Р - значит Руфеон

      Проснулся Виолле под привычные завывания церковного хора. С раздраженным рыком оторвал растрепанную голову от подушки, чтобы от души швырнуть последнюю в соседа с его треклятым будильником. Федерико от подушки благополучно увернулся и даже не подумал выключать песнопения.       — Поднимайся. — В отличие от полусонного соседа, юстициар уже был умыт, одет и готов снова впахивать на благо Акрасии. — Забыл, что сегодня Амана подменяешь? А начинает он в Леонхольде. Не получится, как обычно, прилететь в последний момент.       — Откуда ты знаешь? — Виолле хмуро убрал со лба волосы.       — В отличие от тебя я все-таки посмотрел его записи. — Федерико грациозно опустился на край идеально заправленной постели, грея руки о большую чашку крепкого кофе. — Нашел много чего любопытного.       — Ты не знал текста Амана? — Виолле свесил голову с кровати, с наигранным страданием изображая невозможность встать. — Ты же «отличником» у нас был. Зубрилка номер один.       — Не в тексте дело. — Федерико выудил с полки давнишнюю тетрадь. — Большинство записей не относятся к сюжету. Скорее, я бы сказал, что это дневник.       — Тогда не читай. — Виолле нахмурил брови. — Если это личные записи Амана, не стоит ими злоупотреблять. Думаю, он бы этого не хотел.       — Но отдал тебе тетрадь. — Федерико вдумчиво зашуршал страницами. — К примеру, ты знал, что Искатели, ради которых мы устраиваем все это представление, на самом деле бессмертны?       — Догадывался. — Юноша печально сел в постели, заворачиваясь в одеяло по самый нос. — Были некоторые уникумы, что умерли у меня на глазах, а потом тут же воскресли целыми и невредимыми.       — А еще Искатели такие же актеры, как и мы. — Федерико снова зашуршал страницами. — Вот только роли у них странные, а текста, кажется, и вовсе нет. Даже не знаю, верить ли. Я был уверен, что они наши зрители, но, если все мы — лишь часть спектакля, то для кого он?       — Ты задаешь слишком сложные вопросы с утра пораньше. — Виолле скатился с кровати и ловко выхватил тетрадь из рук замешкавшегося соседа. — Какая тебе разница, для кого мы играем? Или, узнав личности своих зрителей, ты станешь выступать хуже?       — Нет, конечно, нет. — Федерико опустил голову.       Виолле довольно чихнул и со страдальческим вздохом прошлепал босыми ногами в сторону ванной, предусмотрительно засунув тетрадь поглубже в кучу формы. И чего Федерико, в самом деле, понесло читать записи Амана? Обычно он крайне тактичен, когда дело касается личных вещей. К примеру, некоторое время назад, когда Виолле увлекся коллекционированием демонических камней с Пустоши, Федерико и пальцем не смел тронуть ни один экспонат, хотя проклятые булыжники заполонили всю спальню, обитая в том числе и на его половине комнаты. Камни, к слову, Виолле выкинул сам, одним прекрасным утром навернувшись на колкую экспозицию, близкое знакомство с которой закончилось для него многочисленными синяками. Виолле еще тогда подумал, что наверняка не он первый тут падал, а, судя по все мрачнеющему Федерико, с ним инцидент случался неоднократно. Однако юстициар хранил молчание, терпеливо ожидая, когда сосед наконец наиграется.       А что сейчас? Без спроса взял чужую тетрадь и явно не тексты там читал. Должна же быть для этого объективная причина?       Так, занятый размышлениями, Виолле неторопливо одевался. Колет и штаны сели как влитые, сапоги оказались слегка великоваты, а вот плащ и вовсе оказался одной большой проблемой.       — И как, во имя Создателя, это надевать?! — Стальной нагрудник с орлом со звоном шлепнулся на пол, едва не попав Виолле по ноге.       Юноша прошипел под нос что-то нелицеприятное и снова попытался пристегнуть его на место, зажав сползающий плащ плечом.       — Не поминай Создателя всуе. — На плечи Виолле легли широкие ладони, не давая тяжелой ткани соскользнуть. — Опусти руки и внимательно смотри, что я делаю. Виолле со вздохом подчинился. Парой коротких уверенных движений Федерико застегнул ремни на нагруднике, жестко зафиксировав плащ на плечах будущего «Амана».       — Как?! — Виолле даже попрыгал, с удивлением осознав, что ничего не сползает и не отваливается.       — Одежда рядового жреца куда проще формы юстициара. — Федерико лениво кивнул себе за спину, где красовалось массивное украшение, напоминающее лучи солнца. — Мне пришлось долго учиться одеваться самостоятельно.       — Жаль, что я не застал этого прекрасного зрелища. — Виолле весело усмехнулся. — Но за помощь спасибо.       Площадка Леонхольда располагалась в самом начале павильона, читай, в полностью противоположной Фейтону стороне. Виолле и правда практически почувствовал себя путешественником, добираясь до нее. Давно ему не приходилось так далеко уходить от родных мрачноватых декораций пустошей и болот. Приятно сменить серо-черную палитру на фантастические сады Рохэнделя, белоснежные замки Берна, розовые акации Аньшу; да даже заснеженный Шувьерд с его вечно перегревающимися холодильными установками на сей раз радовал.       — Священный город Леонхольд! — пафосно провозгласил Виолле, перепрыгивая через чучело свиньи. — Жаль, что святостью тут и не пахнет.       — Ты сегодня поздно, Аман. — На скамеечке у храма цедил из фляги контрабандный штернский «Шасси» отец Барут, подслеповато щурясь на слоняющихся в ожидании актеров.       — Не распределяли еще? — Виолле бодро стукнул посохом о пол.       — Чего распределять то? — Барут тихо хмыкнул. — Тебе на тропу паломников, как обычно. Будто сам не знаешь.       — На тропу? Эээ, кажется, это налево…       Свет в павильоне на миг погас. Над локацией появился большой голографический экран, слабо мерцающий голубым. С экрана актерам привычно улыбалась красивая женщина в военной форме.       — Дорогие жители Акрасии, — счастливо заговорила она, — поздравляю вас с началом нового рабочего дня! Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы вновь создавать историю для наших любимых Искателей! Улыбайтесь им, приветствуйте, позвольте им решать ваши проблемы. И не огорчайтесь, если вашу историю не стали слушать. Помните, мы работаем ради Искателей!       — Интересно, она когда-нибудь начнет по-другому? — риторически вопросил Виолле, лениво опираясь на посох.       Женщина на экране не имела имени, никто не видел ее во плоти, не знал, кто она и откуда взялась. Она была одновременно везде и нигде конкретно: следила за работой каждого, руководила съемками, решала проблемы и разбиралась с ошибками. Правая рука и глас Р. Не зная, как обращаться, актеры называли ее попросту Леди.       — Ты готов, Аман? — Над освещенной электрическим солнышком мирной тропинкой зависла миниатюрная версия экрана с улыбчивой Леди, вокруг которой тут же включились камеры.       — Конечно! Всегда готов. — Виолле поправил волосы, старательно закрывая лицо густыми прядями.       — Тогда чего тут стоишь? Массовка ждет.       Появление Искателя — событие всегда долгожданное, но не особо-то редкое. За то время, пока Виолле участвовал в проекте, только через его руки прошли тысячи. Скольких же встретил Аман? Эта цифра и вовсе, должно быть, не поддается исчислению.       — Смотри, папа, лжец, лжец!       — Не лжец, а жрец!       Толпа вокруг шумит и переговаривается. «Аман» улыбается, приветствуя ее. Люди ждут. С холма спускается неясная фигура, подходит все ближе, ближе. Они никогда не видят лиц Искателей. Часто их представление и вовсе как-то хитро размножено, так, чтобы одновременно работать с десятком, а то и сотней новичков, оттого их силуэты накладываются друг на друга, точно мутные стекла, создавая бесцветный, безликий образ.       