— Самый полезный опыт, это познать не свой характер, а характер своего друга, и вовремя сделать выводы. — Или ноги. (с) Смешарики
-8-
Утром приехал Юрка. Прикатил сразу после смены в клубе на первой, самой ранней электричке и, взобравшись на чердак, требовательно попинал меня ногой. - Вставай, сволочь пропащая. Хватит дрыхнуть. Я приоткрыл один глаз и лениво уставился на него в ответ: - Привет, трепло. Я тебя тоже люблю. А теперь отвали и дай мне еще поспать. - Лучше быть треплом, чем такой гордой скотиной, как ты, и лелеять свои беды в одиночестве, - Юрка обреченно вздохнул, и я не стал с ним спорить. – Спускайся давай. Завтрак почти готов. Он отвернулся и слез по хлипкой лесенке вниз. Я отчаянно зевнул и откинулся на спину. Спать больше не хотелось. На чердаке, несмотря на утро, было уже по-летнему душно. Снизу доносились приглушенные шаги, Юрка и Михалыч о чем-то негромко переговаривались мирно и уютно. Что-то булькало и шипело, тихонько постукивал нож, звякнула тарелка. Эти мирные звуки неумолимо напомнили что-то бесконечно тёплое и приятное из далекого детства. Я тогда сильно заболел воспалением лёгких, умудрившись это сделать в жарком августе, и три дня провёл в детдомовском лазарете, прежде чем меня отправили в больницу. Лежал с температурой под сорок, почти в бреду, и вот так же слушал удивительную тишину, наполненную мирными звуками, негромкими разговорами и ленивой суетой. Сколько мне тогда было лет? Пять? Шесть? Неважно. Я задумчиво потёр рукой шею, цепляя пальцами серебряную цепочку. Моя последняя безрассудная ставка в последнем безрассудном споре с Котом. «Я помню, кто я и откуда» Да, я уже совсем перестал жалеть об этом пари, как и о своём абсолютном проигрыше, но перспектива лишиться любимого талисмана по-прежнему не радовала. То, как цепь появилась у меня, я мог бы назвать удачей или бесспорным законом компенсации нашей Вселенной. Но искренне и непреложно считал данное событие своей собственной заслугой. Мне семнадцать, я только окончил школу – с золотой медалью, как и планировал – и подал документы в выбранный заблаговременно ВУЗ. Мне семнадцать, и я отчаянно и безрассудно влюблён. Не в первый раз, но впервые – взаимно. Мир вокруг прекрасен и расцвечен яркими и чистыми красками. В детдоме было не так уж и плохо, особенно нам – тем, кто проживал там всю свою жизнь. Неважно, кто ты и какой ты, тебя преданно и верно защищала эта молчаливая, никем не озвученная общность по праву рождения. Дети, выросшие вместе с младенчества, могли быть абсолютно разными – милыми, тварями, всеобщими любимчиками и даже добровольными изгоями, как я, но, при всех своих особенностях, никогда друг друга не травили. Для этой цели всегда существовали «домашние». Так мы называли тех, кто попадал в детдом уже в сознательном возрасте, и им действительно приходилось тут очень и очень несладко. Андрей был из таких «домашних», но ему охеренно повезло. Он оказался тут за три месяца до своего восемнадцатилетия, и его особо не трогали за то время, что он провёл в приюте. А еще я взял его под своё молчаливое покровительство. Это было несложно – обозначить рамки особо обозленным заводилам – других жертв вокруг и так было навалом, смысл тратить время на настолько временную? Но мы с Андреем неплохо сблизились на этой почве, и в принципе я сразу почувствовал, что у нас вполне может что-то выйти. Почувствовал вот этот незаметный невербальный отклик и встречное влечение. Потом мы окончили школу, сдали экзамены, и ровно через неделю Андрею стукнуло восемнадцать, после чего он благополучно от нас съехал, вернувшись в родную квартиру. А ещё через два дня, утром, я увидел его в окно – ожидающего меня у ворот. Закрутилось всё быстро