Красный блокнот

Шури появилась в лаборатории ранним утром, еще солнце не успело подняться над Вакандой; ей не терпелось скорее приступить к работе. Сегодня на нее свалилось новое задание от брата, настолько необычное, что пытливый ум Шури тут же уцепился за беспрецедентную возможность испытать себя. Выслушивая Т’Чаллу, она едва ли не подскакивала к потолку, с нетерпением потирая ладони. – Надо взломать программу-шифр в подсознании человека? Серьезно? В живом мозге? – Серьезно, Шури. Эта кодовая программа крайне опасна, как для мировой безопасности, так и для человека, в чей мозг ее подселили. Этот код необходимо уничтожить. Идем. Т’Чалла повел сестру по длинному коридору, направляясь в лабораторию. – Что это был за проект? Есть хоть какая-то информация? Записи? – Проект организации Г.И.Д.Р.А. «Зимний Солдат», – брат открыл кейс и вынул красный блокнот с серебряной пятиконечной звездой. – Есть только это. – Ты хочешь сказать, человеку читают слова в определенном порядке, и эти слова программируют его на полное подчинение? Превращая в пафосную машину для убийств? – Да. – Кру-уто, – выдохнула Шури. – Голосовой код. Не знаю, справлюсь ли… – Справишься, я в этом уверен, как никогда. Они вошли в самое любимое место Шури во всей Ваканде – ее лабораторию. Просторная, светлая, обставленная самыми передовыми инструментами и приборами, с причудливыми африканскими узорами на одной из стен… Ох, здесь она могла с удовольствием провести всю свою жизнь. Возле преобразователя волновой энергии стояла криокамера - вытянутый сосуд с гладкими толстыми стеклами, изнутри полностью покрытыми льдом. Выведенная панель управления мигала красными цифрами: -120°C. – Его уже заморозили? – спросила Шури, касаясь ладонью прохладного стекла. – Мы не стали с этим тянуть, – Т’Чалла прошелся по лаборатории, заложив руки за спину. – Размораживайте. – Это вынужденная дань безопасности. – Почему никто не посоветовался со мной? Размораживайте, – повторила Шури, постукивая ногтем по стеклу. – Как я смогу работать с погруженным в такой глубокий криосон мозгом? – У тебя еще нет никаких наработок. – И не будет! Мне. Нужен. Живой. Мозг. Пожалуйста, Т’Чалла, работа пойдет в два раза быстрее, – она буквально повисла на его рукаве. – Ты сказал, что этот Солдат… Что он за «добро». Его, в конце концов, Капитан Америка притащил. Если тебя это успокоит, то я не стану будить его, оставлю в поверхностном сне. – Вдруг что-то пойдет не так? – король начал сдаваться, и Шури это сразу раскусила. – Со мной будет Окойе, я ее попрошу. Тем более, у меня при себе есть парализующий порошок, – она начала загибать пальцы. – Живая смерть (классная штука, стреляешь во врага и он сразу отрубается, одно из последних моих изобретений), разящие пули, шок-пули, энзимбластер, шприцы с… – Я понял, – прервал сестру Т’Чалла. – Хорошо. Я позову Окойе. Он вышел из лаборатории. Пока брат отсутствовал, Шури вместе с К’Амо и Бомани, двумя выдающимися учеными Ваканды, подкатила криокапсулу к диагностическому столу. Если оба мужчины для удобства были одеты в белые халаты и просторные медицинские брюки, то принцесса предпочла остаться в платье с красивым леопардовым принтом. – Проверьте уровень криопротекторов, – Шури встала за пульт управления. Белый мраморный стол тихо загудел, по краям расползся голубоватый свет. – Криопротекторы в норме, – Бомани нажимал кнопки на приборной панели криососуда. – Мозговая и сердечная деятельность отсутствует. – Каждую минуту на десять градусов повышайте температуру в камере, – Шури надела тонкие прозрачные перчатки с включениями проводов и взмахнула рукой. Над столом рассыпались голубые искры. Оборудование слушалось любого движения. В лабораторию вернулся Т’Чалла, за ним, сжимая древко копья, шла Окойе. – Сколько у меня времени? – спросила Шури и раскрыла потрепанный блокнот. – Сколько потребуется для достижения результата, – король остановился возле светящегося стола и провел рукой по прохладному гладкому мрамору. – Вас никто не станет торопить. Шури кивнула, просматривая страницы блокнота. Вся информация: текст, таблицы, графики – были написаны на русском. – К’Амо, сделай анализ страниц и