Сапфир

Дазай приехал забрать Чую из университетского общежития на своем роскошном Мазерати, просто потому, что он мог себе это позволить. Ему казалось, что он чувствует на себе колючие взгляды прохожих. Без сомнения, завтра утром в том месте, где учится Чуя, вновь поползут слухи, но нет никакого дела до этого. Чуя никогда не жаловался, а Дазай знал, что он невосприимчив к словам других людей. И Дазая заводили эти очевидные демонстрации, претендующие на его отношения с Чуей, нравилось выставлять его в свет под руку, одетого в красивые шмотки и сверкающие драгоценности, нравилось заявлять миру: Послушай, деньги, может быть, и не купят тебе счастья, но они точно купят тебе одного Накахару Чую. — Здравствуй, Чуя, — произнес Дазай, когда рыжий наклонил голову и нырнул к нему в машину. — Ты, как всегда, хорошо выглядишь. Чуя нарядился для этой ночи, как ему было сказано, и Дазай оценивающе пробежался глазами по тому, как костюм облегал его гибкое тело и намекал на наличие мышц под ним. У него были, так любимы Дазаем, длинные волосы. Он наклонился, чтобы поприветствовать его поцелуем, отстраняясь только тогда, когда Дазай отодвинулся, чтобы посмотреть в глаза Чуи, нежно проведя большим пальцем по его щеке. — У меня для тебя кое-что есть, — наконец сказал Дазай, отстранившись, чтобы завести двигатель. — Неужели? — поинтересовался Чуя, потянувшись за ремень безопасности. — Держи. — Дазай бросил на его колени маленькую подарочную коробочку. Чуя развязал серебряную ленту и медленно открыл ее, когда они отъехали от тротуара, резко вдохнув в изумлении, когда он увидел мерцающие предметы, заключенные внутри. Две сапфировые слезинки с бриллиантами вокруг них сверкали даже в тусклом свете внутри автомобиля. — Они так прекрасны, — с едва сдерживаемым восторгом пролепетал Чуя, поднося одну к свету, чтобы получше ее разглядеть. — Спасибо. Хотя в кромешной темноте их особо не разглядишь, Дазай знал, что они будут такого же василькового цвета, как и его глаза. — Мы же договаривались об этом. — Дазай повернулся, чтобы коротко взглянуть на Чую. Его лицо светилось чистой неподдельной радостью, и Дазаю почти захотелось рассмеяться. У него и раньше были любовники, но ни один из них не был так откровенен в своих чувствах, прикрываясь вежливым безразличием к красивым безделушкам, которые он бросал в них, но Чуя был молод, груб и честен — или настолько честен, насколько позволяет его род занятий. — Надень их сейчас. Я хочу видеть тебя в них, — попросил Дазай. — Я взял их из-за цвета — они напомнили мне твои глаза. Чуе даже не нужно было объяснять — он уже опускал солнцезащитный козырек на боку, чтобы увидеть зеркало на нижней стороне откидной створки, и его волнение практически осязаемо в воздухе. Он сменил свои простые серебряные запонки на новую безделушку и, когда закончил, повернулся к Дазаю. Дазай оглянулся и издал тихий звук одобрения. — Тебе идут мои украшения. — Я люблю их, — сказал Чуя, поднося руку к уху, чтобы потрогать их, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы полюбоваться ими в отражении. — Я сильно люблю их. — Это ты так говоришь, но я уверен, что к следующей нашей встрече ты продашь их, — сухо проконстатировал Дазай. — Как и все остальное, что я дарил тебе раньше. — … Чуя не отрицал этого, но Дазай не обиделся. Чуя никогда не пытался быть кем-то другим, и это сделало их отношения намного проще. Им не приходилось преодолевать неопределенные границы того, что разрешено и чего нельзя, как в обычных отношениях, когда все уже согласовано заранее. Все было просто. Дазай платил Чуе, а тот поддерживал с ним близость. Это было так просто. — Это самый дорогой подарок, который я когда-либо и от кого-либо получал, — неслышно произнес Чуя после долгого молчания. — Я действительно люблю их. Это не ложь. — Я никогда такого не говорил, — снисходительно ответил Дазай, и остаток дороги прошел в приветливой тишине. Вскоре они добрались до места назначения — межконтинентального отеля. Дазай