Здесь прячутся мои демоны

Тьма на этот раз не отпускает его так просто. Снова оказавшись в красной воде, Итачи слышит голоса. Их много, все они сливаются в единый шум и невозможно разобрать ни слова. Какие-то голоса звучат спокойно, другие умоляют, третьи кричат. Итачи может различить детский плач и отчаянные женские крики. Выносить этот шум все труднее, он нарастает, и в какой-то момент все голоса сливаются в один громкий рев. За секунду до того, как совсем оглохнуть от нестерпимого звука, Итачи понимает, что все они кричат его имя. – Итачи! – на этот раз голос звучит ясно, и он резко возвращает Итачи в сознание. Он чувствует, как исчезают холодные ладони с его лица. В ушах шумит, как будто отголоски его видения все еще звучат эхом в его сознании. – Можно мне воды? – Голос с трудом выходит из пересохшего горла, но его просьбу тут же исполняют, холодное стекло остужает горящие губы, а прохладная вода успокаивает боль в горле. – У тебя сильно упало давление, – в знакомом голосе больше нет жесткости, кажется, он даже звучит взволнованно. – Тебе нельзя перенапрягать свою голову. Мне не стоило так тебя волновать. Итачи вспоминает, после чего он отключился, и ужас снова проходит по нему волной озноба. Он ничего не помнит о половине своей жизни, да и все остальное вспоминается с трудом. Голова пухнет от переполняющих ее видений, но ни одно из них не имеет четких очертаний, ни одно не может дать ему ответы о прошедших восьми годах его жизни. Все они сливаются в невыносимый гул в голове, и бессильная злость вперемешку со страхом заставляет Итачи стиснуть зубы. Силой воли он заставляет себя успокоиться. Причина потери памяти – сильные травмы, и для того, чтобы их исцелить, необходимо сохранять здравый рассудок. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он отгоняет панику как можно дальше, возвращая себе контроль над собственным разумом. Сам Итачи не может найти ответы на свои вопросы, но он здесь не один, и, судя по всему, человек рядом с ним знает что-то о его прошлом. – Мне бы хотелось разобраться в происходящем, – его голос звучит ровно и спокойно, пусть говорить ему все еще больно. – Вы сказали, что я давно покинул деревню. Что это значит? Ответа нет достаточно долго, но на этот раз Итачи намерен во что бы то ни стало выяснить, что происходит, и если для этого нужно подождать, он будет ждать хоть несколько часов. Наконец звук какого-то движения нарушает затянувшееся молчание. – Не стоит сейчас это обсуждать, – голос звучит вымученно, и это удивительно контрастирует с тем, каким тоном он говорил ранее. – Ты очень слаб, Итачи. Слова неприятно колют внутри. Слабость это то, чего Итачи никогда себе не позволял, и быть слабым для него равносильно смерти. Мир шиноби жесток и беспощаден к тем, кто слаб, а Итачи научился жить в этом мире с раннего детства, поэтому он хмурится и заставляет свой голос звучать жестко. – У меня достаточно сил для разговора. Я не ожидал, что потерял память, но теперь знаю об этом, и гораздо лучше будет скорее разобраться в том, что происходит, чем теряться в догадках. Скажите, почему я ушел из деревни? Слышится тяжелый вздох и скрип стула. Итачи ждет и снова жалеет, что не может видеть своего собеседника. Он так привык полагаться на свои глаза, способные считать любые малейшие изменения чужого лица, что сейчас ему очень трудно, не видя собеседника, понять его мысли. – Твой уход был.. вынужденным, – человек видимо с трудом подбирает слова, обдумывая каждое из них. – Можно сказать, что тебе поручили тайную миссию, для выполнения которой тебе необходимо было покинуть деревню. – Что это за миссия? – Миссия, ради выполнения которой он должен был уйти из деревни, судя по всему, на несколько лет? Итачи не мог себе представить ничего подобного. В деревне была его семья, его клан, как он мог покинуть их? Снова слышится тяжелый вздох и снова скрипит стул. – Я не могу точно сказать, но это было связано с защитой деревни, – снова размытые формулировки и уход от ответа. Итачи сжимает зубы. Вдох, выдох, он должен сохранить хладнокровие любой ценой. – А что насчет моей семьи? Они знают об этой миссии? – В голове не укладывается, что родители, воспоминания о которых пробуждают тепло и чувство уважения в сердце, могли бы просто забыть о нем и не интересоваться тем, что с ним происходит. Ответа приходится ждать еще дольше, чем до этого. Итачи, кажется, различает звук, с