В память

Затхлый подъезд с ободранными стенами, грязная лестница, бычки на полу. Рома переехал сюда лет в четырнадцать из подмосковного города. Хотя не думаю, что в том городе было лучше. А вот университетское общежитие вполне нормальное. Но он всё равно приезжает в коммуналку. Оставаться у меня на ночь упорно не хочет, хотя его звала даже моя мать. Она любит Рому, а Давид его так вообще обожает. Ведь именно Ромка заменил ему старшего брата. Очередной поступок, за который я ему безумно благодарен. Он встречает меня на пороге. Волосы влажные, на серой футболке отпечатались капли воды. Улыбается, коротко обнимает, ведёт в комнату. Скидываю куртку, худи и кроссовки, сажусь на диван. — Ты голодный? Да. Хочу тебя, и уже давно. — Нет. У меня в рюкзаке — резинки и смазка, и уже не первый день. Но я молчу. Потому что мне кажется, что прошло ещё недостаточно времени. Два месяца после её смерти. Решиться на что-то — сложно и больно. И ему наверняка тоже сложно и больно, потому что мы с ним были вместе два с половиной года и наверняка успели переспать во всевозможных позах, а теперь ничего нет, кроме объятий и поглаживаний по спине. Мне на его месте этого бы было недостаточно. Но Рома не просит ничего больше. Только обнимает меня в ответ, кладёт голову на плечо и берёт за руку. Он садится рядом со мной, задумчиво вертит в руках свой блокнот. Ложусь на диван и тяну Ромку к себе. Он резко выдыхает, падает на меня, прижимая к груди блокнот. Смотрит удивлённо. Он ведь тоже хочет меня? Или ему нужно больше времени, чтобы привыкнуть? Я ведь наверняка изменился. Вдруг я больше не тот человек, которого он любил? Ромка утыкается носом в мою шею, а я провожу рукой по его спине, нащупываю позвоночник. Ромка приподнимается и заглядывает мне в глаза. — Я могу почитать сегодня один из моментов, который пропустил, — говорит нерешительно, нервно скребя ногтем по обложке. — Хорошо. Давай. Он пропускал много моментов. Мы уже дошли до его недавних, декабрьских записей. В каждой строчке — боль и отчаяние, хотя он явно пытается смягчить, не дочитывает абзацы до конца и перескакивает с одного на другой. — Это вскоре после того, как я очнулся от комы. Но не знаю, будет ли тебе интересно… И хочешь ли ты вообще об этом послушать, — он замолчал, явно растеряв всю решимость. В принципе, несложно догадаться о том, что же там у него записано и почему он так мнётся. — Я хочу об этом послушать. — Я просто записывал счастливые моменты, потому что… Не знаю, почему. Хотелось как будто остановить их и возвращаться, когда только захочу. Но, может, сейчас не слишком уместно читать тебе об этом. — Ром, давай, — хочу мягко дать ему понять, что всё понимаю и ему не нужно оправдываться за то, что он писал в блокноте. — Я хочу послушать, как у нас всё было. Он читает тихим, чуть дрожащим голосом, то и дело запинаясь и сбиваясь. На щеках — румянец. О том, как мы с ним приехали вдвоём на дачу моих родителей. Как я целовал и раздевал его, и что он чувствовал в тот момент. Как любил и хотел меня. Я слушаю и смотрю на Ромку, словно загипнотизированный. Сам не замечаю, как веду ладонью по его животу всё ниже. Прихожу в себя, только когда слышу, как сбивается его дыхание. Он закрывает глаза, слегка елозит бёдрами по застеленному пледом дивану, облизывает губы. Я по-прежнему держу руку внизу его живота, чуть поглаживаю через футболку и резинку спортивных штанов. Прекрасно вижу, что у него стоит. И у меня тоже. Рома смотрит на меня мутным взглядом, откладывает блокнот и накрывает мою ладонь. А затем опускает её ниже, на свой пах, и снова судорожно выдыхает. Глажу и чуть сжимаю член, наслаждаясь Ромкиным тяжёлым дыханием. — Дани, хочу тебя… — Иди ко мне, — говорю и сам тянусь к его губам. Впервые целую его долго и по-настоящему. Нет, конечно, на самом деле не впервые, но прошлые разы я ведь всё ещё не помню. Его губы немного обветренные, но мягкие и тёплые, он отвечает на поцелуй, приоткрывает рот, позволяя мне коснуться языка. Перед глазами плывёт, когда он задирает мою