***
В один из беспокойных дней, когда в силу неизвестных космических катаклизмов у неуравновешенных людей одновременно случается обострение, и уследить за всеми не хватает глаз, в столовой случилось происшествие, из-за которого пострадали не только больные, но и главный повар. Больные были удивлены неприятным сюрпризом в виде обрезков ногтей в порциях с картофельным пюре. Неизвестно, была ли это выходка злого шутника, или же ногти попали в кастрюлю случайно, но этого хватило, чтобы довести повара до нервного срыва. Кто еще мог быть виноватым в том, что люди остались без обеда? Все они страдали какими-то нарушениями, но не значит же это, что у них не было гордости. Поднявшееся недовольство стало последней каплей в чаше терпения мужчины, трудившегося на кухне на протяжении многих лет, и он ушел, с проклятьями бросив свой фартук на кафельный пол. Ушел, и больше не вернулся. Впрочем, мало кто жалел об его преждевременной отставке. Готовил он отвратно, был небрежен, всегда на кого-то кричал и постоянно был всем недоволен. Другое дело парень, который пришел на его место. С приходом молодого кулинара многое изменилось – готовка была его призванием, и он это успешно доказывал. Работники кухни поначалу подозрительно отнеслись к нему, но требовательность его имела пределы, и это всем нравилось. К тому же, трудился он здесь на полставки, совмещая учебу с работой, так что многие здесь вздохнули спокойно. Людям в больнице остро не хватало перемен, так что качество питания, улучшенное в разы, стало для них настоящим событием. Кагами жарил лук, иногда заглядывая под крышку варившегося супа. В зал он не выходил, поскольку после увольнения главного повара обязанности легли на его плечи, и всю свою смену Кагами проводил на ногах, не имея времени даже отлучиться по нужде. Снаружи часто что-нибудь случалось, но он старался не вмешиваться в больничную жизнь, считая это не своим делом. Но громкий женский крик отвлек его от дел, заставив оторваться от плиты. Выглянув за перегородку, разграничивавшую кухню и столовую, Кагами быстро отыскал источник звука. Кричала медсестра, и её длинные розовые волосы метались из стороны в сторону, когда она пыталась вырвать их из рук держащего ее больного. Когда он дернул её, она вскрикнула еще громче, и Кагами побежал на помощь, но его опередил какой-то блондин в белом халате. Подоспевшим врачом был Вакамацу. Схватив психа сзади, он обездвижил его, чтобы тот перестал тащить медсестру за волосы, но поскольку тот упрямо продолжал вырываться, Вакамацу не раздумывая вырубил его четким ударом под дых. - Простите, это я виноват! – принялся извиняться запоздало пришедший на помощь Сакурай. - Заткнись и отнеси его в палату, – рявкнул Вакамацу. – Ты, - он махнул Кагами. – Помоги ему. Кагами хотел было возразить, но не стал, увидев, в каком состоянии находилась медсестра. Ее милое лицо исказилось гримасой, и уже в следующий момент она рыдала на груди у Вакамацу, всхлипывая и причитая. Он оторопело раскинул руки и несколько секунд глупо моргал, прежде чем опомниться и неловко погладить её по спине. Возвращаясь на кухню, Кагами видел, как они уходили в сторону ординаторской, и медсестра выглядела чуть лучше, уже успокоившись и перестав лить слезы. По дороге он успел заметить рослого, и очень женственного парня, который прятался за дверью, держал что-то в руках и покачивал. Прищурившись, Кагами понял, чем он был занят. Он кормил младенца грудью – безуспешно потому что, во-первых, младенец был свернутым в валик одеялом, а во-вторых – у мужчины априори молока быть не могло. Но времени удивляться у Кагами не стало, когда его нос уловил запах горелого. Спохватившись, он ринулся к плите, и все чудачества здешних обитателей сразу же вылетели у него из головы. - Прости, Вакамацу-кун, – сказала Момои уже в ординаторской. Она успокоилась и теперь взволнованно смотрелась в зеркало, убирая темные разводы туши под глазами, возвращая своему