но мое сердце было в изъянах я осознал свои слабости так возьми меня за руку не предавай меня тьме
ханьян, 1820
повязку на его глазах снимают одним резким рывком. пряди волос, зацепившиеся за ткань, тянутся вперед, и это причиняет боль, вызывая жжение на коже головы. чонгук дышит неровно. воздух, который он выдыхает, горячий и влажный. запах масла и сладких духов, тошнотворный и сильный, и чонгук вдыхает его, позволяя ему проникнуть в легкие, разрушая все внутри. он кашляет, кровь заливает его рот, жесткий вкус меди на зубах. сын предателя, он не знает голоса, который говорит, он грубый и резкий, ему это не нравится. он моргает, мерцающий свет ламп беспокоит его глаза, заставляя их слезиться. чонгук. его единственный сын — ...у него были дочери, — замечает кто-то другой, голос у него более грубый, менее дерзкий. — все убиты, чонха, — чонгук втягивает воздух, чувствуя тяжесть в груди. чонха. король. король-бастард. он на мгновение поднимает глаза, и видит контуры трона перед собой, слабый лунный свет в белых волосах короля, то, как он сидит, его одеяние, которое выглядит как пятна крови на троне. чонгук снова смотрит вниз, на землю под коленями, на свою окровавленную одежду. ярость пенится у него во рту, и он тяжело сглатывает ее. эта ярость сильнее страха. он умрет, но его ярость будет жить. она запятнает дворцовую территорию так же сильно, как и его кровь. — ты собираешься убить его у меня на глазах, не так ли? — он – подарок, — при этих словах чонгук хмурится, голова все еще опущена, волосы, выбившиеся из пучка на макушке, скрывают его черты. подарок. капля крови стекает по его губам и падает на землю. — у генерала было много союзников во дворце, союзников, которые все еще здесь, — следует тихий шепот. чонгук начинает дрожать. он задыхается, когда чья-то рука хватает его за волосы, заставляя выпрямиться. он не может не смотреть, видя, как король устраивается на троне, видя детали его внешности, драконов, выгравированных золотом на его темных багровых одеяниях, их шелковую ткань, блеск его драгоценностей. чонгук не смотрит ему в лицо. — оставь его, как свою наложницу, — мужчины вокруг них задыхаются и кричат, это министры, может быть, совет. и сердце чонгука колотится, его глаза расширяются. — это поможет его союзникам вспомнить, кто сидит на троне, чонха. когда король встает, в тронном зале воцаряется жуткая тишина. должно быть, уже ночь, потому что все углы заполнены темнотой, и слышны только звуки мягкого шелеста ткани и листьев на кронах деревьев снаружи. дыхание чонгука учащается, когда король идет к нему легкими шагами. паника внутри него загорается. наложница. конечно. с рабом было бы слишком легко, они бы заклеймили его и выкинули, но наложница... наложница принадлежит королю, а не правительству. нет большего позора для его семьи, для него самого. чонгук сглатывает. король останавливается перед ним. — посмотри на меня, — так близко, его голос низкий и хриплый. когда чонгук не отвечает, мужчина позади него снова дергает его за волосы, заставляя поднять лицо, заставляя смотреть. смотреть на зловещие волосы короля, на то, как они тусклы вблизи, на тонкие черты его лица, побледневшие от шрама, на уродливую красную кожу вокруг глаза. чонгук задыхается, тело реагирует, когда холодный кончик меча касается кожи его щеки, прижимаясь прямо под глазом. на мгновение он думает о том, чтобы молить о пощаде. потом он вспоминает голову отца, насаженную на его собственный меч. искаженное, нечеловеческое выражение его лица, его кишки на той же земле, где кормили свиней. пощады для него тоже не будет. — ...ты выглядишь слишком грязным для наложницы. волна тошноты захлестывает чонгука, тошнота и отвращение. — узурпатор, — злобно выплевывает он. внутри его мозга крики: убей меня, убей меня, убей меня. но король... губы короля изгибаются вверх в какой-то кривой усмешке. чонгук чувствует, как меч вонзается в плоть, чувствует, как он разрывает кожу, как капля крови стекает по его щеке. она острая, эта боль, горькая. меч отодвигают. — отведите его в камеру, чтобы он не убил меня во сне, — это окончательный вердикт, и чонгук выдыхает, дрожа. когда его резко поднимают вверх, он видит, что глаза короля следят за ним, он видит, что он ниже ростом, он может сказать, что от него пахнет маслом вперемешку с засушенными цветами, вещами, которые красивы и не гниют. затем чонгука тянут назад, он спотыкается, пока не ударяется коленями о каменные ступени перед залом, небрежно тащимый охранниками, которые