футболку, проводит горячими ладонями по груди. Разрывает поцелуй, опускается ниже и прикасается губами к животу. Как-то робко заглядывает мне в глаза. Ищет поддержки, хочет убедиться, что я тоже хочу его? Не знаю, и соображать получается с трудом, я просто дотрагиваясь до его волос, глажу и зарываюсь в них пальцами. Он устраивается между моих ног, начинает торопливо расстёгивать джинсы дрожащими руками. Тянет их вниз, снова смотрит на меня взволнованно. Запрокидываю голову и выдыхаю, когда он обхватывает ладонью член, трётся щекой, целует и проводит языком по стволу и головке. Ромка берёт в рот глубоко, медленно двигает рукой и языком, выпускает и снова трётся щекой, смотрит на меня из-под полуопущенных век. Делает всё настолько охренительно, что я словно растворяюсь в ощущениях. Одной рукой сжимаю плед, другой вожу по Ромкиным волосам и несильно сжимаю пряди. Он лезет себе в штаны, облизывает мой член и шепчет что-то невнятное. — Иди сюда, Ром… Тянусь к нему, целую в губы, спускаю его штаны вместе с трусами до колен, сжимаю ягодицы. Рома стонет и снова льнёт ко мне. Ложится сверху, прижимается, трётся промежностью. С упоением ловлю его сбивчивое дыхание, просовываю руку между телами, обхватываю наши члены ладонью и начинаю неторопливо надрачивать. — Так это было в первый раз, да? Он улыбается, опускает взгляд. — Почти. Только ты был сверху. Ну ладно. Обнимаю Ромку, переворачиваю и нависаю над ним, расставив руки справа и слева на уровне его плеч. Ложиться сверху не рискую, помню про то, что после операции прошло не так много времени. Снимаю и так спущенные ниже колен штаны и трусы, бросаю на пол. Хочется раздеть его как можно быстрее, доставить ему удовольствие, но он крепко хватается за края футболки и не даёт её снять. — Не надо… Там же шрам. — Болит? Я осторожно, — говорю и мягко поглаживаю его по животу. — Да нет, не болит… Просто он, ну… — Ромка мнётся. До меня с запозданием доходит, что он либо стесняется шрама, либо не хочет лишний раз его видеть. Скорее всего, и то, и другое. — Всё нормально. Давай снимем. Если будет некомфортно, наденешь снова. Он кивает, поднимает руки, позволяя раздеть себя. Красная полоска отчётливо видна на бледной коже. Ромка пытается прикрыть живот ладонями, но я перехватываю их, подношу каждую к губам. Затем снова нависаю над ним, касаюсь языком груди и сосков. Ромка тихо стонет, но я чувствую, что он не расслаблен. — Я дотронусь, ладно? — спрашиваю, указывая взглядом на шрам. Ромка кивает, обнимает меня, целует глубоко и нежно. Кажется, я чувствую влажную дорожку на его щеке. Показалось? — Всё хорошо? — Да… — отвечает и ещё крепче прижимает меня к себе. — Просто я так скучал по тебе… Хочется ответить какой-нибудь бред вроде: «Покажи, как сильно скучал», но я молчу и одёргиваю себя. Пошлые фразы и попытки его смутить оставлю на другой раз. Он вздрагивает и выдыхает, когда я двигаю бёдрами и трусь об его член своим. Подаётся навстречу, закрывает глаза. Мне хочется всего и сразу, но я сдерживаюсь, сжимаю зубы и опускаюсь ниже. Целую шею, грудь, почти невесомо касаюсь губами края шрама. — Не больно? Он мотает головой, смотрит затуманенным взглядом. Снова целую шрам, опускаюсь ещё ниже. Раздвигаю его ноги шире, дотрагиваюсь языком до члена. Ромка закрывает глаза ладонью, а у меня чувство дежавю. Я делал ему уже так, я вспоминаю свои ощущения, даже, кажется, какие-то детали… Нет, это было в другой комнате, точно не здесь. А перед этим мы играли на гитаре. Точно, это было у меня дома… Ромка тихо охает, чуть прогибается, едва заметно двигает бёдрами, гладит себя по груди и животу. — Дани, Дани, Дани… Вытягиваю руку и повторяю за ним движение, касаюсь его сосков, трусь членом об одеяло. Не выдерживаю, опускаю ладонь и обхватываю ствол, другой рукой надрачиваю Ромке. — Я не… Дани… Не могу больше… — шепчет он, задыхаясь. Ещё несколько секунд, он мычит что-то невнятное, вцепляется руками в одеяло, приподнимает бёдра. Его сперма горячая, и её много, я не выпускаю член изо рта, но она всё равно