лицу обычный вид. – Он схватил меня так неожиданно… Я просто не успела среагировать. - Ничего, Момои… – Вакамацу смутился и поправился: – Момои-сан. - Можно просто Момои. Это же ты старший из нас двоих,– она убрала зеркальце и улыбнулась так, что сердце Вакамацу забилось чаще. - Х-хорошо, – промямлил он и почувствовал, как его решительность, проснувшаяся в нем тогда, в коридоре, медленно тает. Ощутив неловкость, он поскреб затылок. – Мне нужно возвращаться в свой кабинет. До встречи, Момои. - Спасибо тебе! – услышал он вдогонку, и прислонился к стене, откинув голову. Ему очень хотелось прибавить к её фамилии коротенькое «чан», но он так и не решился этого сделать. - Будь добр, отойди, – раздался под ухом знакомый мужской голос, возвращая Вакамацу с небес на землю. Аомине смотрел мрачнее обычного, так что, сделав лицо посуровей, Вакамацу освободил путь и ушел, как-то причудливо подпрыгивая. Аомине покачал головой, глядя ему вслед, и прошел в комнату, предварительно поправив толстые книги подмышкой. - Привет, Сацуки, – бросил он Момои, не глядя на неё. – Что стряслось? - Сато-сан резко не взлюбил меня, и задумал отыграться на моих волосах. Ничего страшного, Вакамацу-кун меня выручил. - Вот как, – вспомнив гордую физиономию рентгенолога, Аомине усмехнулся. – А я уж решил, что что-то серьезное. Ты бы не стала реветь из-за того, что попалась под горячую руку. Момои отвлеклась от изучения графика на стенде и опустила голову. Чуткость её друга проявлялась редко, а от этого и неожиданно – девушка забывала, что она у него вообще есть. - Все кончено, – немного грустно сказала она. - Все из-за того дурака, да? – на всякий случай спросил Аомине, хотя для него это было более чем очевидно. Момои хронически не везло с парнями, и это мешало ей по жизни. Проблема была в том, что большинство мужчин воспринимало её как объект сексуального интереса, считая Момои легкодоступной, какой она никогда не была. Её заманчивые формы еще ни разу не принесли ей счастья – от проходимцев, извращенцев и откровенных идиотов не было отбоя, но не было надежды на серьезные отношения. После очередного разрыва Момои чувствовала себя брошенной и одинокой, хоть и старалась скрыть это. И ей это вполне удавалось, только вот Аомине видел больше, понимал лучше, и не имел права игнорировать её настроение. Недаром же они дружили с малых лет. - Все пройдет, только должно пройти время, – Момои завязала волосы в высокий хвост, прикрепив форменный чепчик. – Сато-сан просто нанес последний удар, и я не выдержала. Видимо, сегодня – не мой день. - Я могу врезать ему, если что, – предложил Аомине, обернувшись на неё из-за плеча. Он готовил себе кофе – после часов чтения просто засыпал на ходу. - Ты что, это же насилие над больными!– возмутилась Момои. - Да я не про твоего Сато, балда, – закатил глаза Аомине. Момои рассмеялась, когда поняла, кого он имел в виду, и следы недавних слез совсем исчезли с её лица. - Что важнее, - вспомнила она, когда они оба отсмеялись. – Как там Ки-чан? Только-только улучшившееся настроение Аомине вновь испортилось. Громко загремев ложкой, размешивая сахар в чашке, он присел на край стола и отпил горячий напиток, приятно обжегший горло. - Ки-чан, как ты изволила выразиться, упорно отказывается от психологической помощи. Он по уши застрял в своем болоте и не делает совершенно никаких попыток выбраться из него. - Он до сих пор избегает честного разговора с тобой? - Ага. Я знаю, что такое полное отсутствие мотивации, но это, по-моему, перебор. Две недели, три, месяц – ну сколько можно! – Аомине согнул пальцы, вспомнив ощущение дрожащей руки. - Ты рассчитывал установить доверительные отношения раньше? - Конечно! Я не требовал от него, чтобы он выдавал мне все и сразу, но даже ответы о самочувствии мне приходится из него буквально выдирать. Я испробовал все. Мне приходится давить на него эмоционально, чтобы добывать информацию по крупицам. - Но это неправильно! - Я