Освобождение

— Кату-Ату убил ты. — Тчемэль смотрела на Варда, как будто ожидала подвоха. — Кату-Ату. Орденоносицу, покорительницу Тулгуи — убил ты. Вард снял с шеи кулон и положил на столик, под ноги аллегорическим танцующим юноше и девушке из цветного стекла. — Ее убило это, — сказал Вард. — Знаю, ты мне не доверяешь, добруга Тчемэль. И мне нечем доказать свои слова. Но ты можешь проверить. Этот… предмет, — Вард взглянул в лицо Тчемэль, но увидел лишь ее привычную неприязнь, — я предполагаю, он… отражает направленный на него удар. И, возможно, усиливает. Я не думаю, что Кату-Ату намеревалась меня убить — просто хлестнуть Потоком. А ее… прямо-таки… разорвало. — Вард сглотнул тошноту. Похоже, Тчемэль по-прежнему считала, что всё это — ловушка, подстроенная ей враждебной добровольской властью. Она сказала: — Хорошо, я проверю. И если всё действительно так, как ты говоришь, мы незамедлительно сообщим в столицу. — Последнюю фразу она произнесла громче, чем требовалось, — чтобы ее точно услышали те, кто слушает. Варда не покидало ощущение путаного сна. Тчемэль явилась к нему в ДКО, чтобы узнать последнюю часть набора слов, отключающих пограничники; Вард знал, что Тчемэль намерена срастить разлом и впустить державцев, и Тчемэль знала, что Вард присоединился к их заговору — но они по-прежнему изображали из себя законопослушных добровольцев. Потому что каждый из них подозревал в другом предателя. Предателя… Разве все они не были предателями, отступившими от Доброй Воли? Так как же теперь следует называть информаторов Оплота Счастья, если они сейчас среди заговорщиков? И что станет со всеми ними, если Тчемэль на самом деле верна ДОСЛ? Вард слышал, она впала в немилость из-за своих «невеселых настроений», что нередко случалось с учеными и артистами в последнее время — какая-то эпидемия, заразная болезнь, лишающая их счастливого состояния души и толкающая разрушать счастье общества своими антидобровольскими разговорами. Но несмотря на это, Тчемэль все-таки направительница — а значит, одна из них… Если же она продалась Державе, что остановит ее от того, чтобы рассказать державцам про крохотную пирамидку из камня, который тоннами поднимают на поверхность из зинитных месторождений, — предмет, чья сила способна разорвать направителя на части? С опаской Вард наблюдал, как Тчемэль поднимает руку над пирамидкой и сосредотачивается, настраиваясь на Поток. — Будь осторожна, добруга Тчемэль: помни, что стало с Кату-Ату, — сказал Вард. Почти черные губы Тчемэли скривились в усмешке. — Не беспокойся, добруг Аджасов, я при всем желании не смогу ударить с той силой, на какую была способна Кату-Ату. Ее пальцы дрогнули. Ничего не изменилось — Поток, направленный Тчемэлью на пирамидку, был настолько слаб, что Вард ничего не почувствовал — но Тчемэль отбросило к противоположной стене. Ее ноги подогнулись. Она рухнула на одно колено, широко раскрытыми глазами глядя на кулон. — Невероятно, — прошептала она, потирая руку, словно ушибла. Встав на ноги, она приблизилась к столику и осторожно, как будто побаиваясь, подняла кулон за цепочку. — Ты уже испытывал его на зинитной броне? Способен ли он отразить удар, совершенный с усилителем? Необходимо протестировать его с промышленным усилителем. — Тчемэль провела кончиком пальца по зинитному обрамлению пирамидки. — Поразительная форма, — пробормотала она. — Как… квадрат без углов. — Если у нас будет больше таких кулонов, мы получим возможность защитить себя от направителей Вершины, да? — с надеждой спросил Вард. — Если сделать такие для всех нас, или, может, такие же, но большего размера, тогда мы сможем сами… — Ты сказал, что у Кату-Ату не было намерения тебя убить, — ответила Тчемэль. Ее глаза, всегда казавшиеся Варду не по-добровольски тусклыми, мертвыми, теперь загорелись любопытством и воодушевлением. — Мы не знаем, какой будет реакция на атаку с целью