выливается и стекает по моему подбородку. — Быстро я. Улыбаюсь и сглатываю. — Не парься. Всё нормально. Ты, наверное, давно не?.. — замолкаю на полуслове, потому что не знаю, имею ли право спрашивать об этом. — Больше двух лет, — отвечает Рома. А затем приподнимается, тянется ко мне, вытирает пальцем подбородок. Целует в губы, щёки и нос. Отвечаю на поцелуи, думая о его словах. Неужели у него никого не было с тех пор, как мы разлучились? — Давай теперь я, — Рома лезет ко мне на колени, наваливается сверху, заставляя улечься на диван. Он ласкает меня с какой-то отчаянной страстью и нежностью. Целует головку, берёт в рот глубоко, умело и ловко двигает языком. Я не хочу закрывать глаза, даже просто моргать, хочу постоянно смотреть на него. Он тоже смотрит на меня, по щеке бежит слеза. Взял слишком глубоко? Да нет, конечно же, я знаю, почему. Но думать об этом не могу, с каждой секундой и каждым движением внизу живота всё приятнее и всё жарче. Глажу Ромку по голове, зарываюсь в волосы, неосознанно пытаюсь вытереть с его щёки мокрую дорожку. Разрядка яркая, чувствую приятную судорогу, но слишком быстро, слишком мало… Рома ложится рядом со мной, я замечаю, что у него опять стоит. Ему тоже не хватило. Но он переворачивается на бок и перекрещивает ноги. Ромка жмётся ко мне, гладит мой живот, утыкается губами в плечо, пока я вожу ладонью по его спине. В его объятиях спокойно и уютно. Прижимаю Рому поближе к себе, так, чтобы он упёрся членом мне в бедро. Рома резко выдыхает, но двигаться не торопится. Кажется, его что-то гложет. — Я говорил, что у меня два года никого не было, — начинает неуверенным голосом. — Это правда. Последний раз был с тобой. Но… Я встречался с одним парнем. У нас почти дошло до этого, но в итоге мы расстались. Мерзкое чувство собственничества колет очень ощутимо, хотя разумом я понимаю, что не имею права ревновать. Ромка считал, что я мёртв. Он не обязан был уходить в монастырь и принимать обет целомудрия. — Почему вы расстались? Он тебя обидел? — стараюсь говорить спокойно. — Ну, так вышло… Я разобрался с этим… Разобрался? Ромка, да ты же, судя по твоим записям и некоторым моим пробудившимся воспоминаниям, чёртов магнит для мудаков. — Бля, если он тебе что-то сделал… — Я разобрался, правда. Нас ничего не связывает. Просто я решил рассказать, чтобы секретов не было, — Ромкин голос звучит виновато, он даже хочет убрать руку с моего живота, но я перехватываю её и несильно сжимаю. — Ты злишься? — Я думаю об этом парне. Серьёзно, Ром, если он тебя обидел или попытается это сделать, то уедет в «травму». Я ведь грёбаный сбежавший псих. Ромка молчит и снова гладит меня. Прекрасно знаю, что он не будет жаловаться ни на что. Ладно, найду другие способы узнать, что это за мудак, и обязательно с ним переговорю, потому что чувствую, что история мутная. — Дани, пожалуйста… — он снова прижимается ко мне всем телом. — Не нужно, сейчас всё нормально. Вместо ответа целую его, провожу ладонью по груди, животу и ниже. Он с готовностью приоткрывает рот, а затем отстраняется, садится и тянет меня к себе. Сажусь тоже, после чего Ромка забирается ко мне на колени, расставив ноги в разные стороны. Его инициативность заводит ещё больше. Его вес почти не чувствуется. Какой же он худой, одни позвонки и рёбра торчат… Под зимней одеждой это было не особо заметно. Нужно вплотную заняться его откармливанием. Он снова тянется к моим губам, я подхватываю его под ягодицы, сжимаю, машинально веду ладонь ко входу. С удивлением понимаю, что там влажно и скользко — Ромка явно не терял времени зря, пока ждал меня. А сам ещё так скромно опускает глаза. Ничего не говорю, просто продолжаю прижимать Рому к себе и неторопливо массировать пальцем между ягодиц. Наблюдаю за его реакцией — он закусывает губу и закрывает глаза, явно одобряя мои действия. На всякий случай всё же слюнявлю пальцы. Первый входит легко, за ним второй. Рома сам садится на них, медленно двигает бёдрами, обхватив меня за плечи. Провожу кончиком языка по его шее. Не могу