***
Уроки уже подошли к концу и ученики стали массово выходить из школы. Эбигейл тоже покидала школьное здание. Солнце высоко стояло над головой, а хорошая погода так и шептала детям, что сегодня нужно обязательно пойти где-нибудь погулять. Девушке хотелось пойти куда-нибудь и прибиться к компании своих одноклассниц, но понимала, что ей нельзя задерживаться после школы ни на минуту, если причиной не было какое-то важное школьное мероприятие. Эбигейл быстро проходила мимо школьников устремляясь к выходу и стремясь к автобусной остановке, что была нескольких сотнях метров от её школы. По своим расчётам она должна была успеть на автобус, но не прошла она и пол пути, как Эбигейл увидела свой автобус из которого выходили люди. Девушка мгновенно сорвалась на бег надеясь, успеть и тем самым не получить наказание за своё опоздание. Но как бы она не старалась успеть, не добегая несколько метров, двери автобуса с грохотом захлопнулись и большая машина двинулась в свой путь. — Чёрт… — тяжело дыша сплёвывает Эбигейл, останавливаясь и беспомощно смотря в след упущенного автобуса, что отдалялся от неё всё больше и больше. Она с неким разочарованием вздыхает, а после, как в воду опущенная, плетётся к остановке, сжимая на плече лямку кожаной рыже-чёрной сумки-портфеле, в которой тяжким грузом лежали учебники и тетради. Сегодня уроков было больше чем обычно, от чего вес сумки тянул вниз правое плечо, норовя соскользнуть, на котором висела. Эбигейл раздражённо поправляет чёрный кожаный ремешок, перекидывая его через голову, чтобы тот не спадал с узкого плечика девушки, от чего тот начал больно впиваться в тонкую шею немного смяв ворот водолазки и оголив уже заживающий серо-зелёный синяк… Она быстро добралась до автобусной остановки, и только хотела поставить сумку на пустующую серую лавочку, как большая белая машина пыхтя и тарахтя подъехала к ней и с громких грохотом открыла свои двери. Девушка быстро зашла в автобус и, порывшись в кармане сумки, вытащила из неё свой рыже-чёрный кошелёчек, что когда-то прилагался при покупке. Она тонкими пальцами вылавливает из него доллар и пятьдесят центов, вкладывая их уже в выставленную руку водителя. Пожилой усатый мужчина кивнул Эбигейл, пересчитав деньги, после чего девушка двинулась в глубь полупустого автобуса, садясь на свободное место напротив большого окна и кладя свою ношу себе на колени. Эбигейл устало опёрлась головой об стекло, слыша как захлопнулись двери и наблюдая за тем, как вид из окна начал сдвигаться куда-то назад. Девушка прикрывает глаза и сжимает губы в прямую линию, тяжело вздыхая. Как же ей не хотелось домой… Она была бы готова просидеть на ещё одном скучном уроке по химии или английскому, лишь бы не ехать домой где её ждала вечно недовольная и строгая мать. Автобус резко останавливается, от чего девушка по инерции дёргается и ударяется виском об стекло. Зашипев от боли и потерев ударенное местечко, она выпрямляется, снова уставившись в окно. Напротив неё находилась уже друга остановка, на которой выходили пассажиры и стоял странный мужчина. Он сразу притянул к себе всё внимание Эбигейл своим высоким, казалось, под два метра ростом и странным, жутковатым видом. Незнакомец был одет в чёрные берцы и тёмно серый кожаный плащ, а его глаза скрывала чёрная фетровая шляпа с достаточно широкими полями и фиолетовой лентой обшитой вокруг тульи. Высокий и широкоплечий мужчина мирно стоял рядом с лавочкой и курил сигарету, время от времени стряхивая с неё пепел, постукивая по ней средним пальцем. Разглядывая мужчину, Эбигейл заметила что под плащом у него не было ни штанов, ни какой либо другой одежды… «Не уж-то, маньяк эксбиционист? — поспешно подумала девица, скривившись от отвращения, — Мерзость какая…» Словно прочитав её мысли, мужчина в шляпе резко поверну голову в сторону девушки, затягиваясь и выдыхая сизый дым. Эбигейл не видела его глаз, но всем телом чувствовала, как он на неё смотрит, словно пожирая. Девушка дёрнулась, отпрянула окна и, выпрямившись, принялась смотреть на кресло перед собой, в страхе повернуть голову на жуткого незнакомца. Но даже так она не