25 декабря 2015.
Холод на улице так суров, что лобовое стекло запотевает, Но я почувствовал его, лишь когда прошел мимо тебя.
Наверное, нет в этой жизни ничего, что не менялось бы с течением времени. Люди влюбляются, женятся, рождаются, расстаются, умирают, и, казалось бы, это замкнутый круг, несовершенный и совершенно неясный. Неясный, как будущее; неясный, как прошлое и настоящее, что то и дело сплетают между собой невидимые нити людских судеб, непрочные и ненадежные. Джейн уныло смотрела в окно, отслеживая траекторию падения белоснежных рождественских снежинок. Они лавировали, кружились, падали, находя место среди других. Она провожала взглядом, как ей чудилось, каждую, стараясь рассмотреть до мельчайших деталей. Но, как известно, предвидеть абсолютно все - абсолютно невозможно. Некогда горячая кружка чая в ее руках стала холодной. Огонь, некогда трещавший в камине, потух, не оставив за собой даже крупицы тепла и света. Некогда горевшее в ее сердце пламя превратилось в пепел, в остатки того святого чувства, что она много лет таила в себе, в потайном углу своей души. В двух домах от Джейн, на расстоянии пятисот метров, что казались бесконечной неизвестной дорогой, у окна стоял Генри. Он лениво потягивал принесенный Чарли шотландский скотч, смотря в одну точку. В окно Джейн. Ему казалось, что там еще горел свет, что вот-вот она выйдет из дома, или позвонит ему, или сделает хоть что-нибудь, чтобы сократить это расстояние. Но она ничего не делала. Вокруг него было шумно, отвратительно шумно – весь год Генри надеялся, что, хотя бы дома, в родных стенах, шум поутихнет, вечное жужжание прекратится, но этого тоже не происходило. Но в этой рождественской возне, в звуках задорного смеха его племянников, в громких разговорах его семьи, он не слышал ничего. Вокруг него царила тишина, пустое, безмолвное пространство окружило Кавилла со всех сторон, кроме одной. Из того самого дома через два других от его, он слышал звуки старой гитары, струны который уже давно порваны. Он слышал голос, что звал его, кричал о боли в сердце своей обладательницы, перекрикивал назревающую бурю за окном, пересвистывал ветер. И то и дело Генри задумался, что вызвало эти галлюцинации – подходящая к концу бутылка скотча, или его старая привычка выдавать желаемое за действительное. Казалось, ничто не могло вытянуть мистера Кавилла из этого транса, как мягкая женская рука прошлась по его напряженному плечу. Он отвел взгляд от того самого дома, повернувшись к источнику его тревоги. - Генри, все хорошо? – мягко протянула красавица-блондинка, которой порядком надоело наблюдать за его выходками со стороны. Он тихо хмыкнул, вернув свой взгляд к окнам Джейн. Он молчал, казалось, несколько минут, и блондинка смиренно ждала его ответа. И стоило только в тех самых окнах появиться отголоску включенного света, как он ответил: - Теперь да, Тара. Все хорошо, - он повернулся к ней, и, с легкой улыбкой на лице произнеся тихое «извини», удалился из ее поля зрения. В последние месяцы, жизнь мисс Джейн Кларенс совсем не казалась ей вечным летом, как раньше. Джеймс ушел. Он не выдержал испытания расстоянием – тем расстоянием, что Генри и Джейн посеяли между обрученной парой. А Генри даже об этом и не подозревал. В трудные моменты, люди, как правило, ищут поддержки у самых близких. И когда Джейн осталась наедине со своими демонами, когда Джеймс перевез свои вещи в новый дом одна за одной, в первый раз за долгие годы Джейн просила помощи у своего лучшего друга. У того, кто никогда не поворачивался к ней спиной, у того, за кого она готова была испепелить целый мир, у того, кого любила больше своей собственной жизни на протяжении долгих лет – его не было рядом. Ему это было неинтересно, ненужно и неважно, словно ее чувства были пустым местом. Все, что имело для него смысл – это модные вечеринки, бассейны, наполненные шампанским, и фальшивые улыбки не менее фальшивых новых друзей. Они не общались полгода. Джейн казалось, что она больше даже не знала этого человека, но правда заключалась