Свет фонаря во тьме

      Темнота окутывает меня, но мне не нужен свет, чтобы видеть. Если я сосредоточусь, и так все увижу. Но хочу ли? Я знаю эти улочки, как свои подштанники. По крайней мере, всегда думал, что знаю.       Меня шатает от количества выпитого. Наверное, это проклятье рода Кенуэй — когда думаешь, что выпил мало, решаешь глотнуть еще чуть-чуть, а потом уже не замечаешь, что едва шевелишь языком.       Медленно иду прочь от бара, но вдруг что-то дергает меня, заставляя повернуться. Я щурю глаза на свет. Свет струится из окон, из приоткрытой двери бара, ослепляя меня и делая больно. Меня распирает дикое желание что-то сказать, но я только криво хмыкаю.       Боже, ну зачем я так напился?!       В голове как будто жужжат мухи. В желудке плещется минимум одна бутылка виски, плюс еще несколько рюмок водочки и, кажется, еще ром. Приподнимаю шляпу и тру лицо, будто это может заставить меня протрезветь хоть чуть-чуть, чтобы сообразить. Но мне приходит только одна мысль: домой пьяным нельзя. Другой вопрос, что я даже не совсем понимаю, какое именно место могу считать своим домом.       Медленно бреду по улице. Недавно у нас часть квартала превратилась в заброшенный из-за пожара, и я решаю остановиться в одном из сожженых домов. Пусть продувает, пусть. Но хотя бы смогу проспаться один.       Чем дальше я отхожу от огней улиц, тем сильнее становится мое ощущение одиночества. А еще делается холодно и неуютно — ветер обдувает мою унылую, еле плетущуюся фигуру. Натягиваю треуголку пониже и выбираю наименее разваленное здание взглядом. Медленно иду к нему, то и дело останавливаясь. Меня не покидает смутное чувство тревоги, ощущения, будто за мной кто-то следит. Интересно, это в самом деле так или это просто отголоски того состояния, что давно меня мучает?       Я неуклюже перелезаю через оконный проем и падаю в черную пыль. Фу, твою мать. Завтра буду весь в саже. Неуклюже поднимаюсь наверх по лестнице и пару раз спотыкаюсь. Все вращается перед глазами. Меня тошнит, но я иду.       Тут все и случается.       Чьи-то грубые руки хватают меня сзади, я дергаюсь, и меня тут же прикладывают головой об перила. Ослепляющая боль пронзает меня. Задрав голову, чувствую, как горячая, теплая кровь течет у меня по губам. Пытаюсь вырваться, лягнуть ногой, но пьяное тело плохо слушается, и я промазываю.       Меня с силой отрывают от перил, колени взрываются болью от очередного удара и подгибаются.       — Эй, отпустите! — ору я, но мощный тычок в бок заставляет меня встать на колени, которые все еще пронзало будто молнией. Неуверенно пытаюсь подняться — тело и так отказывается подчиняться, а тут еще и в меня врезаются кулаки и каблуки сапог, пока я дергаюсь.       Костистая рука со сжатыми пальцами врезается мне в скулу, потом снова в нос. Я падаю, не в силах устоять. В пальцы впивается горелая древесина. Хочу задрать голову и встать, но мне прилетает сапогом в лицо. Я не выдерживаю и вскрикиваю, выставляю руки, надеясь защититься, спастись. Но собственные пальцы и кулаки расплываются перед глазами, и я мечу наугад. Рефлексы подводят меня, и за это я получаю наказание — неизвестный с силой стискивает мне запястья и заводит их за спину. Я морщусь и скалюсь, слабо пытаюсь выкрутиться. Меня тошнит настолько сильно, что я уже не могу толком сопротивляться. Снова пару тычков по ребрам. Наконец особо сильный удар в промежность заставляет меня согнуться еще сильнее. Горячая, жгучая боль по самому мягкому месту превращает меня в беспомощного котенка. Меня прикладывают еще пару раз головой об пол, намотав на руку мой хвост, берут под грудь, сжимая, и вдруг я чувствую холодную полоску стали у своего горла.       — Ты думаешь, ты такой крутой?       Голос слегка приглушен, искажен чем-то, и я не узнаю его. Меня охватывает липкий страх, лишающий возможности соображать. Я сосредоточен пока только на острой кромке ножа, впивающейся в мое горло.       — Я тебе покажу, кто ты такой, сучонок.       Чужое тело прижимается ко мне, и я чувствую его жар. Вдруг с ужасом ощущаю, что в меня сзади упирается что-то твердое. Пытаюсь вырваться, но оружие впивается в меня, и я чувствую, как жжет полоса ранки.       Чужая рука впивается в пояс моих брюк и резко дергает вниз, отрывая пуговицы.       — Нет! — кричу я.       Кто-то молча борется с моей одеждой, а когда побеждает, я чувствую прохладу. По телу бегут мурашки.       — Отпустите!       Рука просовывается между моими бедрами и стискивает. Вскрикиваю, но мне не дают отойти от боли. Чужие пальцы жадно впиваются в мою ягодицу, отодвигая ее, и я вдруг с ужасом чувствую сначала что-то мерзкое, мокрое и холодное, упавшее прямо… туда. А потом…       — Не надо!       Я пытаюсь сопротивляться, но уже понимаю, что проиграл. Теперь только боль, темнота и толчки, ужасные толчки внутри меня.