которым может резко сжиматься и разжиматься ладонь. – Твоя семья, – почему-то Итачи слышится в чужой интонации что-то особенное. Он не понимает, что его собеседник вкладывает в слова, которые произносит, но чувствует, что за обычными фразами кроется что-то еще, что-то, чего тот не договаривает. – Знает, что с тобой происходит. Но сам я довольно мало могу сказать об этом. – Вы тоже из Конохи? – Да, но я также покинул ее несколько лет назад и не знаю, что там происходит. Полагаю, пока достаточно вопросов о прошлом, – скрип стула дает понять, что человек поднимается со своего места, после чего Итачи слышит привычный шелест и звон. Его раздражает, что он толком ничего не смог выяснить, и просто так сдаться, когда внутри все рвется на части от желания разобраться в происходящем, просто невозможно. – Если нельзя говорить о прошлом, – он повышает голос, насколько позволяет его больное горло. – Я спрошу о настоящем. Почему я нахожусь здесь? Почему я ранен? Что это за место? «И кто вы такой?» – хочет добавить он, когда его руки касаются чужие прохладные ладони. Они поднимают его правую руку и начинают разматывать бинты, которыми она покрыта от самого локтя. Итачи только теперь обращает внимание на стягивающие ощущения – должно быть, кроме руки и глаз еще многие части его искалеченного тела забинтованы. – В ходе выполнения возложенной на тебя миссии, – голос звучит спокойно, а руки тем временем продолжают снимать повязку. Итачи с трудом удается не кривить лицо от боли, рука горит как от очень серьезных ожогов. – Тебе не раз приходилось участвовать в сражениях. Последнее из них было особенно тяжелым, у тебя много серьезных травм. Ты победил, но чуть не умер сам. Чудо, что тебя удалось спасти. К концу фразы голос постепенно затихает, а рука теперь полностью освобождена от бинтов. Поврежденной кожи бережно касаются пальцы с холодной мазью, и Итачи невольно дергается от боли и холода. – Больно? – чужая тревога звучит убедительно, и это сильно отличается от того тона, каким этот человек разговаривал в прошлый раз, рассказывая ему о потере памяти. Итачи пропускает вопрос, считая, что сейчас намного важнее как можно скорее разобраться в ситуации. – Это вы спасли меня? Ответом служит молчание, по руке все также бережно скользят пальцы с мазью. Скорее всего, ответ на вопрос Итачи положительный – ведь сейчас именно этот странный человек заботится о его ранах, ничьих других шагов или голосов он не слышит, так что не похоже, что здесь есть кто-то еще. Итачи очень хочется выяснить, кто этот человек, и в чем причина его заботы. Они не похожи на близких товарищей, тот общается с ним отстраненно и мало что рассказывает. Но в тоже время он обращается к Итачи как к достаточно хорошему знакомому. Голову начинает давить, и Итачи старается успокоить закручивающиеся вихрем мысли. – Почему вы мне помогаете? – Итачи, – пальцы исчезают с его руки, и, наверное, человек рядом сидит, глядя прямо на него. Итачи надеется, что ему ответят хоть на один вопрос, но его встречают только бесконечные уходы от ответов. – Можешь перестать обращаться ко мне как к старшему. Я младше тебя, твоя вежливость излишня. Если этот человек младше его, то почему тогда он обращается к нему так фамильярно? Они настолько близки? Не сдержав нервного движения, Итачи закусывает губу. Он ничего не понимает, и его сильно раздражает то, что ему не хотят помогать разобраться в происходящем. Его руку снова начинают обрабатывать мазью, Итачи чувствует ее горький запах и то, как жгучая боль под кожей чуть утихает. Судя по ощущениям, вся его рука – сплошной ожог. Бережные, почти невесомые касания сводят причиняемую боль к минимуму, и эти руки точно не хотят ему навредить. Доверять рукам получается лучше, чем изменчивому голосу. – Скажи, почему ты так обо мне заботишься? Мы были друзьями? Очередное напряженное молчание повисает между ними и на этот раз тянется так долго, что Итачи уже не ждет ответа на свой вопрос, когда слышит тихий голос: – Я не могу назвать нас друзьями, – голос произносит слова медленно, пальцы мягко скользят по руке. – Но у нас особая связь, Итачи. Я не могу тебя оставить. Так что постарайся просто принять мою заботу. Руки пропадают, скрипит стул, слышатся удаляющиеся и снова приблизившиеся шаги. Быстрыми отточенными движениями на руку Итачи снова накладывают повязку. Пальцы, затянувшие последний узел, задерживаются едва ощутимым