***
Двери клуба. Яркий свет, режущий глаза. Стекающий по красивым телам неон. Шот. Другой. Хмельные губы. Прядь волос, выбившаяся из укладки. Слепящий глаза экран мобильного и через минуту звонок в службу поддержки с криками «хули так долго?!». Такси. Подальше от центра. И вот он — готовый (бухой), стоящий у двери небольшого дома. Его совсем немного штормит и совсем много душит простое человеческое желание, а потому Ким просто давит ладонью на дверной звонок, опираясь на вытянутую руку, чтобы не дай боже не упасть и не уснуть в прохладную весеннюю ночь прямо под массивной железной дверью на красивой мраморной плиточке в одной своей легкой рубашке, что на один конец уже нелепо выправилась из штанов. Спустя каких-то несколько долгих секунд-минут названивания на ладони уже отпечаталась кнопочка звонка, но Тэхен давит ещё сильнее, потому что он и так уже достаточно потратился на ебанное такси. А потом дверь все-таки приоткрывается, и из небольшой щелочки виднеется недоуменное и такое красивое лицо самого Чонгука. Конечно же Ким готовился, репетировал речь, потом набухался практически вусмерть, но большую часть вечера запомнил — в особенности, когда он заставлял таксиста повключать более веселую музыку, мол, для настроения. И вот прямо сейчас он перекошено стоит у двери, с отвратительными чавками жуя жвачку, спизженную у все того же таксиста, и произносит ёмкое: — Трахни меня. Чон замирает, пытаясь переварить в голове тот шквал информации и образов, в миг обрушившихся на него. Тот самый Тэхен, с которым он приветливо пил кофе после пар и несколько раз помогал с начертательной геометрией, который всегда с иголочки одет и приятно пахнет, сейчас стоит в его дверях с явным перегаром и выглядит хуже индийского кино и филиппинского сериала. Не то чтобы Ким не привлекал его... — Ты серьезно? — со смешком произносит парень, наконец-то сумев выйти из транса, и немного отходит назад, шире открывая дверь. — А что? — Тэхен принимает приглашение и заходит внутрь, сразу же снимая с себя местами натирающую и неудобную обувь, краем глаза подмечая нихуевый шелковый халат на парнишке, узоры на котором безбожно смазываются. — Я недостаточно красив? — провокационный вопрос и криво вскинутая бровь. Он все еще пытается стоять ровно и так же ровно смотреть в глаза напротив. Чонгук на это ничего не отвечает, лишь смущенно поднимает уголки губ и закрывает дверь, а затем бросает емкое: «Пошли», направляясь наверх. При виде лестницы Ким грузно выдыхает. Спальня встречает приятным полумраком и Тэхен благодарит всех богов, что не обблевался на лестнице, а стойко и уверенно выдержал это испытание, пару раз чуть не навернувшись. Чон проходит вглубь комнаты и присаживается на край кровати, с ног до головы осматривая образец того, как пить не надо. И что с ним делать? Нет, Чонгук, определенно, хотел бы, но будет ли это считаться тем, что он просто воспользуется чужим состоянием? Ким всегда был с припиздоном, но хотя бы умел соображать, а не как сейчас, например, когда он по-глупому ухмыляется, играет бровями, кидая отвратительно-недвусмысленные взгляды на кровать, осматривает всю комнату, мельком поглядывая на комод у двери, где он и стоит, а потом тянется к бутылке из под водного, чтобы... — Блять, Тэхен, не пей! — крик ошалевшего парня, кажется, единственное, что хоть как-то заставляет замереть этого долбоеба с наполовину отрезанной бутылкой в руках с помутневшей желтоватой водой. Чонгук закатывает глаза, пытаясь набраться терпения, потому что Ким уже несколько секунд стоит неподвижно с почти прислоненным к губам срезанным пластиком и, кажется, ждет разрешения. — Тебя в детстве не учили, что нельзя ничего трогать в гостях? — уже более спокойным хрипловатым голосом произносит Чонгук, нервно поправляя свои темно-русые волосы. — Правда, папочка? — Ким удивленно вскидывает брови, ставя водный обратно на комод и разворачиваясь корпусом к ахуевшему Чону. — Я не знал... — наигранно цокает языком и по-ребячески дует губы, пока медленно, с периодическими