припарковал машину, и, небрежно взявшись за руки, они очутились внутри помещения. Он впервые должным образом поймал истинный отсвет серег на Чуе в отражающих зеркалах, облицованных стенами лифта. Они и вправду были того же цвета, что и его глаза: ярко-голубые, тяжело свисавшие с его уха и мерцающие на фоне рыжих волос. Он выглядел дорого — от драгоценностей до костюма и туфель — и все это было от Дазая. Он мог бы стоять там, глядя на их отражения, целую вечность, но тут же лифт зазвенел, двери открылись, и им пришлось идти дальше. Ужин проходил во французском ресторане отеля. Метрдотель знал их по именам и знал их предпочтения в еде, поэтому заказ не занял много времени. Почти сразу же на их стол была подана еда, и вино налили в их бокалы, сверкая рубиново-красным отливом при свете свечей. Они не так много перекидывались словами, Дазай наблюдал за блеском сапфиров и бриллиантов на ухе Чуи, восхищаясь тем, как драгоценные камни ловили свет, когда он вскидывал голову и оживленно рассказывал о своих университетских занятиях, время от времени дико жестикулируя руками. По его словам, профессор Киносита был совершенно отвратительным, его записи ужасны, а его классы всегда переполнены… Дазай кивал и, при необходимости, выражал соответствующее согласие, слушая, как он болтает, пока не подали второе блюдо — бифштекс, приготовленный так, как они оба любили, и Дазай медленно потягивал вино, когда Чуя своим выражением лица неоднократно давал понять, насколько он наслаждался едой. Иногда он задавался вопросом, сколько из этого было правдивым и сколько из этого являлось частью притворства Чуи, играющего роль неискушенного инженю, недавно введенного в мир материальных наслаждений. Это не было чем-то неслыханным. Супруги вроде Чуи должны были найти для себя конкретную нишу, чтобы выжить в индустрии. Некоторые стремились к миловидной атмосфере, некоторые — к властной личности, и, возможно, это было представлением Чуи: воплощать девственницу в каждом произнесенном им слове. Дазай знал, что он не первый у Чуи, и он наивно не ожидал, что станет тем самым последним — на сайте, с которого он его нашел, было указано, что у того в течение нескольких лет есть опыт работы в этой конкретной области. Но если бы он встретил Чую в каком-нибудь случайном баре и — осмелился он допустить подобную мысль, — влюбившись в него обычным способом, он поверил бы в содрогание бедер Чуи, когда языком раскрепощал его, во вздохи и сдавленные стоны удовольствия, которые рыжий издавал. Чуя цеплялся за него, отчаянно царапал спину, желая большего и шепча «такого никогда не было», его лицо выражало безупречное сочетание неуверенности и смущения, когда Дазай погружался в него. Дазай не мог определить, была ли страсть Чуи подлинной или же поддельной. Он неоднократно повторял себе, что это фальшь, пытался заставить себя взглянуть в лицо холодной реальности. Чуя был здесь только ради денег, напоминал он себе. Он всегда продает подарки, которые ты ему даришь, говорил он себе. Если бы они представляли для него хоть некую сентиментальную ценность, он бы их сохранил. Но ему все меньше и меньше хотелось в это верить. К своему ужасу, он обнаружил, что хочет думать, что мягкое выражение страсти Чуи было непритворным, что изгиб его губ вокруг него был непринужденным. Эта проблема мучила его все больше и больше с каждым днем, который он проводил с Чуей. Иногда Дазай внимательно наблюдал за ним, как сейчас, и понимал, насколько глубоко он увяз в бездонном болоте под названием Накахара Чуя. Если бы у него все еще хватало ума, ему следовало бы расторгнуть их контракт прямо в тот момент, когда он осознал, что начинает заботиться об этом маленьком красном пламени. Естественно, стало слишком поздно. Еще до того, как он осознал это, Дазай уже был полностью и всецело влюблен в него, и он обнаружил, что боится того дня, когда их контракт должен был закончиться. Конечно, до этого еще оставалось какое-то время, но мысль об этом все еще таилась в глубине