Хошхоног

К корню члена расползается тепло, набухает, словно молочные соски. Тёлка — из тех, у которых глазёнки полнятся человеческим ужасом, когда её приводят на убой, — на экране вопит. Чудо, что у Кожаного лица не закладывает уши. Его братец с коричневым пятном на полрыла подтягивается ближе. «Нравится лицо?» Маска из кожи — нитки соединяют разорванные лоскуты, швы ползают, словно сороконожки. Рот размалёван, края обвисают вокруг губ, как разорванная пизда. Интересно, это шкурка её подружки? Здоровенная ручища заслоняет раскрасневшуюся мордашку, смазывает слёзы и сопли. Девка вопит, сверкая белыми ровными зубами. У Сойеров должно найтись, чем бы их вырвать. Патрик вспоминает о кусачках в ящике с отцовскими инструментами. Ещё секунда, и глазные яблоки Салли — имечко для первой полосы криминальной хроники — выскочат из орбит. Они раздуваются, проступают налитой кровью сосуды. Слюна вспенивается между пальцев. Вот бы прижаться к малышке Салли между ног — разузнать, натуральная ли она блондинка. Попробовать все её складочки. Помацать филе на бёдрах, присосаться к груди. Откусить клитор. Патрик бы заставил блонди хорошенько выдоить хер, прежде чем слить из неё всю кровь. Сварить голову в кипятке, засушить язык. С коровами — здоровыми и сладкими — ведь так обращаются. Бьют по голове огромной кувалдой. Если они не умирают с первого, со второго, даже с четвёртого удара, то с них сдирают шкуру живьём. Голову варят в кипятке, всё, кроме языка, пока мышцы челюсти, кожа не превратятся в жирное мутное желе. В конце из башки получится отличный сыр. Большой палец сдвигает крайнюю плоть, надавливает, ведёт вниз. Малышка Салли бьётся на стуле, словно мотылёк, которого Патрик ради эксперимента запрятал в банку, а затем выдыхал туда сигаретный дым. Она вопит громче девчонок с мухами за шиворотом. Парни из школы — идиоты. Считали, что для хорошей дрочки нужен сальный журнальчик с пышногрудыми бабами, мол, от этих крошек яйца оттягивает. Детский лепет. На деле нужна почти часовая резня и пустой дом. Жаль, не показали, как симпатяжке в красных шортиках — какой-нибудь Каспбрак хорошо бы в них смотрелся — пробивает спину крюк. Прямо между узких лопаток. Человечина походит на говядину или свинину? Лоскуты кофты не прикрывают топорщащиеся позвонки, блондиночка кричит, угол молотка впивается в макушку, волосы слипаются. От головки члена к лобку расползается тепло. Такое же горячие, как дорожка крови на веснушчатом лбу. Сучка сбегает. На рассвете её окровавленная голова становится ещё красивее. Напряжение подгибает пальцы на ногах. Член наливается почти так же, как фантазии о Генри, вылизывающем Патрику живот. Фура перелопачивает братцу с бритвой все кости, втирает его в асфальт. Визги, топот, завывание бензопилы стягивают мышцы, как скулёж из утробы холодильника. Её красное от крови, изогнувшееся в истерическом смехе лицо выбивает выдох. Стон. Закидывает в мягкое, обволакивающие ничто, настолько глубокое, что даже сжатые пальцы пробивает колючая дрожь. Патрик свистит, поднимает тяжёлую — будто его скрутило похмелье — голову, когда бензопила взмывает в воздух. Кожаное лицо завывает, а тачка с блонди в кузове катит навстречу поднимающемуся солнцу. В следующий раз нужно найти что-нибудь, где финальная шлюшка умирает.