и стремительно. Мы шарахались весь день по городу и жадно целовались, как только нам попадался подходящий укромный уголок. Было остро, волшебно и, самую чуточку, страшно. Мы ни о чем не договаривались, но оба точно знали, что ночь я проведу у него. Уже вечером Андрей предложил пойти на дискач и познакомиться с его друзьями. Тусовка регулярно проходила в общежитии строительного института – огромном здании из красного кирпича, прозванном в народе «Кошкин дом». Не ночной клуб или пафосное танцевальное заведение, которые в то время пачками открывались по всей стране, а всего лишь большой спортивный зал, обустроенный для тусняка местной молодежи. Ужасная громкая музыка, хрипящие динамики, темнота и пьяная вдрызг толпа. Безжалостно и романтично. Я стащил в ближайшем магазине бутылку водки, пока Андрей отвлекал продавщицу – мелкие кражи были привычны и не вызывали никаких угрызений совести. И мы, весело хохоча, устремились приобщаться к прекрасному. - Они отличные пацаны! – орал мне на ухо Андрей, пока мы продирались сквозь толпу в поисках его друзей. – Очень помогли мне, когда мать… ну, ты знаешь. И вообще, мы с пятого класса дружим! Я согласно кивал и не очень понимал, нахрена нам сейчас нужны какие-то левые парни, но с готовностью принимал желание Андрея поделиться кусочком своей жизни. Наверное, для него это было очень важно. Пацаны в итоге обнаружились на заднем крыльце, куда мы вывалились из душного зала. Они курили, о чём-то спорили и весело гоготали. Мы познакомились, пожали друг другу руки и, не мешкая, выпили за знакомство. А потом ещё – просто так. Я стоял, прислонившись спиной к шершавой стене, зажав в руке стаканчик с тёплой водкой, пропускал мимо ушей бессмысленный трёп парней и лениво пялился вокруг. Уже почти совсем стемнело, а фонари если и горели, то где-то совсем далеко и через одного. Вокруг грязь, битая кирпичная крошка, вперемешку с огромным количеством использованных гондонов – кошкин дом славился этими вековыми залежами под своими окнами. Ржавый мусорный контейнер неподалеку, который не вывозили не меньше месяца – переполненный так, что куча разнообразного дерьма высилась над ним горой, а возле, не менее гордо, возвышались новые вонючие груды мусора. Народ уже не заморачивался, а просто скидывал свои отходы рядом. Беспросветно несло блевотной многократно протухшей кислятиной и трупной гнилью. Выпитая водка решительно подступила к горлу, и я отчаянно сглотнул, безмерно радуясь, что за этот сумасшедший день пожрать я благополучно забыл. В спину тупо долбили приглушенные хриплые басы. Впервые подумалось – а что я вообще тут делаю? Почему я вообще – тут? Андрей о чём то ржал с друзьями, обсуждая какие-то левые непонятные события в духе: кто-то что-то сказал, кто-то на чем-то попалился, и какой он дебил, ахахаха. А я не знал этих мифических незнакомых типов, и они мне были глубоко неинтересны. Однообразие и тупость типичных гопарей, косящих под крутых братков, никогда не вызывали во мне никакого встречного отклика. - Ладно, - заявил я громко и решительно. – Нахуй всё. Скучно тут у вас, - я швырнул недопитый стаканчик под ноги и, повернувшись к Андрею, спросил: - Ты идёшь? Он неуверенно замер, и все ненадолго замолчали. - Ясно, - подытожил я прекрасный финал чудесного дня. – Счастливо оставаться. И неспешно потопал по ступенькам крыльца вниз. - Ром, подожди, - Андрей схватил меня за плечо, но я резко дёрнул рукой, высвобождаясь, и уверенно попёр дальше, в сторону фонарей. - Оставь, его, Андрюха, - донеслось в спину насмешливое. – Пусть валит нахуй. Нахрена ты вообще с ним связался? Он выглядит так, словно только вчера вылез из бомжатника, такой же жалкий и вонючий. И они противно заржали. Я