переставала чувствовать на себе его тяжёлый взгляд, который пронизывал на сквозь. По телу пробежалась неприятная дрожь, а пальцы словно заледенели, как и побледневшее лицо девчушки. Девушка не заметила, как мужчина злобно улыбнулся, оголив острые как у акулы зубы, и бросил сигарету себе под ноги, потушив массивной подошвой берц. Только он хотел подойти к автобусу, чтобы попасть во внутрь, как двери захлопнулись прямо переде его лицом. Мужчина попытался отпрянуть от машины, но получилось. Кожаный пояс его плаща зажало дверьми. Лицо незнакомца в ту же секунду выразило шок и панику, от чего тот судорожно постучал в двери, надеясь на то, что их откроют. Словно не замечая странного человека, автобус медленно двинулся в путь, потащив за собой истошно орущего всяческие ругательства и колотящего по металлу и стеклу мужчину. Но незнакомцу всё же повезло, так как он смог достучаться до водителя и тот мигом остановился, отпуская из плена зажёванный пояс. — Слышь, ты что творишь, гондон?! — раздаётся с улицы разъярённый бас незнакомца, от чего Эбигейл не скрывая любопытства тут же поворачивает голову к окну, чтобы увидеть, что же там такое произошло. Незнакомец в шляпе громко матерился, махая руками и угрожая водителю «надрать задницу» и «выебать», который в свою очередь тоже вступил в словесную перепалку, посылая хама куда по-дальше, но всё же не выдержав захлопнул двери автобуса. Проезжая мимо того странного мужчины, девушка видела как тот яростно показывал водителю средний палец и поправлял свой пояс на плаще… Вскоре автобус доехал до пригорода, где жила Эбигейл. Когда она вышла, то сразу же направилась к своему дому, позабыв к этому времени того «злого дядьку» и о том, что сегодня нужно будет написать Мистеру Шепарду. Девушка быстро шла по залитой солнцем улице, стараясь не задерживаться ещё больше. Она проходила мимо красивых двухэтажных котеджей с ровно стриженными лужайками и живой изгородью. В этом квартале жили достаточно обеспеченные люди, чьи дома подходили им по статусу — большие, красивые и хорошо обставленные внутри. На парковках перед домами стояли недешёвые машины соседей. Девушка подошла к большому светло-зелёному дому, что стоял на краю улицы, и, порывшись в сумке, достала ключ на брелке с розовым пушистым помпоном в виде кролика. Эбигейл подходит к массивной железной двери серого цвета, вставляя ключ в замочную скважину и поворачивая до щелчка, от чего та сама приоткрывается перед ней. Она заметно нервничает, от чего её маленькие ручки дрожат. Сжав по сильнее ремешок сумки, она вошла вовнутрь, запирая за собой дверь. Девушку встретила просторная и светлая прихожая, перетекающая в коридор, который вел к широкой лестнице ведущей на второй этаж. Эбигейл устало стянула с себя тяжёлую сумку и бросила её на мягкий обтянутой кожей пуфик, после чего принялась снимать с себя неудобные чёрные балетки, с милыми бантиками на носочках. Для удобства она облокачивается рукой об стену с бежевыми обоями, наклоняясь и подцепляя сзади край балетки. Когда же её обувь ровненько стояла под деревянной тумбой, она хотела двинуть вовнутрь дома, попутно хватая свою сумку. Но не успела она и шагу ступить, как в коридоре показалась высокая женщина с тёмными волосами и в домашнем красном шёлковом халате, на котором красовались вышитые птицы и цветы на китайский манер. Её лицо было красивым и аккуратным: большие голубые глаза, густые и длинные чёрные ресницы, что подчёркивали миндалевидный разрез глаз, носик был немного вздёрнутым, но всё же аккуратным. Что-что, а Эбигейл досталось лучшее от матери, она практически была её копией. Женщина смотрит на девушку с явным недовольством и долей презрения, скрещивая руки на груди и длинными пальцами нервно постукивала по плечам. — Ты опоздала, Эбигейл, — её ледяной голос режет ножом по сердцу, от чего девушка вздрагивает и виновато опускает голову, принимаясь нервно крутить в пальцах кожаный ремешок сумки, потирая его подушечками. Не дождавшись хоть какого-то ответа, женщина разочарованно цокает языком и закатывает глаза, — Эбигейл! — Мама, я… М-мам… — она поднимает голову в ужасе смотря