Тогда мы еще не съехались и до «Багрового Фантомаса» было еще далеко. Но уже виделись чаще, чем просто знакомые.
В нос будто наяву ударил резкий запах. Соляная кислота, лак для ногтей и сигаретный дым.Шершень сидел за столом, сильно скрючившись — как он со своим немаленьким ростом и слабым зрением сидел всегда, когда работал с мелкими деталями. Увлекшись работой, он как обычно не заметил и моего прихода. Такое случалось довольно часто. В общем-то, поэтому мне и достались дополнительные ключи — а то бывало, что и полчаса, и час приходилось торчать на улице, пока этот вообще заметит хоть что-то за пределами своей светлой головушки. Здороваться дальше чем «прямо над ухом» было, честно говоря, абсолютно бессмысленно, поэтому я и не стал. А вот подкрасться поближе и шугануть как дворового кота почему-то показалось хорошей идеей. Яшка, отключившийся от реальности, застыл над своей газетой с железками, а я в два неслышимых прыжка, несмотря на так и не снятые берцы, добрался до его табуретки и резко схватил за плечи. Шершень вскинулся как ужаленный и тут же зашипел, отдергивая левую руку подальше от стола. — Лять! — вслед за ним выругался я, закрывая нос. Культяпка Яшки с размаху врезалась прямо в моё лицо. Ну, это справедливая карма, не спорю. Только в следующий момент про свой нос я забыл. Шершень глухо заскулил, сцепив зубы и растопыривая пальцы на дрожащей левой руке. На ней, между большим и указательным расползалось желтовато-красное пятно, размером с копейку. Шершень испуганно взглянул на меня снизу вверх своими синющими глазищами. — Че делать-то теперь, Р-роз? Я схватил его за запястье обожженной кислотой руки и, буркнув что-то про «не тряси граблями», потащил это недоразумение в ванную. Уж не знаю откуда это в башке всплыло, но я откуда-то помнил, что эту дрянь надо вымыть нахрен, пока она до костяшек не добралась. Иначе всё, коллапс. Шершень послушно потащился и даже довольно удобно умостился тощей задницей на бортике ванной, пока я выкручивал краны, настраивая тепленькую водичку. Удерживать руку под струей воды тоже пришлось мне. Двумя руками, не давая Яшке дернуться. Хотя он старался сидеть смирно, закусывая щеку изнутри, чтобы не показывать насколько ему больно. Но я-то видел как Шершень чуть поднимает подбородок, пытаясь не расплескать набежавшие слёзы. Дурилка моя. Только когда в мой нос ткнулось что-то влажно-мягкое, я понял, что по пути в ванную закапал кровищей и пол в комнате, и коридор. Шершень дотянулся до ближайшего полотенца свободной рукой и теперь пытался ухватить его поудобнее, чтобы зажать мне нос. — Роз, башку подними, а то ты до утра так мироточить в ванну будешь, — обеспокоено пробормотал он, отводя большим пальцем волосы с моего лица. — Ты извини, я не специально так.
Роза повертел пресловутый медиатор в руках. С одной стороны шершень, с другой — роза. Яшка, на удивление, неплохой художник. Роза горько ухмыльнулся. Ни группы, ни барабанщика, ни гитары, ни квартиры. Последнее, что осталось от Шершанского — этот медиатор. А нахрена ему теперь этот медиатор. Роза выскреб из бардачка мятую пачку сигарет, которая лежала там, кажется, еще со времен прошлого хозяина, и выбрался из машины. Вдалеке блеснул луч, отразившись от озерной глади, и Роза подумал, что солнце резануло бы по глазам, не будь на нем очков. От этой мысли в голове стало как-то пусто. Не хотелось больше думать ни о группе, ни о своём (своём ли?) киселе. А курить хотелось. Оставалось где-то раздобыть спички. Роза сунул сигареты в карман косухи и направился вглубь парка при ДК. Постепенно сгущались сумерки. Скоро в очках станет совсем ничего не разглядеть — может, и к лучшему. Мелкой дождевой каплей попало Розе сначала по брови, потом по щеке. Он ускорил шаг, надеясь найти, у кого поджечь сигарету до того, как совсем распогодится. Как назло вокруг было ни души. Роза сам не заметил, как добрел до озера. Все так же бездумно он оперся на перила ограждения и застыл, вглядываясь в темную осеннюю воду. Холодные порывы ветра метали его длинные волосы в разные стороны, то напрочь закрывая обзор, то сдувая все с лица. Если бы Роза действительно смотрел вдаль, а не вглубь себя, то это может быть и отвлекало бы. Руки начинали замерзать, а он только сейчас понял, что так и вертит в руках кусочек металла. Роза приподнял очки, чтобы еще раз взглянуть на него. До Шершня он вообще не представлял, что медиаторы могут заставлять струны ТАК звучать.Прожженная кожа на шершневой лапе зарастала еще несколько недель и так и осталась напоминать о себе темным пятном. После этого мы купили перчатки, которые стали неснимаемыми. Сначала они придерживали повязку, а потом Яшка к ним привык и практически сросся.