обернулся и радостно оскалился в ответ, выкрикнув как можно громче: - Я лучше буду тусить с бомжами, чем с такими козлами, как вы! И, гордо отвернувшись, почапал дальше. Это была, разумеется, очень глупая и примитивная ошибка. Меня догнали и сшибли с ног почти мгновенно, попинали лениво. Не особо больно, но было всё равно обидно. Обидно за этот, так чудесно прошедший день, который закончился такой дебильной банальностью. Я не знал, участвовал ли Андрей в процессе, да это было уже и не важно. Я просто зажмурился и молча ждал, когда уже всё закончится, никак не реагируя ни на поток плоских оскорблений, ни на жестокие тычки. Ждал, по опыту зная, что так они выдохнутся и потеряют интерес гораздо быстрее. Ждал, не слушая и не вникая, что они мне так настырно внушают. Меня куда-то потащили, и я только успел растерянно дёрнуться, пытаясь сообразить, что происходит, когда меня приподняли и с размаху забросили в тот самый вонючий мусорный бак. Я погрузился в зловонную, полужидкую консистенцию с головой, в лицо плеснуло отвратной склизкой массой, и я в голос заорал. Рот моментально забило какой-то гадостью, и я отчаянно задёргался, отплевываясь и помогая себе руками. Это меня и спасло: вопль вышел не яростным рёвом, а жалким приглушенным писком. За стенкой контейнера оглушительно ржали, я инстинктивно завертелся, разгребая мусор, в поисках выхода, целиком и полностью лишившись ориентации в пространстве, и мгновенно притих, настигнутый осознанием того, как я буду выглядеть сейчас, если выберусь наружу. Хуже того, я представил, какой бесконечно жестокий азарт завладеет этими уродами, стоит мне выбраться. Я видел подобное – неоднократно. С неизменным грустным финалом, той или иной степени трагичности, – всегда. Накрыло нереально ледяным спокойствием, и внезапно стало на всё плевать. Мусор? Херня какая, это всё - нормальные вещи, просто - бывшие. Воняет тухлятиной? Тушеная капуста в детдомовской столовке пахнет в разы хуже. Тут явно кто-то сдох и уже давно? Печально, но все там будем, се-ля-ви. Дрожа и умирая от отвращения, я дышал через раз мизерными порциями, но был беспредельно спокоен, слушая, как беснуются за стенкой бака жалкие бесполезные человечки. Слушал и молчал. И они в конце концов ушли. Злобно попинали мусорный бак, возможно, в надежде, что он упадёт, но внутрь, разумеется, не полезли. Я молчал, поэтому им быстро стало скучно, и они ушли, чтобы поделиться угарной шалостью еще с кем-нибудь и сорвать свежую порцию восторга от содеянного. Я им больше был не интересен. Расслабленно откинувшись, я коротко хихикнул. Забавно, но чувствовал я себя довольно сносно, учитывая произошедшее, а запахи уже не ощущались, видимо, я принюхался. Было даже весело и как-то странно, как под мескалином. Я лениво разгрёб мусор вокруг, вытер лицо и только тогда почувствовал, как что-то металлическое крепко обмоталось вокруг правого запястья. Я ощупал это нечто – какая-то цепочка, впилась крепко, чуть не разрезая кожу, а я даже не заметил. Попытался от неё избавиться, но в полной темноте, на ощупь это оказалось абсолютно нереальным, она только затягивалась всё туже и туже. Плюнув на бесполезные попытки – всегда можно снять её и позже, я вздохнул и, неуклюже разогнувшись, вынырнул, наконец-то, на поверхность и встал на ноги. Встряхнул башкой, с наслаждением вдыхая свежий воздух, и вскинул руки, намереваясь уцепиться за край, дабы покинуть своё непрошеное убежище. Но не тут-то было. За правое запястье жестко дёрнуло, я покачнулся и чуть не упал. Потянул руку снова, на этот раз медленно и осторожно, но это нисколько не помогло – другой конец цепи намертво застрял в куче мусора, и я неудержимо захихикал. Тут, видимо, я и