Summer camp

Тот потрясающий день, наверное, ещё надолго останется в истории лагеря. Игра в «Правда или действие» закончилась тем, что теперь у отряда есть видео, на котором Чанбин признается удивлённой директрисе в самых светлых чувствах. Его, кстати, подросткам перебросил Сынмин, который и заснял выполненное действие. Картинка, конечно, незабываемая: взрослая женщина, у которой дел невпроворот, стоит облокотившись бедром о собственный стол, скрестив руки на груди и перескакивая взглядом с мнущегося Чанбина на снимающего это Сынмина. Эти двое вожатых всегда были немного отбитыми и чересчур смелыми. Но, что поделать, они были такими ещё до того как стали вожатыми, и да, она застала это время. Директриса, конечно, женщина потрясающая и за неловкое признание чувствительного вожатого не уволит. Но на разницу в возрасте она мягко намекнула. — Вам, господин Со Чанбин, пора бы запомнить простые правила приличия и не приходить к женщине признаваться в любви без цветов и конфет, — хмыкнула директриса, подыгрывая ребятам в их детской шалости. — Извиняюсь, в следующий раз и цветы, и конфеты будут при мне, — поклонился, наверное, раз шесть Чанбин от неловкости и некоторого страха, что зарплату за смену ему всё-таки урежут. А вот Сынмин чуть ли не рыдал от смеха. Рука с камерой тряслась, но он ничего не мог поделать. В общем, отшили Чанбина. Игра продолжилась и после ужина. Свечку не проводили, потому что не было никаких мероприятий, зато перед сном смотрели фильмы двумя отрядами. Пираты, которым не спалось, заваливались к Феям в корпус и чувствовали себя вполне комфортно. Оба отряда действительно хорошо дружили, образовывая собой большие компании, где не было никого обделенного вниманием или того, кто бы не вписался по интересам ни в одну из них. Разумеется, эти компании плотно общались между собой — не было такого, чтобы внутри отрядов образовывались ещё отряды. Просто одним ребятам больше нравилось гонять в какие-нибудь карточные игры, конечно же, на желание. А другим — в крокодила, монополию, или просто разговоры занимали большую часть времени. Все разошлись примерно ближе к двум часам ночи. Единственным, кто не спал, был Чонин — он сидел в холле, писал отчёт. А ещё Феликс и Хенджин даже и не думали ложиться. Малоактивный день их совсем не вымотал, потому и спать не хотелось. Эти двое, кстати, были теми, кто прекрасно вписывался во все компании между двумя отрядами, они и в карты, и в крокодилов, и просто попиздеть не прочь. В общем — просто находка. Сначала они вышли в холл, потусовались с Чонином — тот тактично напомнил, что вообще-то отбой давно был, но особо не нудил. В итоге два блондина заварили чаек — себе и вожатому, — сели с разных сторон, и давай трещать обо всем и ни о чем, отвлекая бедняжку от работы. Но персональный ад младшего вожатого продлился не долго. В какой-то момент блондинкам наскучило перемалывать воздух вокруг самыми разными темами и рассуждениями — они заварили себе ещё по кружке чая, взяли куртки и пошли посидеть на крыльце, посмотреть на ливень, подышать воздухом. Вожатого поставили чисто перед фактом. На самом деле Чонин от такого неуважения не сильно расстроился — теперь эти двое хотя бы не мешали ему работать. Тем временем на улице только-только показывались первые проблески неба: дождь был несильным, без ветра. По крайней мере «несильным» он казался, пока они находились под крышей, что защищала их словно какой-то щит или барьер. Они сели прямо на ступеньки, пили чай. Всегда, когда они сидели рядом, несмотря на то, сколько вокруг места, они находились максимально близко. Почти вплотную. Словно кто-то нарисовал вокруг них контур из мела, и, если они выйдут за черту, случится что-то плохое. — Если я сильно попрошу, дашь заплести тебе косичку? — улыбнулся Феликс, заглядывая в глаза Хенджину снизу вверх. А тот, как бы ни отворачивался, все равно натыкался на этот взгляд. Глаза, которым нельзя отказывать. Хенджин и не хотел, просто был немного смущен вопросом. — Зачем тебе это? — спросил он зачем-то, пытаясь не выдавать то, как сильно он влюблен в Ли Феликса, просто невероятно. Когда он смотрит на веснушку, он видит самого светлого человека. Самого доброго, искреннего, с такой яркой улыбкой, которая бывает только у него. Ведь когда он улыбается, время словно замедляется. Дождь перестает шуметь, собственный голос перестает быть слышимым, все что его окружает словно становится неважным на какое-то время. Хенджин просто тонет в том светлом, что есть в этом парне. Но самое главное, что никто не понимает его так хорошо, как он. Разумеется, есть Джисон, с которым они дружат чуть больше, чем всю жизнь; этот раздолбай успел выучить Хвана вдоль и поперек: в какое время он завтракает или ужинает, когда он хочет кофе, а когда чай без сахара, что взять ему в маке и так далее. Джисон знает его наизусть: он не удивляется когда Хван опаздывает или не приходит на уроки, когда он пишет о том, что всю ночь прорыдал над фильмом, который смотрел уже шесть раз, когда он объясняет сложную цепочку событий из любимого аниме и ругается над финалом. Джисон знает его так же хорошо, как его знает Хван, то есть на всю сотку процентов. А вот Феликс не знает. У него не было этой возможности — выучить или запомнить. Но то, как чертовски тонко он его понимает. По одному единственному взгляду — стоит ли начать разговор или лучше просто молча побыть рядом. Нужны ли Хенджину сейчас прикосновения, или он хочет побыть один. Он запоминает детали, брошенные Хенджином о себе в очередном долгом, казалось бы, пустом разговоре ни о чем. Он понимает, когда Хенджин хочет поддержки, когда хочет просто поругаться на кого-нибудь, лёжа на его коленях, — ему не нужно лишний раз что-то объяснять. Он не настойчив, по крайней мере таким кажется. Феликс внимательный, чувствительный, понимающий; у него схожее чувство юмора и рамки дозволенного, которые они адаптируют друг под друга, практически полностью стирая. Хенджин хочет его целовать, постоянно: когда он о чем-то говорит, когда молчит, когда смотрит на него так, как сейчас, когда… — Я люблю твои волосы — они красивые, мягкие и всегда вкусно пахнут. А ещё они словно светятся, когда на них попадает солнечный свет. Я думал, такие волосы бывают только в волшебных сказках, знаешь, — без какого либо смущения сказал Ли. И это был необязательный комментарий — он мог сказать, что просто хочет заплести его, и все. Этого было бы достаточно, чтобы уговорить мальчика из сказки. Но всегда, когда перед Феликсом стоит выбор — сделать комплимент Хенджину или нет, — он всегда выбирает «да». Всегда. Тем самым вгоняя его в самые неясные и сильные чувства. Ведь ни на один комплимент он так не реагировал. Никогда. Он буквально модель, он слышит это постоянно. Но только Феликс говорит об этом так, что Хенджин ему верит, — мне кажется тебе пойдет косичка, а может, я просто ищу повод потрогать твои волосы… Кто знает? Быть может, мысли Хенджина по поводу Феликса это всего лишь розовые очки; может быть, он идеализирует или не замечает чего-то из-за своего восхищения. Однако это то, обо что Хван был бы рад обжечься, если так он станет ближе к Феликсу. Увидеть его другим — это то, чего Хенджин действительно хочет. Почему-то ему кажется, что он не разочаруется. — Ты можешь трогать их в любой момент, — беря в свою — руку Феликса, ту, что была свободна от кружки, Хенджин положил ее себе на затылок. Услышь эту фразу Джисон, протаранил бы пол своей челюстью, потому что до этого Хенджин никому не разрешал трогать свои волосы. Зачем это? От чужих рук они только быстрее становятся грязными, да и Хенджин не знает, что трогал человек до этого, так зачем ему позволять кому-то трогать свои волосы? Даже парикмахеры и стилисты работают в перчатках. Однако прикосновения Феликса стали тем, чего он действительно желал. Очень сильно. — То есть могу не просить? — аккуратно, выводя узоры и пропуская мягкие светлые прядки сквозь свои тонкие пальцы, Феликс интересовался. Словно спрашивал «откажешься?» — Нет уж, попроси, — улыбнулся Хенджин, шепча свою последнюю фразу уже ему в губы. Он не умеет отказывать Феликсу, ровно так же, как и не умеет отказываться от Феликса. В особенности от его губ. Самых мягких и самых нежных. Он прикусывает их, оттягивает — этот долгий тягучий поцелуй, который можно было бы растянуть на пару-тройку лет. Хенджин был бы рад остановить планету на этом моменте. И Феликс отставляет свою кружку куда-то на ступеньку. Даже не смотрит, куда ставит. Про свой чай Хенджин давно забыл ровно так же, как и про то, что они выходили смотреть на дождь и дышать воздухом. Хвану нахуй не сдался воздух — он дышит Феликсом, что уж там до дождя. Он правда утонул где-то в нем, там, где никто и никогда его не спасёт. Там, где не существует других людей или проблем; там, где он не хочет быть спасённым. Он хочет сидеть на ступеньках и целовать-целовать-целовать его. Его прекрасная первая любовь, его прекрасная родственная душа. Разве это возможно, чтобы существовали два человека, настолько похожих друг на друга? И вот руки Хенджина уже у него на шее: одной он заправляет за ухо выскользнувшую прядку, большим пальцем другой руки аккуратно очерчивает линию челюсти. Неосознанные движения. Неосознанное желание быть ближе, чем могут быть люди. И, кажется, Феликс чувствует то же самое, судя по тому, как его руки от волос перемещаются на талию, под курткой, тупо накинутой на плечи. Как он позволяет сесть к себе на колени, если не говорить о том, что буквально сам на них усаживает. И Хван без каких-либо проблем проникает языком в чужой рот, и вот теперь это больше не долгий тягучий поцелуй. Вся тягучесть спустилась вниз по его телу, заставляя чувствовать то, за что обычно было бы стыдно. Было бы стыдно с кем угодно, но точно не с Феликсом. Почему-то Хенджину хочется, чтобы он знал о том, как тот его хочет. Как сходит с ума от этих прикосновений. Потому что Феликс понимает его. Потому что Феликс чувствует то же самое. И их поцелуй становится глубоким, в нем становится жарко — от рук Феликса на его теле становится жарко. Они сегодня заболеют, ведь утром, тем более под дождем, вообще-то холодно. Но, если честно, это последнее, что сейчас волнует их. Хенджин буквально сидит на Феликсе, в таком положении он чуть выше. И потому он слегка закидывает голову, разрывая поцелуй, когда прохладные пальцы Феликса продолжают хозяйничать под его футболкой. И у Хенджина, казалось, нет эрогенных зон. Казалось. Однако сам факт того, что это руки Феликса, переворачивает все понятие эрогенных зон. Каждый миллиметр становится особенно чувствительным. Особенно тогда, когда воспользовашись моментом, Феликс приподнимает футболку и оставляет поцелуй на его животе, ещё один, потом снова. И если дело так пойдет, Хенджин действительно заведется — он и так на пределе: он хочет Феликса, тут, сейчас, на гребаной лестнице у корпуса. Но это глупо. Он не виноват в том, что глупый, и не виноват в том, что его чертовски привлекает глупый Ли Феликс, что сейчас выцеловывает его живот, прекрасно понимая, что каждый миллиметр тела Хенджина тает от