знаю, что так нельзя, Сацуки, – Аомине постучал пальцами по керамической чашке, раздумывая. – Кажется, у него гиперестезия*, однако временами он становится кошмарно апатичным. Что мне еще остается делать? Играть с ним в гляделки и слушать тишину? - Ты полагаешь, что дело в Ки-чане? Из-за его нежелания идти навстречу? Дверь ординаторской приоткрылась, и в проеме показалась голова Киеши. Поглядев сначала на хмурого Аомине, а потом на серьезную Момои, он добродушно улыбнулся и, проговорив «Я искал Хьюгу, думал, он здесь. Простите за беспокойство», исчез за дверью. Посверлив дверь слегка озадаченным взглядом, Аомине сдвинул брови и сказал: - А в ком еще? Он упорно отмахивается от всего того, что с ним творится, считая это своим естественным состоянием! Семьдесят процентов времени, когда Кисэ не спит, он погружен в себя, но когда я пытаюсь с ним заговорить, он отвлекается от своих «сверхзанимательных» мыслей. Я же не дурак, чтобы не заметить этого! А он прикидывается, что не знает об этом! - Вот как, – Момои улыбнулась каким-то своим мыслям, о которых Аомине мог только догадываться. – А Ки-чан крепкий орешек, раз уж даже ты не можешь его расколоть. - Кисэ не поддается лечению, Сацуки, – хриплым от усталости голосом произнес Аомине. – Не хотелось бы говорить это, но я никак не могу взять в толк, что я делаю не так. В его словах слышалась опустошенность человека, который долго за что-то боролся, но ничего не добился. Понятно, что неудачи с лечением больно ударили по его гордости, и теперь Аомине был поражен и озадачен. Момои даже не верилось, что этот человек – тот Дай-чан, который в свое время умирал от скуки, выслушивая банальные истории своих пациентов, и был так заинтересован в случае Кисэ. Вспомнив его бодрые движения, его предвкушающую ухмылку, Момои подумала, что этим можно воспользоваться. - Ты помнишь, как был доволен тем, что тебе поручили непростое дело? Как быстро выяснил, что он на самом деле болен, а не симулировал болезнь? - Конечно, – Аомине приподнял голову. - Может, загвоздка в том, что ты просто не можешь смириться с мыслью, что не можешь до него достучаться, а не в его безволии? Тебя задевает то, что запущенная болезнь не подвергается лечению, даже когда ею занимаешься ты? Аомине замер на месте, переваривая услышанное. Несколько мгновений он пытался понять, что его злит сильнее – то, что его старания не получают достойного вознаграждения, или же то, что Момои попала в точку, в ту самую брешь, о которой не знал он сам. - Иными словами, – его руки сжались в кулаки, – я – слепой эгоцентрик, судящий со своей колокольни? Ты это хочешь сказать? - Слишком категорично, – возразила Момои, попятившись назад, поскольку Аомине выглядел крайне раздраженным. – Я думаю, ты зависишь от своих предрассудков так же, как Ки-чан от своих, только и всего. - Что это значит? - У него шизофрения, ты не забыл? Возможно, его преследует сомнение в людях. Разумеется, часть его воспоминаний связана с чем-то негативным, о чем он предпочел бы умолчать. И каждый раз его просят говорить об этом, напоминают о том, что хотелось бы забыть, и каждый раз ему приходится переживать всё это заново. - Но я ведь не прошу его рассказывать мне о самом плохом, что было в его жизни! – Вскипел Аомине. – Я не требую невозможного – пусть хоть самые первые детские воспоминания, отношение к родным, хоть что-нибудь, откуда я мог бы сделать выводы! Мне нужно выяснить, что сделало его таким, но я только предполагаю. Догадки, теории, сотни, сотни их! Чтоб его! - Навязчивая идея никому никогда ничего не рассказывать и бесконечный шепот голосов. Может это – причина всему? - То есть, даже если он захочет обговорить свои проблемы, – Аомине напрягся, начиная понимать, – он не будет этого делать, потому что это часть его болезни? - Ты сравнил состояние Кисэ, – сказала Момои, подумав, – с болотом, правильно? Попробуй представить себе его. Аомине представил это абстрактное