останусь, навечно прикованный крепкими цепями в недрах кошмарной мусорной бездны – забытый и гордый герой. Я еще немного поржал и решительно ринулся разгребать завалы в поисках причины моего неожиданного пленения. Цепь тянулась к огромному цветочному горшку с намертво засохшей окаменевшей землей внутри. Наверное, в нём когда-то было какое-то растение, но оно благополучно умерло много веков назад, а кто-то, опомнившись, устроил сильно запоздавшие похороны. Край горшка откололся, и цепочка явно тянулась внутрь. С внезапно возросшим интересом я вдарил по нему ногой, раскалывая и попутно кроша засохшую почву, и нагнулся, разгребая её обеими руками. Внутри нашлась небольшая жестяная коробка, обмотанная другим концом моей цепи. Я вытащил её, слегка потряс, прислушиваясь к глухому бряканью внутри, и окончательно заинтригованный махом перемахнул через стенку контейнера. Неплохо было бы уйти куда-нибудь подальше отсюда в безопасное место, желательно с хорошим освещением, и я, осмотревшись, порысил по пустой дороге в сторону далеких фонарей. В коробке, по итогу, оказался самый натуральный клад. Наверняка, еще с советских времен: кто-то сныкал свои накопления в цветочном горшке, а потом что-то случилось, всегда же что-то внезапно случается, и нычка осталась беспризорной. В основном золото: колечки, серёжки, цепочки и прочий недешевый хлам. Время было непростое, страну еще лихорадило на остатках минувших девяностых, и в ломбарде мне никто не стал задавать вопросов. Я сдал всё, получилась вполне приличная сумма, оставил только обрывок той самой цепочки, вполне себе серебряной, но, видимо, недостаточно ценной для изначальных владельцев клада, раз её не стали прятать внутрь жестянки, а небрежно обернули коробку ею сверху. Так что я её оставил и даже привёл в порядок самостоятельно, как умел, а деньги, вырученные за клад, мне неплохо помогли подняться и утвердиться на первом курсе универа среди сокурсников. В итоге всё всегда складывается самым наилучшим образом, даже если изначально кажется похожим на невообразимый кошмар. «Я помню кто я, и откуда» - медитативно подумалось снова. Похер. Я и так это помню. Я дёрнул за цепь, и она порвалась на удивление легко, видимо, годы в земле не прошли для металла даром. Или я не такой уж хороший ювелир, впрочем, на последнее я и не претендовал. Сунув цепочку в карман, я поднялся, с наслаждением потягиваясь и разминая затёкшие за ночь мышцы, и пополз с чердака вниз. Завтракать. К пятнице, когда мы с Юркой вернулись в город, план действий у меня уже сложился до мелочей. Я, разумеется, и не думал отдавать всё Андронову на откуп, но и давить на него не собирался. Мелькала смутная надежда, что он и сам до всего уже допёр самостоятельно, времени, в конце концов, у него было достаточно, а информации к размышлению выше крыши. Наилучший вариант: я ему честно всё в лицо, он мне честно всё в лицо, и мы, взявшись за руки, удаляемся в закат, а на горизонте плывут титры. Я искренне поржал над такой идеалистической картинкой и отбросил, за ненадобностью. Она не нуждалась в дополнительном обдумывании и в тщательно выработанной стратегии. Всё было решено, но тем не менее меня слегка трясло. Ну как это бывает перед сложным экзаменом или ответственным собеседованием, ты вроде и не хочешь нервничать и всё равно нервничаешь, потому что не хочешь нервничать. И поэтому нервничаешь еще сильнее. К счастью, стоило мне припереться на работу аккурат к середине жутко важного банкета с корейцами, меня тут же у самого порога зала выцепил Сомов и, оттащив в сторону, въедливо и долго пытал о какой-то рабочей херне. Я отвечал невпопад, даже и не пытаясь напомнить, что я вообще-то на больничном, когда это Витьку