этого. И тут лишь несколько вариантов: либо Хван растает тут как снег, как ебучий кусочек масла, либо сойдёт с ума и будет умолять Феликса не останавливаться. И у него от того, что происходит, пелена перед глазами — он даже не пытается думать над вариантом. Ему похуй, кто может увидеть их тут, на крыльце и сколько времени прошло; может, они уже столько времени тут сидят, что сейчас отряд выйдет на зарядку и увидит то, как сильно он возбуждён, а это ведь просто чужие губы на его коже. И Феликс оторвавшись от своего занятия, снова целует его в губы, словно просто забылся на пару секунд, сводя Хенджина с ума снова и снова. Целуя Феликса, Хенджин думал о том, как же сильно ему хочется, чтоб так было всегда. Очень сильно. Поцелуй был переполнен чувствами — настолько, что грудь Хенджина тяжело вздымалась, когда Феликс снова разорвал его. Между их губами протянулась ниточка слюны и Феликс слизал ее, снова пройдясь языком по чужим губам. Хенджин думал что, тот поцелует его снова, он хотел этого. Однако Ли остановился. — Я люблю тебя, — он произнес это вслух. Казалось, впервые. Смотрел так честно, с некоторым страхом и в то же время желанием. Признание, спровоцированное сильными чувствами. Хенджину казалось, что он спит. — Что? — как всегда тупил Хван. Ему правда не верилось. Это казалось галлюцинацией. — Я спросил, можно ли теперь заплести косичку… — улыбнулся Ли, и Хенджин нахмурился. Феликс слегка тяжело дышал, его сердце топтало грудную клетку с такой периодичностью, что если приложить руку к груди, можно было бы без всяких сомнений угадать, какая буря происходит сейчас внутри него. — Мне показалось, что ты сказал… — Что я люблю тебя? Да, это так, но, если я испортил этим момент, тогда давай забудем и ты поцелуешь меня ещё раз, — выдохнул Феликс, зная, что ничего страшного не произойдет, если Хенджин не ответит взаимностью или скажет, что не был к такому готов. Однако так хочется услышать «я тоже тебя люблю», услышать прямо сейчас, прямо здесь, от него. Так хочется, чтобы его этот глупый порыв непонятных чувств понял он. Чтобы он понял то, что сам Феликс не понимает. Ведь он не воспринимал Хенджина всерьёз в начале смены. Он был просто симпатичным забавным парнем, ничего интересного. Так почему сейчас его мысли крутятся только вокруг него, почему он выбирает его плечо вместо подушки, почему предпочитает долгие ночные разговоры вместо здорового сна? Он ехал сюда с Минхо, с другим другом, с которым по идее и должен был общаться. Так почему в итоге Хенджин единственный, кто его интересует сейчас? Да, разумеется, Хо тоже не так уж часто о нем вспоминает. Сначала ненависть и соперничество с Джисоном, потом секс с ним же — дел у друга невпроворот в общем. Однако как это оправдывает то, что Феликс так необдуманно влюбляется и признается в этом? Для Феликса слово «любовь» наделено особым смыслом. И этот смысл заметно отличается от других. Ведь Феликс влюблялся далеко не в первый раз, но впервые он так открыто в этом признается. Впервые так хочет именно произнести, озвучить. Это не «нравишься» и это не «хочу» — это именно то самое странное чувство, которое никак не охарактеризуешь. Многие пытались — Феликс клянется, что ни у одного не получилось. Его «люблю» значит не — давай начнем встречаться, милашиться и целоваться на каждом шагу, как делают все парочки в фильмах, книгах и всех соцсетях. Хотя целоваться на каждом шагу было бы действительно неплохо. Его «люблю» значит — «я дышу тобой», «я живу тобой», «я утонул в тебе» и, возможно, «ты являешься даже большей частью меня, чем я сам, и меня почему-то не пугает то, что без тебя не будет меня». — Это, конечно, безумно романтично: утро, улица, дождь, мой вставший из-за тебя член, прекрасная атмосфера для признания в любви, я все понимаю, — произносит Хенджин, дабы скрыть то, в каком шатком он оказался положении из-за этого признания. Однако щеки начали гореть раньше, чем он успел закончить свою мысль. И Феликс улыбнулся, непроизвольно расслабился. Почему-то внезапно накатило осознание, что это Хенджин, что с ним не страшно. Его не страшно любить, не страшно признаться ему в этом. Это Хенджин, и он останется таким особенным и в то же время понятным сейчас и потом, после признания, после каникул. Хенджин — это Хенджин, и Феликс больше не боится того, что влюбился в него. — Не делай вид, что злишься на меня, — с играющей улыбкой попросил Ли, зная, что этот упрек лишь попытка выглядеть увереннее. Так и было: Хенджин, зажатый в угол собственных чувств, пытался сделать вид, что держит все под контролем, хотя бы немного, хотя бы что-то. — Я не злюсь, я… Нет я злюсь, я должен был быть первым, — несильно стукнув зазнавшегося парня в плечо, Хенджин зло фыркнул носом. Злость была такой же напускной. — Не выпендривайся и скажи, что любишь меня, малыш, — уголки губ Феликса все ещё были подняты; Хенджин видел в его глазах свое отражение. А ещё видел в них игривость и любопытство. Ли ждал реакцию. И она не заставила себя долго ждать, ведь как только до Хвана дошло сказанное, он поджал губы, следующие слова вышли почти стоном. — Блять, я люблю тебя. Скажи ещё раз, — Хенджин не сводил с него глаз из-под полуприкрытых век. Да, ему и вправду приносило удовольствие все, что происходит. Стыдно ли ему? Ничуть. Хенджин не скрывал то, как сильно он погряз, не скрывал то, что ему нравится. Нравится чувствовать, как Феликс его трогает, нравится его гребаный голос, нравится этот пытливый взгляд, нравятся его губы, с которых все никак не сползёт эта улыбочка и. — Нравится, когда тебя называют малышом? — поинтересовался Феликс — было трудно угадать, усмешка это или искреннее любопытство, а быть может, все разом? Вполне возможно: Феликс — это вообще коктейль из разнообразных чувств. — Твой голос слишком хорошо с этим сочетается, — признался не стесняясь — выдал то, что думает. — С твоим вставшим членом? — подчеркнул Феликс: разумеется, он не мог промолчать — ему хочется его подразнить. Однако он знает, что Хвана таким не смутить. — И с ним тоже. Эти перебранки веселили Ли; он приблизился и провел языком по шее, чуть выше ключицы, очерчивая изгиб. Он игрался с ощущениями: горячий язык, мокрая от слюны кожа, мурашки сначала от неожиданности, а после от того, как прохладный ветер коснулся того же места. — Могу ещё пару раз назвать, но уже в нашей комнате. Даже интересно, как ты пройдешь мимо Чонина, — Феликс говорил об этом, находясь катастрофически близко к лицу Хенджина, тем временем тот сидел у него на коленях. Бесстыдный, он своими руками игрался, держал за талию, направлял его так, чтобы тот своим пахом тёрся о его бедро. И при всем этом, Ли вел диалог так, словно ничего не происходит. — Не делай вид, что не завелся тоже, — ткнул Хван лицом в факт, что Феликс вовсе не равнодушный тут сидит, едва ли лучше, чем он сам. И Хенджин ручается за свои слова, он чувствует чужой стояк, он вовсе не скрывается. — У меня длинная куртка, а вот у тебя узкие джинсы. Я бы мог помочь тебе с этим прямо тут, но не хочу, чтобы ты потом заболел, — оправдал себя Феликс, не особо при этом раскаиваясь. Такой вот он благородный. — Какой заботливый. Может, надо было подумать об этом до? — хмыкнул Хенджин. Он очевидно чего-то добивался… вывести Фела на эмоцию? Было бы интересно, однако неправдоподобно. Ему сложно представить сценарий, в котором Феликс злится на него, тем более так сильно, чтобы совершать необдуманные поступки. Это больше фишка соседней комнаты. — Это ты меня поцеловал, — напомнил Ли абсолютно спокойно. Кто кого тут выведет ещё. — С невинной целью! — возмутился Хенджин, намекая, что во всем его шатком состоянии виноват Феликс — отчасти так и было. — Нужно думать наперед, например, о том что мои цели окажутся совсем не невинными, — фраза Феликса сопровождалась слегка резким, немного грубоватым толчком; опять же Хенджин терся своим вставшим членом об его бедро, сквозь два слоя ткани, своих джинс и его. Однако то, насколько он все это чувствовал, заставляло его закусывать губу каждый раз, дабы не быть громким. Не стоит обольщаться, Феликс Ли. — Блять, я люблю тебя, — слетело с губ снова, непроизвольно. Возможно, он просто проверял, как эта фраза сработает на этот раз. Какую дверь откроет. — Повтори это для меня в нашей комнате, и тогда я решу, что же с тобой делать, — невинно улыбнулся Феликс, прошептав это ему на ухо. Хах. Надо же. Условия. — Хорошо, кто последний, тот лох. *** «Утро начинается не с кофе» — так бы охарактеризовали начало следующего дня два героя-любовника, что, судя по всему, решили устроить себе «24 часа без сна» челлендж. Однако два блондина не унывали: очень лениво, медленно, и как всегда на своей волне, они выплыли в новый день. И это было комфортно, уютно, приятно, потому что они проводили это время вместе. Усталое и нерасторопное время. Зато были те, у кого утро началось вовсе не лениво и совсем не медленно. Те у кого каждый день так называемого «отдыха» в детском лагере начинался с миллиарда обязанностей. Только небо слегка прояснилось, только жара снова постучалась, только ребята подумали, что вечным спорам лидеров пришел конец, учитывая, как мило они контактировали в эти дождливые денечки. Как лучшие в мире цирковые представления, порадовали их снова. Как медведь радуется салату цезарь, так и они обрадовались новым осложнениям на горизонте и без того сложных лидерских отношений. С самого утра было такое чувство, словно оба встали не с той ноги. Какие-то огрызания, мелкие упрёки, не шумные споры. Можно было бы принять за обычное их поведение, но как-то странно. Сначала на зарядке: о том, в каком порядке правильно давать упражнения; потом в столовой тоже из-за какой-то ерунды. Они просто цеплялись друг к другу — причина оставалась загадкой. Словно им было скучно, от того и придирались, искали скандала. Вели себя как пара, что тридцать лет в браке. Так однажды выразился Сончан и получил в свою сторону пару ласковых от Хана. Несильно удивленные феи просто игнорировали это, ровно до тех пор, пока не настало время репетиции очередной сценки для очередного выступления. Которую как всегда нужно подготовить к вечеру. — Разве я тебя не просил переставить тот реквизит? — тыкая пальцем в деревянную избушку, которую сварганили вожатые для мероприятия с определенной тематикой, спросил Минхо. Ох да, это был наезд. Они тусовались в ангаре; время ограниченное, нужно быстро все подготовить и начать. И Минхо работал в темпе, а вот Джисон… — Тебе надо — ты возьми да переставь, — ответил тот, явно выказывая свое нежелание что-либо делать. Перетащить реквизит ему не составляет никакого труда, тот не особо тяжелый. Но ведь это Минхо попросил. — Может, ты тогда сценарий составишь или хореографию придумаешь? Ну там, не знаю, сделаешь хоть что-нибудь? Тогда я с удовольствием и туда переставлю, и сюда переставлю, — хмыкнул Минхо, явно закипающий от такого отношения. Не к сценке, а к нему лично. Потому что он не виноват в его заебах. Уж точно. А ведь начиналось все так безобидно. Джисон попросил его сбегать до корпуса Пиратов, передать Лисе какой-то мешок, а Минхо тупо об этом забыл. Ну