Тварюшки

      Пустынный каменистый пляж — лучшее место, если вам хочется побыть одному. Оно также прекрасно подходит, если вам нужно выместить злость, бесцельно кидая камни в море. Свист, мокрый всплеск — и еще один камень отправился в путешествие. Вот и Рабастану хотелось, чтобы кто-нибудь взял и швырнул его как можно дальше от этого берега, от этого острова, от родного дома, который перестал быть таким. Отец угасал с каждым днем, но никто, кроме младшего сына, казалось, этого не замечал. Родольфус был поглощен делами Пожирателей Смерти. А его супруга Беллатрикс не только разделяла его увлечения, но и, пожалуй, отдавалась этому со всей страстью урожденной Блэк. Одной из причин, почему Рабастан опять сбежал на этот пустынный пляж, была именно Беллатрикс. А точнее, то нездоровое чувство, которое он испытывал к жене брата. Она же его названная сестра. Да и к тому же абсолютно точно сумасшедшая. Ну какая нормальная женщина будет так рваться в бой? Какая нормальная женщина впадает в боевое неистовство, словно берсерк? Боевые проклятия и метание ножа — явно не те навыки, которые позволят ей стать хорошей женой. Но почему его завораживает тот танец Смерти, что захватывает Беллатрикс во время боя? Почему он так отчаянно хочет ее? Почему же, когда он спорит с ней, ему хочется заткнуть ее рот поцелуем? Впрочем, Рабастан хорошо понимал, что если он осмелится на это и по каким-то причинам сама Беллатрикс его не убьет, то это сделает Родольфус. И не из большой любви к жене. А просто потому, что этого требуют приличия. Не сказать, чтобы старший брат не догадывался о причинах внезапной замкнутости и длительных прогулок младшего, но пока Рабастан держал себя в руках, Родольфус слова ему не скажет.       Рабастан хотел бы уехать, все забыть, отправиться на край света, но отец умирал. Он не мог его бросить сейчас. И потому он оставался, хотя не знал, что было для него большей мукой — смотреть на немощного, доживающего последние дни отца или на самую прекрасную женщину в мире, которая никогда не будет его. Вот и сегодня Рабастан сбежал с очередного «семейного» обеда, где невозможная Беллатрикс со страстью в голосе рассказывала что-то про Лорда, а он ничего не слышал, так как изо всех сил пытался не пялиться в ее декольте. И в итоге не выдержал. Размазав еду по тарелке, Рабастан сослался на какое-то несуществующее дело и покинул столовую.       Рабастан аппарировал на любимый пляж и первым делом вылил себе на голову холодной воды, чтобы чуть умерить пыл. Потом пришлось использовать согревающее заклинание, заболеть на холодном весеннем ветру не хотелось. Но злость на самого себя никуда не исчезла. Тогда он принялся швырять камни в море. Это помогало не хуже посещения борделя. То есть было так же бессмысленно. Ни одна из жриц любви не могла сравниться с ней. Ни к одной он не испытывал настоящего влечения, в итоге все сводилось к банальным телодвижениям, небольшой физической разрядке, которая почти не облегчала душевные страдания, но заставляла чувствовать себя грязным. Один раз Рабастан даже осмелился стащить волос Беллатрикс и заставил шлюху выпить оборотное. Но он даже не осмелился ни раздеть девку, ни прикоснуться к ней. Потому как знал, что от этого станет еще хуже, и однажды он не удержится. Оставалось швырять камни в море, распугивая чаек и морскую живность.       