удержаться от того, чтобы поставить смачный засос. Рома тихо смеётся, но не отстраняется, позволяя мне закончить задуманное. — Ты готов? Он делает ещё несколько движений бёдрами, а после отвечает: — Да. Приподнимается, я вынимаю пальцы. Чёрт, где я кинул свой рюкзак? Не могу терпеть, хочется быстрее вставить Ромке. Он слезает с меня, тянется к столу, выдвигает ящик и достаёт оттуда резинки и смазку. — Ты предусмотрительный, — говорю и улыбаюсь. — Вообще я тоже взял… Ромка тоже улыбается, пока я надеваю резинку и выдавливаю смазку из тюбика. Затем снова забирается на меня, обхватывает ногами. Гладит мой член, размазывая лубрикант, приподнимается на коленях и направляет в себя. Опускается медленно, а мне уже жарко, хочется двигаться и трахать его быстрее, закусываю губу и сильно сжимаю простынь. Ромка двигается сам. Он вводит почти до конца, закрыв глаза и приоткрыв рот. Медленно приподнимается и снова опускается, а я ничего не соображаю, просто смотрю на него, ловлю его дыхание и наслаждаюсь движениями. Касаюсь рукой его члена и начинаю надрачивать в такт. Он вцепляется в мои плечи и чуть ускоряется, и каждый раз садится полностью. Затуманенным мозгом осознаю, что у него на щеках снова слёзы. — Тебе больно? — Мне хорошо. Очень хорошо. Я очень хочу этого, хочу тебя… Дани, как же я скучал… Прижимаю его к себе, тянусь к губам. Снова чувство дежавю, но что-то вспомнить, выдернуть воспоминание за едва показавшуюся нитку не могу, мне сейчас слишком хорошо, если бы ещё не слёзы на его щеках… Обхватываю Рому за ягодицы, опускаю спиной на кровать. Собираюсь уже навалиться сверху, но упираюсь взглядом в шрам. Нет, так нельзя. Подкладываю Ромке под бёдра одеяло, он выпрямляет ногу, упирается ею мне в грудь и плечо, со стоном выдыхает, когда я снова вхожу и начинаю медленно двигаться, накрывая ладонью его член. — Так хорошо? — Да… Очень… Он смотрит мне в глаза из-под полуопущенных век, ловлю каждый вздох и тихий стон, кажется, тоже не сдерживаюсь. Ромка извивается, закусывает ладонь, дрожит всем телом, сперма попадает на мою руку и его живот. От этого зрелища становятся ещё ярче и мои ощущения, я двигаюсь быстро и отстаю от него совсем ненадолго, а затем падаю рядом. Шевелиться не хочется, разве что прижать к себе Ромку и лежать так до утра. Тянусь к его щеке, вытираю ладонью — влажная дорожка почти незаметна, но я её чувствую. — Чёрт… Не знаю, почему я так, — Ромка тоже тянется к щеке и трёт её. — Ничего. Если хочется… Всё хорошо. Иди сюда. Он ложится ко мне на грудь, обнимает и гладит моё тело. Целую его в макушку, вдыхаю запах волос, зарываюсь в них носом. Мы лежим молча некоторое время, наслаждаемся теплом друг друга. — Дани, а что будет дальше? Что дальше... Что захочешь. — Дальше будем делать так, чтобы для этого, — касаюсь пальцем его чуть влажных ресниц, — больше не было причин. Он усмехается. — Оно само… Не могу контролировать. Это не от грусти, а оттого, что мне было очень хорошо. — От счастья, значит? Он кивает, водит ладонью по татуировке на моей груди. — Я думаю о том, чтобы съехать из общежития, сдать эту комнату и снять нормальную квартиру. Может, ты хотел бы… Ну, переехать вместе? Предложение неожиданное, но мне нравится. Правда, с деньгами пока не очень, а у матери просить не хочется. Но хорошо, что она помогла с работой, и я довольно быстро вспомнил забытые навыки. — Давай, — снова целую Рому в макушку. — Мне через две недели придёт зарплата. Как получу, сможем переехать. — У меня есть чем заплатить, — быстро говорит он. — Не парься из-за этого. Это совсем не важно. Хочу пошутить про то, что буду его содержанкой, но Ромка слишком серьёзен, с надеждой заглядывает мне в глаза. Поэтому оставляю глупые замечания при себе. — Хорошо. Давай тогда завтра и начнём что-нибудь подыскивать. Смотрю на Ромку и понимаю, что хочу видеть это счастье в его глазах каждый день. И пусть воспоминания от всего пережитого всё ещё очень яркие, а память до конца не вернулась. Мы будем помнить тех, кто ушёл, и залечивать раны друг друга.