вот вылетело из головы. Почему сделать это должен был именно Минхо, почему это было так срочно и почему Хан не мог сделать этого сам — загадка. Но в конечном итоге Джисону пришлось сделать все самому из-за того, что Хо отнесся несерьезно. Да. Минхо провинился. Но ведь планета от этого не схлопнулась. Но у Джисона сразу вселенская обида. Как выяснил Минхо позже, мешок был с мелом для волос, Лиса его одалживала, так как на шевелюру Хана чего-то там не хватило. И он обещал вернуть их до зарядки, сам не смог, потому что Чан его дёрнул помочь сбегать до столовки передать поварихе бумажку с числом человек, которые будут на завтраке. Короче, путаная херня. Минхо его подвёл, сказал, что отнесет и проебался. Вот такой вот негодяй. Зато какой, блять, Хан ему устроил бойкот после этого. В его сторону не смотрит, на любое его слово фыркает. Зарядку Минхо проводить не умеет, любая его фраза сопровождается закатанными глазами или удрученным вздохом. И вот нынче рыжий Хан Джисон — как сказала Хаюль, держаться это всё будет всего несколько дней — считает себя жутко оскорбленным. Что за детский сад. Ли уже гребаный миллиард раз проклял и Лису, и ее мел для волос. Только Джисона ещё не проклял. Стойко держался, на его выебоны никак не реагировал, послушно молчал. Но это ни в какие ворота. Да, молодец, отплатил той же монетой. Умничка. Только вот Минхо уже заебался. Честно. Угораздило же его влюбиться в королеву драмы. — Ох, то есть я ничего не делаю, да? Чего же ты так, может, я просто забыл? Твои просьбы же так легко забываются, — продолжал этот концерт Хан. Какая муха его укусила? Радиоактивная? А вот Джисон был уверен, что Минхо ничего не забывал, что мел Лисе не отнес, потому что ревнует Хана к ней. До сих пор! А ведь говорил, что нет! А ведь Лиса не виновата, ей вон вообще Хонджун нравится или Джису… Кто их поймет… — Блять, неужели нельзя просто переварить это и забыть. Я за этот ебаный пакет извинился раз сто, наверное, — Минхо не кипятился как чайник, забытый на плите, однако замашки на нервный срыв уже проскальзывали в том, как он смотрел, складывал руки, жестикулировал. Его натянутая улыбочка совсем не сочеталась с холодным взглядом, на дне которого плескалось раздражение, смешанное с непониманием. Минхо выводило из себя это поведение. Джисон даже не может нормально объяснить, что не так. Это ведь просто скандал с нихуя. Они словно сделали миллиард шагов назад в их отношениях. Или наоборот вперед, потому что Минхо уже устал ловить себя на мысли, что Джисон чертовски горяч, когда злится. Почти так же горяч, как и туп. Что есть того не отнять. Он мило дует губы и кусает щеки, он невероятно красивый, он забавно хмурится. Это бесит — это раздражает; Минхо хочется испытывать одно чувство: либо восхищение, либо гнев — вместе они не вяжутся никак. Вот так два капитана стоя посреди ангара спорили то ли про реквизит, то ли про мел, то ли про межличностные отношения. Остальной отряд занимался своими делами где-то в районе скамеек. Хенджин с Феликсом отсыпались, например, как всегда закинув друг на друга все конечности. Милая картина, у них своя идиллия. Юна, Айрин и Хаюль наблюдали за этой картинкой — ссорой лидеров, — как будто смотрели бразильский сериал. Не хватало только, чтобы в ангар сейчас ворвалась какая-нибудь подруга детства и заметила сцену ревности. Такой дораме Юна бы точно поставила десятку. Рюджин и Чеен в это время раскидывали картишки, а вокруг них другие дамы вели непринужденный разговор о кончившейся подводке и расписании дня. Бомгю и Енджун играли в камень, ножницы, бумага на щелбаны — у них было столько партий, что покраснели лбы. Сан с любопытством ждал результатов этой бойни, а точнее, у кого первым появится шишка. Сончан, кажется, поймал дзен, потому что уже несколько минут смотрел в одну и ту же точку не моргая. Кевин в это время сидел рядом и ждал, когда же у него наконец начнет щипать глаза. Доен с Тэеном на удивление не спорили, видимо, быть вторыми для них стрем, потому они просто прибились в компашку остальных парней и дожидались хоть каких-то указаний. Ведь их номер напрямую зависит от лидеров, как ни крути. А если те начали ругаться, значит это надолго. Можно и за тем, как два придурка ставят друг другу щелбаны понаблюдать. Короче, не скучали ребята. Одни вожатые удрученно наблюдали за скандалом, никак не вмешиваясь. Они стояли около стола звукоаппаратуры. Чонин сложил руки на груди и скептически оглядывал тот самый деревянный домик. Это самая тупая причина для спора, которую только можно было найти. Тем более что Бан Чан уже сам его передвинул и встал рядом с младшим вожатым, изучая образовавшуюся ситуацию. Он должен поступить как ответственный вожатый, или как Бан Кристофер Чан поступил бы обычно? Разогнать поссорившихся и заставить сделать то, что должны, несмотря на конфликт? Для подростков, которые живут одним моментом и своими чувствами, такой вариант не самый лучший. — Опять у них это началось… — вздохнул Чонин обреченно. Он потер руками лицо, словно хотел снять с себя скальп этим действием. Бан Чан лишь понимающе кивнул. — Не сто, а два. Дело не в извинениях, ты же меня ни в хуй не ставишь, — не обращая ни на кого внимания, продолжали свой спор парни. Для Джисона это, видимо, важно. Раз для Джисона важно, значит и для Минхо важно. Выходит, и не с нихуя скандал. Выходит, проблема-то есть. — Да в каком месте-то?! — возмутился Хо на это заявление. Насколько он помнил, в его иерархии на первом месте стоял Джисон, а только потом всё остальное. — Ты даже не понимаешь, в чем дело, — Джисон сложил руки на груди и отвернулся, типа не желая на него смотреть. Минхо надоело. Распечатанный сценарий, что он держал в руках, он сжал так, что листы стали больше напоминать туалетную бумагу, чем рабочий материал. — Так все, заебал: я в этой хуйне не участвую больше. Давай-ка сам, братец, — бросил Минхо, кидая листы куда-то под ноги Хану. Развернувшись, он двинулся к выходу из ангара. Вот и окончательно треснула хваленая сдержанность. Маленькая хлипкая скрепка не спасла листы: они разлетелись в разные стороны, добавляя остальным больше работы. У вожатых оставалась надежда на то, что они пронумерованы. Сейчас Джисону было на это плевать, абсолютно. — Хочешь, чтобы я снова сделал все сам? Просто схавал это? Мечтай. Я тоже пас, — вдогонку бросил Хан. Однако Минхо уже не было видно за дверью. Хан двинулся в том же направлении; за Минхо он пошел или нет — вряд ли они узнают. Однако он достаточно громко сообщил, что заниматься этим не собирается. Не собирается ни играть в постановке, что они придумали вместе, не собирается ни читать написанный Минхо текст. И вот так, оставшись без лидеров, что своими силами всегда объединяли отряд в работе над общим делом, вожатые оценивали ситуацию. Хенджин и Феликс не особо дееспособны, Доен и Тэён не буйствуют, но это вопрос времени. Бомгю и Енджун отбили друг другу лбы щелбанами, но внутри их черепных коробок пусто как в пустыне, так что ничего страшного, мозг не пострадает. Разве что у Бан Чана. Остальные… Что ж. — Заебись. Придется работать, — заключил Чан. Приговор их не особо радостный, и дело не в сценке. У них два капитана, ебанутых на голову, устроили скандал и ускакали оба в неизвестных направлениях. Те, кто могли их заменить, в отключке на скамейках. Им нужно как-то самостоятельно поставить все это дело, задействовав в нем оставшихся подростков. Обычно это брали на себя Минхо и Джисон: они могли определить сильные и слабые стороны товарищей и использовать это на максимум, как и друг друга. Но сейчас капитаны не в строю. Есть только Бан Чан и Чонин, их странное положение в отношении друг друга и необходимость работать в команде. — Не парься, сейчас мы мигом все сделаем. Тем более что текст уже написан, — пытался подбодрить Ян, при этом с довольно не радостным лицом, оглядывая тот самый текст. По частям на полу. Та ещё головоломка. — С танцем что будем делать? — сразу перешёл к делу Чан, однако это не выглядело как исключительно деловое общение. Просто его голова была занята другим, и Яну не дано понять чем. — Уберем. Заменим на песню. Спеть хором сможет кто угодно, — предложил Чонин оптимальный вариант. — Сомневаюсь, — прикрикнув на придурков, насилующих лбы друг друга, сидя на скамейках, Чан вздохнул. Не хватало, чтобы тут кто-то ещё травмировался. Вожатый продолжил: — но лучше придумать не смогу. Так что вперёд, — кивнул Крис, опускаясь и собирая листы по полу. Чонин поспешил ему помочь: момент словно напоминал дораму, однако атмосфера была совсем не влюбленной. Хотя… — Что насчёт ребят? Думаешь, лучше оставить их в покое на какое-то время? — всё-таки хотел уточнить этот момент Чонин, сам он не особо горел желанием гоняться за двумя подростками по лагерю. Он оценил их способности к бегству ещё на первой зарядке. Вряд ли он легко их догонит. — Ну, участвовать в сценке они явно не собираются, так что пусть проветрятся пока, — кивнул Чан. — Как бы за это время не убили друг друга… — с грустью вздохнул Чонин. Что-то поменялось, в хорошую сторону или нет… Трудно сказать. Странные эти подростки, то признаются друг другу в любви под звездами, то закатывают сцены на репетициях. Никакой стабильности. Такой уж их отряд — неуправляемые и дикие. — Они спорили тут добрых полчаса, но за это время даже не попытались ударить друг друга. Может, мозгов у них так и не появилось, но вот выдержки прибавилось. Не думаю, что они подерутся в обстановке, где могут держаться друг от друга подальше, — рассуждал вслух Крис: видимо, все уроки психологии в педе наконец дали о себе знать. Или, возможно, в свете последних событий он стал чуть лучше разбираться в чувствах других людей? В своих, к сожалению, — нет. — Будем надеяться, что ты прав, — кивнул Ян, поднимаясь с кучкой листов в руках. — Будем, — кивнул в ответ Чан и дополнил его листы своими. Оставалось только рассортировать листы в правильном порядке… — На кого скинем это? — не особо церемонясь, спросил Бан. — Думаю, Хаюль справится, — сказал Ян, ловя на себе странный взгляд старшего. Чан готов поклясться, что никогда не испытывал ни к кому такой нежности, как к этому помощнику. — Я так рад, что именно ты мой младший вожатый, — улыбнулся он, наблюдая за тем, как Чонин отходит, чтобы сбросить работу на девочку и заняться чем-нибудь поважнее. — Взаимно, — бросил он через плечо. *** Тем временем были и люди, что сцену с громкой ссорой капитанов не застали. Например, Момо и Наен, что ранее согласились отвечать за газету, из отряда «Феи». Знали бы они, какие концерты пропускают, наверное, сильно бы пожалели о том, что согласились на это, а пока им в принципе всё нравилось. В этот раз на собрании каждой паре выдали свое задание. И у дам из старшего отряда оно было самым ответственным и самым неоднозначным. Например вот «барбарикам» сказали спросить у кухонного персонала о трудностях их работы. Наен подозревала, что вся их статья будет посвящена двум неуравновешенным из отряда «1.1», которые постоянно бьют там тарелки и выводят из строя и нормального функционирования пожилых женщин. Отряду мелких «детективов» досталось задание рассказать про необычных животных, что можно встретить на территории лагеря: всяких там птичек, зайчиков, белочек. Момо тогда ещё пошутила, мол, они могут одолжить им Джисона для интервью; на собрании шутку мало кто оценил, но девушка точно знала: будь там Минхо, он бы ржал как конь. «Мухам» выдали задание поспрашивать у отрядов, кого из всех в лагере они считают для себя самыми грозными соперниками. И это было действительно интересно; Момо и Наен согласились, что почитали бы такую статью, но давать такое задание одиннадцатилетним, это довольно… Наен предположила, что они могут понимать слово «соперничество» немного не так… Хотя судить людей по возрасту — это давно не актуально, тем более в их время. Дети порой самостоятельно добиваются таких высот, что любой взрослый бы позавидовал. Их восприятие мира может быть куда более продвинутым, и делать выводы исходя только лишь из своих стереотипов неправильно. Быть может, их статья превзойдет все ожидания. «Грибам» дали задание собрать комментарии детей по поводу последних веселых стартов, какие мероприятия те хотели бы видеть в будущем, что веселого происходило на этих мероприятиях. Тем временем у Момо в руках красовался их лист с распечатанным планом работы. Им предстояло собрать материал по всему лагерю о самых крутых и запоминающихся моментах на данный момент смены. Как сказала наставница, это задание для них повторится ещё и в самом конце — им придется сравнить впечатления, которые дети и взрослые получают от смены сейчас, и то, как они взглянут на это всё в конце лета. В общем, работы выше крыши. Первым делом, нужно попросить Чонина выдать им телефоны, ведь записывать комментарии людей на бумагу — это как-то уж совсем по древнему. Вернувшись в корпус, девушки обнаружили только лишь пустые комнаты; по времени отряд не должен был находиться в столовой, да и кружков сегодня у них никаких не было, потому вариантов было немного — либо какие-нибудь веселые старты, а-ля физруку неймется, либо же готовят номер на мероприятие. Во всяком случае первым делом решили проверить ангар. И не прогадали: репетиция шла полным ходом и, кажется, успешно. Не было только Минхо с Джисоном и Феликса с Хенджином. Что удивительно, обычно именно эта четверка проявляла себя больше всех на таких мероприятиях. Сейчас, видимо, была сама кульминация, завязка: Доен стоял на одном колене в странном костюме и большой блестящей шляпе и делал предложение принцессе Тэену. Из-под странного костюма были видны черные спортивки Доена, что терлись о покрытие пола, — от этого сцена казалась ещё более забавной. Разрисованное детской косметикой лицо Тэена — это отдельный разговор. Видимо, девушки не захотели тратить хорошие продукты на репетицию и пришлось справляться тем, что мог предоставить лагерь. Да, это явно не то, что ты ожидаешь увидеть, заходя в ангар. За всем этим делом наблюдала Хаюль, как главный режиссер сидя на высоком стульчике и давая указания: тому — руку поднять выше, другому — эмоций больше. Ее легкий летний беретик только придавал колорита ее новой обязанности. Короче, постановку она прочувствовала на все сто. Видимо, Минхо и вправду очень талантливо пишет сценарии. От представшей картины было трудно оторвать глаз, и все же девушки прошли дальше, к стойке звукооператора, где Чонин с Чаном о чем-то говорили и частенько смеялись. Видимо, обсуждали что-то очень важное, безусловно. — Чонин, можно вырвать тебя ненадолго? — аккуратно поинтересовалась Момо, поправляя прядь волос на лбу. Наен стояла рядом и лишь кивала. Младший вожатый повернулся, обращая внимание на только что подошедших девочек. Он мило им улыбнулся, как бы вместо приветствия, и уже думал ответить, но Чан был быстрее. — Куда это вырвать? Готов спорить на сотку, мне он сейчас куда нужнее, чем вам, — хмыкнул Крис, явно готовый поторговаться за внимание младшего вожатого, сбивая тем самым с толку как девушек, так и самого Чонина. Они буквально только что видели, пока шли, как вожатые смеялись и страдали какой-то фигней. Разве это важнее их газеты? Вот уж вряд ли. Чонин лишь с любопытством наблюдал за реакциями — что тех, что других. Кажется, изначально вопрос был задан ему, а сейчас он как зритель в театре наблюдает за диалогом. Больше всего его интересовало поведение Чана — странное, как и всегда, но сейчас как-то по особенному. Он боится, что заскучает за те пять минут, которые Чонин потратит на то, чтобы добежать до корпуса, открыть дверь и прибежать обратно? Забавный этот ваш Бан Кристофер Чан. Очень забавный. — Мы и не претендуем на его сердце вообще-то, — сложила руки на груди Момо, явно недовольная тем, что ее планам собираются мешать. Им просто нужно попасть в вожатскую. Несмотря на довольно старенькие хлипкие дверцы, каждая комната в корпусе закрывалась на ключ по желанию ее владельцев. В этом не было необходимости, так как ребята хорошо друг друга знали и были уверены, что их вещи никто не тронет, но вожатскую закрывали. Потому что в ней хранилось слишком много важных вещей: личные вещи вожатых, документы, ящик с телефонами, другие гаджеты, ноутбук Чонина — ноут Минхо, кстати, тоже стоял там на зарядке. Короче, так или иначе, вожатская неизменно закрывалась и открывалась только в присутствии одного из вожатых. — Вообще-то я претендую, — возразила Наен. Несмотря на серьезный тон, Момо без проблем раскусила в этом шутку. Раскусил ли ее Чан — дело второстепенное. Судя по тому, как поехала вверх его бровь, ничего он не раскусил, не выкупил, не понял. Ну все, теперь он Чонина точно не отдаст. Старший вожатый сложил руки на груди и с довольно скептическим выражением лица решил послушать, что же они скажут дальше и для чего же им нужен его Чонин. — Молчи, Наен, — цикнула на подругу Момо, намекая на то, что она совсем не помогает. — Нам просто нужны телефоны, для того чтобы собрать материал для газеты. Честность Момо, наверное, должна была подкупать, но Крис был настроен радикально. В пылу их спора он даже не заметил, что Чонин уже не стоит рядом. К нему подошла Айрин: она не знала с какой эмоцией ей нужно говорить свою реплику, а Хаюль попросила его поделиться мнением по поводу одной из сцен, которую она не знает как обыграть, и Ян, разумеется, не мог им не помочь. Однако фраза «мне он нужнее» тупо скандировала в голове, отдаваясь тупым теплом где-то внутри и явно раздражая этим самого Яна. Чан так глупо бросается такими приятными словами, так глупо заставляет Чонина чувствовать себя счастливым, так глупо мешает ему отвязаться от себя. Как же это всё… — Бумага? Диктофоны? Простая камера со склада? — приводил доводы Чан. Чонина ему отдавать не хотелось, почему-то. Очень не хотелось. Ему не нравилось, что их разговор прервали, ведь проведя ночь в самокопании, ужасных мыслях и без единого намека на сон, больше всего он боялся, что Чонин ему наврал. Что они больше не смогут общаться как раньше. Но они могут. И это самое драгоценное, что у него есть сейчас. Он хочет все исправить, хоть и не знает, с чего начать. Он хочет доказать, хоть и не знает, что ему нужно доказывать. Ему хочется, чтобы Чонин знал, как Чан к нему относится, что он и вправду им дорожит, но он просто не может превратить свои чувства в слова, просто не может. Это слишком сложно, он не понимает как. Но он не может просто тратить время на свою нерешительность. Он уверен, что ещё совсем чуть-чуть и он сможет донести до Чонина, что он… не обманывает его. А пара влюбленных в Чонина девочек, которым тот внезапно понадобился, совсем не входят в его план. А может, он просто не хочет, чтобы они думали, что могут тоже ему нравиться. Потому что Чан тот, кто ему нравится. В плане… Стоп. Что? Это правда его мысли? Это действительно то, о чем он думает? Думает о том, что хочет ему нравиться и дальше? Что хочет быть единственным в этом списке? Это так ужасно эгоистично, просто невероятно. Особенно после того, как Чонин сказал, что «решит эту проблему». Вот и быстрое решение подоспело. Как же это раздражает. — Нам, по-твоему, семьдесят? — фыркнула Момо, не понимая, в чем проблема. Почему Чан так выступает, словно они Чонина хотят забрать, чтоб банк обчистить или удалить все серии поняшек с его ноута, омрачив тем самым весь досуг Чана на остаток смены. — Зачем такие сложности, если ты просто можешь выдать телефоны? — Наен вопросительно наклонила голову; она выглядела расстроенной: ей не хотелось ни с кем ссориться. И это отрезвило Чана немного. Момо и Наен — красивые и милые девушки, но они всего лишь дети, приехавшие в лагерь отдохнуть, а Чонин их вожатый, студент на стажировке, которому даже в голову никогда не придет, что он может состоять в отношениях с кем-то из них. Ведь даже несмотря на их близкие дружеские отношения, они остаются на уровне «ребенок и ответственный за него взрослый». Чану захотелось отвесить себе подзатыльник за такую резкость, но какие-то странные чувства внутри него не утихали. Какая-то недоверчивая злость и… В общем, он чувствовал себя странно. — Ладно, держите ключи, маленькие кровопийцы. Чонина все равно не отдам, — фыркнул Чан, якобы смягчаясь и вкладывая ключ от вожатской в ладонь Момо. — Рады, что заставили поволноваться, пару часов будем заняты, — кивнула Момо, и, схватив Наен за руку, повела ту к выходу из ангара. Зачем Чан потратил их драгоценное время на бесполезный спор и почему не мог просто сразу отдать им ключ, раз уж так не хотел делить с кем-то своего любимого Чонина — загадка. Ответ на которую их явно не интересует. — И за ключи спасибо, Чан-а! — кинула вдогонку Наен, находясь уже на полпути к выходу, благодаря Момо. — Не подлизывайся, ты теперь у меня на особо «подозрительном» счету, — без зла напомнил Чан. Планы у нее на Чонина, ага, точно. Их отношения были забавными и по-своему комфортными, учитывая то, как они дразнили друг друга на протяжении всей смены и делили между собой младшего вожатого якобы в шутку. Наверное, Наен уже поняла, что для Чана это давно не шутка. Вот только не понял сам Чан. — Да не буду я мешать тебе с Чонином, все равно у нас обеих нету шансов! — обнадеживающе напомнила Наен, пользуясь тем, что Чонин слишком занят, чтобы услышать их громкую перебранку. — Ну уж у меня-то побольше, чем у тебя, — хмыкнул Чан, своим уже привыкшим к повышенному тону голосом. Работая с детьми, ты приобретаешь много полезных навыков. А работая с подростками — ещё и теоретических знаний по поводу многих, ранее не интересовавших тебя вещей. — Если тебя утешает эта мысль, то не буду тебя переубеждать, — последняя долетевшая до Чана фраза, до того как Наен скрылась за дверьми ангара. — Вот же мелкая… — шикнул Чан. Однако по этому поводу тревожился недолго, быстро найдя глазами Чонина и подойдя к нему, занятому объяснением концепции постановки и роли Айрин, дабы облегчить ей задачу со входом в образ. И желая остаток репетиции провести в его приятной компании. *** — Странный Чан какой-то сегодня, — рассуждала Момо вслух, пока они шли вместе с Наен до корпуса. Зачем-то она все ещё держала подругу за руку; наверное, слишком сильно была погружена в свои мысли по поводу поведения