Наверное, это был первый его подарок?.. Не на какой-нибудь там праздник (о них фантомасы чаще всего вспоминали уже когда все давно закончилось), а просто. Просто Роза сидел и настраивал гитару…— В-вот, попробуй — Яша протянул кулак, смотря куда угодно, но не на меня. — Что? — я поднял на него глаза, не совсем понимая, что Шершень от меня хочет. — Ну р-руку протяни что ли, — буркнул он почти недовольно, как будто я должен мысли из его черепной коробчонки читать. Я подставил раскрытую ладонь, внутренне готовясь, что Шершень в очередной раз выдаст мне свою наркоманскую дрянь, чтобы я ее в унитаз смыл, потому что он там типа бросает, но поделать ничего не может. — Я м-медиатор украсил. Вот. Попробуй. — с каждым словом он говорил все тише, а свое творение мне в руки совал все настойчивее. Будто бы я вообще сопротивлялся. — Это че, медиатор что ли? Железный? — пластинка была тоненькой, но весомой. И прохладной, как Яшкины пальцы. — Ага, как рукава, — едва заметно усмехнулся он. С одной стороны Роза, с другой — Шершень. Тогда это казалось чем-то очень символичным и скрепляющим, вроде парных татуировок. Только на медиаторе.
Сейчас он ощущался гирей, тянущей на дно прошлого, где все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Глаза снова предательски защипало. И будто бы прорвало плотину, скрывающую воспоминания от его уязвимого разума. Сразу же вспомнились и их первые концерты (они соглашались на любые возможности — даже для школьников на первое сентября как-то довелось играть), и как они таки раздумывали над татуировками (и слава Пейджу, что не сделали!). И как Роза подарил Яшке барабанную установку. Было непросто. Барабаны стоили немало, а подработки у Розы обычно постоянством не отличались. Но он знал, сколько Шершню доставляла неудобств вечная зависимость от кого-то, вечные заморочки с забрать-вернуть. Да и репетировать дома куда удобнее, чем в чужих гаражах. И вспомнил Яшино посветлевшее лицо, когда тот увидел свеженькую новенькую лоснящуюся установку. Сердце Розы Робота будто пронзили тысячи шипов. Если бы он не выплакал все, что мог еще в машине, сейчас было бы очень сложно сдержаться. — Ну и пропади ты пропадом со своими барабанами! — закричал он и с размаху выкинул медиатор в темноту озера. Один лишь малозаметный бульк отрезал невнятное настоящее от столь сверкающего прошлого. — Ай зачем деньгами бросаешься, яхонтовый! Лучше ручку мне позолоти, а я всё-всё тебе о твоих печалях поведаю. Роза вздрогнул от громкого голоса, грянувшего прямо над ухом и, торопливо приподняв очки, смахнул слёзы. Развернувшись, он увидел девушку неопределенно-юного возраста в цветастой юбке, даже не достающую ему макушкой до плеча. — Я свои печали и так знаю, нахрен. За девчонкой уже спешила разномастная толпа таких же чернявых сестриц и собратьев. У них уж точно печалей не было. — Ну, позолоти ручку, — не прекращала клянчить цыганка, — разрешим печали твои. Роза отмахнулся от нее, сунув в протянутую руку бесполезную без огня пачку сигарет, и весь подался вперед, прислушиваясь. Где-то посреди широких юбок и громких возгласов затесался цыган с гитарой, который безбожно перевирал знакомый мотив. Роза скривился, будто от зубной боли. Не сказать, что у него абсолютный какой слух или образование музыкальное, но и терпеть откровенную фальшь Роза не мог. — Эй, ты, с гитарой, — Роза пошел напрямик через толпу, не особо разбирая, кого куда отталкивает, — Тебя кто, блин, научил так струны