останавливали такие незначительные мелочи, и силился высмотреть Андронова в банкетном зале через приоткрытую дверь, что было и не так уж легко, учитывая слишком узкий угол обзора. - Королёв, ты меня слышишь? – Витька требовательно потряс меня за плечо. – Куда ты там вообще пялишься?! - На Борисыча, разумеется! – я испуганно распахнул глаза. – Он жутко злой почему-то. Уже полчаса кого-то ищет, таская в руках какую-то синюю папку. Сомов шепотом выматерился и преданно помчал сдаваться в зал, а я утёр несуществующий пот со лба, возблагодарил, видимо, реально существующую синюю папку и гораздо более спокойный порысил следом. Заскочил внутрь и у самого порога сразу же налетел на Андронова, караулящего выход с постной и тоскливой миной на лице. И я даже не успел снова свалиться в дурацкий мандраж. - Кооот! – я схватил его в охапку и восторженно потряс, сминая элегантный представительский костюм культурного стального цвета и тщательно растрепывая аккуратно уложенные лохмы. - Чёртов цербер! Что? Сторожишь несчастных офисных крыс, преданно прислуживая Борисычу? - Ромео, блин! Я три часа убил на свою башку! – тот, разумеется, вырвался, взъерошенный и сердитый, но я только довольно скалился, внезапно понимая, как бесконечно, беспредельно, безумно я соскучился. И стало как-то похер на всё. Вот же он, Кот, совсем рядом, лыбится в ответ и никакой злости и обиды нет в его глазах. - Ты такой важный, Андронов, - весело протянул я, небрежно обнимая его за плечи. - Стоишь тут прямо, как натуральный чопорный английский джентльмен. С кислой, тоскливо вытянутой рожей. - Зато твою рожу даже приличный костюм не спасает, - парировал Кот. – Он моментом превратился в очередной клоунский наряд. - Это же здорово! – искренне обрадовался я. – Ты вообще в курсе, что дьявол клоунов в ад не пускает? - Неужели? С чего бы вдруг? Я склонился вплотную к самому уху и страшным шёпотом сообщил: - Конкуренции опасается! И пока Андронов на полном серьёзе обдумывал данное торжественное заявление, я осторожно положил свою серебряную цепочку ему в карман, ткнул его в плечо и заржал. Стало сразу гораздо легче. Пункт первый выполнен, начало положено, и если Андронов не допетрит до столь красноречивого признания моего поражения, я съем собственные гриндера, пусть они и стоят половину моей месячной зарплаты. Можно было немного расслабиться перед пунктом номер два. Хрена с два. Андронов загадочно лыбился и пялился на меня каким-то странным взглядом так долго, что я снова отчаянно насторожился. Полыбился ему вопросительно в ответ, а он внезапно потёр лицо и устало вздохнул: - Ром, достало всё, тоска смертная… давай смотаемся отсюда и в «Альку», а? Сто лет там не был, оторваться хочу, сил нет. Приехали. Меньше всего я сейчас хотел таскаться по клубам и радовать толпу. И с какого перепугу Андронова туда потянуло? Хотя… он же пахал всю неделю в центре цейтнота, а не грел пузо на даче, валяясь трупиком три дня. В любом случае, в рамки моего плана никакие клубы не укладывались. - Не могу, блин, - я показательно скривился. - Сомов тот ещё маньяк. Решил держать нас здесь до самого конца, под угрозой лишения пятидесяти процентов премии. А мне до покупки машины осталось всего ничего, - и я с любопытством поинтересовался: - У тебя случайно нет знакомого киллера, занимающегося благотворительностью? Кот захихикал. - Ты и сам отлично справляешься, - поспешно заверил меня он. - Рано или поздно его разорвет от бешенства на мелкие кусочки. - Фу… надеюсь, они на меня не попадут. Вдруг занудство заразно? Он снова вздохнул, печально осмотрел зал, и я даже начал надеяться, что Кот все-таки забьёт на клубы и останется тут. Не то чтобы мне самому по кайфу было тут находиться, но и