вожатого, чтобы задуматься о том, что уже можно отпустить чужую руку. Наен ее реакция казалась интересной. Веселило ее серьезное лицо. — Он просто влюблен, — подвела черту Наен своим логичным объяснением. Ей казалось это абсолютно очевидным. — Чего? — Момо немного резко повернулась в сторону подруги, но ту это совсем не испугало. Мысленно она лишь тяжело вздохнула и покрутила головой. — В кого? Последний вопрос был настолько банальным, что Наен захотелось ударить саму себя по лбу. Но она сдержалась, дабы не смущать девушку, для которой вся картина происходящего была столь сомнительной. — Да шучу я, шучу, — мило улыбнулась Наен, зная, что если она так сделает, ни у кого не останется вопросов. Это работало в большинстве случаев. — Какое-то уж больно шутливое у тебя настроение, мы из-за него чуть без телефонов не остались, — фыркнула Момо. Пометка: они все еще держатся за руки. Пометка вторая: Момо это всё ещё не смущает. — А ты я смотрю тоже напряженная, помочь расслабиться? — игриво произнесла Наен, заставляя подругу от неожиданности поперхнуться воздухом. Наверное, ей стоит перестать каждый раз так пугать ее, но Наен находила это настолько смешным, что просто не могла перестать. То какими дергаными бывали люди, не умеющие определять свои собственные чувства. — Это… Снова твои глупые шутки, — вздохнула Момо, напрочь забывая то, о чем думала до этого. Иногда общение с Наен ее утомляло. Никогда не поймешь, что творится в ее голове. — Ну, если ты хочешь, чтобы это было шуткой… — неопределенно вела Наен, о да, она определенно издевалась. — Наен, — строго произнесла Момо, вызывая тем самым смех подруги. — Ладно, ладно. Когда перестанешь так сильно смущаться, вспомни, что мы живем в одной комнате и чтоб найти меня, тебе нужно лишь руку протянуть, — подмигнула та, тем самым давая понять, что волноваться не стоит. — Об этом трудно забыть, — вздохнула Момо, все ещё пытаясь понять, действительно ли та пошутила. Тем временем они добрались до корпуса. Но на этом интересный разговор не кончился. Наен быстро скинула свои тапки. Вспомнив все наставления Чана о том, что он заставит слизывать грязь с пола всех, кто не положит обувь на полку, решила, что убирать их на место не так уж и обязательно. — И все равно я не понимаю, что не так с Чаном сегодня, — протянула Момо, которая в отличие от Наен убрала свою обувь на полку. Ведь она уважает вожатых и их безусловно огромный труд. Наен тоже уважает вообще-то. Просто по-своему. — Понимаешь… Люди бывают разные, — начала Наен, пытаясь донести до подруги одну очень простую для нее, но иногда очень сложную для других людей мысль. — Те, кто живет в единении со своими чувствами, всегда с точностью могут определить, что они чувствуют, чего хотят. Это я, это Чонин, это Феликс, это Юна. Если смотреть на нас со стороны, то мы более спокойные; нас редко можно сильно смутить, ведь мы понимаем, что чувствуем, знаем, как с этим справляться, понимаем, зачем человек так говорит или делает что-то. Чтобы заставить нас заикаться, нужно очень сильно постараться. Наен рассуждала на ходу, пока Момо открывала вожатскую ключом. У нее, очевидно, были проблемы с этим. Возможно, она справилась бы быстрее, если бы Наен не говорила ей под руку или помогла бы, например. Но что есть, то есть. — А есть люди, которые больше полагаются на рациональную часть, при этом вообще не умея работать с собственным арсеналом эмоций, — продолжала Наен, наконец обратив внимание на безуспешные попытки подруги справиться с дверью. — Чаще всего такие люди не имеют проблем с простыми эмоциями и чувствами, например, чистой радостью, гневом, ну и тому подобным. Но только дело доходит до чего-то более сложного и многогранного, вы становитесь как система с вирусом. Абсолютно не понимаете, куда себя деть и что сделать, чтобы неприятное или, наоборот, приятное чувство перестало вас доставать. Она положила свою руку поверх руки подруги и подтолкнула дверь бедром. Дверь легко поддалась, открываясь. Удивленная Момо лишь посмотрела на свою руку, к которой только что прикоснулась подруга. Она ведь эту дверь и туда, и сюда… А она ни в какую не хотела… Тем временем Наен продолжала свою мысль: — Часто вы злитесь, когда не понимаете, что происходит внутри вас, или расстраиваетесь — просто сводите сложные чувства к более простым. Обычно вы очень полезны там, где нужны исключительно холодный расчет и рациональность, но при этом сложнее всего вам дается понимание самого себя и собственных желаний, часто вас это даже пугает, — девушка повела плечом и прошла в вожатскую, садясь на кровать Чана в ожидании, пока Момо найдет их телефоны. Ну или хотя бы отлипнет от места, на котором застыла. — И кто же я в этой системе? — приходя в себя, недоверчиво спросила та. — Ты чистая рациональность, Момо, — улыбнулась Наен. — И как ты это поняла? — продолжала интересоваться Момо, абсолютно не понимая, как это работает. — По твоей реакции на мою шутку, милая. Ты слишком очевидно паникуешь. Думаю, это в какой-то степени очаровательно, — снова она это делает, снова издевается. На самом деле, поняла намного, намного раньше. — Ясно. Я у тебя как на ладони, — вздохнула Момо, наконец находя коробку с мобильниками и отыскивая в той куче свой. — Мой можешь не доставать, я его давным-давно не заряжала, — махнула рукой Наен, отворачиваясь. — А родителям как звонишь? — удивилась Момо, пытаясь соединить в голове два и два. — Никак. Хотят поболтать — пусть находят время и приезжают, — обнадеживающе подвела черту Наен. Не то чтобы она не скучала, не то чтобы не хотела с ними разговаривать. Просто таким образом она знала, что про нее помнят и ее любят: к ней всегда приезжали чаще всех остальных. — Жестко, — ответила Момо, убирая ящик с телефонами обратно на место. Обычно, прежде чем сдать телефон, она вырубала его. Потому сейчас ей нужно было пару минут на то, чтобы включить и разгрести уведомления. В основном тупой спам приложений, разумеется. — Зато эффективно, — пожала плечами Наен, и Момо с ней согласилась. Это наверняка имело эффект. — Признаю. — В общем, это исключительно моя теория. И в ней есть много исключений. Например, Минхо и Хан, которые по сути два абсолютно разных человека. Хан полагается на чувства, Минхо — на рациональность, однако, когда они вместе, они либо как волна, либо оба как два сгустка чувств, либо два рациональных робота, у которых есть цель и умение ее достигать. Но такими гибкими они становятся лишь вкупе друг с другом. И дают довольно интересный результат, когда не пытаются набить друг другу лица, — закончила мысль Наен. Она действительно хорошо разбиралась в людях засчёт того, что делила их на группы. — Как давно ты за всеми наблюдаешь? — Я не наблюдаю, это как-то само собой происходит. Наверное, на уровне понимания, — вопрос завел Наен немного в тупик, и пару секунд она даже не знала, как на него ответить. Однако все равно ответила. — Понятно то, что ничего не понятно, — вздохнула Момо. — Кстати, Хенджин и Феликс тоже из подобной оперы. Однако ситуация у них другая. Хенджин… Я с ним не слишком близка, если честно, но думаю, он больше в рациональной стороне. Феликс же в чувствительной, однако Феликс умеет затыкать собственные чувства, убирать их на второй план, если того требует стоящая перед ним задача. Его вообще трудно понять, при этом сам он понимает всех. Хенджин же не совсем тюфяк в чувствах: он часто понимает, как их грамотно использовать и применять, при этом он одновременно и рациональный, и чувствительный. Однако, когда рядом Феликс, и та, и другая его часть становится зависимой от него. Они как соулмейты: настолько похожи и близки, что даже чувствуют одно и тоже. Впервые вижу что-то такое, — приводя другой пример, Наен надеялась, что от этого подруге станет понятнее. — Знаешь Наен, мне кажется, ты гений. Правда я не поняла ни единого слова из того, что ты пыталась донести, — мило улыбнулась Момо, наконец заканчивая рыться в телефоне и собираясь уже покинуть вожатскую. — Не переживай, понимать для тебя — вовсе не обязательно, — улыбнулась Наен, вставая с кровати Чана и подходя к двери. — Звучит обидно, — проговорила Момо действительно обиженным тоном. Притворство, но весьма артистичное, пять баллов. Из ста. — Прости, я имела в виду, что это придет само собой, — поспешила оправдаться Наен. У нее не было в планах никого обижать — она просто сказала свои мысли, понимать их совсем не обязательно. — Хорошо, я спишу свою обиду со счетов. — Ну точно рационализм, — хихикнула Наен, решив в заключение добавить: — Каждый понимает чувства по-разному; мой способ — это лишь систематизация своих наблюдений. — Есть что-то чего ты не понимаешь? — улыбнулась Момо, закрывая вожатскую наконец. — Конечно. Математику, например, — кивнула Наен, и они вместе двинулись к выходу из корпуса. — Поняла тебя, вопросов нет, — хихикнула Момо. *** Тем временем Джисон, мягко говоря подбешенный с самого утра, не зная, куда деть все свои чувства и их последствия, двинулся в корпус отряда 1.2, искренне надеясь встретить там своих друзей, но в то же время не особо и надеясь на такой исход. Огромна вероятность того, что они тоже чем-нибудь заняты. Вряд ли его там ждут. Да и глупо это, каждый раз когда у тебя что-то случается, бежать плакаться своим подружкам. Джисон ведет себя как придурок. Но Минхо первый начал. Так тяжело засунуть свои стереотипы в жопу и просто отнести пакет? А в пакете ли дело. А может быть, в Джисоне? Почему он вообще начал все это? Будь это просто из-за пакета, он бы даже внимания не обратил. Почему нельзя было отреагировать по-другому? Почему Джисон просто срывается на нем? А может быть, дело в том, что Джисон сам ревнует? Например к Айрин, что так рвется потанцевать с Минхо на каждой дискотеке? Айрин — классная девчонка, забавная и милая. Джисона бесит это. Бесят эти шутки про «растоплю твое холодное сердце Ли Минхо». И тому подобный бред. Да, он ведёт себя как сопливый маленький мальчик с заниженной самооценкой и отсутствующим чувством собственного достоинства. Да, возможно, он переборщил со своими истериками. Но это Минхо виноват. Всё он. Джисона бесит, что он сделал Минхо центром своей вселенной и теперь страдает из-за этого. Его бесит, что он даже не может нормально объяснить свое поведение хотя бы самому себе. Он не может объяснить, но абсолютно понимает, что именно чувствует. Это чувство настолько, блять, понятное и яркое. Его называют собственной неполноценностью. А чем оно вызвано? Неуверенностью. А та чем вызвана? Накопившейся в нем ревностью. А ревность чем вызвана? Ли Минхо. Которого Джисон очень сильно любит. И иногда ему хочется больше, чем он может себе позволить. Они обусловились не орать о своих отношениях, и это единственное верное решение, Хан уверен. Ему хочется довести эту смену до конца без сюрпризов. А те, кто хотят понять — поймут и так. Много кто уже догадался. Его это не беспокоит. Но эта условность частенько связывает Хану руки. Он не может просто сказать Айрин не шутить так, при этом и не может нормально пошутить в ответ, а-ля «у тебя нет шансов против меня». Он просто проигнорирует эту