пошатываниями и поплывшим взглядом, подходит к парню, все еще неподвижно сидящему на кровати, чтобы впоследствии встать напротив и с лукавой ухмылкой провокационно заявить прямо в лоб, — видишь, какой я плохой мальчик. Чонгук находится в небытие (лютом ахуе), смотря в стеклянные глаза этой темноволосой бестии. От его слов в груди что-то ёкает... да и не только в груди. Кажется, напрягается каждая мышца на теле, а в голове будто специально воспроизводятся секундами ранее сказанные слова с блестящим актерским мастерством, несвойственным простому будущему инженеру, и... желанием? Идея трахнуть его набирает обороты. — Мне надо в душ, — резко обрывает свои и чужие зудящие желания Чон, опуская голову и набираясь сил на то, чтобы уйти. Не успевает он подняться с кровати, как Тэхен тут же встает на колени прямо между его ног, попадая в поле зрения. Лучше бы Чонгук притворился спящим и не открывал... — Ты такой guapo en esa bata, papi, — на тон ниже говорит Ким, укладывая ладони на крепкие чужие бедра и самыми кончиками пальцев закрадываясь под края халата. Чон его испанский откровенно не понимает, но то, как томно он звучит с чужих губ, пророчит лишь одно: Тэхен реально приперся к нему поздней ночью, чтобы тот его выебал. Чонгук думает, что он, наверное, все-таки тугой... в смысле, доходит него самого информация слишком долго. Даже если сказано прямо. И много раз. Парень подцепляет пальцами подбородок темноволосого, заставляя сильнее запрокинуть голову, чтобы лучше разглядеть чужие зрачки в которых он, безусловно, потонет: — А глаза все разбегаются, — с тихой усмешкой трактует он, с каждой секундой наклоняясь все ближе, пока чужие ладони закрадываются непозволительно глубоко под полы темного шелка. — Вut I would like you to look at me... — шепчет он на отточенном английском с прекрасным британским акцентом, принимая, кажется, битву с языковыми барьерами. — Кстати, — неожиданно приободряется Ким и смаргивает свой истомный взгляд, чуть выпрямляясь под недоумение Чонгука, — там по английскому тест задали, поможешь потом решить? Нет, ну он однозначно ахуел. Чон резко подается вперед и впивается в чужие губы слишком требовательным поцелуем. Между ними всегда была проблема в понимании родных языков друг друга, но сейчас, кажется, прибавилась еще одна — она, конечно, побольше, да и призывно выпирает из-под халата. Впрочем, решить ее во много легче, чем несколько лет потратить на изучение языка. Решить ее именно сейчас хотят оба, а потому Тэхен отвечает с не меньшей охотой, пока его ладонь игриво ложится на чужой пах. И кто бы мог подумать, что к такому может привести наебывание в дверной звонок своему некогда хорошенькому знакомому? Что вообще в нашей жизни решает настойчивость? Ким не раз садился на уши преподам в университете, чтобы получить в зачетку долгожданную и такую нужную подпись, а сейчас в копилку падает еще один красивый и обаятельный парень, который сдавленно стонет в его рот, стоит только прокрасться пальцами под резинку чужого белья. Чонгук всегда абсолютно вежливый, гостеприимный и услужливый, и именно поэтому он сейчас позволяет опрокинуть себя на кровать и нависнуть над своим порядком подтянутым телом. В одной из комнат небольшого дома на окраине города становится чертовски душно. — Eres tan atractivo cuando gimes, — неразборчиво шепчет Тэхен в чужие губы, заставляя парня млеть от чистого испанского. — Puedes dejarme hacerlo todo yo mismo? — отрывается от мягких мокрых губ и выпрямляется, чтобы в момент расстегнуть пару верхних пуговиц и стянуть такую ненужную сейчас рубашку через голову. — Я не понимаю, — с дурной полуулыбкой тихим баритоном произносит Чон, сам же упуская момент, в который его руки уже скользят по чужому голому торсу и неспешно расстегивают пряжку ремня. — La comprensión no es lo más importante en estos días, papi. Es importante sentir, — щебечет Ким в ответ, разглядывая черные антрацитовые глаза напротив и пытаясь уловить сквозь отблески тягучего желания нечто особенное и сокровенное (почему именно в них хочется утопать?), пока с него снимают оставшуюся одежду, оставляя таким бесстыдно раздетым, с таким явно бесстыдно-показушным желанием, что сейчас бесстыдно прижимается к животу. — Will you show that you can? — ухмыляется парень, по-нахальному безобразно разглядывая тело напротив. Тэхен судорожно пытается развязать шелковый пояс, пока перед глазами все плывет, а руки не до конца тактильны из-за перегоняемого по крови алкоголя. В памяти теряются минувшие секунды, и уже будто через мгновение перед его глазами оказывается нагое тело, при виде которого все внутренности сводит спазмом от элементарного человеческого желания и визуального удовольствия. В голове обрывками сказанные ранее слова с чистым и приятным слуху акцентом. Как жаль, что Ким абсолютно не понимает английский. А потому он лишь вскидывает голову, пока с некой благодарностью принимает из чужих рук тюбик лубриканта и удобно располагается сверху, чтобы спросить то ёмкое, что даст ответы на все вопросы: — Что? — Fuck you. — Это я с удовольствием, — усмехается парень и заводит руку за спину, чтобы ладонью обхватить чужое возбуждение. Как хорошо, что Тэхен такой предусмотрительный. Они оба до безумия распаленные и желанные. Желающие. Чонгук притягивает к себе за затылок темноволосую бестию и ненасытно целует, будто самолично отдается в эти прекрасные изящные ухоженные руки с длинными тонкими пальцами. Это не назовешь обычным развлечением на ночь, ведь среди всех действий, каждого касания и нового толчка в разгоряченное тело остается что-то томяще невысказанное, такое сокровенное, что, коснись — оно тут же осыпется мелкими осколками под голые ступни, забиваясь в паутинки отпечатков кожи. Хотя, кто однажды смог вылезти не израненным? Ким целует до невозможности жадно и требовательно, мешая слюну с низкими протяжными стонами, вибрацией отдающими в чужое горло. Кислорода не хватает, а потому он вновь выпрямляется и укладывает ладони на широкую грудь, скребя ногтями по коже, иначе в друг друге они задохнутся. Чон смотрит на его тело, слушает до бескультурья развязные стоны и упивается. Такого Тэхена хочется бесконечно целовать, касаться, трогать, сжимать в объятиях. Такого Тэхена, что сейчас наконец оказывается под ним и с садистским упоением царапает его спину, давит пятками на поясницу, заставляя быть грубее и глубже, и подставляет шею с едва уловимым мускусным ароматом под поцелуи, так страстно желая большего, хочется, в конце концов, любить. Особенно, когда он так неразборчиво тихо шепчет на ухо совсем непонятное: — Por favor, no desaparezcas. Te necesito.***
Утренний подъем всегда происходит под щебет птиц, что еще не удосужились съебаться даже с почти-что пригорода из-за отвратительной экологии, гул проезжающих мимо дома машин и раздражающего на фоне всего этого звона будильника, который, вообще-то «Волны» по будням и «Сентя» по выходным, но на мозги и тонкую душевную организацию давит одинаково раздражающе. Но никогда еще утренний подъем не сопровождал металлический звон с кухни, видимо, из-за чего-то упавшего, и рычащего, видимо, ругательства на испанском, после которого следуют несколько ударов чем-то тоже, видимо, металлическим по чему-то, скорее всего, упавшему. Чонгук бегло потирает заспанные веки и приподнимается на кровати, поближе отползая к ее краю и остро ощущая задницей прохладные помятые простыни. Ему бы одеться, но халата в поле зрения нигде нет, до комода всего каких-то несчастных три шага, а в комнату незваный гость может с грациозностью влететь в любой момент. Смущение берет верх, а потому парень в момент подлетает к шкафу и через пару мгновений натягивает на себя серые спортивные штаны. Еще и краснеет от мыслей, что он сейчас пойдет на кухню к горе-повару фактически одетый, но по сути-то без белья, будто бы не он этой ночью объяснял этому самому горе-повару как правильно жарить до легкого румянца. По кухне невесомым шелком расстелилась дымка с отвратительно резким запахом чего-то горелого. Взгляд невольно падает