окружают его. в тюремных камерах дворца больше никого нет, если не считать трупа в дальнем конце, все еще обвитого досками. чонгука швыряют внутрь одной из них, руки хватаются за что попало, чтобы облегчить боль от падения на грязь и сено, запах разлагающейся гнилой плоти затрудняет дыхание. чонгук стонет, заставляя себя сесть, прислонившись к стене, наблюдая, как уходят охранники, унося с собой единственный источник света, единственный источник тепла. сейчас середина зимы. его дрожь усиливается. он весь в крови. его кровь на одежде, на лице, на руках. чонгук подтягивает куртку ближе к шее, моргая, позволяя глазам привыкнуть к пронзительной темноте вокруг. свет луны проникает через небольшое отверстие в каменной стене прямо над ним. оно проливает слабый свет внутрь, тот, который не имеет особой цели. чонгук шмыгает носом, наверное, покрасневшим от холода. он умрет вот так, замерзнув, в тюремной камере развращенного дворца. он умрет медленно. чонгук закрывает глаза. его зубы стучат друг о друга, стук звучит слишком громко. по крайней мере, слезы, внезапно хлынувшие из него, горячие и соленые, когда они окрашивают его губы, и чонгук касается затылком стены. может быть, если он заснёт... громкий шум пугает его, и чонгук открывает глаза, ища что-то в темноте. скрип стальных ворот следует за ним, рядом, и чонгук прижимается к стене, сердце тяжело бьется о грудную клетку. цвет волос короля становится еще ярче в отсутствие света, как будто это продолжение луны, висящей над ними. чонгук дышит через рот, снова ощущая вкус паники. король останавливается перед его камерой. он один. глаза у него светлые, белки ярко выражены. юнги. чонгук все еще помнит его имя, его имя при рождении, с тех пор, как они познакомились в детстве. он был уже старше, но всего лишь сыном наложницы низкого ранга. он никогда не должен был сидеть на этом троне. когда дверь камеры открывается, петли скрипят, почти призрачный звук. чонгук видит, как пар от дыхания юнги туманит его лицо. — вот, — юнги бросает что-то в него, и чонгук промахивается, вздрагивая, когда оно ударяется о бок его тела. это тяжелая шкура, теплая от пребывания внутри, может быть, на кровати. его пальцы неуверенно касаются ее. он поднимает глаза на юнги. — ...я бы умер, — говорит чонгук хриплым голосом. — это избавило бы тебя от необходимости казнить меня завтра, чонха. какое-то мгновение юнги молчит. они смотрят друг на друга, пока чонгук не отводит взгляд. тебе не позволено смотреть на короля. даже на короля-бастарда. короли не предназначены для того, чтобы на них так просто пялились. — теперь ты мой, — в голосе юнги слышится насмешка. пальцы чонгука крепче обхватывают шкуру. теперь ты мой. — ты можешь умереть только тогда, когда я тебе скажу. я не твой кричит разум чонгука, его лицо полностью краснеет. слишком темно, чтобы юнги мог видеть, но он бы увидел, если бы они все еще были в тронном зале, он бы увидел, как шея чонгука горит красным, ненавистью и стыдом. — ты пожалеешь, — говорит он вместо этого. в горле горит желчь. — я позабочусь о том, чтобы ты пожалел об этом, чонха. — посмотрим, только если к завтрашнему дню ты еще будешь дышать, — скрип дверцы повторяется, теперь уже громче. — я играю в эту игру дольше, чем ты, — в этих словах есть предупреждение. чонгук поднимает глаза и снова находит взгляд юнги, хотя не должен. глаза юнги быстро блуждают, следя за контурами лица чонгука на мгновение, которое задерживается. — и я ещё ни разу не проигрывал. затем он поворачивается, звук его шагов становится слабее, когда он уходит, и чонгук смотрит, как он исчезает в тени, как будто он принадлежит ей, как будто его тело полностью состоит из нее. он выпускает воздух, и тот вырывается сквозь стиснутые зубы. он мог бы не использовать шкуру. он мог бы выбрать смерть. но чужие слова повторяются в его голове, я ещё ни разу не проигрывал. чонгук хватается за шкурку, прикрывая свое тело, пока не ложится на сено, чувствуя, как оно покалывает его щеку. тепло мгновенно и успокаивающе. пахнет цветами, шкурой, чем-то еще, сталью меча, инеем, постелями в королевских покоях. чонгук закрывает глаза. ты проиграешь.___________________
