***
*** Годрик осмотрел себя в начарованом зеркале и с надеждой спросил: — Салли, может, мы лучше тебя переоденем? У тебя волосы длиннее — даже колдовать не придется, чтоб отросли. И фигура более женственная! — Вот спасибо, Рик! Нет, дело не в фигуре, хотя это платье на тебе отлично смотрится, разве что в плечах узковато. Но это мы сейчас исправим. Он чуть-чуть поколдовал, и Гриффиндор смог дышать свободнее. — И кроме того, местные сказали, что ему нравятся «золотоволосые девы», а я мастью не вышел. Да и с мечом ты управляешься куда лучше меня. Всего-то и дел, Годрик, надо сесть на бережок и спеть песенку, чтобы выманить зверя. — Вот с этим тоже будут проблемы! Ну что за девица с басом? Салазар отмахнулся: — Во-первых, у тебя баритон, а во-вторых, не думаю, что этому боброкрокодилу есть дело до тембра. — Я знаю одну похабщину! — Тогда пой гимн Хогвартса. — Какой гимн, его ж нет? Мы же просто шутили про школу! — Вот и придумаешь на ходу, ты ж у нас поэт. Или Шляпу свою попроси. Давай уже, не тяни. — Ну, Салазар, если кто-нибудь узнает, что я надевал бабское платье, то тебе несдобровать! Салазар хмыкнул, и они отправились к тому самому омуту. По пути Слизерин не затыкался, а давал наставления: — Как только он на берег выползет — не спеши хвататься за меч. И помни — такие существа тем сильнее, чем ближе к своей стихии. Я попробую его усыпить чарами и сковать. А там разберемся. — А вдруг он поймет, что я не невинная дева? — А ты имел дело с мужчинами? Годрик покраснел и набычился: — За кого ты меня держишь! — Вот видишь, значит, ты мало чем отличаешься от девицы. Годрик хотел было что-то возразить, но Салазар, как всегда, его уел. К тому же на почтительном расстоянии тянулись жители деревни в надежде увидеть пленение чудища. Умная мысль, как водится, пришла опосля, и Годрик хотел съехидничать, что, видимо, Слизерин с мужчинами дела имел, раз отказался от роли девицы, но они уже дошли до того самого омута, и пререкаться было некогда. Годрик уселся на бережок, Салазар спрятался за ивой, а местные уселись в отдалении. Гриффиндор прочистил горло и постарался запеть как можно выше: — Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс, Научи нас хоть чему-нибудь. Молодых и старых, лысых и косматых, Возраст ведь неважен, а важна лишь суть. В наших головах сейчас гуляет ветер, В них пусто и уныло, кучи дохлых мух, Но для знаний место в них всегда найдется, Так что научи нас хоть чему-нибудь. Если что забудем, ты уж нам напомни, А если не знаем, ты нам объясни. Сделай все, что сможешь, наш любимый Хогвартс, А мы уж постараемся тебя не подвести. Как ни странно, видимо, у Аванка совершенно не было музыкального вкуса, уже после первых слов вода в омуте забурлила. Сначала показались исполинские ноздри, за ними не малых размеров голова, а затем чудовище выкарабкалось на берег. Все же он больше напоминал бобра, но зубы у него были крокодильи, что говорило о его хищных привычках, а хвост, да и шерсть заросли водорослями так, что приобрели зеленоватый оттенок. Годрик как ни в чем не бывало продолжал вытягивать куплеты, а довольное чудище подбиралось к нему все ближе. Вот оно уже было на расстоянии меча, к которому и потянулся Гриффиндор, но Салазар наслал на Аванка сонные чары. Тот начал хлопать глазками, практически дополз до Годрика, уложил голову к нему на колени и начал похрапывать и что-то бормотать по-валийски. Годрик выхватил меч, но заколебался, а Салазар остановил его жестом и сказал едва слышно: — Он разумен. Нельзя его убивать просто так. Гриффиндор кивнул — он не любил лишать жизни разумных существ. Тем временем Слизерин наколдовал тяжелые оковы на лапы Аванка, а местные подвели быков, чтобы оттянуть чудище подальше от воды. Когда его оттащили от берега родного омута футов на сто, Аванк проснулся, заметался в попытках скинуть цепи и завопил: — Кабы не быки — только бы вы меня и видели! Салазар же спутал его на всякий случай чарами, а Годрик хорошенько приложил его мечом по башке, так что Аванк вырубился. Этого местным жителям хватило, чтобы поверить, что Аванк умер. Они ликовали, праздновали и чествовали героев. Годрик с наслаждением переоделся в мужскую