Зачем мне теперь красота? Я без тебя сирота… "Диана Арбенина"
Холодный майский ветер забирался под кофту, пронизывал до костей. Но она не двигалась с места, не спешила в укрытие, чтобы согреться, просто сосредоточенно пыталась отодрать плёнку и открутить крышку от бутылки со спиртным. Зрелище со стороны довольно жалкое - одинокая могила на окраине кладбища, ни ограды, ни памятника. Только табличка с именем и датами, что обозначали отрезок жизни, и букет красных гвоздик на земле. Недалеко скамейка, рядом с которой большое засохшее дерево, что так и не покрылось листвой; на скамейке девушка, грызущая зубами пробку от портвейна. Сидевшая рядом женщина постарше несколько минут терпеливо молчала, а затем наконец не выдержала и, забрав бутылку, открыла ту в два счёта, через секунду разлив жидкость по пластиковым стаканчикам. — Ты часто его вспоминаешь? — Нет, стараюсь так, чтоб нечасто, — бросила она отстранённо и холодно, отведя взгляд в другую сторону. Они с Софьей Зиновьевной были не так уж близки, чтобы рассказывать ей о том, что у неё нет нужды вспоминать его, ибо она и не забывает. Меглин всегда с ней, внутри её сознания, вшит под кожу, поступает прямо в кровь с каждым глотком спиртного, она вдыхает его с каждой новой затяжкой. Он всегда здесь. Не стала девушка откровенничать и о том, что о Меглине ей каждый раз напоминает маленькая Верочка, и схожесть девочки с Родионом каждый раз заставляет её содрогнуться. — Ну и правильно. Жить надо настоящим, а не прошлым, — наконец подала голос женщина. Она, конечно, распознала её ложь, слишком много лет Софья проработала учительницей, ложь - её конек. Однако виду не подала. Иногда людям проще солгать, и она оставляла за ними это право. Они выпили ещё по глотку и вскоре распрощались - училка побрела домой, там её ждала стопка тетрадей с непроверенными сочинениями, а девушка осталась сидеть на кладбищенской скамейке, подвергаясь обстрелу холодных порывов ветра. Обычно молодые матери, рано вышедшие из декрета, со всех ног рвутся домой, чтобы скорее обнять своё пахнущее молоком розовощёкое чадо. Но она и «обычно» - это два несовместимых понятия. Здесь, напротив таблички с именем, ей было куда уютней, чем в собственном доме, эта табличка будто была единственным осколком её рухнувшего мира, который чудом уцелел. Раньше ей казалось, что картина мира не целостна, в ней недостаёт одной из важнейших деталей, но стоит ей найти убийцу матери, всё станет на свои места, и она наконец сможет жить обычной жизнью. Но, к её удивлению или же разочарованию, правда о смерти матери не принесла покоя, мир не сделался целым, а, наоборот, распался на сотни мелких частиц, а обычная жизнь была совсем не для неё, однако вопреки всему она всё пыталась её «примерить», как пытаются застегнуть молнию на платье, что стало давно мало, а оно расходится по шву с треском. Она штопала жизнь каждый день, как порванную вещь - нет бы просто выбросить...***
Подъехала к дому, когда уже стемнело, пригляделась - свет не горел. Тем лучше, Женя не будет путаться под ногами. Вошла, бросила рюкзак и, налив себе бокал красного вина, опустилась на диван и закинула ноги на журнальный столик, что располагался рядом. — С днём рождения, Родион, — прошептала хриплым голосом и выпила залпом, до дна. Бокал звякнул о столешницу, на губах появилась горечь, пищевод обдало жаром. Есения поморщилась и огляделась. Она словно находилась внутри чьей-то мечты. Фешенебельный посёлок, с множеством красивых, походящих на кукольные, домиков. Просторный дом, обставленный со вкусом, и муж будто бы из романтического фильма, тот самый супергерой, о котором слёзно грезят до самых титров. Дочку он обожает, уделяет ей всё свободное время, засыпает у детской кроватки, даже не догадываясь, что… Облизнув губы, на которых ещё остались капли напитка, Стеклова улыбнулась, не став додумывать эту мысль. Она жила жизнью, о которой мечтают слишком многие, а уж если вспомнить её прошлое, можно сказать, что ей выпал воистину счастливый билет. Проблема была лишь в том, что вся эта жизнь, напоминающая ванильный торт, горчила и оседала в горле комом. Ей всё это претило. В этом доме, с этим человеком она чувствовала себя чужеродной, неподходящей. Не так давно Есения наблюдала, как Вера сосредоточено пыталась покорить незамысловатую детскую головоломку, суть которой в том, что нужно вставить разные фигуры в отсеки, предназначенные для них. Девочка нервничала, злилась, а в конце стала плакать, так и не сумев вставить квадрат в треугольник. — Маленькая она ещё для этой игрушки, надо убрать, — бросил Женя, поднимая дочь на руки, но Есения его не слышала. Девушка думала о том, что она, будто бы этот квадрат, не подходит под определённые рамки, а окружающие настойчиво пытаются подогнать её под них, ждут, что она станет примерной женой и матерью, навсегда забыв Меглина. Вот только оставался вопрос, кто ненормальный - она или они? Кто сошёл с ума, она или мир вокруг, и что иллюзорно - прошлое с Родионом или настоящее с Женей? Впрочем, как бы ни говорило окружение, её внутреннее чутьё упрямо твердило, что всё это блеф. Вся её жизнь - ненастоящая, будто у всего есть двойное дно, даже у её мужа, слишком уж сильно он изменился. Она, пытаясь понять, в чём подвох, раз за разом упрямо задавала себе