Но вдруг взгляд Рабастана зацепился за что-то необычное. Он оставил камни в покое и подошел поближе — это оказалась тюленья шкура. Ему и раньше доводилось такие видеть: тюлени хоть и редко, но заплывали к землям Лестрейнджей. Рабастан присел на корточки и провел рукой по шкуре. Золотисто-коричневый мех был на ощупь удивительно мягким. Из задумчивости его вырвал оклик. — Левиафан! — Нет, вы ошиблись, я его сын.       Рабастан смотрел на странную девушку, что перепутала его с отцом. Все бы ничего, и он действительно был очень похож на отца в том же возрасте, вот только Рабастан был очень поздним ребенком, впрочем, как и Рудольфус, и молодость Левиафана давно прошла. Но больше, чем эта ошибка, его удивил внешний вид девушки. Несомненно, она была красива. Глубокие карие глаза, наверно, самые большие и выразительные, что он когда-либо видел, дополняли маленький носик и розовые губки. Темные волосы контрастировали с бледной до синевы кожей, рассыпались по плечам и доходили девушке до пояса. Тонкая рубашка не могла скрыть женственной фигуры. Рабастан залюбовался ей, хотя огромные глаза, заостренные ушки и синеватая кожа явственно говорили, что перед ним не человек, а ши. Девушка тем временем тоже внимательно рассматривала его, ни капельки не стесняясь. Рабастану доводилось самому раздевать девушек глазами, но чтобы раздевали его — такого еще не было. — Сын? — наконец-то произнесла девушка. — И сколько же ему лет? Сорок? — Нет. Ему восемьдесят пять.       Девушка приподняла бровь: — Вот как? Значит, больше полувека прошло…       А она словно и не заметила. — Кто вы? — Зови меня Сишелл. А твое имя, Лестрейндж? — Рабастан.       И тут Сишелл прильнула к нему и впилась в его губы. Рабастана обдало удивительным жаром, и он опомниться не успел, как тонкие руки ши ловко справились с пуговицами и завязками на его одежде, он же ее рубашку просто разорвал. Они повалились прямо на тюленью шкуру, не замечая, как камни впиваются в их тела. Похоже, синяки не волновали никого из них. Мягкий бархат ее кожи, бледные, едва заметные ареолы сосков, упругие завитки на лобке интересовали Рабастана куда больше личного комфорта. А Сишелл уже полностью избавила его от одежды и устроилась у него между ног. Его член уже стоял колом, а когда она взяла его своим маленьким нежным ротиком, Рабастан не смог сдержать то ли стон, то ли рык. Сишелл проделывала своим ртом и языком что-то совершенно невероятное. Не сказать, чтобы Рабастан и раньше контролировал ситуацию, но теперь его голова напрочь отказывалась соображать. Кончил он быстро, Сишелл проглотила его сперму, да еще и облизнулась, словно ничего вкуснее не пробовала. Но мужчины рода Лестрейндж никогда не оставляют дам обиженными. Рабастан притянул ее к себе поближе, стараясь устроить поудобнее на той самой шкуре и своей одежде. Он опасался, что не сумеет угодить Сишелл. Впрочем, напрасно, ши не так уж и сильно отличалась от обычных женщин, по крайней мере ей нравилось, что проделывал Рабастан руками, и она не стеснялась выражать это в своих стонах. Влажная, тесная, жаркая — она манила Рабастана, он снова почувствовал возбуждение, подмял ее под себя и вошел. Сишелл смотрела на него своими огромными, затуманенными глазами, и сквозь ее стоны он слышал свое имя: — Рабастан.       Потом они лежали, обнявшись, прямо на холодных камнях пляжа, а рядом шумело весеннее море. И хотя до вечера было еще очень далеко, Рабастан незаметно для себя заснул.