на мать, судорожно думая, что же сказать. Зрачки в синих глазах сужаются до точки. Ещё чуть-чуть и на них навернутся слёзы. Ладошки предательски холодеют, а к горду подступает ком. Как же она боялась… Девушку начинало просто трясти от ужаса при виде холодного и строгого взгляда Мардж. Мать девушки быстрыми и резкими шагами подходит к Эбигейл, замахиваясь рукой, от чего чуть ли не рыдающая девчонка вскидывает свои ручонки, закрывая лицо от предстоящего удара. Эта женщина умела добиваться полного послушания от своих детей с помощью страха. Вот только теперь она использует этот метод лишь на дочери… Мардж опустила руку, так и не наградив непослушного ребёнка пощёчиной. — Разве я не говорила тебе, чтобы ты не смела мямлить, когда я с тобой разговариваю?! Я внимательно тебя слушаю, Эбигейл, — ровный и холодный тон женщины заставляет Эби убрать руки от лица, но не прекратить дрожать. — А-автобус з-задержался… — губы дрожат, а ноги подкашиваются. Она врёт, что во всем виновато сбившееся расписание автобусов, а не то, что она немного замешкалась после уроков, лишь бы не получить нагоняя от строгой материй, а потом и от отца, который явится под вечер. И Мардж естественно расскажет ему про этот проступок. Своим отношением к Эбигейл Мардж напоминала девушке самого настоящего тюремного надзирателя, чья задача контролировать каждый шаг и унижать. И на то были причины. Никто не должен что-то заподозрить… — Ах, вот как… — равнодушно и меланхолично вздыхает она, разворачиваясь спиной к дочери и медленно ступая в сторону кухни. Но перед тем как уйти, женщина оборачивается и кидает свой безучастный взгляд на Эбигейл. Лишь на мгновение их взгляды встретились и, скривив лицо в презрении, Мардж скрылась за дверью, — Когда переоденешься, то будь добра приберись в доме, особенно в ванных. И ещё… Сегодня ты займёшься ужином. — приказной тон раздаётся немого приглушённо из-за стены. В ответ Эбигейл молча кивает, будто это видела её мать, а после устало плетётся по коридору, подходя к тёмного цвета деревянной лестнице и минуя её… Белая дверь со скрипом приоткрылась и тонкий силуэт Эбигейл зашёл внутрь небольшой комнаты. Не смотря на то, что она жила в богатой семье, её комната была скромно обставлена: узкая кровать у стены, маленький письменный стол без каких либо удобств в виде ящичков, простенький стул на четырёх ножках, зеркало в полный рост, что было приколочено к стене, и платяной шкаф. Вся мебель была дешёвой и уже старой. Когда-то белоснежная поверхность со временем выгорела, от чего приобрёл желтоватый оттенок. Родители не стремились покупать Эбигейл что-то новое, чтобы не избаловать девчонку. В принципе по этой причине, они и держали её в чёрном теле. Ведь никто не любит избалованных детей. Никто… Она устало плетётся к кровати плюхаясь на неё и утыкаясь лицом в подушку. Ещё чуть-чуть и она расплачется. Но этого нельзя допустить… Мать ненавидела когда Эбигейл начинала плакать, от этого женщина начинала сильно злится и причитать, что от нытья дочери у неё раскалывается голова и чтобы та немедленно замолчала. Глубоко вздохнув и успокоившись, Эбигейл поднимается на локтях и садится на жёсткий матрас. На подушке остаются еле заметные мокрые капли, которые мгновенно впитались в бежевую ткань. Она молча расстёгивает пуговицы на сарафане и, встав на ноги, стягивает его с себя через голову, оставаясь в чёрной водолазке и белых хлопковых трусиках. Сарафан опускается на спинку стула, после чего и водолазка следует за ним. Она смотрит на своё отражение в зеркале, что висело напротив кровати. На неё смотрела невысокая девушка, болезненно худая, от чего рёбра можно было одним взглядом пересчитать, руки и ноги были как спичи, а всё тело изуродовано чуть ли не чёрными синяками и ссадинами. Нет, это была не девушка, а самая настоящая затравленная мышь, которая забилась в самый дальний угол и молча принимает любое отношение в свой адрес, не в силах заступиться за саму же себя. От своего жалкого вида Эбигейл стало противно. Глядя на свои раны, к горлу подступает ком, а на глазах так и наворачиваются слёзы. Каждый раз, когда она переодевалась, всё