болото. Зловонная темная жижа, только сильнее и крепче затягивающая, если пытаться выбраться из неё самому. И чем больше тела оказывается погружено, тем меньше шансов на спасение. А когда полностью оказываешься в ней – наступает безразличие. Полное безразличие к себе и всему. - И? – Аомине приподнял бровь, слушая её. Лет десять назад он бы не выдержал и оскорбил бы её, как частенько бывало в пылу гнева. До ссор у них доходило редко, но чувствовать себя виноватым было противно. - Сам он не справится, понимаешь, Дай-чан? – Сказала Момои, прямо глядя в лицо. – Кто-то должен протянуть ему руку и вытащить его оттуда. - Силком? - Силком, если понадобится. Аомине оскалился, потерев подбородок. Он и забыл, что никогда раньше ни с кем не советовался по поводу своих больных. Взгляд со стороны действительно мог оказаться полезным. - Я чувствую, что попал в ловушку, – сказал Аомине, массируя заднюю часть шеи. – Такой хитромудрый механизм, устройство которого я пытаюсь понять. Вот только нажимать на рычажки бесполезно, он только сильнее смыкается. Пакостное же ощущение, я тебе скажу.***
Появление патологоанатома на этажах больницы воспринималось с недоумением и любопытством. Киеши не обращал ни капли внимания на взгляды окружающих и уверенно шел вперед, излучая радость и раздавая улыбки каждому встречному. Большой, широкоплечий, он мог с легкостью свалить на пол любого, слегка задев плечом. Некоторые люди улыбались ему в ответ, доверяясь первому впечатлению, которое оказывал на них этот безобидный и добрый с виду человек. Только самые чуткие инстинктивно сторонились, опуская глаза в пол, когда он проходил мимо. Хьюга говорил по мобильному телефону, когда Киеши появился в поле его зрения. Если бы собеседник видел его, то он бы смог заметить, как в тот момент остановился его взгляд, и сжались тонкие губы. - Вот ты где, – с облегчением вздохнул Киеши. – Я боялся, что ты забыл. - Идиот, – зашипел Хьюга и осекся, вспомнив, что до сих пор держит телефон у уха. Попрощавшись с собеседником, он отключил телефон и спрятал его в карман. – Забудешь тут, как же. - Не злись, – Киеши потянул к нему руку, собираясь хлопнуть по плечу большой ладонью. – Куда ты? – Спросил он у затылка Хьюги, потому что тот отвернулся, уходя от его движения. - В приемный покой, – буркнул он. - Спасибо, – поблагодарил Киеши, когда в его руках оказался небольшой бумажный пакет. - Будешь должен, – Хьюга быстро оглядел фигуру Киеши, его чистую униформу, рабочие руки. Он почти не изменился со школьной поры – все так же предан любимому делу, так же вкладывает в работу всего себя, все так же простодушен и весел. Все так же постоянно что-то замышляет. Все так же бесит его. Да черта с два он такой же, как прежде. Хьюга опять увернулся, раздраженно цокнув, когда Киеши хотел по-дружески его обнять. - Ты что, – огорчился Киеши, заглянув Хьюге за спину, убеждаясь, что вокруг них никого нет. – До сих пор боишься меня? Хьюга фыркнул, стукнув его кулаком в мощную грудь. Привыкший к такому обращению Киеши виновато улыбнулся, тронув ударенное место. Он перестал надеяться, что когда-нибудь Хьюга сменит гнев на милость и станет с ним чуточку ласковей. Поправив очки, Хьюга скрестил руки на груди, глядя в сторону. - Я скорей окажусь в отделении принудительного лечения, чем стану бояться тебя, – Он опустил голову чуть ниже, из-за чего линзы его очков отразили свет электрической лампы. – Но знаешь, когда тебя едва не разобрали на запчасти, волей-неволей начнешь остерегаться. Лишая Киеши возможности ответить, Хьюга покинул его, почувствовав, как забеспокоилась внутри него другая его личность. Позади раздался звук разрываемой пачки. Прежде чем совсем удалиться, он оглянулся назад и увидел рядом с Киеши Мурасакибару. Он лез в пакет с какими-то сладостями, которые держал в руках патологоанатом. Даже издалека Хьюга мог видеть, как Киеши, не меняя лица, перехватывает кисть Мурасакибары огромной длиннопалой