переведи все на язык коса. Мужчина осторожно взял блокнот и отнес к языковому анализатору. – Температура в камере -80°C, – сказал Бомани. На панели управления загорелась красная лампочка. – Еще три минуты и начнется сердечная деятельность. Выводить его на стол? – Нет, рано. Пока Шури, войдя в раж, настраивала иллюзорную проекцию над столом, она не заметила, как Т’Чалла покинул лабораторию, оставив вместо себя Окойе, стоящую возле окна. Копье она прислонила к стене, и теперь смотрела с высоты лаборатории на город, скрестив под грудью руки. – Анализ блокнота готов, – К’Амо принес блокнот и страницы с переводом, выползшие из анализатора. Шури с жадностью схватилась за еще теплые после принтера страницы. Ее глаза перебегали от строчки к строчке. – Его зовут Джеймс, - вслух произнесла она и погрузилась в чтение. Гидре удалось сделать невероятное для тех времен открытие в биоинженерии и программировании мозга. Оставалось непонятным только то, как человек, вынесший все эти эксперименты, остался жив. Она читала, и по спине у нее бегали мурашки. Множество введенных в кровь сывороток, удачных, неудачных, с побочными эффектами в виде острых кровотечений и параличей – Гидра стремилась создать сыворотку суперсолдата, используя для этого могучие резервы организма сержанта Барнса. Здесь же описывалось создание кибернетического протеза. «Мы сделаем лучше, бионический» - мелькнуло в голове Шури, пока она рассматривала схему протеза. Сбалансированное строение, крепление титановым цементом к керамической ключице, замена нескольких ребер слева на металлические, укрепление металлом коленных суставов… Сержант перенес не одну мучительную операцию. В середине блокнота она нашла голосовой код активации. Анализатор перевел русские слова на африканский коса, но принцесса уже была в курсе, что код срабатывал только при чтении на русском языке. «Почему такой странный набор? Желание, ржавый, семнадцать… Почему Гидра вычленила именно эти слова? Ассоциативный ряд? Сила воспоминаний?» – Мы готовы к тотальной разморозке, – выдернул ее из раздумий голос Бомани. Шури взглянула на термометр. 7°C. Лед на стекле стал покрываться мелким бисером капель. – Кладите его на стол, я сейчас подойду, – она продолжила листать страницы. Перечеркнутые рецепты сывороток, жуткие эксперименты и опыты (всего 147), карандашные пометки от учёных поверх сложных формул… – Он просыпается, – предупредил К’Амо. Шури захлопнула блокнот и положила его на край стола. На столе, пронзенный синими лучами проекции, лежал солдат. Его веки мелко подрагивали, влажная после льда кожа поблескивала в рассеянном лабораторном свете. Окойе подошла ближе и застыла в нескольких метрах, готовая при малейшей опасности метнуть свое копье. Шури сосредоточила все проекционные синие лучи у его головы. Пока ученые ставили рядом со столом капельницы с раствором нитрогидрита, она оценивала мозговую активность. – Две минуты до полного бодрствования, – сказала она и сделала легкое движение над его головой. На белой стене напротив стола вспыхнула сияющая разноцветная проекция. – Что это? – спросила Окойе, всматриваясь в проекцию. – Его мысли. Я проектирую мысли и эмоции на стену, и с помощью резор-датчика делаю их осязаемыми. – Как ты поймешь, о чем они? – Несложно догадаться. Сейчас, например, ему холодно и неудобно. Прозрачная жидкость в капельнице потекла в вену. Проекция становилась все бледнее, приобретала более плавные черты, разрасталась во всю стену. – Он должен спать, чтобы я смогла добраться до его воспоминаний, эмоции и мысли мешают, – Шури водила руками в перчатках. – То, что слева, это самые ранние воспоминания. Окойе посмотрела туда, где голограмма была едва видна. – Это воспоминания детства, призрачные и слабые. А эти, – она изящно провела правой рукой по всей стене, где краски становились ярче и резче. – Эти воспоминания он получил уже в более зрелом возрасте. Окойе встала и подошла к середине стены, вытягивая руку и касаясь пальцами черного пятна на переливающемся фоне. – Это… – Исчезнувшее воспоминание. Его кто-то стер. – Но зачем? – спросил Бомани. Шури задумалась, прежде чем ответить. – Сначала они доводили воспоминание