***
Хокстеттер шуршит по улицам сгнившими листьями. Светится дымчатыми глазами в огне фар. Режет оскалом рот, приветствуя деток, мимо проходящих, что поднимают брови домиком, прячась за мамину юбку. Пат рыщет в поисках интересного, освещая себе путь фитильком зажигалки. Он затаивается под пышной кроной, у самой верхушки наливается спелое яблоко. Вплотную к стволу, сквозь одежду покалывает шершавость коры. Нежный топоток лапок отдаёт в затылок. Медно-рыжая тушка невесомая, держится коготками за плечо. Патрик не вздрагивает, не дышит. Белка опускается по ключицам, задевая губы пушистым хвостом. Невыносимо мягкий и пахнет кедром. Она умело карабкается вниз по не вздымающейся груди, плоскому животу и прощупывает почву на грубом ремне. Хокстеттер поддевает её пальцами под пузо, но древесная крыса изворачивается и кусает за кончик указательного. Патрик шипит, морща нос, и наступает носком ботинка на распушившийся хвост. Грызун дёргает клочки земли и пищит на животной чистоте. Пати любит, когда его слушаются. Тельце мечется в его ладони, он сжимает тиски. Косточки крошатся, миниатюрные органы дробятся и смешиваются. Маленький рот приоткрывается, а глаза вылезают из орбит, наливаясь кровью. Линии кожи впитывают багряный, шкура смята в лист бумаги. Язык по-змеиному мелькает меж губ. Под плотной тканью, ниже ремня, давит и жжёт.***
«Счастье для мужчины — это прыгать и шалить Убивать и трахать, а наутро позабыть». — Давай распишемся у Хэнскома на пузе? Бледный рот шепчет на ухо, запускает в мозг червячка, голодного до сочных яблок. Хокстеттер извивается-издевается, режет палец о нож Генри и чертит линию-отметину по скуле, сиропно-бордовую. Патрик ловит мальчиков-пташек, девочек-бабочек. Ногтями по прозрачным крыльям, чтоб лопались хрустальными пузырьками. Раздеть, разорвать, сжать, укусить. Внутрь пробраться языком, пальцами, членом. Выжечь на бедре своё имя. — Зачем ты это делаешь? Генри смотрит хмуро, как и всегда. Цепляется за неясную полуулыбку, дабы не утонуть в нефтяных зрачках. — Это весело. Мне приятно, когда они кричат. Большой мальчик позволяет себе маленькую шалость: подрочить Генри, проглотить собственную кровь, засунуть Стэну в портфель лоскут подгнившей шкуры. Зажать Билла в раздевалке, нащупать болевую точку на челюсти. Заставить раздеться. Нашептать, что будет натягивать его рот, пока губы не посинеют. Потереться багровеющей головкой о живот и на первых слезах отпустить.***
«Как взорванный создатель — абсолютный эротизм, Так счастье для мужчины — абсолютный терроризм». У него галлоны бензина и шесть зажигалок в коллекции, все по карманам запрятаны. Домик Хэнлонов с покатой крышей, прилегающим сараем, окантовкой из деревьев и сена, выглядит дрожаще-очаровательным. Заставляет рот кривиться и скуку горчить на дорожке языка. Патрик кусает за заусенец, тянет-тянет, откусывает. Под кожной корочкой выступают красные капельки, он не замечает. Играется пальчиками с рыжеющим огнём зажигалки. Нагревшийся металл кусает кожу, и Патрик отпускает себя на секунду, вторую и третью. Бензин ползёт вдоль лёгких, по гортани, как горячечная приправа. Он считает, что чёрные такие же люди, — любопытные фантазии головного мозга. Зажигалка щёлкает, и у Патрика волосы на затылке приятно шевелятся. Пламя плещется, клацает зубами сено, дерево, двери да окна. На ботинках радужные ручейки масла, свежая колосистая трава прячет грязные щиколотки. Там впереди кто-то плачет или же кричит. У Патрика на дне зрачка застыло самовосхваление, раскрылось, как у кобры капюшон. И как он только смог придумать такой огонь?***
Свалка — это детская площадка Эдема. Бегай, разбивай, бей, режь, еби. Патрик приходит сюда покормить своих химер. Они скрипят цепями на уровне мозжечка и стягивают мясные лоскуты с чьих-нибудь костей. Все выкормленные бесы слетаются за дверцу морозильной камеры. Патрик сидит во главе, сложив ноги по-турецки, ржавые стенки окрасят колени в кроваво-коричневый. В кармане, неудачно согнувшемся, заёрзает перемотанный свёрток. Патрик распакует подарок, поймает своё отражение, размытое и искажённое, в одутловатом глазу. Котёнок вздрогнет, Хокстеттер надавит ногтем посередь тоненького зрачка и лопнет скользкий пузырёк. У Пати голова чумная, с зияющими рвами посередь лица. В подошву берц забилось мясо, а на новенькой косухе во всю спину Люцифер. Патрик гиеньи скалится, хихикая и прижимаясь носом к раскрытому кошачьему брюшку с розовеющими кишками.***
Карьер Дерри — упрощённая версия холмов в городе ангелов. Патрик стоит на самой вершине, пыль кружит над его ногами и рассеивается в воздухе. Небо заплывает кисельно-фиолетовым с тонкой плёночкой. Если б Пат умел летать, он бы нагишом залез прямо в облака, распороть и трахнуть белый шов небес. Патрик вытягивает шею, примеряя, больно ли рухнуть оттуда. Сгустком пламени с керосином, прямо с небес, расколоть ударной волной землю. В крошки. Проломить благодатную оболочку, оголяя конвульсивно бьющееся нутро. Оно прямо здесь, пульсирует опухолью под клеткой рёбер. Патрик для себя решил, что он небесное тело. Если бы Хокстеттеру дали фору, он бы ударил райскую дверь носком ботинка и приобнял стареющего-тлеющего старика поперёк горла. Словно кость. Пати улыбается, как маленький, невзначай. Рогатый рисунок на куртке становится ощутимей, толще. Хокстеттер его недавно рассматривал, прикладывал к лицу. Как две капли, особенно кончики рогов. — Хокс, иди сюда. Генри зовёт откуда-то сзади, за границами недозволенного. Хокстеттер затягивается воздухом, с фермы всё ещё пахнет костром.***
Патрик танцует по лезвиям переулков, выбивает пятками ритм о чужие рёбра и плюет вязко черномазому на ботинки. За поворотом кирпичной стены к нему руки простирает двухметровый ангел, большеглазый и длинный, шепчет ему вздохом, что Бог умер. Патрик унесёт его дыхание на плече, как эполет. «Старикашка-бог в белом замке наверху Колупает блох у себя в паху. Обними его, по-сыновьи поцелуй И взорви его, Люцифер».