ладонью и сжимает её до хруста. Любитель сладкого посмотрел на Киеши как на врага народа, и Хьюге показалось, что он уже придумал план кровной мести. А Киеши все так же улыбался, осуждающе качая головой, и прижимал к телу бумажный пакет, где лежали фальшивые документы на его имя. И только улыбка его теперь смотрелась по-настоящему жутко. Хьюга отвернулся, изо всех сил стараясь не думать и ничего не вспоминать. По дороге он чуть не столкнулся с женщиной-посетительницей, которую провожала в отделение хроников пожилая медсестра. По спине прокатился холодок. Если наверху узнают, что Киеши отбывал тюремный срок, их с Рико по головке не погладят. Но истинное бешенство у Хьюги вызывала мысль о том, что тот, кто разыграл грязную игру, жертвой которой стал их общий друг, до сих пор оставался безнаказанным и постоянно находился рядом с ними. Рейко напряженно постукивала каблуком сапога, когда Аомине пригласил её в пустующую сестринскую. Сегодня на ней было бежевое приталенное платье с красивым вырезом, выгодно подчеркивающее её небольшую грудь и покатые плечи. Сейчас Аомине заметил, как мало было в ней сходства с младшим братом, который внешностью и цветом волос пошел в мать. Интересно было бы взглянуть на старшую из сестер Кисэ, ей как раз должно было быть приблизительно столько же лет, сколько их матери на старом снимке. Средняя сестра больше походила на отца с его сдержанной улыбкой и с глазами настолько темного цвета, что в них трудно было разглядеть зрачок. Эти глаза были похожи на черные озера, манящие воды которых привлекают утопленников. - Простите, что отвлек от дел и заставил прийти, – из соображений элементарной вежливости сказал Аомине. – Я хотел показать вам кое-что. - Скажите, делает ли Рета хоть какие-то успехи? – перебила она и посмотрела на него с надеждой. Аомине с трудом сдержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. В последнее время все только и делали, что спрашивали его о Кисэ. Он бы не удивился, если бы узнал, что на то, как скоро Аомине сдастся, уже делали ставки. - Я попросил ассистирующую медсестру взять табели успеваемости в школах,– начал Аомине, выдержав красноречивую паузу, – в которых он обучался, и узнал, что оценки по большинству предметов были сносными. - У Реты было не так уж много времени на учебу из-за фотосъемок, – сказала Рейко, кивая. – Если он не был на работе, то играл в баскетбол. Мы помогали ему подтянуться перед проходными тестами, так что ему хватало баллов, чтобы выглядеть достойно на фоне сверстников. - Так вот, – Аомине взмахнул карандашом, будто написал в воздухе письменное согласие с её словами. – Накануне я провел с Кисэ несколько тестов. Он нашел нужный лист среди прикрепленных на планшет. Еще раз окинул его взглядом и подал Рейко. - Кроме всего прочего я включил еще тест Айзека, стандартный тест, определяющий уровень интеллекта, – пояснил Аомине. – Знаете, что? Результаты были довольно неожиданными. Рейко впилась в изображения фигур, схем; глаза запнулись на цифрах, пробегая по заполненным Ретой пустым участкам. Когда она увидела трехзначное число, выведенное в нижнем углу последнего листа и подчеркнутое рукой Аомине, её аккуратные брови напряглись. - У вашего брата расстройство мышления, – выдвинул вердикт Аомине, как аксиому. – С учетом того, что болезнь была обнаружена достаточно давно, его ум должен был деградировать, как минимум. Как максимум – он мог стать недееспособным в прямом смысле этого слова. Превратиться в то, что люди называют «овощем». Тонкие малиновые губы раскрылись, показав блестящие передние зубы. - Но эти показатели… - Эти показатели не просто соответствуют норме. Они превышают их. Пусть на пару десятков процентов, но… - Рета не потерял разум, как все говорили! – Обрадовалась она и взмахнула листами, и край бумаги задел Аомине нос. – Он сохранил его, мой умница-брат! - Не совсем, – исправил её Аомине. – Скорей всего, до меня этот тест ему никто не