его сознания неприятным, вездесущим грузом. Честно говоря, он подумывал о продлении контракта, но понятия не имел, когда и как пересечь эту тему. И все время мелькала неуверенность в том, что Чуя уже обеспечил себе лучший контракт, с мужчиной побогаче. Вот таким образом все происходило. Такие супруги, как он, были лояльны к монетам, и вполне естественно, что они выберут того, кто больше заплатит. — Ты не в первый раз смотришь на меня так, — голос Чуи вырывает его из раздумий, — как если бы хотел разобрать меня на части и изучить под микроскопом. — Я бы с удовольствием, — сказал Дазай. — Я хотел бы вскрыть твою голову и посмотреть, что там происходит. — Не так уж сложно меня понять, — спарировал Чуя, откусывая мадлен. — Мои желания легко удовлетворить. — О? — Дазай поднял бровь. — Деньги, модная одежда, вино и хорошая еда? И на этом все? — Может быть, что-то большее, — ответил Чуя, его глаза метнулись от тарелки к лицу Дазая. — Но это секрет. — Он обратно перевел взгляд на свой мадлен. — Это связано с твоей бестолковой французской поэзией? — добродушно спросил он. — Хм, я люблю ее. Но это было не то, что я подразумевал. — Что ж, если ты когда-нибудь решишь сказать мне, чего ты хочешь, то можешь поделиться этим со мной. Хотел бы я знать, что еще ты хочешь выжать из моего бумажника. — Возможно, я расскажу тебе об этом в конце нашего контракта, — уклончиво ответил Чуя, заканчивая догрызать свой Мадлен. — А возможно и нет. Может быть, я никогда не скажу тебе. После ужина они направились в номер, который уже был приготовлен к их приезду. Их вещи уже были аккуратно сложены на полке в гостиной рядом с дверью, где они сбросили обувь, а кондиционер настроен на нужную температуру. Огромные стеклянные окна простирались от пола до потолка, и из них открывался вид на залив Йокогамы, раскинувшийся перед ними своим полотном огней. Они оба хорошо знали вид — в конце концов, это был далеко не первый раз, когда они занимались этим. — Итак, как ты меня хочешь? — обманчиво небрежно, с правильным количеством волнения и предвкушения прозвучал голос Чуи. — Раздевайся, — велел Дазай. — Хочу на тебя посмотреть. Чуя практически достиг совершенства в этом искусстве: он сбросил пиджак на кресло рядом с кроватью, перешел к ремню, брюкам, нижнему белью, следом нерасторопно отстегивал каждую пуговицу своей рубашки, позволяя ей распахнуться, словно случайно, откинувшись на кровать, обнажив темно-розовые бугорки на груди, а затем с отточенным движением позволил ей соблазнительно соскользнуть с одного плеча, открывая вид на кремово-белое тело. Он откинулся назад, искусно расставив ноги, подтянув одно колено к груди, чтобы скрыть пах в тени, и потянулся к серьгам, все еще свисавшим с мочки уха. — Нет, оставь. Я хочу трахать тебя в них. — Но они дорогие. Что, если они сломаются? — Тогда я просто куплю тебе новую пару. Дазай тоже избавился от своей одежды, и он оценивал Чую неспешно, с осторожностью. Он находил его привлекательным — едва самым привлекательным для него самого. Чуя молчал, лежа на кровати, ожидая указаний, и Дазай позволил своему разуму сойти с ума от всех возможностей. Он мог попросить Чую оказать услугу своим ртом, дразня пальцем его дырочку, пока наблюдал бы за ним. Он мог попросить Чую сесть к нему на колени и скакать на нем без остановки. Все это они проделывали друг с другом раньше, в разных других отелях, иногда даже в собственной квартире Дазая. Но Дазай искал чего-то другого. Он хотел чего-то большего. Он заполз на кровать, наблюдая, как Чуя откидывается на подушки, чтобы освободить ему больше места, приближаясь к нему, пока их лица не оказались вплотную. Как и в машине ранее вечером, Дазай убирает выбившиеся пряди волос с висков Чуи и нежно проводит рукой по его лицу, подталкивая подбородок в сторону, чтобы он мог полюбоваться сапфиром и бриллиантами, мерцающими в его ухе. — Как я и думал, они идеально тебе идут. Чуя вздрогнул от его прикосновения, почти непроизвольно отвернувшись от щекочущего