вопрос «Что видишь?», но ничего не могла разглядеть. А может, и не было никакого подвоха? Может, её жизнь - сон? Вот сейчас очнётся и окажется в жилище Меглина, вокруг кактусы, трещит огонь... Но сколько она ни зажмуривалась, картина вокруг не менялась. Ей, в общем-то, не в чем себя упрекнуть — она честно пыталась. Она уничтожила всё: его плащ, который даже спустя время хранил его запах, его фляжку, портсигар и машину. Стеклова даже остригла волосы, которых он касался по ночам, и всё сожгла в огне. Тот огонь отражался в глазах, а она начинала новую жизнь… Однако возродиться, словно феникс, Есения не смогла. Нет такого пламени, которое бы выжгло его изнутри. Мало сжечь вещи, мало сменить причёску, если нутро осталось прежним, если он жил внутри. Жил внутри и отражался в карих глазах Веры. Своей схожестью с Родионом девочка невольно отталкивала мать от себя с самого рождения. Каждый раз, глядя на неё, Есеня вспоминала всё, что произошло с ней на стажировке у Меглина, и в глубине души жалела, что малышку нельзя упрятать подальше, словно вещицу, вызывающую ненужные воспоминания. Однако, каждый раз переступая через себя, она старалась быть заботливой мамой, любить свою дочку, но выходило далеко не идеально. Казалось, должно быть наоборот, ведь Вера - частица Меглина, но проблема была в том, что Стеклова не хотела довольствоваться малым, ей не нужна была часть, нужен был он весь. Она даже себе открыто не признавалась в том, что в глубине души была зла на малышку, хоть и сама не понимала, за что. Однако, с другой стороны, в этом был огромный плюс, как ей казалось. Мать она, мягко говоря, никудышная, таких, как она, к детям даже подпускать нельзя, так что даже хорошо, если Вера не будет к ней привязана и не вырастет на неё похожей - и на него… Выдохнула, вынырнув из омута собственных мыслей, снова огляделась. Стильный уютный дом, почти что замок из ванильной сказки, которые она, кстати, не любила с детства, со злостью швыряя книги в стену. Замок для счастливого финала принцессы, много пережившей в прошлом - вот только рука ещё помнит, как нож вонзался в тело Меглина. Она убийца, злодейка, а у злодеев не бывает счастливых финалов, она где-то слышала…***
Веру в свой счастливый финал она утрачивала по мере того, как росли и крепли её чувства к Меглину. Здравая её часть уже тогда осознавала, что не будет свадебных фото и дома у моря - только не с таким, как он. Осознавала, но любила с каждым днём всё сильнее, просто в этом они были схожи: она тоже не годна для белых платьев, и туфелька Золушки ей никогда не будет впору. Её хэппи-эндом было найти правду и наказать виновных. Но правда по своей природе уникальна, все её ищут, а когда находят, не знают, что с ней делать, а спустя время и вовсе приходит осознание, что нам неплохо жилось и в неведении. В конце пути ей правда была уже не нужна, она догадывалась, но совсем не хотела, чтобы Родион озвучивал это вслух. Хэппи-энда не будет, она поняла это, лёжа на крыше его машины, хриплым голосом произнося его имя, а в ответ - ничего, тишина, от которой уши закладывало, как при снижении самолёта. Когда последний раз отхлебнула из его фляжки и горький напиток обжёг всё внутри. Когда достала из бардачка ножницы, что оказались абсолютно тупыми, но это не помешало ей одним движением обрезать длинные косы. Красота, так восхищавшая многих, была ей теперь ни к чему. Волосы упали на плащ, лежащий рядом, но груз не упал с души — для новой жизни этого оказалось недостаточно. Недостаточно было и взорванной машины — не всё, как выяснилось, можно сжечь огнём. Не помогло ничего. Звуки выстрелов только глушили, а она продолжала, плача, расстреливать мишени, каждый раз убивая то ли его за то, что так и не пришёл в себя, хоть она и умоляла его, то ли себя за то, что всё происходит не так, как она хотела, и она бессильна что-либо изменить, то ли чувства, жившие в ней. Есеня меняла обойму за обоймой, но легче не становилось ни капли. Тогда девушка решила испробовать последний способ — просто жить. Просто быть как все. Просто выйти замуж, просто ходить в женскую консультацию по вторникам, просто варить кофе по утрам и ждать. Ждать, пока это войдёт в привычку, станет для неё нормой; но время шло, родилась и подрастала дочь, а ей по-прежнему хотелось отсюда бежать, прочь из этой жизни, этого дома и даже этой кожи. Туда, где трещит огонь и цветёт кактус.***
Есения на цыпочках вошла в спальню, и не потому, что не хотела потревожить чуткий сон ребёнка, просто не хотела разбудить Женю, ведь тогда придётся вступать в диалог. Девушка осторожно заглянула в кроватку - девочка напоминала спящего ангела, но Есению это отчего-то не умиляло. Она опустилась на пол, облокотилась спиной на кроватку и посмотрела на мирно спящего Женю, уснувшего так же у кроватки. Тусклый свет ночника слабо осветил саркастическую улыбку. Всё как-то вышло наоборот - из них двоих именно Женя питает к девочке безусловную любовь, а ведь она даже не его дочь… Стеклова снова огляделась. Она заперта в доме, который кажется ей тюрьмой, привязана к человеку, которого никогда не любила, но станет убеждать его и себя в обратном, чтобы у Верочки был шанс. «Что видишь?» — вдруг прозвучал в её голове знакомый голос. — Всё, кроме выхода, — одними губами прошепчет Стеклова.