уйти я теперь не мог. И вообще: согласно моему плану, Андронову лучше найти цепочку в гордом одиночестве. Желательно, дома и подальше от меня. Пусть спокойно перебесится и всё обдумает на привычной неспешной скорости. Но так отчаянно не хотелось, чтобы он сейчас уходил… - Звякни, когда вырвешься, - произнес Кот. - И встретимся в клубе. Он всё-таки решил уйти. Логично. Иначе весь его отдел сожрёт своего непосредственного руководителя в понедельник на завтрак и не подавится. Вон они – толпятся неподалеку на низкой стартовой позиции. - Угу… - я согласно покивал. Звонить, впрочем, как и отвечать на его звонки, я сегодня точно не собирался. Я проводил его взглядом до самой двери, нервно ёжась и запрещая себе даже думать далеко вперёд. А решительно отвернувшись, чуть не сбил с ног Сомова, куда-то целенаправленно чешущего мимо меня. - Так, - он сцапал меня за рукав пиджака и требовательно подёргал. – Метнись кабанчиком в отдел, у меня там на столе утренние сводки распечатаны. Принеси их сюда. Я попялился на него несколько секунд, ненадолго утратив дар речи. Витьку покусал Борисыч? Если так, то очень неудачно. Пародия Витьки на гендира вышла совсем не смешная и ни капли не похожая. - Ну? – он требовательно нахмурился. Я уже открыл было рот, чтобы сообщить ему всё, что думаю о подобной эксплуатации трудового пролетариата вообще и меня – в частности, но с громким стуком его захлопнул. Ослепительно улыбнулся, изобразил грациозный реверанс и величественно удалился. Так удачно карт-бланш мне еще никто не выдавал. Я и не планировал торчать на этом тоскливом сборище вплоть до его тоскливого финала, а сводки свои он пусть сам поищет. С этой греющей душу мыслью я прогулочным шагом добрёл до родного отдела, где целенаправленно подошёл к Сомовскому столу и тщательно сныкал распечатанные листки в мусорной корзине. А направляясь на выход, узрел на собственном столе жёлтого резинового утёнка. Остановился и старательно протёр глаза. Утка никуда не делась. Сидела себе, растопырив противные красные лапы, отливая противным ярко-оранжевым клювом, и ехидно на меня смотрела. Плеснуло глухим отчаянным раздражением. Котиного верного собеседника я, разумеется, признал сразу же, а вот почему грёбаный мистер Кряк восседает у моего монитора… Нет, причины я тоже сразу просёк, как и Котины незамысловатые мотивы. Но вряд ли они меня радовали, скорее, с точностью наоборот, подобная сатисфакция меня ни разу не устраивала. Я схватил утку и на скорости рванул догонять Андронова, уверенный, что тот вряд ли уже выполз с офисной парковки. Мы и разминулись с ним наверняка секунд на десять, не больше. Значит, Котя, хочет всё простить и забыть? Не выйдет. Не после того, как он буквально вывернул, вытряхнул меня наизнанку, растревожив все тщательно заблокированные чувства и эмоции. Не впихнуть это всё обратно, оно просто не влезет, распухшее и завладевшее мною целиком и полностью. Не тогда, когда я уже это принял как аксиому, и плевать, что там у Андронова на уме и сердце. Похер. Пусть подавится своей великодушной жертвой. Я мчался по парковке, издалека узрев Андроновский «Логан», целенаправленно и неотвратимо, а в душе бушевала холодная ярость. И только разглядев Кота на водительском месте, с ошарашенной мордой разглядывающего подброшенную мной цепочку, поспешно притормозил. Кот попялился на меня, а я на него, ощущая, как мгновенно растаяла внезапная злость. Окей… Мы махом перескочили сразу через несколько пунктов моего тщательно продуманного плана, и вообще всё пошло как-то не так, но похер. Так даже лучше. На этой позитивной мысли я доплелся до машины, забрался на пассажирское место и сходу кинул на колени Коту его сраную утку. - Вот. Это твоё, в