ощущения дыхания на своей шее, его руки взлетели, чтобы схватить Дазая за лацканы. Дазай проводит носом от подбородка Чуи, от хвоста сережек, вниз к шее, медленно посасывая нежную кожу там, над чокером, отстраняясь, чтобы наблюдать за своей работой с приглушенным удовлетворением. — Поцелуй меня, — выдохнул Чуя, так тихо, что Дазай едва уловил его, чуть ли не требовательно дергая его за рубашку. Дазай легко подчинился, прижав их губы в поцелуе. Чуя был хорош в этом. Он умел издавать эти хриплые звуки из своих приоткрытых губ, хорошо создавал впечатление, будто он действительно теряет себя в поцелуе, углубляя его, скользя языком между губами Дазая. Дазай хотел перестать думать и анализировать каждое движение Чуи, очень хотел. Но он не мог не задаваться вопросом, что было реальным, а что нет, особенно когда Чуя целовал его так, как будто он действительно имел это в виду. В груди Дазая росло странное напряженное чувство, и когда оно стало слишком сильным, ему пришлось остановиться и прервать поцелуй. Ему было жарко, он чувствовал себя растерянным и сбитым с толку, как будто он тонул в Чуе — и это было опасно. — Довольно. — Дазай пытался вернуть контроль над собой. Его член все еще пульсировал в заинтересованности, даже без электрического ощущения губ Чуи на своих. — Подопрись подушкой и встань на четвереньки. Это явно было хорошей идеей. Занимаясь этим со спины означало, что он мог скрыть свое лицо от Чуи, что у него было время собраться, прежде чем он слишком много раскрыл себя. Дазай прижал палец к колечку мышц Чуи, обнаружив, что оно смазано и готово для него — напоминание о том, насколько все это искусственно и надуманно. Чуя всегда готовился к их совместным свиданиям, потому что именно так все начиналось между ними. Каждый раз, когда они встречались, всегда было для этого. Это был не случайный романтический ужин. Это был своего рода обмен, связанный договором, с подразумеваемым пониманием того, что он всегда будет заканчиваться только так. Не было никакого нарастающего предвкушения преследования, никакой нервной проверки границ — они трахались уже на первом свидании, уходя с чистой совестью и довольные тем, что получили взамен: Чуя со своими деньгами, а Дазай с ленивым выжатым чувством посткоитального кайфа. Дазай думал, что это будет, как с прошлыми его любовниками, что он будет держать эту новую игрушку в течение нескольких недель, может быть, месяца. Но затем Дазай потерял рассудок, и внезапно он обнаружил, что пристрастился к Чуе, как к наркотику. Он раздвинул ягодицы Чуи, нежно обдувая чувствительную кожу в углублении, и коснулся языком его яичек, прижимая порочные укусы к незапятнанным бедрам. Покончив с исследованием, он подался назад и дотянулся рукой до груди Чуи, чтобы ущипнуть за сосок, перекатывая его между указательным и большим пальцами и чувствуя себя опьяненным желанием от того, как заскулил Чуя и бедрами толкнулся в ответ, моля о большем и всхлипнув, когда рука Дазая переместилась с груди, чтобы обхватить его член. Дернувшись в хватке Дазая, он был горячим, твердым и скользким от предвкушения. — Нгхх, я хочу, чтобы ты был во мне, — голос Чуи был приглушен подушкой, а его бедра качнулись назад. — Пожалуйста, Дазай. — Ты всегда такая маленькая шлюшка для члена, Чуя? — Дазай дразнил его, проводя мокрым кончиком члена меж ягодиц, потирая им отверстие, но не входя в него, размазывая блестящий предэвакулят по всей его заднице, от вида которой Дазай стал еще тверже. — Н-нет, — Чуя словно всхлипнул на выдохе. — Только для тебя. Только для тебя, Дазай- Он невольно прерывается, задыхаясь, когда Дазай тазом двинулся вперед и погрузился в него на одном дыхании, разгневанный его страстным признанием. — Блядь, — пробормотал Дазай, когда они оба привыкли к новому ощущению. — Блядь, Чуя, ты хоть знаешь, что со мной сделали твои слова? — Он почти вышел из него и с новой силой погрузился вновь. — Знаешь, как я был счастлив услышать это? — Это правда, — выдохнул Чуя. — Я