касанием на запястье. – И на сегодня достаточно вопросов, – Итачи вскидывает голову, но пальцы, держащие его руку, предупреждающе сжимаются. – Нет смысла задавать их мне, ты и сам можешь на них ответить. Тебе просто нужно все вспомнить. – Откуда ты знаешь, что память вернется? – Ты должен все вспомнить, – чужой голос вдруг снова становится резким, скрипучим, как в прошлый раз, а запястье сдавливают до ощутимой боли. Его фраза и тон, которым он ее произносит, звучат как приказ. – Ты должен, – на смену резкости приходит едва слышный шепот, в котором мелькает что-то отчаянное, и Итачи не находится с ответом. Чужие пальцы разжимаются и пропадают. Шаги перемещаются по комнате, пока Итачи пытается собрать рассыпавшиеся мысли воедино. – Будет лучше, если ты уснешь. Это поможет быстрее восстановиться, – голос доносится из другого конца помещения, после чего раздается привычный скрип двери. Итачи снова остается наедине с самим собой и с собственными хаотичными мыслями. Странный человек, личность которого, похоже, так и останется для Итачи загадкой, пока он сам не вспомнит что-нибудь, приказал ему спать и не задавать вопросов. Звучит так просто – предоставить поврежденному сознанию самому восстановить все события и смирно ждать собственного выздоровления. Но Итачи не может лежать без дела и ждать. Он шиноби, он привык действовать, а не тратить свое и чужое время, особенно когда ситуация так неясна. Повреждения памяти – серьезное дело, и отнюдь не все пострадавшие могут оправиться после этого. Что, если этот человек намеренно не отвечает на его вопросы и просто тянет время, чтобы.. чтобы что? Каковы его цели? Что за особую связь он упомянул? По его переменчивому настроению можно сказать, что он не вполне владеет собой. Конечно, можно оправдать это возрастом, он сказал, что он младше Итачи, но что, если он просто сумасшедший? Тогда Итачи заперт здесь, совершенно беспомощный, вынужденный пить то, что ему дают, и во всем подчиняться чужому голосу. От лихорадочных мыслей голова снова наливается тяжелой болью, грозя разорвать череп изнутри. Итачи изо всех сил сдерживает накатившую снова панику и пытается рассуждать здраво. Сейчас он действительно абсолютно беспомощен, и если бы человек, во власти которого он сейчас оказался, хотел бы навредить ему, он бы это уже сделал. Но пока все его действия направлены только на заботу о нем, – Итачи вспоминает осторожные прикосновения и беспокойство, почти страх в голосе. С трудом верится, что за всем этим кроется какой-то злой умысел. Постаравшись убедить себя в том, что сейчас нет поводов переживать о своей безопасности, Итачи снова возвращается мыслями к самому главному – его собственной поврежденной памяти. Восемь лет жизни – это очень много, особенно для ниндзя, жизнь которого зачастую прерывается раньше положенного. Что могло произойти за это время? Итачи смутно помнит свою службу деревне, – только закончив академию, он участвовал в серьезных операциях и был членом специального подразделения защиты деревни – Анбу. Мысли рассыпаются, удается выхватить только смутные образы. В голове возникает тысяча чужих масок, имеющих разную форму и собственный узор. Итачи не может вспомнить ни одного лица, зато узнает каждую маску перед собой. Одна, самая четкая, – его собственная, знакома ему до мельчайшей царапины. Его руки вдруг очень ясно ощущают ее тяжесть. Итачи не может видеть ничего из-за плотной повязки на глазах, но воспоминание такое яркое, что он почти верит собственному видению – он держит в руках свою маску с кошачьим ртом и острыми ушами. Пустые глазницы смотрят на него чернотой, и почему-то эти зияющие дыры пугают до дрожи. Чем дольше он смотрит в эту пустоту, тем сильнее растет тревожное чувство внутри. Белую поверхность на лбу разбивает красная полоса, и она вдруг растекается, становится шире, ползет, поглощая собой не только маску, но и руки Итачи. Красная вязкая краска стекает по рукам, капает на пол, и Итачи в ужасе отбрасывает от себя маску, жидкость из которой не перестает вытекать, начиная заполнять собой все вокруг. Собственные залитые красным и липким руки вызывают тошноту, Итачи пытается зажать руками рот, но красная – кровь, конечно, это кровь, – попадает ему в горло, и он начинает захлебываться ей. Все вокруг тонет, исчезает в знакомом красном потоке, и Итачи снова проваливается в лихорадочную темноту, откуда уже слышатся зовущие его голоса.