до автоматической ассоциации, а потом стирали его из подсознания. То, что было сильным воспоминанием, стало ничем. Пустотой. И таких пустот… – она быстро посчитала черные зияющие пятна. – Десять. Как и слов активации. Вот он, секрет полного подчинения. Он просто не мог вспомнить, что эти слова значат для него. Значили. Мы сделаем все наоборот. Заполним пробелы, разломаем ассоциативный ряд. Воспоминания нельзя стереть полностью. Мозг – очень сложная конструкция, мы откопаем в его глубинах эти воспоминания и вернем их. Окойе краем глаза увидела, как дрогнули пальцы белолицего, словно попытались сжаться в кулак, но сон оказался сильнее. Шури водила руками в воздухе, разгоняя проекцию, расширяя самую первую дыру на бледно-сером воспоминании из детства. – Конечно, он помнит, как раз за разом программировали и обнуляли его мозги, даже сон под нитрогидритом не до конца его глушит, – принцесса указала на яркие вспышки, спонтанно появляющиеся и угасающие на стене. – Ababulali*, – не удержалась Окойе, хмурясь и разглядывая проекцию. – Спите, сержант Барнс, силы вам еще понадобятся, – Шури шире приоткрыла клапан капельницы, чтобы нитрогидрит капал в вену как можно чаще. – Мы готовы к полному запуску проекции, – Бомани наложил портативные электроды на лоб и виски солдата. Мгновение – и проекция разрослась до потолка, заполнив собой бóльшую часть лаборатории. Тут и там вспыхивали красные волны, перемешивались с черными, трепетали, взрывались, уносились вихрем под потолок, разбивались на тысячи осколков и вновь собирались в единое целое. – Похоже, это воспоминания периода Гидры, – Шури с трудом удерживала прыгающую проекцию. – Обрывки того, что с ним происходило в тех лабораториях. Тут черных дыр нет. Она махнула руками вправо. Красно-черные вспышки сменились на светло-зеленые волны, периодически мигающие желтым. – Это последние год или два… – Шури наморщила лоб. Проекция перестала ускользать. – Не совсем спокойная жизнь, он от кого-то скрывался. Страх. Сомнения. Осторожность... Как только она сделала движение влево, к более ранним воспоминаниям, на бледном фоне разрослась черная брешь. – А это детство. Здесь мы и покопаемся. Вернем Джеймсу сворованное воспоминание. Окойе, ты можешь идти. – Король приказал мне находиться здесь постоянно, – тоном, не терпящим возражений, сообщила воительница. – И я останусь. – Это надолго. Но лидер Дора Милаж осталась стоять. – Реально надолго, – Шури многозначительно поиграла бровями. Окойе с непроницаемым лицом стояла на месте, опершись на древко копья. – Как хочешь, – Шури вывела рядом с проекцией схему мозга солдата. Несколько минут крутила, считала импульсы, разрезала мозг напополам, искала зацепки, не находила, начинала все заново. Потом наклонилась к самому уху солдата и прошептала: – Желание. Ничего не произошло, проекция так же ровно переливалась по стене. Держащий проекцию К’Амо смотрел на принцессу. – Надо на русском, – подсказал он. Шури взяла одной рукой лист с кодом. Напротив каждого слова анализатор напечатал транскрипцию. – Можно было попробовать. Я читаю, ты удерживаешь дыру. Смотри, чтобы не соскользнула. – Если соскользнет? – Заденет другие воспоминания и разрушит их. Оставшиеся воспоминания тесно переплетаются с пустотами, надо их синхронизировать. Это необходимо, иначе он потеряет свой разум и личность. Держи крепче, я помогу. К’Амо вцепился пальцами в края черного пятна и тяжело сглотнул. Шури, как могла, шепнула в ухо сержанту слово на русском. – Zhelaniye. Проекция завертелась, превратилась в сияющий вихрь, дыра попыталась смешаться с этим вихрем, но не смогла, накрепко удерживаемая К’Амо. Остановилась, начала затягиваться, закрываться разноцветным полотном других воспоминаний. Их порядок восстанавливался, от проекции повеяло легким теплом. – Вы это чувствуете? – Окойе обвела взглядом лабораторию. – Да, он переживает это воспоминание заново, – Шури схватилась за остатки дыры, помогая ученому удерживать её на месте. – Когда оно обрастает подробностями, деталями, то становится почти физически осязаемым. Я уже делала подобное. Но очень давно. Солдат задышал чуть чаще, погружаясь в собственное воспоминание.