больше и больше понимала, почему ей запрещено ходить на физкультуру. Никто не должен видеть такое уродство… По крайне мере так думала Эбигейл. Но на самом же деле, никто не должен был узнать, что дочь главы очень серьёзной компании страдает от насилия. Это нехило может подпортить репутацию её папаше… С опущенной головой, Эбигейл подходит к платяному шкафу, открывая скрипучие дверцы и поражаясь тому, что спустя столько лет, они не отваливаются. Она достаёт с полки чёрную кофту с длинными рукавами, что была на пару размеров велика и старенькие мешковатые джинсы. ей нравилось новить вещи на несколько размеров больше, чтобы скрыть свою худобу. А в особенности ей нравились кофты с длинными рукавами, что скрывали изрезанные запястья. Нанесённые себе раны она скрывала и от родителей, ей не хотелось получит за них новую порцию побоев и унижений. Она наносила себе вред не осознанно, когда впадала в пучину отчаяния и не видела более выхода, как прекратить свои страдания. Вот только по незнанию она резалась поперёк и от страха не так глубоко как нужно… Это единственное, почему она ещё не убила себя. Но в последнее время в бедной голове всплывали мысли и о других способах самоубийства… В любом случае её ни что не держало. Эбигейл прекрасно знала о том, что она не нужна своей семье… Если бы родители действительно любили её, то наверняка не обращались с ней так жестоко. Она прекрасно видела, как ещё в садике, мамы и папы других детей заботливо держали тех за руку, когда приводили, а после, когда забирали домой, с интересом расспрашивали как прошёл их день. Эбигейл никто из родителей никогда об этом не спрашивал, когда она была малышкой. Попросту было не интересно. В более старшем возрасте только отец спрашивал о том, как прошёл её день, но это было ради того, что бы со слов девушки удостовериться в том, что она где-то нахулиганила. А после наверняка следовало наказание. Эбигейл ненавидела когда кто-то из родителей интересовался её жизнью, потому что это могло значить только то, что она где оступилась и родителя хотят это выяснить. Закончив переодеваться, девушка тяжело вздохнула разводя руки в разные стороны и потягиваясь. Хрупкое тело болело от побоев, от чего она морщится и опускает ручки. Пора бы уже приступать к домашним обязанностям, чтобы успеть до приезда отца…***
На овальном обеденном столе накрытом белой скатертью, стояли большие круглые тарелки, на которых красовались спагетти с томатно-мясным соусом. В столовой был слышен тихий звон вилок об посуду. Семья ужинала в тишине, словно они были чужими друг другу. Эбигейл боязно поглядывала то на отца, то на мать, что ели с безучастным видом, и пыталась сама поесть. Ей не нравилось ужинать с семьёй, ей было спокойнее это делать в полном одиночестве, закрывшись в комнате, но почему-то сегодня мать девушки сказала, чтобы та отужинала с ними. Девушка боялась внимания со стороны родителей. Боялась так сильно, что колени начинали трястись и что-нибудь наверняка валилось из рук. И по опыту Эбигейл, это внимание не сулило ей ничего хорошего. Вилка немного дрожала в её руке, когда Эбигейл подносила её ко рту, готовясь положить в рот, казалось бы, вкусный ужин. — Эбигейл, — спокойным и немного ласковым голосом отец окликнул девушку, положив нож и вилку на тарелку и внимательно уставившись на подавившуюся от страха и неожиданности девчушку. Эбигейл кашляет, прикрывая рот салфеткой, и, отчаянно скрывая ужас, смотрит на своего отца. — Да, папа? — её голос очень тихий, но не дрожит. Она старается держать себя в руках как можно крепче, не показывая своего страха. Она знала, что отец ненавидит, когда она заикается и дрожит перед ним. Эбигейл всегда должна вести себя спокойно, сдержанно и невозмутимо, прямо как настоящая леди. — Как прошёл твой день? — обыденно спрашивает светловолосый мужчина с острыми чертами лица и синими, как у дочери, глазами. Он сцепляет руки в замок и подпирает ими свой подбородок, продолжая выжидающе смотреть на Эбигейл. В воздухе повисло напряжение. Даже спокойно евшая свою порцию спагетти мать, замерла, не в силах откусить и кусочка. Кажется