в том, что только она его и знала. Когда она поняла, что помощи ей ждать неоткуда, она поспешно собрала свои вещи, загрузила их в машину и уехала домой, в Сейнт-Хельер, надеясь, что ее оставят в покое, раз и навсегда. Что мир вокруг растворится в чашке уже серого вчерашнего чая, оставив за собой только тонкий аромат, и тот – в воспоминаниях. И так и было, пока между ее домом и методисткой школой не припарковалась знакомая машина, и пока из этой машины не вышли двое – тот, что не был рядом, и та, что в это время была рядом с ним. И тогда, двери дома Джейн закрылись. Закрылись до тех пор, пока эта машина не сдвинется с места и не уедет на безопасное расстояние. Свет в доме больше не включится до тех пор, пока Джейн не поймет, что больше не увидит это до боли знакомое лицо. Шторы не раздвинутся, пока есть, кому на нее смотреть.И тебе больно от того, Что больно мне
Ее идиллию прервал громкий стук в дверь. Джейн медленно поставила чашку на стол, осмотрелась вокруг полузакрытыми глазами, и не спеша стала спускаться вниз по лестнице, совсем забыв посмотреть под ноги. - Джейн! Открой эту чертову дверь, пока я не выбил ее! – громко кричал голос за этой дверью, свирепый и суровый. Джейн продолжала молча пялиться на дверную ручку, игнорируя этот голос. Ей казалось, что он ей снится. - Джейн, я не шучу! – голос продолжал зверствовать, а ее глаза все так же были прикованы к ручке. Недвижимая, она ждала, пока он уйдет, пока голос исчезнет, и из ее головы, и из ее жизни. - Джейн, пожалуйста. Давай поговорим, - тихо, почти неслышно сказал этот голос, под аккомпанемент утихнувшего ветра. И тогда, Джейн подняла глаза. Она с силой оттолкнула дверь, да так, что Генри пошатнулся, стараясь поймать равновесие на льду. - И это ты просишь меня поговорить с тобой? – кричала Джейн, становясь злее с каждой секундой. Она хлопнула дверью и стала приближаться к Генри, как лев приближается к своей добыче. Есть несколько видов шока, которые могут постигнуть человека. Травматический, кардиогенный, нейрогенный, и многие другие. В этот момент, Генри, казалось, испытал тот самый шок, что пробирает каждую клеточку тела, пленяет мозг, разбивает сердце за считанные секунды. Перед ним стоял призрак, не человек. Джейн совсем не была похожа на себя, словно вместо нее на улицу вывели расплавившуюся восковую фигуру. - Ты бросил меня, Генри, когда был нужен мне больше всего! – продолжала кричать она, все еще приближаясь. Он лишь отходил назад, пятился, как загнанная в угол косуля. - Но ты даже не звонила мне, как я мог знать? – попытался оправдаться он. - Так почему же за полгода ты ни разу не позвонил мне? Осознание пришло к нему так внезапно, что Генри даже не нашел, что сказать. Он действительно игнорировал ее на протяжении шести месяцев. Причина, почему он так поступил, казалась ему весьма резонной – он просто хотел ее забыть. Разорвать эту малодушную безответную любовь, что так много лет терзала его, не давала ему покоя. И он знал, насколько это было эгоистично – но лишь в этом он видел свой шанс. - Я боялся, что не нужен тебе, - сказал он. Джейн громко усмехнулась, не в силах скрыть истеричную улыбку. - Или же просто я не была нужна тебе, Генри. Не беспокойся обо мне, - сказала она, начав пятиться назад, отходя обратно к пустому и холодному дому, - Возвращайся к своим чертовым новым друзьям, и пусть они напишут о тебе целую книгу. Возвращайся к девчонке, которая никогда в жизни не сможет отличить твою настоящую улыбку от поддельной, неискренней. Возвращайся обратно в Лос-Анджелес и никогда, слышишь, никогда не вспоминай о единственном настоящем человеке в твоей жизни. И когда ты поймешь, что единственный, чье сердце разбито из нас двоих – это твое сердце, не приходи ко мне, - и она продолжала кричать, шаг за шагом все дальше, но смотря прямо в его глаза, наполненные слезами. И тогда, в доме в пятиста метров от его, в рождественскую ночь, на долгое время потух свет.И дорога, от которой я отказалась, сейчас выглядит заманчиво. И она всегда будет приводить тебя ко мне.