикрыла глаза и приоткрыла уста в готовности так же, как это сделала её кохай, а в следующее мгновение два дыхания слились в одно и случился их второй поцелуй. Соприкосновение вскружило голову моментально. Танигучи зажмурилась. Не знала, куда деть вдруг ослабшие руки. Она сжала их в кулаки, которые легко подрагивали, пока Мидзусава целовала её. Последняя была невероятно нежна и осторожна, что так разнилось от её летней настойчивости. Контроля. Они просто прижимались — так мягко и так тепло. Короткие выдохи через нос чуть щекотали лица. Мацури заметила напряжение старшей, когда попыталась двигаться, и тогда отстранилась так, чтобы невесомо касаться друг друга. — Расслабься, — произнесла она горячим шёпотом, и Харуми почувствовала движения её губ собственными. И она была расслабленной, когда её кохай перемянала их уста. Шатенка постаралась повторить её действия, и судя по тому, как Мацури выдохнула ртом, а поцелуй стал влажным, она поняла, что вышло у неё удачно. Правильно. Они сделали это ещё раз, а потом повторяли ещё и ещё на протяжении почти минуты. Блеск для губ, которым воспользовалась Харуми после ужина, лип воском, но это не было неприятно. Когда они оторвались друг от друга, послышалось и ощутилось сбитое дыхание перед тем, как улыбающаяся Мидзусава всё так же прошептала: — Чёрт, мне мало. — ...Мне тоже, — ответила Танигучи. И теперь она сама поцеловала Мацури, находя рукам место на её талии. Сминая ткань бордового свитера с влюблёнными оленями. Отчаянно, будто это чувство могло уйти. Счастливо, потому что оно пришло. Чувство взаимности. Чувство открытия. Чистоты. Прозрачности стёкол. Чувство завершённости. Когда финиш остался позади. Можно сбавить скорость. И насладиться победой.