одежду и принял участие в празднике, заодно отвлекая деревенских от чудища. Салазар же потихоньку отволок тушу подальше от деревни и от любой воды и позволил Аванку прийти в себя. Оков, однако, не снял. — Великий чародей, отпусти меня! — взмолился Аванк. Салазар усмехнулся: — Чтобы ты опять принялся жрать людей? — Да я! Да никогда! Не буду! Только отпусти! — Значит, все-таки ел? — Так они все равно бы утонули, и лошади их, и коровы… Я никого в омут не зазывал — сами шли! — Нет, с людоедами у меня разговор короткий! И Салазар потянулся за посохом. — Чародей! Стой! Отпусти! Я уйду в волшебную страну! Здесь меня не увидят! И вредить людям больше не буду! — И клятву дашь? — Дам! — Это хорошо. Для тебя. А что получу я? На морде Аванка показалось что-то похожее на усмешку. Он понял — убивать его не планируют, можно и поторговаться. — У меня на дне лежит золото — много золота и драгоценных камней. И все это будет твоим! — Золото мне не нужно, — Слизерин знал, что золото фейри совершенно не годится в обычном мире. Аванк же задумался. Обычно людям всегда нужно золото. Этот странный. — А что ты хочешь, чародей? — Получить власть, узнать тайну. — Власти у меня у самого только в моем омуте, не думаю, что тебе она нужна. А насчет тайны — хочешь узнать рецепт зелья фейри? — То самое, что позволяет видеть истинный облик? Аванк кивнул. — А под силу ли его сварить человеку? — Откуда мне знать? Ты ж чародей, у тебя, может, и получится. Салазар задумался. Впрочем, даже узнать рецепт — уже большое дело. И они поклялись: Аванк — что уйдет в Волшебную страну, не будет вредить людям, в том числе и Салазару лично, и расскажет рецепт зелья фейри, что позволяет видеть истинный облик, а Слизерин — что снимет оковы, отпустит Аванка и не передаст рецепт зелья простецам. Утром Гриффиндор и Слизерин встретились весьма довольные: Годрик — славной пирушкой и местными девушками, Салазар — уникальным рецептом. Кто же знал, что пятидесяти лет хватит, чтобы история в памяти местных жителей так изменилась?***
— Совсем житья нам не было от этого крокодила! Да и деревня меньше была гораздо, не хотел здесь жить никто. Ведь честные люди и подойти боялись к реке, но однажды к нам заглянул рыцарь. Наверно, это Передур был, рыцарь самого Артура, не иначе! А значит, и король скоро проснется! Кто-то шикнул: — Это он рыцаря своего в разведку послал, да тот и рассказал ему, что, видно, не настали еще времена. Это ж полвека назад было, мы еще сами под стол пешком ходили. — Ладно, Джон, может, ты и прав. Но то, что рыцарь со своей дамой здесь были и от Аванка нас спасли — тоже правда. Леди его колдуньей была, это понятно. Черноволосая такая, далеко не красавица, но, говорят, взглядом обжигала! А вот рыцарь — рыжим был, прям как вы. На этих словах Годрик разулыбался, а из-за стола Слизерина послышался кашель, как если бы кто-то поперхнулся. Рассказчик же продолжил, ничего не заметив: — Так вот, дала леди своему рыцарю волшебный камень, чтобы он невидимым стал и смог к чудовищу подобраться. Ведь Аванк в своем омуте был господином и властелином. Итак, наш рыжий рыцарь поцеловал руку своей дамы, спешился и нырнул в омут с головой. В правой руке его был зажат меч, а в левой камень, что дала ему Леди. Ждали его долго, уже нашлись и те, кто решил, что аванк победил, да вынырнул наш спаситель с окровавленным мечом в руке, а чудища с тех пор никто не видал и не слыхал. Избавил нас рыцарь с Божьей помощью от страшной напасти! Гриффиндор искренне похвалил рассказчика, заказал всем еще по кружке эля, а потом вернулся за стол к Салазару: — Ну что, прекрасная леди-колдунья, как тебе история? — Прекрасно, — фыркнул Слизерин, — впрочем, мне нет дела до простецов и их историй. Я уже молчу про «волшебный камень», но, по-моему, сложно вынырнуть из реки с окровавленным мечом. Не мешай мне, пожалуйста, я как раз работаю над очень важным моментом. Но ничто не могло испортить чудесного настроения Гриффиндора: все же в истории его запомнили мужиком, а вот Салазара приняли за женщину. Это определенно того стоило! И он обязательно расскажет об этой истории Ровене и Хельге, когда они вернутся. И Годрик улыбнулся еще шире.