шутку, схавает. И оно отложится внутри камнем — будет складываться горкой. Его бесит, что сейчас больше всего на свете он хочет просто найти Минхо, уткнуться ему в шею и просто повторять свое «прости, прости, прости меня». Ещё иногда он признает, Минхо выглядит очень красивым. На тех же дискотеках, когда в темноте, на его лицо падают разные лучи цветной подсветки. Частенько Джисон пропускает эти дискотеки; бывает, вместо них они с Минхо просто сидят где-нибудь на широких качелях, подальше от шума, болтают, целуются. А бывает, приходят, и Джисон согласится, что улыбка этого парня, когда врубается какая-нибудь старенькая, протёртая всеми колонками где-то года два назад песня, — это самое прекрасное что он когда-либо видел, то, как он двигается, даже не задумываясь, как выглядит. Он невероятно красивый. Он самое прекрасное, что Джисон видел вообще. И он понимает, почему Айрин хочет потанцевать с ним. Джисон и сам хочет потанцевать с ним. Смотреть в его глаза, пока они в толпе двигаются под ритм очередной громкой песни, кричать когда-то давным-давно заученные слова друг другу в лица, водить руками по его телу как только захочется. Черт возьми, целовать его в свете неона среди всех этих людей, что, по сути, лишь массовка для них, для их волшебного момента. Блять, Хан так этим грезит. Он грезит Минхо, тот делает его слабым. Просто ужасно, до противного слабым. И вот Джисон уже почти развернулся. Сейчас он побежит обратно, найдет Минхо, извинится, как-нибудь коряво объяснит всё, спишет свою истеричность на то, что встал не с той ноги или просто на то, что долбоебом родился, и все снова будет хорошо. — Джисон, подожди! — женский голос. Он оборачивается. К нему бежит Наен. Запыхавшаяся девушка останавливается в двух шагах от него в попытке отдышаться. Она наклоняется и пару секунд просто пытается набрать побольше воздуха, держась руками о собственные колени. Некоторые пряди ее волос прилипают ко лбу — прическа эту пробежку вообще плохо пережила, но это последнее, что сейчас волнует юную журналистку. Безумно интересное зрелище, конечно, но у него, вроде как, были дела? — Ты это… Не поможешь мне? — начала она было все ещё немного сбивчивым голосом. Она предпринимала некоторые попытки поддерживать зрительный контакт, но у нее не было сил, чтобы разогнуться. — С чем тебе нужна помощь? — недоверчиво поинтересовался Хан, понимая, к чему всё это идёт. — Нам с Момо дали задание поспрашивать у всех о впечатлениях о смене, ну, ты знаешь. Нам дали его давно, просто выполняем только сейчас, — зачем-то перепрыгнула с одного на другое Наен, хотя воздуха ей едва ли хватало на одно предложение. Восстановив дыхание, она наконец выпрямилась, и с уверенностью на него посмотрела. Вот тут стало действительно страшно. Ну нет… Нет. У него есть дела поважнее. Намного важнее этого. В тысячу раз. — Ну и причем тут я? — отмахнулся Хан, все ещё пытаясь предпринять попытку смыться. — У тебя много друзей в других отрядах! Даже если и не друзей, то тебя просто все знают, — объяснила Наен, чувствуя, что убедить Хана ей помочь будет непросто. Но эта дама очевидно не боится трудностей. — С чего ты взяла, что меня все знают? — вскинул бровь Джисон. Как глупо — это явно не та причина, по которой она просит его помочь. — Брось, вы с Минхо с первого дня у всех на слуху. Подрались прямо у автобуса и запомнились всему лагерю крутыми парнями, — жестикулировала Наен, пытаясь как-то воодушевить Хана или же просто подлизаться. Во всяком случае работало это плохо. Джисон не настроен на благотворительность. Совсем. — Скорее несдержанными придурками, — вздохнул Джисон. Эта история… А можно её как-нибудь удалить из воспоминаний всего лагеря? За все время смены она ни разу не принесла за собой ничего хорошего. Ну… За исключением их с Минхо отношений. Если провести аналогию, то это всё вполне себе связано. — Так или иначе. Поможешь? — Наен смотрела на него одновременно с мольбой одновременно с какой-то угрозой. Да. Именно таким был этот взгляд. — А ты отстанешь, если скажу, что я не в настроении для этого? — предпринял последнюю попытку Джисон. С жалостью к самому себе, понимая, что сейчас он меняет свой шанс объясниться с Минхо на… вот это… — Точно не отстану, — улыбнулась девушка. И Джисон поймал себя на мысли, что будь тут Минхо, он бы помог. Ситуация сюр. Пусть весь этот день будет проклят и будет гореть синим пламенем его окошко в календаре. — Тогда пойдем… — кивнул Джисон. В конечном итоге, лишь он один виноват во всем, что происходит. Он не знает, где сейчас находится его парень, в каком он настроении и состоянии, хочет ли он его видеть. — Спасибо, Джисон! Ты лучший! — крикнула Наен, но Джисон ее не слышал. Он думал слишком громко. *** Выйдя из ангара, Минхо, ведомый одним лишь раздражением и непониманием, шел куда глаза глядят. Он не пинал камешки щебенки своими кедами, он не вымещал злобу на окружающих предметах. Этот гнев — его почему-то хотелось оставить внутри, не хотелось отдавать или выплескивать: эти чувства посеял в нем Джисон, так пусть они накопятся в нем как сраный снежный ком, вернутся бумерангом любимому Хани. Любимый Хани. Невообразимый придурок. Единственный, с кем даже сейчас он хочет делить свои чувства. Потому что они не для всех. А глядели, кстати, глаза Минхо в сторону корпуса администрации. Ну вот так совпало, что? Ноги сами привели его в кабинет директора, ибо он понимал, что этот человек вероятнее всего обитает на своем родном, почетном месте. И он угадал. Так и было: директриса сидела в своем кресле, на столе покоилась огромная стопка бумаг, ее удрученный взгляд и ссутуленная спина говорили все за себя. Возможно, его руки бы ей пригодились. — Могу я чем-то помочь? — спросил Минхо, прерывая тишину в кабинете. Директриса то ли не заметила, как он вошел, то ли вздрогнула непроизвольно. — Ох, Минхо, неужели во всем лагере не нашлось занятия поинтереснее? — улыбнулась женщина по-доброму, искренне не понимая, что привело к ней парня. Ранее он так громко кричал, что не терпит к себе особенного отношения, что не надо его трогать и что он не особенный, драгоценный ребенок. А теперь приходит сам, предлагает помощь, видимо, хочет избежать какого-то мероприятия. Что же произошло? Весьма любопытно. — Можно сказать и так, — повел плечами Минхо, не особо желая ей плакаться. Директриса лишь снисходительно покачала головой, оглядела бардак на собственном столе. Кинула взгляд на кружку, что, казалась, давно присохла к своему месту, вздохнула. У Миссис Ким, очевидно, не было секретаря. Были только Хваса и пара помощников, толку от которых, судя по всему, ноль без палочки. Ибо, какого черта, на ней столько работы. — Что ж, хорошо. Чонин не принес мне сегодня отчет, сбегай до него, попроси принести. Или принеси сам. А я пока посмотрю, что можно тебе дать, — директриса выпрямилась, а после немного отодвинулась от стола на своем кресле. По ней нельзя было понять, рада она его визиту или нет, сколько она спала сегодня ночью, завтракала ли чем-то, помимо кофе. Минхо узнал в ней своего отца, когда-то молодого и очень старательного: он посвящал работе столько времени, что иногда на него было жалко смотреть. Он тонул в делах, и для Минхо не было ничего важнее тогда, чем помочь ему. Но он не мог, ведь совсем ничего в этом не смыслил, не понимал, какие бумажки для чего нужны, как составляются договоры, какие обязательные факторы сделок. Он не знал абсолютно ничего об этом — он и не должен был знать, он был ребенком. Сейчас он не ребенок. Ладно, возможно не совсем. Но Минхо нынешнего от Минхо прошлого отличает то, что сейчас он действительно может помочь. И он постарается. — Окей. Я мигом, — бросил Минхо, развернулся и покинул кабинет. И когда он стал таким отзывчивым? Едва ли до поездки в этот лагерь он бы задумался о том, что кому-то может понадобится его помощь… И что он сам искренне будет желать того, чтобы ему позволили помочь. Удивительные вещи происходят. *** Когда Джисона попросили помочь, он думал, что ему просто придется провести двух лагерных журналисток в другие корпуса и, как тот самый, хваленый «крутой парень», попросить нужных людей дать им свои комментарии. И после, разумеется, свалить в закат и закончить свои дела. Но в итоге Наен и Момо — в основном Наен, конечно, — протащили его по всем местам, по всем корпусам, вручили телефон Момо и окрестили оператором. Джисон даже не заметил, как это произошло: Наен уболтала его так, что опомнился он, только когда та двигала его словно штатив, выбирая кадр. Где-то час по времени они пыталась допросить младшие отряды: что им больше всего запомнилось, какие игры были самыми классными, были ли ссоры в отряде и так далее. В самых самых младших пришлось спрашивать вожатых, потому что малые выдавали какой-то несвязный бред, особенно часто про каких-то хаги-ваги и киси-миси. — Ты играешь в Амонг Ас? — поинтересовалось одно такое маленькое чудо в панамке у Хана. Милая девочка с кудряшками. Он сидел на ковре в чужом холле и чувствовал себя максимально некомфортно, пока дети трогали его волосы и допрашивали. В эту игру играешь? Такой мультик смотрел? В такие игрушки играл? Этого блогера знаешь? Нет, не знает. Все, что он знает, так это то, что хочет, чтобы Наен быстрее закончила со своим интервью и они убрались отсюда. Он чувствует себя старым, а это так себе дополнение к его портфелю негативных эмоций. — Во что? — лениво переспросил Хан. — А в Бравл Старс? — какой-то другой ребенок спросил его сбоку. Рядом сидевшая Момо пыталась отогнать маленьких девочек, так и норовивших заплести ее прекрасные волосы в не менее прекрасные косички. Она с таким же диким интересом участвовала в разговоре, как и сам Хан, ведь не понимала из него почти ни слова. — Это типа майнкрафт переименовали? — с надеждой спросила та. Как выяснилось — мимо. С печалью Джисон думал о том, что будь тут Хенджин, он бы ответил, что такое Амонг Ас, Бравл Старс и все эти приколы. А вот будь тут Минхо, они бы вместе очень много шутили о том, что уже старые для этой хуйни, да и вообще не понимают на иврите. Эта мысль заставила его улыбнуться. А после улыбка сползла с его лица, словно мейк, смытый влажной салфеткой. Минхо тут нет, и это его вина. — У тебя прикольные волосы, — сказал кто-то Джисону сзади, писклявым голосом. Ничего себе, комплимент! — Спасибо! — попытался улыбнуться он, предпринимая не особо действенные попытки повернуться на того, кто это сказал. — А на подмышках они тоже рыжие? — последовало следом. — Что, прости? — не сразу дошло до Хана. Он наконец смог скрутиться так, чтобы посмотреть на ребенка, который сидел прямо за его спиной. Тот был в зеленой яркой футболке, в шортах раскрашенных под камуфляжный принт и сандалиях с носками. А ещё он пинал его в спину, что было не очень уж приятно. — Прощаю. Так рыжие или нет? — спрашивало это чудо. Благо, проверять не лезет. Разумеется, Джисон понимал, что детям просто интересно. Они ни с того ни с сего такие взрослые и странные ввалились в их корпус. Ребята хотят пообщаться, в этом нет ничего плохого. Просто Джисон не в настроении. Только и всего. — Ты любишь