уничтожить, еще и умноженную военными усилителями. Кату-Ату в тот вечер не носила зинитную броню. Направители, которые летят сюда по приказу Вершины, будут в броне. Кроме того, — Тчемэль повернула пирамидку так, чтобы искорки в камне вспыхнули в луче света из окна, — нам пока неизвестно, как часто и как много Потока он способен выдержать и отразить. Может, действие одноразовое. Может, неограниченное. Может, ему нужно время, чтобы восстановиться. — Тчемэль перевела взгляд на Варда — и на этот раз ее улыбка была искренней. — Всё это нам предстоит узнать. Она надела кулон и спрятала его под ворот форменного желто-синего платья. — Я вылетаю на границу немедленно, — сказала она спокойно и твердо. — Отключаю пограничники — разлом сращивается — я возвращаюсь с державскими направителями. Дела складываются намного лучше, чем я предполагала. — Тчемэль с нежностью тронула пирамидку под одеждой. — Державцы ничего не смыслят в наших технологиях. Они хотят броню и усилители, чтобы сравнять шансы в войне с Объединением — что ж, пускай воюют. А мы тем временем займемся нашим маленьким исследованием. — Тчемэль опять вспыхнула улыбкой — и Вард к своему удивлению не мог не улыбнуться в ответ. — Я недооценила тебя, Вардос, — сказала ему Тчемэль. — Никогда бы не подумала, что у тебя хватит смелости выйти из тени Вершины. «А теперь ты меня переоцениваешь», — подумал Вард. Тчемэль обещала, что запустит трансляцию, как только прибудет на место, и Вард сидел на кушетке перед ретранслятором, от нетерпения бездумно передвигая бегунки. Опять показывали орманскую сказку, которую Вард посмотрел утром, — на этот раз в вечерней программе для маленьких добровольцев. В неприступном замке жил направитель, которого жители этой земли почитали как бога. Однажды в эти края явился знаменитый орманский воин. Куда бы он ни приходил, он вызывал на бой самого сильного, и не было случая, чтобы он проиграл. И вот он узнал о боге, что живет в неприступном замке и правит этой землею. И знаменитый воин подумал: «Бесчисленное множество могучих воинов я уже одолел, слава обо мне идет по всей Ормании. Если же я одолею бога, моя слава дойдет до небес». И он отправился в замок, напал на направителя и сбросил его в пропасть с самой высокой башни. Победитель поселился в замке, и теперь его стали почитать как бога. Жители отдавали ему всё, что имели, и вскоре воин пресытился бесконечными пирами и празднествами. Он тосковал по поединкам, но не находилось никого, кто отважился бы выйти на бой с победителем бога. Воин убил направителя, который заботился о жителях этой земли, и теперь некому было их направлять и рассуживать. Земля приходила в запустение. Без мудрых советов направителя лишенцы не знали, как жить, и начали покидать эти края. И настало утро, когда воин оказался совсем один посреди брошенных жилищ и незасеянных полей. Тогда раскаяние охватило его. Он поднялся на самую высокую башню, откуда скинул того направителя, выбросил в пропасть свои доспехи, копье и щит — и прыгнул в пропасть сам. Вард подозревал, что могучий воин из сказки был орманским героем, а не хвастливым мерзавцем, в которого превратился в добровольском пересказе для детей; и сама история, скорее всего, прежде повествовала об избавлении от гнета направителей, а не о тщеславии и алчности силача-лишенца. Быть может, концовку присочинил какой-нибудь доброволец, которому творческий совет не одобрил первоначальный вариант сказки — кто-то вроде отца Неверики, председателя Добровольного Объединения Писателей; а может, ее изменил еще собиратель «народной памяти». Но Варду сейчас казалось, что концовка правдива — но не от раскаяния тот воин покончил с жизнью. Он просто не мог больше жить, зная, что бог смертен. Тчемэль вышла на связь глубокой ночью. Вард не спал — не смог сомкнуть глаз, но после двух бессонных ночей впал в зыбкое состояние между сном и явью, в котором образы из