твой, Дазай. Целиком. — Только я могу иметь тебя вот так, — прорычал Дазай, теперь уже почти бессвязный от удовольствия, когда толкался в него, стремясь к пику своего наслаждения. — Ты мой. Он удерживает свое тело в вертикальном положении, ухватившись за бедра Чуи, чтобы не упасть, и наблюдает за сверкающим голубым сапфиром, свисающим при каждом их движении. Голубой, цвет чистого безоблачного неба, цвет океанов далеких островов, цвет глаз Чуи. Дазай был одержим этим оттенком голубого. Он так сильно любил его, что невозможно было описать словами. Звуки в комнате абсолютно непристойные, шлепки влажных тел, тихие стоны и прерывистые вдохи, вырывающиеся из их губ, слабый скрип кровати, когда он трахал Чую снова и снова. Он наслаждался ощущением тепла Чуи, обволакивающий, резко сжимающего его внутри себя всякий раз, когда он попадал в нужное место, и думал о том, чтобы остаться здесь навсегда, со сверкающим сапфиром на ухе, отмечающим того как своего питомца. Он снова подумал о том, как пылко Чуя заявлял о том, что нуждается в нем, как он взывал только для тебя, Дазай, и внезапно, прежде чем смог осознать это, он достиг вершины своего удовольствия, повторяя имя Чуи, как мантру, пока мир не перестал вращаться, и его сперма не сочилась из податливой дырочки Чуи вниз по бедру. Он заставил Чую перевернуться и несколькими движениями руки подвел его к кульминации, оставляя белые полосы на их груди, когда они плюхнулись на спину, пытаясь привести в порядок собственное дыхание. — Ты правда так думаешь? — спросил Дазай, поворачивая голову, чтобы посмотреть на Чую через подушку. — Когда ты сказал, что ты мой. — Да. Мы заключили контракт. Я твой двенадцать месяцев. Сердце Дазая ухнуло в груди. И подумать только, в тот момент он поверил, что Чуя был серьезен. Ему хотелось посмеяться над собой за свою глупость, но он попытался снова, в последний раз. — Чуя. Закрой глаза и представь, что мы не являемся ни клиентом, ни эскортом. Если бы эти отношения были настоящими, поделись со мной в трех словах, что бы ты мне сказал? Долгая пауза со стороны Чуи. Затем приходит ответ. — Я не знаю. Дазай подавил растущее в груди разочарование. Он закрыл глаза и отвернулся, заставляя свое лицо сохранять хладнокровность. — В любом случае я тебе на самом деле не нужен, — тихо продолжил Чуя. — Это то, что все они говорят. Мужчины все время мне лгут. Мы все говорили незнакомцам слова, которые не имели в виду. Мне тоже когда-то казалось, что я кого-то люблю. Но потом я поймал их на обмане, и оказалось, что все мои страхи оказались реальностью. Каждое их искреннее признание было пропитано ложью. Каждое обещание, которое они мне давали, они нарушали. И я не хочу сравнивать тебя с ними, но я просто больше не занимаюсь любовью, понимаешь? — Все в порядке. Я понимаю. Они лежали молча, пока Дазай снова не нарушил тишину. — Наш контракт. Все закончится в следующем месяце. Так что, полагаю, после этого мы больше не увидимся. — Если ты этого хочешь, — осторожно подтвердил Чуя, отворачиваясь, чтобы выключить прикроватный свет. — Ух ты, так гораздо лучше. Не понимаю, почему не сделали это раньше. — Да уж. Дазай тоже был рад приглушенному свету, потому что он скрывал выражение его лица, и он крепко зажмурился, стараясь не думать о том, что повлечет за собой следующий месяц. В груди больно. Глубоко вдохнув, он заставил себя не обращать на это внимания, подавить бурлящие в нем чувства. — Это к лучшему, — пробормотал он про себя. Лучше покончить с этим прямо сейчас. Они бы полностью порвали отношения без каких-либо неприятностей и ссор. Он отдаст Чуе свой последний бонус, и они трахнутся в последний раз, а потом они снова расстанутся как два незнакомца, два взрослых человека, покидающих рабочие отношения. Здесь нечего оплакивать. Но его горло сжалось, даже когда он выдавил из себя слова более или менее привычным голосом. — Знаешь, я думаю, что буду скучать по тебе, когда ты уйдешь. С другой стороны кровати послышался лишь подтверждающий шепот.