монстр-траки? — спросили с другой стороны, и Джисон почти сломал себе позвоночник, когда поворачивался обратно. — Какие раки? — с хрипом пытался продолжать разговор на должном уровне Хан. Получалось скудно. Благо, собеседники не обидчивые. — Ты словно с другой планеты, — хихикнула девочка рядом. Момо, кажется, уже давно не в этой комнате и не в этой вселенной — она смотрит пустым взглядом в стену, и ей уже абсолютно все равно, трогают ее волосы или нет. Выглядит пугающе. — Да и я этому очень рад, кстати, — неловко подытожил Джисон. Пацан, который пинал его сзади, решил ущипнуть его за локоть, и Джисон непроизвольно чуть ему не врезал. Но вовремя остановился — ещё не хватало случайно отпиздить ребенка, чтоб жизнь показалась еще более сладкой. — Держи, потыкай попыт, — на колени Джисону бросили странный неопознанный предмет; он поднял руки, дабы не касаться этого. — Он типа взорвется или ударит меня током? — подросток уже ожидал чего угодно. Все, что он хочет сейчас, это поскорее убраться отсюда, найти Минхо, поговорить с ним и… Возможно, газировку из автомата, чтоб сладкая до одури была. Минхо обычно нравится целовать его после них. Старший не любит ультрасладкие газировки, но он любит слизывать этот вкус с его губ, когда они отбиваются от строя отряда и остаются вдвоем где-нибудь за углом нерабочего корпуса. Ну, вот, он снова думает о нем, мурашки снова проходятся по его спине, а рука, что сейчас висит в воздухе, фантомно вспоминает мягкость чужих волос. Черт… — Если будешь хорошо себя вести, никто тебя не ударит, — возвращая его с небес на землю, подытожил мальчик, который кинул странную радужную штуку ему на колени. Видимо, Джисон очень плохо себя вел, ведь пацан в зеленой футболке не переставал его пинать ни на секунду. А вот Минхо придумал бы для него наказание получше… Да блять. — Момо, мне страшно… Давай уйдем отсюда нахуй… — повернулся к девушке Джисон, истерично, но достаточно тихо проговорил Хан. — Нахуй? — видимо, не достаточно тихо. Ведь эта миловидная девочка прекрасно его услышала. Оказывается, могло стать хуже. Стало. — О нет, нет, нет, это плохое слово, нельзя его повторять! — Джисон стал махать руками уговаривая маленького ребенка забыть это ругательство как страшный сон. — Нахуй! — подхватил слово другой мальчик. Видимо, дети решили надавить на его психику посильнее. — Помолчи, пожалуйста… — почти в отчаянии просил Хан, наблюдая, как слово начинают повторять другие дети, перенимая опыт друг друга, словно делясь тупостью. — Нахуй-нахуй! — закричал пацан сзади, так впечатлился, что аж перестал пинаться. — Нахуй? — со странной интонацией произнесла девочка с бантиками. — Нахуй! — ответила ей девочка в панамке с кудряшками. Вот от нее Хан ожидал подставы меньше всего. — Фак… Джисон, что ты наделал, черт возьми… — наконец очнулась Момо, понимая, что вокруг нее слишком много мата, который впервые идет не из ее собственного рта. — Я не знаю, ясно? Лучше придумай, как их заткнуть, пока они свой долбоебизм по воздуху другим не передали, — старался поменьше паниковать Джисон. — Долбоебизм? — сразу подхватила кудрявая малышка. Джисон чуть не врезал себе по лицу. — Господи, Джисон, никогда не открывай больше свой рот… — Взмолилась Момо. — Да я сейчас свой язык сожру, — Джисон не помнил ни один фрагмент из своей жизни печальнее этого. Он уже видит прекрасные картины того, что с ним за это сделает Чан. Даже гроб покупать нет смысла… От него ничего не останется. — Сожрешь? — повторил мальчик со странными носками. — Это нормальное слово, — вздохнул Джисон. — Ага, точно, ахуенное, самое то пиздюкам пообщаться, — Взвилась Момо, вываливая на парня все свое негодование. — Пиздюкам? — Ахуенно? — Пиздюкам ахуенно? Ситуация становилась все хуже и хуже с каждой секундой. У Джисона скоро начнёт дёргаться глаз. — Не то слово, блять… Что ты говорила про рот? — натянуто вежливо поинтересовался Джисон. Чем дольше они сидят, тем глубже тонут в этом ужасе… Словно в кошмарном сне. Это лишь проекция нереального, в которого они попали вдвоем, этого нет на самом деле. — Блять, пиздюкам ахуенно нахуй! — уже во всю пробовали новые слова, дети. Джисон все сильнее и сильнее хотел покончить жизнь самоубийством, пока Крис не пришел ему с этим помочь. Хотелось сохранить себе возможность хотя бы уйти с достоинством. — Мне нравится их язык, давайте теперь так общаться? Звучит круто! — предложила кудрявая девочка, получая кивок от подруги с бантиками. — А давайте мы все дружненько поиграем в игру, кто не будет называть эти слова всю свою жизнь, тот выиграл! — видимо, возомнив себя самым умным человеком в мире, предложил Джисон. — Скучная игра, Бравл Старс лучше, нахуй, — сказал мальчик сзади и вернулся к своему увлекательному занятию — пинать спину Хана. Тот обреченно простонал что-то невнятное. — Джисон, если мы сейчас что-нибудь не придумаем, их вожатая ебнет нас сразу, как Наен ее отпустит, — на грани нервного срыва шептала Момо. — Ебнет? — разумеется, дети не могли этого не услышать. — Джисон, быстрее придумай что-то! — взмолилась девушка, честно не понимая, как все это прекратить. Они в дерьме по самый нос. — Так, ладно, без паники, ты скажи Наен максимально потянуть время; если не сможет, возьми интервью на себя, скажи что-нибудь типа «давайте снимем на фоне деревьев на улице», импровизируй. А я пока сбегаю за кем-нибудь, кто разбирается в детях! — похлопав подругу по плечу, Хан поднялся с пола и, перешагивая через маленьких человечков, двинулся в сторону выхода. — За кем, блять? За Чаном? Чтобы нам влетело с двух сторон? — паниковала Момо, понимая что Джисон сейчас просто сбежит и оставит ее один на один с детьми. — Нет, постараюсь все сделать тихо, просто, блять, жди и тяни время. Постарайся вывести ее отсюда! Я побежал, — последнее, что крикнул ей Хан, прежде чем протиснуться к двери. — Блять, стой! Не бросай меня с ними!!! — крикнула Момо вдогонку, но дверь уже хлопнула. М-да, ситуация плачевная. — А какие слова ты ещё знаешь? — спросила кудряшка, с любопытством ее разглядывая. Другие дети тоже заинтересованно сползлись ближе. — Ну, там… Сербский язык? — предположила девушка, вокруг которой уже образовали круг. И что дальше? Жертвоприношение? — Чего… Ну, вылететь из корпуса барбариков как в жопу ужаленный можно вычеркнуть из планов на день. Джисон с удовольствием займется этим чуть позже. А вот где найти этого ебучего психолога, который починит ему детей, — задачка особой степени невыполнимости. На самом деле, он был бы рад любому, на кого можно было бы скинуть ответственность за тот пиздец, что они наворотили, желательно не из его отряда. И так некстати, мимо шел единственный человек в этом лагере, которого он бы не хотел впутывать в эту хуйню. Как минимум потому, что он ещё многое не сделал. Не извинился, не объяснил, почему так вскипел, не сказал ему сотню раз о том, какой он дурак. Ну судя по тому, в какой жопе он сейчас оказался, слова тут излишни. И все же. Выходит так, что Джисон сначала на фоне сильных эмоций начал ссору, хоть повод и был — он был смешным. А в итоге, сразу бежит к Минхо, как только понадобилась помощь. Мерзко. Однако какие у него варианты? Только положиться на него. Ведь он знает, что Минхо не откажет ему, что поможет. А то, как дерьмово потом будет чувствовать себя сам Джисон, это уже дело второстепенное. — Стой, подожди! *** В общем, с горем пополам, Джисон его догнал, объяснил, что нужно помочь. Хо кивнул, ни слова против не сказал. Пошел вместе с ним, куда тот показал. Шли быстро, но в полной тишине — абсолютной мертвой тишине. Казалось бы, идеальный момент, чтобы заизвиняться до смерти, но язык словно прилип к небу. Ладно. Шанс ещё выпадет. Наверное… — Ввести меня в курс дела не хочешь? — напомнил Минхо. Видимо, ему это затянувшееся молчание было тоже не в кайф. — М? Ах, да… — вздрогнул Джисон, но быстро взял себя в руки. Да что с ним не так, черт возьми?! — Короче, если вкратце, я сказал плохое слово перед детьми. Случайно вырвалось, — неловко начал Хан, не зная, как подвести эту историю к кульминации. — И? — Не понимал проблему Хо. Оно и понятно. — Ну, короче, повторила одна, за ней — другой, за ними — ещё один. Потом Момо начала меня ругать и тоже сказала… — объяснял Хан, стараясь не смотреть Минхо в глаза. Он избегал взгляда как мог. — А, то есть я не первый кого ты попросил, — хмыкнул Минхо с какой-то едкой обидой в голосе. Она вырывается. — Нет, ты у меня во всем первый. С ней я там был, потому что они с Наен попросили помочь взять интервью: с кем-то познакомить, где-то камеру подержать, — объяснял Джисон, это внимание Минхо к деталям ему нравилось, хоть он об этом и не скажет. — То есть когда я попросил подвинуть декорацию, это было невыполнимо, а помочь журналисткам сделать работу, которая тебя никак не касается — это с радостью. — Я тебя утром тоже просил пакет отнести. Ты не сильно разбежался. Они кидались обвинениями так легко, словно играли в карты. Оба постоянно подкидывали и бились так, словно играют на что-то ценное. — Я забыл об этом. И я уже извинился, — напомнил Минхо. — Круто, — вскинул плечами Джисон. — Ага, пиздато, — Минхо старался не злиться, но он ненавидел не понимать, что происходит. — Не ругайся, если эти дети услышат ещё одно такое слово, и начнут повторять его как мантру для денег, я выстрелю себе в висок. На это Минхо уже не ответил. Тем временем они подошли к нужному корпусу: недалеко от него стояла Момо, вместе с вожатой; детей, судя по всему, кинули на Наен, и пока они вроде как справлялись с удержанием внимания на себе — неплохо. Но план был настолько хлипким, что нельзя было терять ни секунды. Джисон схватил Минхо за руку и они вместе шмыгнули внутрь. Однако, как только зашли в корпус, сразу же отпустил. Это заставило Минхо прикусить щеку от непонятных чувств. Он их отбросил. — Наен, мы тут как нибудь разберемся, иди к Момо, — сказал Джисон сразу, как заметил девушку с заплетенными в конские узлы волосами. Эта участь и ее не обошла стороной. Заметив парня, Наен поднялась со своего места, несмотря на то что дети все ещё держали ее волосы. — Джисон, пока ты там бегал, материться начали все, но теперь, благодаря инициативе Момо, ещё и блять на сербском, — проинструктировала та таким тоном словно озвучивала свой собственный смертный приговор. — Чего? — Джисон и вправду не понял смысл сказанного. Рядом стоявший Минхо вскинул бровь, не желая напоминать о своем присутствии. — Не знаю я, чего она думала, что так их отвлечет, но на деле у нас тридцать человек, которые на сербском обсуждают видеоигры и при этом матерятся, — Наен и вправду выглядела сбитой с толку. — Не могли же они выучить язык за пару минут?! Это бред, — ответил Джисон, не понимая, причем тут вообще сербский язык, откуда Момо его знает и как вообще умудрилась кого-то ему научить за такое короткое время. — Так они и не выучили. Сам погляди, — Наен указала рукой на детей, что тусовались вместе и о чем-то беседовали. Джисон повернулся в сторону детей: те тупо издавали странные звуки своим ртом на подобие какого-то своего языка, при этом постоянно вставляя «блять» и «нахуй». Да, картина достойная пера Микеланджело, бесспорно. — Ну в общем я пошла, у вас минут семь, не больше, — бросила Наен, быстренько покидая корпус. Они слишком долго тут находятся. — На том спасибо… — ответил Джисон в сторону уже давно убежавшей девушки. — Ну, что делать будем? Повернувшись к Минхо, он внимательно на него посмотрел. Тот выглядел действительно задумавшимся. Действительно погруженным в его проблему. Хан с досадой ловил себя на мысли, что Минхо никогда бы не проигнорировал его просьбу намеренно. Никогда. — Дай подумать, — попросил Хо. Ситуация, мягко говоря, странная, но разве могло с Джисоном случиться что-то обычное? Вот уж вряд ли. — Думай быстрее, пожалуйста, — нетерпеливо попросил Джисон. — Хани. Давай без лишних указаний, — отрезал Хо. В этот момент они действительно выглядели как пара, которая полжизни в браке. Джисон промолчал, лишь кивнул, позволив Минхо подойти к детям и сесть рядом, привлекая к себе внимание. — Приветствую вас, инопланетная раса! Могу ли я переговорить с вашим главарем? — импровизировал Хо. Он выглядел так глупо и мило одновременно, что было тяжело дышать. Своим неловким взглядом он, казалось, мог убить хрупкое равновесие внутри Джисона. Однако ему хватало ума не поворачиваться назад, где этот раздолбай вероятно уже пару раз откинулся от смеха. — шта каже овај сероња? — misliš da znam? — изгледа да жели вођу. Минхо наблюдал за диалогом детей так, будто и вправду понимал, о чем они говорят и ждал своего приговора. Да, в общении с детьми главное относиться к ним как к равным. Ну, наверное. Джисон не в курсе. — Да, есть, это я, — видимо, отвечая на вопрос про главаря, ответил маленький мальчик. — С чего ты-то вдруг? — возразил ему другой ребенок. — Потому что я первый сказал что я! — обосновал свою позицию первый. — Зато я придумал на своем языке говорить! — вклинился в разговор третий, тот самый пацан в сандалиях, из-за которого и происходят все проблемы в жизни Хана. — Я ваш этот язык все равно не понимаю, олухи, — показала язык какая-то девочка. Джисон так тоже иногда делает, но никогда не признается. — Тупой, потому что, блять, — ответил ему пацан в сандалях. И тут началась серьезная перебранка. О Минхо, казалось, забыли. И слава богу. — Опять ты это слово сказал, оно уже устарело. — Вот-вот, надоело уже. Пока дети бросались обвинениями, Минхо перебрасывался короткими взглядами с Джисоном, а-ля «я нормально справляюсь?» а Джисон отвечал неоднозначными кивками головы. — Мальчик, ты вроде с нами поговорить хотел? — наконец вспомнили о нем дети. Не прошло и ста лет. — Да… Думал может поиграть хотите? Я много слов знаю, — предложил Минхо. Дети отвернулись от него, чтобы шепотом что-то обсудить, но учитывая то, что они все ещё находились буквально в метре от него, и он, и Джисон все слышали. М-да, сцена словно из фильма. — Каких? — с настороженностью спросил один из них. — Ну вот например… Лояльность, — предположил Минхо, возможно, если он скажет что-то умное, что выше их айкью, они поверят, что это другой язык. — У, такое и я знаю, мама вечно говорит его, — девочка с кудряшками сложила руки на груди. — Я скучаю по маме… — всхлипнул кто-то из детей. Минхо, понимая, что нужно срочно менять тему, истерично вспоминал все слова. Не хватало ещё напомнить им о самой больной теме. — Еще на английском языке знаю, — сказал он, пытаясь привлечь внимание детей. Кажется, получилось. — О-о-о, — протянул кто-то из них. — i love you, — произнес Хо. У Джисона по спине прошлись мурашки. Английский далеко не единственный язык, который Минхо знает, он мог бы удивить их чем-нибудь поинтереснее. Однако английский язык — это то, что Джисон знает в идеале. И он знает, что эти слова для него. Вообще, чтобы знать, как переводятся эти слова, не надо быть экспертом. — Я знаю! Это значит «я тебя люблю», — крикнула девочка в панамке. — Правильно, — Кивнул Минхо улыбаясь. — Теперь посложнее давайте. — Еven though you're a jerk. — А это что значит? — Ну… — протянул Минхо. Джисон закатил глаза. Не обязательно говорить на другом языке, чтобы передать ему это. — Наверное, что-то типа «я пошутил»? — предположил кто-то из детей. — Нет. Совсем нет, — покачал головой Минхо, но объяснять, что значили те слова даже не думал. — Давайте ещё раз попробуем: You know how to piss me off with a half-word. — Ха-ха, он сказал писс! — уссывался пацан валяясь на полу. Действительно ли он находил это смешным или просто относился к Минхо как клоуну, было неизвестно. В самом деле, Минхо было плевать. — You kill me every time I don't know how to behave, and you resurrect me every time, as if that's the way it should be, — говорил Минхо, увлеченный этим. Ему было весело говорить то, что дети никогда не поймут. И при этом дыхание замирало каждый раз, когда он чувствовал на своей спине этот взгляд. — Дети, я вернулась! — входя в корпус громко оповестила вожатая младшего отряда. Ли совсем ей не завидовал, но она выглядела как довольно добрый и любящий детей человек. Возможно, ей нравилась ее работа? Это дорогого стоит. Минхо, поняв, что его помощь больше не нужна, поднялся и двинулся в сторону выхода. Джисон хотел остановить его, схватив за плечо, но его руку скинули. Минхо покинул корпус, словно его там и не было. Не оставив Джисону и шанса поговорить с ним о чем-то другом. Ауч. Больно. И заслуженно. *** — Минхо… Все хорошо? — Минхо сидел на диванчике в кабинете директора. Для него даже сделали кофе, который вообще в детских лагерях невозможно достать — в таких местах самое крепкое пойло — это какао. Он избавлялся от мыслей своим излюбленным путем, занимая руки и голову делом. Держа в руках документы, он чувствовал себя спокойно; возможно, дело привычки, возможно, психологическая травма — тут кому как больше нравится. Однако, как ни крути, а мысль, что он приносит пользу, успокаивала. Они с директрисой мелко переговаривались, иногда по рабочим вопросам — как раз по поводу бумажек, — иногда просто о жизни. Разумеется, миссис Ким не доверяла ему особо серьезных документов, но часто прислушивалась. Интересно ведь услышать мысли сына ведущего бизнесмена страны. Хотя она давно не относилась к нему как к золотому ребенку. С тех самых пор, как он сказал ей даже не пытаться давать ему поблажек. Этот ребенок… Так стремился усложнить себе жизнь… И ради чего? Ведь если ты родился в обеспеченной семье, люди никогда и ни за что не поверят, что ты прикладывал для своего успеха хотя бы долю тех же усилий, что прикладывали они. Кому и что он пытался доказать? Почему нельзя просто принять усилия своего отца и стать обычным изнеженным жизнью подростком? Почему он так отчаянно отвергает то, что имеет? Хотя слово «отчаянно» сюда мало подходит. Тут скорее вредность, соревновательный дух, интерес. Желание быть наравне? С кем же? Неужели с ребятами из отряда? С остальными детьми в лагере? С чего это вдруг? А быть может, дело не в них? Быть может, в одном конкретном человеке? С тем, с которым Минхо соревнуется с первых секунд, как встретил? Ответ сам пришел, постучался в двери черепной коробки. Минхо отвлекся от документа и перевел взгляд на директрису. Та сидела на своем кресле и пристально на него смотрела, сложив руки в замок. Он вскинул бровь. С чего вдруг такие вопросы? — Ну. Да? А что? Два острых взгляда столкнулись в воздухе. Они словно бились на мечах. На деле же просто держали зрительный контакт. — Тогда почему ты здесь? — вынюхивала женщина, аккуратно подползая к тому что ее действительно интересует. Вероятно… Все, что касается Минхо, ее действительно интересует. — Захотел помочь, вы тут трудитесь… — начал было Минхо свой монолог, но его резко оборвали: — Это моя работа, мне платят за нее деньги, — улыбнулась уголком губ директриса, явно не раскаиваясь за то, что так легко его перебила. Хотя Минхо и сам не злился. — Это не значит, что вам легко, — подвёл Ли, желая вернуться обратно к бумагам. — Я очень благодарна тебе за помощь Минхо, правда. Ты очень умный разносторонний мальчик. Но это не правильно: бежать от своих чувств и зарываться с головой в документы, — вздохнула женщина, каким-то одному богу известным образом угадывая ситуацию на все сто процентов. — Ты подросток, это нормально — не понимать, что ты чувствуешь, не понимать, что происходит и что тебе делать. Это время тебе дано, чтобы жить, проживать каждую свою эмоцию, ссориться и мириться, любить и ненавидеть, кричать и плакать. Жить, Минхо. Она смотрела на него, так словно он был для нее как персонаж сотню раз пройденной игры, открытой книгой, самой простой загадкой. — К чему вы ведете? — вскинул бровь Хо. Он пытался изобразить привычную ему скептичность, но глаза выдавали лишь непонимание, смешанное с отчаянием. Ему не хотелось этого разговора. — Я не знаю, что там у тебя произошло, но, пожалуйста, пойди и дай себе свободу в чувствах и действиях, — улыбнулась женщина и, несмотря на мольбу «заткнуться» в глазах Хо, продолжала: — Обидно? Демонстрируй свою обиду. Грустно? Плачь. Злишься? Ударь или пни что-нибудь. Не подавляй это в себе. Не души. — У меня так не принято… Минхо хотелось закрыться. От Джисона уже не получилось бы, как бы он ни попытался. Он уже выложил ему все, что можно было, включая свои мысли, чувства, каждую глупую или обидную историю, рассказанную глубокой ночью, пока они валялись в постели. Но хотя бы от этой женщины, что видит все насквозь, словно знает намного больше, чем может знать. Словно понимает, что происходит, на уровне инстинктов, интуиции, словно это давно не новый для нее сюжет. — Я общалась с твоим отцом. Очень сдержанный, воспитанный и холодный человек. Когда работает. Но стоит только ответить на нерабочий звонок, как голос смягчается и глаза добреют. Смею предположить, что тот нерабочий звонок был от тебя, хотя утверждать не стану. Да, уметь себя контролировать важно, но твой отец тоже не всегда был таким — он был таким же подростком, буйным и эмоциональным, все мы такими были. Ты хочешь быть выше событий, которые происходят, сохранить лицо, и всё такое, но это далеко не самое важное. Ты не на сделке с партнерами — ты в лагере, с друзьями. Директриса говорила спокойно, тактично; она смотрела на него исключительно с теплотой в глазах. Не так, как смотрят на коллегу, помощника или сына своего спонсора. Минхо почувствовал внутри странное, мягкое, почти плюшевое чувство. Он подобрался с места, хлопнул бумажками в руках, как бы складывая. — Я вас понял. Не буду больше мозолить глаза, — Минхо слегка наклонил голову а-ля выражая уважение, оставил бумаги на том месте, где сидел, и двинулся в сторону двери. — Будь добр. Захочешь ещё кофе, прибегай, — улыбнулась женщина и отсалютовала ему своей кружкой. — Хорошо, — легонько улыбнулся Минхо. Кофе он любит. — Только не бей никого! Когда я говорила пнуть или ударить что-нибудь, я имела в виду неодушевленный предмет, — прикрикнула миссис Ким, когда Минхо уже открыл дверь. — Не могу обещать, я плох в этом вашем «проживании эмоций», — бросив это, Минхо закрыл за собой дверь. Директриса громко цыкнула. — Засранец. Однако не могла перестать улыбаться. Ну какой же странный ребенок.