давал, и поэтому он не подтасовывал ответы. Кроме того, его положено полностью выполнить за тридцать минут. Я не ограничивал время, поэтому все прошло честно, но не до конца. - Получается, результаты аннулируются? – Рейко опустила руки. Было заметно, что она расстроилась. - Закроем глаза на то, что я немного изменил условия, – отмахнулся Аомине, вставляя листы обратно. – Его мозг все еще способен думать и решать задачи – вот что важно. - Надеюсь, это не ошибка, – она оттянула в сторону уголок рта. – В первый раз кто-то говорит мне такое. - Кисэ просто дьявольски сообразительный, – Аомине зажал скобой карандаш, прикрепив его к дощечке. – И он действительно умеет притворяться. Может, поэтому врачи не хотели иметь с ним дело. - Рета… – она подняла глаза к потолку, возвращаясь в воспоминания. – У него был один талант. В баскетболе он использовал его, копируя техники игроков. Иногда он переносил это в повседневную жизнь. Он перенимал повадки, определенные черты людей, изображая их. Он постоянно менял маски, и даже я зачастую не всегда могла понять, шутит он или говорит серьезно. Иногда он делал странные вещи… – моргнув, Рейко резко дернула головой и зарылась в своей сумочке, забыв о том, что говорила мгновенье назад. – Совсем вылетело из головы! Она вытащила мобильник, разблокировала, и начала что-то в нем искать. Большой палец правой руки сновал над экраном, нажимая на невидимые кнопки, а Аомине молча наблюдал за ней, разглядывая её перламутровые ногти. - Помнится, вы просили найти контакты друзей Реты, – её глаза просеивали строки бесконечной телефонной книги. – Минутку… – Рейко вырвала листок из ежедневника, и карандашом, взятым у Аомине, выписала на него несколько контактов. – Вот, возьмите. Аомине вскользь просмотрел имена, отметив отдаленную схожесть почерков брата и сестры. Тронув ухоженным ногтем фамилию «Касамацу», Рейко объяснила: - На вашем месте в первую очередь я связалась бы с ним. Он был семпаем Реты в старшей школе. Мы изредка пересекаемся с ним, – её голос стал тише. – Спустя столько лет он все еще о нем не забывает. - Спасибо, – Аомине сложил бумажку вдвое и убрал в нагрудный карман. Общение с близкими Кисэ – важный этап в исследовании болезни, оно ни в коем случае не должно замыкаться на одной его сестре. Тем более, Рейко до сих пор относилась к Аомине неоднозначно, словно не могла решить, стоит ли ему доверять, и распространяться в разговоре не спешила. Что ж, хоть в чем-то они с братом похожи. А Касамацу мог пролить свет на эту историю, Аомине подсказывало это его шестое чувство. Он не являлся членом их семьи, а значит, мог судить объективно. В тех нескольких фразах, какими охарактеризовала его Рейко, чувствовалась благодарность и уважение к этому человеку. Собственно одно то, что он не боялся навещать Кисэ в психбольнице, уже многое о нем говорило. Аомине обязан встретиться с ним. - Ах да, это еще не всё, – чуть не забыв о самом главном, Аомине достал из того же кармана фотографию, собираясь показать её Рейко, но остановился, увидев её лицо. Оно выражало ужас. -Чт-что это? – она приблизилась к изображению, словно боясь касаться его руками. – Почему оно… Кто это сделал? - Кисэ, – ответил Аомине, не волнуясь о том, что ту же фамилию носила и Рейко. - Это я… – Она прикрыла рот ладонью, и по её щекам покатились крупные слезы. – Это я виновата! Она с отчаянием смотрела на фотографию и не могла остановить слез. Аомине хмурился, глядя на неё, и силился истолковать её реакцию. Но как назло, ничего не приходило на ум. Приглушенным ладонью голосом, Кисэ Рейко повторяла сквозь рыдания: - Мы все, – плакала она. – Мы все перед ним виноваты. ____________________________________________________________________ *Психическая гиперестезия – повышенная чувствительность к любым раздражителям. Гипостезия – явление, обратное гиперстезии, т.е. снижение чувствительности. Расстройство психической сферы, обычно проявляется эпизодически.