Точно по сценарию на тропу выпрыгивают первые «монстры» — ассасины, пришедшие за головой Амана. Искатель приходит в действие. Непонятно, что он делает, но «монстры» разлетаются в разные стороны, точно картонные болванчики. А Виолле? А Виолле чисто рефлекторно хватается за ножи, напрочь забывая, что добропорядочным жрецам вообще-то положено молиться Руфеону и призывать столбы света.       Слава тому же Руфеону — родных ножей на его поясе нет, потому Виолле попросту хлопает себя по бедрам и, спохватившись, снова хватается за посох, старательно изображая каст. Спецэффекты потом дорисуют.       Кажется, его оплошность никто не заметил. Виолле тихо выдыхает, успокаиваясь и начиная речь, что в подкорку въелась всем, кто когда-либо учился, наблюдая за игрой Амана. А учились так почти все актёры, кроме, быть может, немых статистов.       — Верховный жрец говорит, что на тропе паломников не бывает случайных людей, и каждая встреча здесь — это божественное провидение, — Виолле делает паузу. — Редкое имя. Вы явно не отсюда. Тоже странствуете?       Называть Искателей по именам не принято. Они и не знают их имен, если быть честным. Но принято делать вид, будто ведешь оживленную беседу, пусть даже твой собеседник больше похож на кусок холодного камня, чем на кого-то живого.       Виолле запрыгивает на козлы, щелкает поводьями, старательно направляя повозку вдоль зеленой разметки, неспешно проговаривает весь текст, изображает испуг при виде вернувшихся ассасинов. Все это так мирно и спокойно. Отнюдь не похоже на его вечные акробатические трюки в Фейтоне. Даже не ясно, что Амана не устраивало в такой работе.       — Отлично! Закончили эту партию. Заново!       Заново так заново. Виолле возвращается на исходную позицию.       — Смотри, папа, лжец, лжец!       — Не лжец, а жрец!       Толпа вокруг шумит и переговаривается. Аман улыбается, приветствуя ее. Люди ждут. С холма спускается неясная фигура, подходит все ближе…       На этот раз ошибки с ножами нет. Виолле старательно поднимает посох, читает молитвы, ведет себя как всамделишный жрец. Он собой даже горд.       — Верховный жрец говорит, что на тропе паломников не бывает случайных людей, и каждая встреча здесь — это божественное провидение.       Что все-таки значит эта фраза? Почему не бывает случайных встреч? Может, тот, кого цитирует Аман, знал, что все вокруг — лишь постановка?       Повозка. Разметка. Речь. Бой.       — Закончили! Заново!       Виолле послушно возвращается на место. Да, их работа, в большинстве своем именно так и выглядит — повторение сцен из раза в раз, пока не отнимется язык или пока не кончатся Искатели. Мир Акрасии статичен для тех, кто наблюдает за ним, и цикличен для тех, кто его создает. Но никто из них не знает, как можно жить иначе.       — Смотри, папа, лжец, лжец!       — Не лжец, а жрец! А может, и лжец. Откуда тебе знать? Никто не проверяет, истину ли они говорят; никто не спрашивает, может ли быть иначе.       — Верховный жрец говорит, что на тропе паломников не бывает случайных людей, и каждая встреча здесь — это божественное провидение.       Божественное провидение. Проект создал Р. Он же до сих пор занимается его развитием и усовершенствованием. Их всех создал Р., а обучила его верная Леди. Но может ли Р. значить «Руфеон»?       — Закончили! Заново!       — На тропе паломников не бывает случайных людей, и каждая встреча здесь — это божественное провидение.       — Правда? Что ж, тогда мы сведены самой судьбой.       Виолле вздрогнул, выпадая из транса, в который всегда погружался во время работы. Вместо безликого серого силуэта на него с улыбкой смотрела хрупкая рыжеволосая девушка, забавно морща усыпанный веснушками нос.