теребонить? Девки в момент окружили Розу и цыгана с гитарой и наперебой что-то заголосили. — Тырдёв! — прикрикнул на них цыган, перестав терзать струны, — Что не так, гаджо? Мы просто мимо идем. Он выглядел даже младше Розы. Выговаривать за косую игру какому-то пацану сразу расхотелось. — Играешь, нахрен, будто руки не из плеч блин растут. — Откуда ж им еще расти, дырлыно? А ты лучше сыграть сможешь? — Да как два пальца обсосать! — Роза задрал подбородок, становясь будто еще выше, и протянул руку за гитарой. — Хохавэса! — поднял бровь цыганенок, но инструмент все же отдал. — Покажи. Обычная раздолбанная акустика. Роза и сам с такой начинал. Еще и подрастроенная, неудивительно. Потратив несколько мгновений на подкручивание колков и игнорирование шепотков на незнакомом языке, Роза ударил по струнам. Конечно, его малышечка звучала куда лучше, но тут выбирать не приходилось. Левая рука привычно легла на гриф, пальцы мягко взяли первый перебор «Stairway to heaven», и Роза будто бы отключился от реальности. Теперь существовали только он, видавшая виды гитара и музыка. А ведь он за сегодняшний тяжелый день успел и подзабыть, как благоприятно это действует на эмоции. Будто и не было ни распада группы, ни самой группы, ни даже самого Розы. Только музыка и ничего больше. Когда песня закончилась, Роза не сразу открыл глаза. Хотелось, как после приятного сна, задержать ощущения дольше, чем они могли быть. Из транса его вывели бурные восхищения цыган. — Мишто! Мишто! Что за музыку ты играл, драго? — наперебой заголосили слушатели. Роза даже смутился от такого внимания. Обычно публика потухлее реагировала. — Вот эти вот чуваки. Они нормальный рокешник разгоняют, — вместо ответа Роза распахнул пошире косуху и продемонстрировал верную ледзепелинскую футболку. Звуки восхищения стали громче и сфокусированнее, а какие-то из девчонок посмелее даже протянули увешанные золотом смуглые руки, найдя повод прикоснуться к Розе. Такое внимание определенно обладало оздоравливающим эффектом — Шершень не вспоминался вот уже седьмую минуту. Изначальный владелец гитары (видимо, он же и был у них главным) вытащил зубами помятую сигарету и протянул пачку обратно Розе. — Авеса тырдэс? — Тырдыр, тырдыр, — ответил он, ничерта не понимая, но сигарету — предпоследнюю — взял, — А огонёк найдется? Огонёк нашелся. Пока Роза пытался раскурить залежалую и подсыревшую сигарету, за руку его взяла та самая цыганка, которая первой встретилась на мосту. Уже почти стемнело, но, казалось, это совсем не мешало ей видеть переплетение линий на ладони. — Ай, яхонтовый… Сердце-то твое разбито. Роза закашлялся. Не столько от слов цыганки, сколько от старой, отдающей на вкус клеем, сигареты. — Че? Мать, не гони, у меня и малыхи-то нет, — Роза выглядел озадаченным. Опасное предположение вертелось в голове и назойливо жужжало, но парень его не менее настойчиво отгонял. А цыганка продолжала гнать, будто по-написанному, не слушая возражений Розы. — Ждёт тебя слава! — Какой еще Слава? Мы же вроде про малых говорим? Девушка посмотрела на него как на дурака: — Всесоюзная слава. А то и мировая. А как прославишься — все девки твои. И та зазноба тоже прилетит, как миленькая. Обратно попросится. И ты, драго, расцветешь снова. Роза хмыкнул. С одной стороны, ничерта она не знала и не понимала — малыху какую-то несуществующую придумала — а с другой… Нельзя же случайно так точно попадать в самые болезненные метафоры?.. — Слава, говоришь? Какая ж мне