Русые пряди.

      Она стояла за распахнутым окном, а мне хотелось его закрыть. Оставить её за прозрачным стеклом, сохранить, как прекрасное застывшее воспоминание, но нет. Я не могла отпугнуть её, не могла просто так оставить на улице. Дикая и свободная, она всё равно каждый раз оказывалась у моего дома, будто что-то манило её сюда. Она хитро улыбнулась. Должно быть, подумала, что смогла напугать меня своим внезапным появлением. Хотя, честно признаться, я и правда была удивлена, но только радостно вскинула брови. — Доброе утро, красна девица! — весело сказала мне она, а я и не заметила, как покраснела.       Должно быть, это утро, это действительно доброе утро только что стало самым прекрасным в моей жизни. Исключением был лишь тот раз, когда она разбудила меня ещё до рассвета, чтобы показать медленно гаснущие звёзды и луну, утопающую в персиковом цвете. Только ей одной удавалось делать подобные моменты по-настоящему волшебными.       Я посмотрела на неё и только сейчас заметила причину того, что она ещё не залезла ко мне в комнату. Она держала приподнятым своё летнее платьице, ткань которого прогибалась под весом нескольких только что сорванных с дерева яблок. Странно, что она не сложила их в корзинку или сумку: она была не настолько глупа, чтобы просто так пачкать свою одежду.       Перегнувшись через подоконник, я протянула руки к фруктам и поняла, что она точно сошла с ума. Было туманно, и прохладная роса сидела на каждой травинке. Видимо, эта дурёха с самого пробуждения бегала босая по траве и забрызгала себе все ноги. — Что с тобой сегодня случилось? Почему ты не обута? — спросила я.       Она смутилась, а я не понимала её смущения. Пока она раздумывала, как бы ответить – это было видно по её лицу и рукам, которыми она перебирала и так мятые полы платья – я успела украсть у неё четыре яблока и перебросить их в старое кресло. Наконец она собралась с мыслями и немного наклонила голову, чтобы ответить, но всё ещё не смотрела на меня. Поймать взгляд этой чертовки часто было просто невозможно: то отведёт, то спрячет она его под широкими полями шляпы или за ладошками или, как сейчас, будет гонять его по всему, за что только можно зацепиться. — Я влюбилась, дура такая, — она сильно надулась и готова была лопнуть.       Вы бы видели, как смешно краснели её щёки! Должно быть, она нашла себе очередного сорванца, который так же, как и она, любит воровать яблоки по утрам. А я-то думала, почему она приволокла с собой целых шесть штук? Да и босая она ясно, почему. Она всегда считала свои ступни красивыми и с нетерпением ждала тёплых деньков, когда можно будет не надевать ботинки. — И в кого же ты влюбилась? — спрашиваю, а сама беру два оставшихся яблока в руки.       Фрукты были хоть и не мытыми, но очень приятными на ощупь. Каждое еле умещалось в ладони и отливало золотом. Столкнувшись с длительным молчанием, я решила продолжить расспросы и угадать. — Это же Димка, да? Ну Димка, который сын пастуха, да? — я бросила это почти наобум и, как ожидалось, не попала. — А вот и не Димка! Не Димка! — она топнула ножкой как-то даже слишком рассерженно.       Я даже не успела ничего сказать, когда она больно шлёпнула меня по руке. Одно яблоко упало с громким стуком и покатилось по полу. Вдруг я заметила, что в уголках глаз у моей малышки блестели слёзы. Она сначала несколько секунд испуганно смотрела на меня своими ясными глазёнками, а затем развернулась и убежала прочь, не извинившись и не простившись.       Я видела только, как на бегу развевалось её белое платье. Оно парусилось как лёгкая, чистая и свежая простыня на бельевой верёвке, пока не скрылось окончательно за высоким резным забором.