***

      Проснулся Рабастан от того, что его немилосердно трясли за плечо. Тело затекло, мышцы ломило, он изрядно замерз. — Пойдем, Рабастан. К отцу, — тон Родольфуса означал, что его ждут большие неприятности. — Что с ним? — Как прежде, — кинул брат. — А вот к тебе есть вопросы. Да оденься ты уже!       Рабастан с трудом отыскал палочку, кинул на себя согревающее и только потом принялся натягивать одежду. Родольфус ждал его с видом полного презрения на лице. Затем братья аппарировали.       Тот разговор Рабастан заполнил, как самый неприятный в своей жизни. Оказалось, что Родольфус, взволнованный его долгим отсутствием, отправился на его поиски и застал его спящим в обнимку с ши. В отличие от брата он сразу понял, что перед ним шелки, и предложил ей забрать свою шкуру и оставить брата в покое. Затем разбудил его и отвел к отцу.       Левиафан Лестрейндж не обрадовался таким новостям и поставил его перед выбором: — Или я отлучаю тебя от рода, выжигаю с гобелена, и ты становишься предателем крови, или ты пьешь отворотное. — Но отец! Тогда я никого не смогу полюбить! — Невелика беда. Даже если ты и не женишься, то ты — младший, ответственность за род на тебе не лежит. Ну же, выбирай — отворотное или отлучение?       Отец был так рассержен, что казалось, его глаза мечут молнии, немощь на время отступила, и Рабастан не сомневался — отец проклянет его. — Отворотное, — прошептал он.       Рабастан бы давно уже выпил его, лишь бы Беллатрикс покинула его разум, мысли, сны. Но это означало, что ни одна женщина не сможет его заинтересовать. И секс перестанет радовать как таковой, превратившись в унылую физиологию, не приносящую и сотой доли удовольствия. Нет, он будет способен зачать детей, но и только. Нужен ли кому-то такой муж? — Ты сделал правильный выбор, сын.       Отец как-то сразу обмяк, осел в своем кресле, но все же кинул Родольфусу: — Запри его хорошенько, и инкарцеро на всякий случай свяжи, пока не достанешь отворотное. — Да, отец. Пойдем, Рабастан.       Старший брат отвел его в каморку наверху башни, отобрал палочку, связал и аккуратно уложил на мягкую лежанку. — Я постараюсь побыстрее добыть зелье, Басти, — в голосе его звучало почти сочувствие.       Рабастан молча отвернулся к стене. Его ждала самая худшая ночь в его жизни. Пока не село солнце, было еще ничего, он надеялся забыться сном, но вдруг он услышал: — Рабастан!       Сишелл звала его всю ночь — в шорохе ветра, в шуме моря он слышал ее голос. Рабастан пытался дотянуться до веревок зубами, царапал связанными руками деревянный пол, вгоняя занозы, он сорвал голос, выкрикивая ее имя.       Утром пришел отец. Наверное, домовики помогли ему подняться, сам он едва держался на ногах. — Пей, — вместо приветствия отец склонился над ним со склянкой в руке. Рабастану казалось, что отворотное станет для него избавлением. Еще одну ночь он не выдержит. Зелье оказалось мерзким как на вкус, так и на вид. Протухшая капуста, чернила и лакрица — так бы он описал его. На душе было так же гадко, как и на языке. Когда он понял, что ему будет абсолютно все равно, даже если Беллатрикс и Сишелл прямо здесь и сейчас устроят любовные игры, Рабастан сказал: — Можно развязывать, оно подействовало. — Ты правильно сделал, сынок. Как и я в свое время.       Рабастан удивленно посмотрел на отца. Точно, Сишелл спутала их сначала. Отец продолжил тихим, сухим голосом, совсем не таким грозным и зычным, как вчера. — Мне было двадцать пять, когда я встретил Сишелл на пляже. Она была самым красивым созданием, что я когда-либо видел. Разве может тварь быть так прекрасна? Я забыл обо всем, о чистоте крови, о гордости, я готов был на ней жениться. Ты же знаешь, что я, как и ты, был младшим сыном. Но мне не позволили. Впрочем, выбор мне предоставили, такой же, как и я тебе. И я тоже предпочел остаться Лестрейнджем. И как показало время — правильно сделал. Когда мой брат и вся его семья погибли, я все же смог жениться, пусть мне и было под пятьдесят, и даже зачал двух сыновей. Вашу мать нельзя было назвать счастливой женщиной. Наверное, поэтому она и спрыгнула со скалы, когда ты уехал в Хогвартс… Будем надеяться, тебе не придется повторить мою судьбу полностью.       Отец потрепал его по плечу, кряхтя поднялся и вышел из комнаты. Рабастан бездумно смотрел, как пылинки играют в солнечном луче, проникшем в каморку через щель.