передач по ретранслятору перетекали в его собственные мысли, воспоминания, тревожные предчувствия. Вард даже не сразу осознал, что Тчемэль отключает пограничники на самом деле. Он слышал, как привычный бархатистый голос, доносящийся из ретранслятора, четко произносит последовательность слов на языке направителей, и огоньки, бегущие по пограничным машинам, изменяют цвет. Не глядя в ретранслятор, Тчемэль сосредоточенно направляла Поток на открывшиеся усилители. Вард перестал дышать. Тчемэль переходила от одного пограничника к другому, заново вытягивая Поток для каждого, и к последнему уже выглядела изнуренной: все-таки это задача не для ее способностей. Отключив последний пограничник, Тчемэль вернулась в летатель и откинула голову на мягкую спинку сиденья. — Будем ждать сращивания, — сообщила она в ретранслятор — и повернула его так, чтобы Варду стал виден медленно сужающийся разлом. Вард и забыл, что на сращивание разлома требуется время. Ему казалось, стоит Тчемэль отключить пограничники, как прямо на площади перед дворцом возникнут сонмы державцев, готовые нахлынуть на Варда и поглотить его целиком. Он даже не знал, как они выглядят — вспоминались только черно-фиолетовые чудища со старых добровольских плакатов, призывающих бороться с державской угрозой — еще до того, как изобрели машины для искусственных разломов. Вардом завладело странное оцепенение. Пограничники отключены — пути назад нет. Остается только ждать. Какой бы ни была эта загадочная, закрытая от посторонних Высочайшая и Священнейшая Держава Потока, под ее властью каждый десятый останется жить, а не будет казнен за чужую вину. Вард спасает бесчисленные жизни, пусть даже ради этого предает всё, во что верит. Всё, кем он является… Дядя Шо’дуджьон сказал, народ Зинты жаждет избавления от добровольской власти. Кому, как не ему это знать — к нему до сих пор приходят с подарками просители из простых зинтаков. Ему ведомо, о чем говорят в Старом городе… Вард надавил сквозь веки на глазные яблоки. Глаза жгло от бессонницы. Дяде Шо’дуджьону легко говорить. Его старшие дети вернулись домой на каникулы, он не оставил свою жену-зинтачку, чтобы жениться на доброволке, как другие руководители. Но что станет с добровольскими специалистами, приехавшими развивать новоодоброволенную Зинту? Что станет с добровольцами, которые работают в шахтах, на заводе, на полях, в школе? Что станет с регенераторами и Восстановителями счастья, которые думают, что обрели в Зинте вторую родину? С солдатами, которые очутились здесь на службе — не по собственной воле? Они все чьи-то родственники, друзья, любимые — что станет с ними, когда Вард, не спрашивая, даже не поставив в известность, отдаст их Державе? Изображение на ретрансляторе качнулось — судя по всему, Тчемэль подхватила его на руки и понесла. Было темно — теперь, когда пограничники были отключены, земля впереди освещалась только фарами летателя и автоматически включившимся прожектором на ретрансляторе. Поток больше не вырывался из разлома столбами фиолетового света. Разлома не было вообще — Тчемэль нарочно провела портативным ретранслятором так, чтобы Вард увидел открытое пространство за пограничниками — лишь каменистая почва, лишенная растительности. С той стороны приближалась вереница огней. Вард наклонился к ретранслятору, вглядываясь в нечеткое изображение, которое временами дергалось и шло волнами из-за зинита повсюду. Начинало светать, но изображение в ретрансляторе стало еще хуже: теперь Вард видел только разгорающееся небо, которое колыхалось, подрагивало и расплывалось на темные участки. Наконец он смог разглядеть одинаковые фигуры с фонарями в руках, неторопливо идущие к Тчемэли клинообразным строем. Фигура, что их возглавляла, выступила из сумрака и возгласила на добровольском — Вард вздрогнул от сгенерированного ретранслятором голоса, который обычно произносил распоряжения из