***
В вагоне метро пусто, свет приглушён. Прошу Ромку почитать мне, но он говорит, что ничего не будет слышно. — Да всё будет слышно. Достань блокнот, и давай вместе, — смотрю ему в глаза, а он тут же отворачивается, — Ром. Посмотри на меня. Он поднимает взгляд. У него светло-голубые глаза и рыжеватые ресницы. Мне нравится на него смотреть. Интересно, меня подсознательно тянет к нему, потому что мы были вместе, или это чувство родилось заново? Я не знаю, да и, наверное, это неважно. Касаюсь пальцем его скул, щеки, провожу по каждой веснушке. Он снова смотрит не в глаза, а куда-то на кончик моего носа. Ладно, пусть, если ему так комфортнее. На следующей станции снова никого, Ромка оглядывается, а затем кладёт голову на моё плечо. Рассеянно глажу его волосы — они пахнут морозом и, кажется, апельсином. Заглядываю через окно в соседний вагон и вижу там двух парней. Один садится перед другим на пол и начинает сосредоточенно расстёгивать его ширинку. — Ни хрена себе, что творят. Рома поднимает голову, смотрит в том же направлении. Прыскает и отворачивается. — Молодёжь… Грязно же, — говорит с усмешкой, снова опускаясь на моё плечо. — Хотя, может, у них любовь настолько чистая, что к ней никакая гадость не прилипнет. — Ага, к любви, может, и не прилипнет, а к члену — запросто. Но происходящее заводит меня, чёрт, я бы сейчас сделал то же самое с Ромкой. Интересно, он хотел бы? Но вместе с тем внутри какой-то барьер. Ощущение, что торопить события не стоит, иначе я окончательно двинусь. Он улыбается, смотрит на мою руку, накрывает её своей. Его ладонь тёплая и узкая, под светлой кожей отчётливо видно синие вены. Я глажу их большим пальцем и больше ни о чём не думаю.***
В коммуналке Ромка включает чайник и достаёт из шкафа пакет с травяным чаем, который я притащил ему несколько дней назад. Знаю, что эта комната раньше принадлежала его матери. Наверное, ему сложно здесь находиться. Он живёт в общаге, но приезжает сюда, и я этому рад — так мы можем быть ближе друг к другу, ведь в общаге сосед, да и вечером туда попасть сложно. Он убрал её вещи, подкрутил расхлябанные дверцы шкафа и письменного стола, повесил гирлянду, несколько рисунков и картин. Кажется, Ромка может создать уют где угодно. — Давай читать, — говорю и ложусь на разложенный диван, протягиваю Ромке руку. Он смотрит с такой безграничной одуряющей теплотой, меня дико тянет к нему. Обнять, прижать к себе и не отпускать. Чёрт, прости меня, Варя. И ты, Рома, тоже прости, ты столько страдал из-за меня. Мне снова становится хреново, хочется бить кулаком по стене, долбить, пока не разобью все руки в кровь. Нужно взять себя в руки и жить дальше. Он ложится рядом со мной, в руках — большой блокнот в твёрдом переплёте. Я знаю, что у него таких несколько: в один всё не поместилось. Устраиваюсь у Ромки на груди, кладу ладонь на живот. Через футболку осторожно касаюсь длинного Т-образного шрама. — Не болит? — Почти нет… Иногда, если наклоняюсь или на ногах долго без отдыха. Но это же печень, там всё уже отрасти заново должно, — отвечает тихо. Я знаю, что его душе намного больнее, чем телу. И пытаюсь облегчить это, находясь рядом и поддерживая. Он делает для меня то же самое. Наблюдаю, как Ромка перелистывает страницы странной истории, записанной в блокноте. Что-то в ней похоже на жутковатую сказку, а о чём-то я действительно вспомнил, слушая его голос. Жаль, что пока слишком мало. Некоторые страницы он отказывается читать и пропускает. Некоторые я прошу его прочитать по нескольку раз, потому что чувствую, как открывается эта грёбаная коробка с воспоминаниями… И вот я слушаю о том, как Ромка описывает вечер, когда нашёл у меня наркотики, его эмоции, и вспоминаю, что сам чувствовал в тот момент. Досаду, стыд, растерянность… Он пытался убедить меня в том, что я творю херню, и в глубине души у меня было понимание, что он прав, но я всё равно упорствовал и злился. Какой же идиот. Хотелось вернуться в прошлое и дать себе хороший подзатыльник. А потом взять и зацеловать Ромку. Сколько нам тогда лет было? Мне шестнадцать, ему на год меньше. Я не помню, знал ли уже тогда о его любви. Должен был знать, нужно ослепнуть или долбиться в глаза, чтобы не замечать. — Почему ты впал в кому? — заглядываю ему в глаза. Мне нужно знать ответ. — Ром? — Я тебе расскажу всё. Попозже. Честно, расскажу, — он целует меня в лоб, трётся щекой. — Это из-за меня случилось? — Нет. В этом виноват только я сам. — По-моему, я в школе вёл себя как мудак. — Ты очень хорошим был. Честно. Ты мне столько раз помогал. Спасал, заботился… Его слова меня не убеждают. Задумчиво вожу ладонью по его груди и животу. — А когда ты был в коме… Всё, о чём ты пишешь в блокноте — это реально? — Я не знаю, как объяснить… Это похоже на очень реалистичный и длинный сон. Но я ведь видел тебя, и всё, что видел, происходило на самом деле. Когда я очнулся, это всё начало стираться из памяти, поэтому решил записать. Размышляю над его словами, разглядывая комнату. Руки машинально тянутся к гитаре, которая стоит возле кровати. — Это твоя. Я её из общаги привёз вчера, — Ромка улыбается, по-прежнему смотрит с одуряющей, сводящей с ума теплотой. Сажусь, беру гитару на колени. Негромко наигрываю «Кукушку», слегка путаюсь в соло, но быстро исправляюсь. Пальцы бегают по струнам всё увереннее. — Я играл её с отцом… Воспоминание смазанное, но у меня получается ухватиться за него и начать вспоминать всё больше и больше деталей. Алёна фанатеет по тому, как эту песню поёт Гагарина, а мне нужно непременно доказать ей, что оригинал Цоя круче. Но перед тем, как идти впечатлять Алёну, я прошу отца оценить мою игру. Он смеётся, соглашается, что Цой круче Гагариной, что-то подсказывает, мы играем вместе каждый на своей гитаре… Я так и не вспомнил, как он умер. Кажется, я сказал это вслух. Ромка касается моего плеча, медленно поглаживает. — Но ты помнишь его. У тебя есть тёплые воспоминания, связанные с ним. Это главное. Укладываю гитару рядом грифом на подушку. Ложусь, тяну к себе Рому, укрываю нас. Он обнимает меня, зарывается носом в складки свитера и закрывает глаза. Прикасаясь к Ромке, я чувствую умиротворение. Наконец успокаиваюсь и верю, что всё будет хорошо. Мы со всем справимся.