общем-то. Андронов даже не обратил внимания на своего вернувшегося мистера Кряка, сосредоточенно разглядывая цепочку. Отчаянно захотелось его встряхнуть, чтобы вывалился из башки весь лишний мусор, который там сейчас наверняка образуется в огромных количествах. Так же всё просто и очевидно, какого хера? - Почему вдруг? Он вопросительно уставился на меня, и я пожал плечами. - Считай, что я так сдался. - Сдался? - Угу. Кот сосредоточенно нахмурился и щедро протянул мне мою бывшую цепь. - Тогда это твоё. - Нет. Я решительно отмахнулся и даже слегка отодвинулся, в полной уверенности, что если он мне сейчас её всучит, то цепочка полетит прямым курсом в открытое окно. - Почему нет?! - возмущенно вскинулся Кот, но, слава всем богам, вновь сжал её в ладони. - Так будет честно. Мы оба сдались и, значит, оба проиграли. - Нет. Я не согласен. Андронов закатил глаза, вздохнул, но, к счастью, не стал упираться, как он обычно любит, и я тоже слегка расслабился. Неужели, до него, наконец, что-то дошло? - Хорошо, - покорно кивнул он. - Но тогда ты тоже оставишь у себя чёртову утку. И другой рукой перекинул игрушку мне. Я поймал её на лету и секунду задумчиво изучал. Мгновенно созрела отличная идея, и я искренне и широко улыбнулся: - Договорились. У меня — мистер Кряк, у тебя — цепь. И значит, мы оба не проиграли, а выиграли. Кот уставился на меня ошарашенно моргая. - Выиграли? - Выиграли, - серьёзно сообщил ему я. Твёрдо кивнул, отметая любые сомнения и, пока Андронов сосредоточенно обдумывал мои слова, раскручивая в своей умной башке тугой ряд причинно-следственных связей, я небрежно кинул грёбаную утку на торпедо. Не она – мой выигрыш. И если Котя сейчас это не поймёт, я не знаю, что я ещё сделаю, и как нам это аукнется. Снова вернулся нервный мандраж, но уже не предвкушения и азарта, а какой-то решительной целеустремленной определенности, когда просто тупо прёшь вперёд, невзирая ни на что, не задумываясь, на одних ощущениях и интуиции, отчаянно забив на всё. Кот задумчиво подкинул цепочку на ладони и, кивнув самому себе, словно с чем-то в себе решительно соглашаясь, сунул её в карман брюк. - Значит, мир? - улыбаясь, произнес он, протягивая раскрытую для рукопожатия руку. - Мир, - ответно оскалился я. Вцепился в эту руку и, притянув Андронова к себе, бесповоротно поцеловал. Легко и невесомо, едва касаясь губ, но абсолютно верно и естественно, без колебаний, робости и прочих ненужных сейчас увиливаний. Обожгло отчаянным восторгом, сначала чуть и, после, уже солидной дозой, когда я понял, что Кот совсем не против и в рожу не летит уверенный кулак, и пусть он только замер, не отвечая, но это было… Это есть. Я обхватил его лицо ладонями и целовал. Целовал, не в силах остановиться, обуреваемый такой бесконечной беспросветной нежностью - сейчас, что становилось до чёртиков, безумно сладко и самую чуточку – страшно. Но страшно – где-то там, на донышке души. Я отстранился немного, совсем недалеко, вдыхая и выдыхая, пытаясь хоть немного перевести дух. Внутри бесновался какой-то абсолютно безбашенный восторг и царило безбрежное ликование. Похер на всё. Кому нужны эти невнятные танцы с бубном? Я лыбился отчаянно, смотрел в лицо Кота, растерянное и, самую чуточку, – серьёзное, и был колоссально и полностью доволен сейчас собой. - Ты чем неделю болел, Королёв? – поинтересовался он, почему-то шёпотом. - Случайно, не воспалением мозга? Лезешь целоваться, словно влюбленная барышня. - Ага, так и есть, - таким же заговорщицким шёпотом ответил я. Андронов испуганно вытаращил глаза. - Что «ага»? Серьёзно, воспалением мозга?! - Серьёзно влюбился, глупый, - сообщил ему я, и с чувством неизмеримого облегчения откинулся назад на сиденье.