слава — ни группы, ни гитары… Гитара. Нахрена он запульнул её в малыху Роза и сам не понял. Сейчас инструмент было жалко. А ведь может она до сих пор так и лежит там в парке. — Будет тебе и гитара, и слава, все, что захочешь будет, — продолжала ворковать цыганка. — А коли с врагом закадычным сойдешься, тогда и нужды знать не будешь. «Враг закадычный? Это что, тот хрыч этажом ниже?» — Роза опять запутался в хитросплетениях цыганской гадательной логики. Да и посулы радужного будущего уже начинали раздражать. Он вывернулся из цепких цыганских пальцев и сразу отскочил от девушки на пару шагов, пряча руку в карман и глубоко затягиваясь почти дотлевшей до фильтра сигаретой. — Достаточно, блин, с меня на сегодня. А то еще раз моргну, а меня уже в какие-нибудь, нахрен, шейхи записали. — Дурной ты, гаджо, ох дурной, — засмеялась цыганка. — Джя Дэвлэса! — Джа, ага, — махнул ей Роза и развернулся обратно в сторону парка. Это «джа» перекатилось на языке чем-то смутно знакомым, отдающим детством и солнцем. Роза все же решил вернуться за гитарой. В конце концов музыкант он или где. Глядишь вместе они вольются в какую компанию, будет где переночевать. А там и барабанщик, не пускающий черняжку по вене найдется. Только вот собравшиеся тучи, так и не пролившиеся дождем, никак в поисках не помогали. Тропа, ведущая к ДК, в сумерках различалась с трудом. Роза даже снял очки, повесив их на ворот футболки и надеясь не проебать в траве. Его зелененькая, потрепанная жизнью малышечка одиноко лежала на асфальте ровно под окнами актового зала. Её Роза, несмотря на темноту, заприметил издалека и прибавил шагу. А в следующую секунду запнулся об тяжелющий шар. Роза выматерился, жалея наверняка ободранный теперь концертный ботинок, и наклонился рассмотреть препятствие. Им оказалась огромная башка с торчащей вместо шеи арматуриной. Видимо тут события были куда интереснее, чем вылетевшая из окна гитара. Роза обошел башку, надеясь не наткнуться на остальные части тела, и наконец добрался до стен ДК. Гитара, хоть и навернулась с третьего этажа, выглядела относительно невредимой. Правда Роза сейчас не сильно различал где на корпусе новые вмятины, а где те, что остались после Великой Битвы. Две лопнувшие струны торчали тараканьими усами. Роза осторожно поднял ее, стирая с корпуса дорожную пыль, и решил, что цельность внутренностей проверит как-нибудь в другой раз. Главное, что гитару никто не увел пока он там с цыганами концертики устраивал. Светлеющая своими желтыми боками машина тоже нашлась быстро — да и куда бы она делась. А вот то, что она открылась без ключа, Розу неприятно удивило — видимо, на фоне огорчений совсем про это забыл. Впрочем, ничего ценнее той пачки сигарет в салоне и не было. Роза аккуратно расположил гитару на пассажирском сидении и, чуть подумав, еще и пристегнул. — Вот опять мы с тобой одни остались, малыха… — он погладил инструмент по грифу и вздохнул. Как же все может измениться меньше чем за сутки… Роза помнил, с каким предвкушением и воодушевлением он просыпался утром. Вечером, конечно, существовать не хотелось категорически. Но если бы Роза так просто сдавался, то «Багрового Фантомаса» никогда бы и не существовало. Роза зевнул, еще раз напоследок тронул гитару, от всей души надеясь, что она не потребует много ремонта, и переполз на задние сидения. Без группы, без барабанщика. Зато есть гитара и машина. А значит, он не пропадет. — А завтра, как грицца, будет новый день, новый дед.