столицы, а теперь проговорил с теми же вкрадчивыми интонациями: — Да славится наш Господь и непогрешимая его наместница Эрегондес! Мы — Джоата Кьередо, орден покорителей. И мы свидетельствуем: отныне эта земля осияна светом Высочайшей и Священнейшей Державы Потока! Голова фигуры повернулась — лицо скрывала маска, но Вард почувствовал, что она смотрит на него. Вард вскочил и выключил ретранслятор. Удары сердца болью отдавались в висках. Вард стоял над ретранслятором, глядя на полупрозрачный герб и ругая себя за пугливость. Он — правитель этой страны, его обязанность — приветствовать новую власть, показать, что принимает ее по трезвому размышлению и рекомендации своих советников, ради блага всего дзиндарского народа — а не потому, что его загнали в угол. А он вырубил ретранслятор, не сказав посланникам Державы ни слова. Вдруг они сочтут это за неуважение? Оскорбительную грубость? А он еще и забыл снять с себя значок Замвершины… Похолодевшими руками от отстегнул значок и подергал ткань, чтобы разошлись отверстия от иглы. Может, стоит и вовсе переодеться — не подобает предстать перед державцами в официальных цветах ДОСЛ. Вард принялся распускать пояс, мысленно перебирая свои костюмы, как вдруг на пол со звоном выпал Орден Пирамиды. Варда бросило в холод. Зачем он сунул орден Кату-Ату себе за пояс? Проходил с ним весь день! Что было бы, если б он выпал во время разговора с Вершиной! Вард подобрал орден и уже стал было панически придумывать, куда бы его спрятать, когда вспомнил: теперь ведь уже неважно. Даже если в столице узнают, кто истинный убийца Кату-Ату — Вард отдал порученную ему страну Державе, предал доверие Вершины, навеки стал врагом ДОСЛ. Прибавь к этому убийство Напсоветницы, добровольской героини, самого олицетворения Тлекъюношества — ничего не изменится. Вард посмотрел на орден в руках. Лучи переливались голубым и фиолетовым в свете ретранслятора. Этот кусок металла значил так много — вся слава, всё богатство и могущество Добровольного Объединения вставали за ним трубами заводов, колосящимися полями, стройными рядами солдат, добровольцами и доброволками, устремляющими в будущее честные, бесстрашные взгляды — кажется, всё это Вард видел на каком-то плакате… А теперь этот орден не значил ничего. Лишь напоминание, что боги тоже смертны. Вард снял парик. Смыл в ванной косметику, причесал чуть отросшие волосы. Вернувшись к ретранслятору, настроил его так, чтобы было видно только его лицо, а не всю фигуру в неподходяще нарядной сверкающей тунике с аппликацией из фиолетовых треугольников по левому краю. На несколько вдохов прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Не давая себе времени передумать, задал автоматический запуск всех ретрансляторов Зинты. — Народ дзиндаран, — начал он, взяв как можно больше воздуха в легкие. Руки мелко дрожали, но их было не видно из ретранслятора. — Сегодня я принял решение разорвать все соглашения с Добровольным Объединением Счастливых Людей. Я получил приказ из столицы привести в исполнение Меру Десяти. Вершина Тлеканхокацль лично распорядился схватить и казнить каждого десятого мирного дзиндари. Я не могу — и не имею морального права — пойти на это преступление перед моим народом. Я мчэр и потомок мчэров, любящий сын Дзиндарской земли, и я отказываюсь отдавать моих родичей, мою кровь, на растерзание добровольцам. Я знаю, ДОСЛ не забудет и не простит моего непокорства. Ради защиты моей страны я обратился за помощью к Высочайшей и Священнейшей Державе Потока. С тяжелым сердцем я совершил этот шаг. Пока мы бессильны перед направителями — но так будет не всегда. Я обещаю вам это. Я помню шо’ду-мчэра Баджявиро. Помню наших великих предков. Помню, как в былые времена дзиндаран повергали направителей в прах. И я верю — всем своим сердцем… — Вард глубоко вздохнул, расправил плечи и произнес — убежденно и страстно: — Я верю в свободную Дзиндар.