на стоящего у плиты Тэхена, что скрупулезно пытается что-то приготовить. Тэхена, который одет почему-то в его халат. И Чон соврет, если скажет, что на темноволосой бестии он не смотрится идеально. — Ты решил спалить мой дом с утра пораньше? — с усмешкой интересуется парень, театрально отмахиваясь от почти что несуществующего дыма перед лицом и едва морщась. Ким разворачивается к нему с тарелкой в руках, на которой красуется криво выложенная яичница, почерневшая по бокам от пережарки. Сам он улыбается совершенно по-глупому и смотрит, будто бы притаившись. Он все еще помятый с бодуна, но явно успевший отыскать ванную и принять душ (и спиздить у Чонгука, мало-мальски, халат). И ведь никогда не признается, что он задержался «на завтрак» у кого-то впервые. Да тут еще и сам постарался приготовить так, чтобы сгорела только антипригарная сковородка, но никак не еда. — Я тут это... — мнется и в неловком жесте поджимает на пару мгновений губы — он просто не хочет оплачивать сожженную и наверняка дорогую антипригарную сковородку и берет обаянием, — приготовил. Позавтракаешь? Искусанные и зацелованные за ночь губы Чона трогает мягкая и доселе неясная Тэхену улыбка. Он ведет плечом, мол, уговорил, и садится вместе с ним за стол, краем глаза улавливая под отогнувшимся от груди шелком багровые пятна. — На счет английского... — Я решил, что попрошу друга, — обрывает его Ким, — не хочется тебя лишний раз напрягать. — ...не хочешь прорешать этот тест вместе? — с полуулыбкой предлагает ему парень, пока вилкой, гостеприимно переданной ему Тэхеном, пытается отломать самый не сгоревший кусок. — Ты даже можешь ходить ко мне, как к репетитору. Я с радостью тебя подтяну, — услужливо предлагает он, смотря на задумавшегося над предложением юношу. Натянуть-то всегда успеет. — К тебе далеко ездить, — как-то неуверенно отвечает Ким, сводя брови к переносице. В себе он давно разобрался, точнее, всего около часа назад, стоя под прохладным и бодрящим поутру душем, прокручивая в голове все «за» и «против» и вспоминая несуразно сказанные слова прошедшей ночью, когда был чересчур обнажен. Но в этом деле нельзя поступать уж слишком эгоистично. Тут одним наебыванием во всех смыслах этого слова не обойтись. — Я буду забирать тебя с универа на машине, — звучит предложение, от которого невозможно отказаться. Чонгук стягивает с вилки кусочек белка, подмечая, что есть, вроде, можно. Только один этот кусочек. — У меня нет денег, — находит другую причину парень, в этот раз будто бы проверяя на прочность, твердость, стойкость... и какие там еще есть характеристики у низкоуглеродистой стали? Он так легко пожимает плечами, словно совершенно не заинтересован в предложении, от которого он совершенно не хочет отказываться. — Будешь готовить, — с ухмылкой отвечает ему Чон, откладывая вилку за ненадобностью и замечая, как юноша бегло кинул взгляд на тарелку. — Научишься, — не дожидаясь ответа, парирует он. — Решил записать меня в хозяюшки? — с тихой усмешкой произносит Ким, вскидывая бровью. Он прекрасно понимает, что Чонгук не отступится — ночь всегда пестрит иными красками, раскрывая секреты и самое сокровенное, что хранится глубоко в душе. А утро все прощает, как и Чон, что, кажется, уже простил ввалившуюся в его дом бескультурную бестию с черными нефтяными волосами, что сейчас так по-лисьи щурится, смотря на него. Ким слишком отличается от всех, кого Чонгук когда-либо знал. К нему почему-то безбожно тянет, скручивая разом все внутренности от одного только взгляда. Придурковатость (долбоебизм) и небрежно (на похуй) брошенные фразы всегда были изюминкой в образе обаятельного Ким Тэхена, который, вроде как, сын испанского посла, что однажды выбрал простую жизнь будучи в семье не понятым, и которому просто невозможно отказать, когда тот в состоянии алкогольного опьянения. Ничего же не будет, если они просто попробуют? Чон надеется, что это «просто» перерастет со временем в нечто действительно родное и значимое. — Папочка любит заботливых мальчиков. — Я согласен.