женщине стало тоже не по себе, ровно так же как и Эбигейл. — Хорошо, пап, — немного замявшись ответила девушка, пытаясь заставить себя вести непринуждённо и продолжить ужин, — А твой? — Мои-то дела идут хорошо… — выдыхает Роберт, продолжая сверлить взглядом девушку и поражаться её дерзости, — А вот что касается тебя, мне не очень нравится… — процеживает он сквозь зубы, от чего по телу его дочери бежит дрожь, — Мне сегодня позвонил твой учить. Мистер Шепард, кажется… От этих слов у девушки перехватило дыхание. Она опустила свою дрожащую руку, из-за чего вилка со звоном ударилась о тарелку. «Чёрт! Я совсем забыла, написать ему! — в панике думала девушка, нервно начиная выкручивать себе пальцы под столом, что бы никто не видел, — Поэтому он позвонил отцу… Прошу, Боже, пусть сегодня всё обойдётся… Пожалуйста…» — Он жаловался на тебя, Эбигейл. Сказал, что ты стала хуже учиться и перестала стараться, — Роберт немного склоняет голову в бок и разочарованно цокает языком, — Это правда, Эбигейл? — Н-нет… — голос предательски задрожал, а маска спокойствия треснула, рассыпаясь с лица Эбигейл, от чего её истинное лицо немного скривилось от желания разрыдаться. Горячие слёзы покатились по лицу, обжигая холодную кожу. Её плечи дрожат, и девушка скрывается почти на крик: — Это не правда, отец! Не правда! — Ну-ну… Тише, Эбигейл, — с наигранной нежность говорит Роберт и ласково улыбается, — Ну же, подойди сюда, моя малышка… — он отодвигает стул назад и встаёт с места, раскидывая руки, будто приглашая в объятия. От такого зрелища мать девушки занервничала опуская глаза в тарелку, лишь бы не смотреть на своего мужа. Она чертовски боялась взглянуть на него. Девушка молча поднимается с места, глотает свои слёзы, и послушно и подходит к улыбчивому папаше. Она встаёт напротив него, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки, словно перед ней не человек, а хищный зверь, что вот-вот вцепится в неё. Нет, она не подойдёт к ниму ближе. Ни за что… — Что я тебе говорил на счёт лжи? — сухо срывается с его губ и он наклоняется к плачущему лицу девушки, немного подаваясь вперёд и останавливаясь лишь в нескольких сантиметрах. Он улыбается лишь одними губами, но глаза мужчины горят совсем не дружелюбием, — И что за истерику ты сейчас устроила, Эбигейл? Кажется мы говорили с тобой об этом. Или тебе нужно напомнить? Эбигейл зажмуривается, когда рука Роберта замахивается над её головой. Через мгновение, Эби валится на колени, хватаясь руками за левую щёку, что горела от затрещины. Девушка сжимает зубы, чтобы не издать ни звука и не спровоцировать папочку ещё на одну пощёчину, от чего начинало сводить челюсть. Роберт грубо берёт Эбигейл за подбородок, заставляя посмотреть на себя. Он наслаждается тем, как девушка глотает свой плач и дрожит от страха перед ним… Ему нравилось чувствовать власть над людьми, что на своей работе, что дома. Но дома ему нравилось больше всего, здесь, в его семье у него полностью развязаны руки. — Эбигейл, — растягивая гласные, низким голосом произносит он, сжимая пальцами заплаканное личико девушки, — Что же ты плачешь? Ну же, улыбнись папочке! От этих слов девушку передёргивает и становится по-настоящему дурно. Она судорожны дышит, чувствуя накатывающую истерику. Нет, Эбигейл нельзя разрыдаться сейчас, иначе будет хуже. Девушка пытается взять себя в руки, чтобы не завыть от боли и страха перед ним. Уголки пухленьких губ вздрагивают и девушка кривит свои дрожащие от паники губы в улыбке. Она готова сделать всё что угодно, лишь бы её отпустили. Роберт удовлетворёно хмыкает, небрежно отпуская девушку и отстраняясь. Эбигейл без сил готова упасть на пол, но вовремя упирается руками. Она сидит перед ним на коленях с опущенной головой и дрожащими от еле слышных всхлипов плечами. Она покорно ждёт, когда же отец разрешит ей уйти в её комнату, которая была для девушки единственным местом, где она чувствовала себя в безопасности и где она сможет хотя бы выплакаться. Она желала всем сердцем, чтобы этот кошмар скорее закончится. Она молила Бога, чтобы он прекратил её страдания, но не знала слышно ли её мольбы на небесах…