утренний свет проникает слабыми полосами, окрашивая сено в бледно-желтоватый цвет. чонгук моргает, его веки тяжелеют. у него кружится голова, тело слишком слабое, чтобы двигаться, он весь свернулся в клубок, завернувшись в шкуру. жара теперь почти удушающая, но чонгук не обращает на нее внимания. во рту у него такой же неприятный привкус, как и запах в камере, и чонгук облизывает пересохшие губы, испытывая жажду и голод. они могли о нем забыть. это может быть более мягким путём умереть, нежели ожидающая его резня. чонгук дотрагивается пальцами до меха, вдыхая запах, который все еще держится на нем, запах цветов, орхидей, хризантем, сливы. мерзко думать, что юнги пахнет такими же красивыми вещами, как цветы, когда все вокруг него кричит о крови. шум от парадных ворот пугает его, и чонгук заставляет свои конечности работать, подталкивая себя вверх, постанывая, поскольку они онемели и болят. стоять тяжело, но чонгук делает это, шатаясь, прижимая ладони к холодной стене, лицо греется под солнечным светом. шкуры забыты у его ног. стражники смотрят на него с подозрением. — ты пойдешь с нами, король просит твоего присутствия, — серьезно говорит один из них. чонгук замирает, страх снова впивается острыми когтями в его грудь. — мы не должны причинять тебе боль, если ты не подчинишься, но мы все равно сделаем это. — мне уже больно, — говорит чонгук, пыхтя. они входят в камеру, его руки связаны веревками, которые обжигают кожу на запястьях, и чонгук спотыкается о мех и сено, его вытаскивают без сочувствия. он задыхается, когда ему с силой завязывают глаза тряпкой. он знает дворец, его бессмысленно ослеплять... он был там, гулял среди павильонов, едва различая очертания горы бугак над наклонными крышами и галереями. он знает, где находятся королевские покои, и он знает, где находятся ворота, двор, который заполняется дворянами и крестьянами, выходящими на открытую улицу шести министров, чтобы понаблюдать за казнью. чонгук не сопротивляется, глядя на землю из-под повязки, его ноги увязают в гальке, болят. он почти спотыкается о каменные ступени, его ботинки скользят по деревянному полу одного из зданий, когда они входят внутрь, и он больно падает, когда охранники толкают его в комнату, его тело опрокидывается, голова ударяется о твердое дерево. зрение чонгука на минуту теряется, и ему приходится подавить стон боли. кто-то развязывает его, затем сдергивает ткань с глаз. он смотрит вверх, и первое, что видит чонгук – это дракон, вырезанный на потолке. он смотрит на него минуту, рот в крови, мысли путаются. может быть, он движется ночью. может быть, сейчас он сдвинется с места и сожжет его дотла. — красиво, правда? — голос короля эхом отдается от высоких стен. чонгук сглатывает, не двигаясь. — люди говорили, что когда-то они правили страной, словно короли, — наступает тишина. юнги, кажется, двигается, потому что слышен звук ткани, легкие чонгука горят. — чонгук, — его имя звучит слишком мягко. — ты боишься драконов? — нет, — злобно отвечает чонгук. — это просто мифы, — он ожидал услышать шепот голосов по поводу его плохого поведения, но ничего не произошло. они одни в этих покоях. — и тебя я тоже не боюсь. шаги следуют до тех пор, пока чонгук не смотрит в лицо юнги, и он почти отворачивается, почти... не вздрагивай, говорит он себе, когда он убьет тебя, проклинай его, проклинай всю его испорченную жизнь. — ты можешь стоять? — вопрос удивляет его, и чонгук смущенно хмурится. он моргает, неуверенно, щель между губами. — я задал тебе вопрос, на который было бы вежливо ответить. это игра, хотя чонгук не знает, может ли он играть в нее хорошо, может ли он видеть ее такой, какая она есть. — я не могу, я не... меня не кормили с тех пор, как я попал в плен. на мгновение юнги перестаёт двигаться, бесстрастно глядя на него. затем он усмехается, отворачиваясь, и чонгук с некоторым трудом перекатывает свое тело, поднимаясь с пола. юнги опускается на колени рядом со столом, его мантия и шелкá расползаются вокруг него, как волны ткани. его волосы завязаны, осознает чонгук, тщательно завернуты в пучок, украшенный золотым головным убором. собственные волосы чонгука сальные и грязные, падают ему на лицо. когда юнги снова приближается к нему, чонгук неуклюже пятится назад. перед ним ставят миску. он смотрит на нее с подозрением. это рисовая каша, из нее торчит серебряная ложка. она уже наполовину съедена. чонгук поднимает глаза и снова смотрит на юнги. — это придаст тебе сил, — говорит юнги, и его тон... другой, может быть, менее ехидный. — ешь, чонгук. — мне не нужны силы, чтобы умереть, чонха, — говорит чонгук, не прикасаясь к миске, слишком опасаясь ее. — почему ты продолжаешь думать, что я собираюсь тебя убить? — юнги держит миску, затем берет ложку и обхватывает ее губами. чонгук смотрит как он жует, затем проглатывает. — я же сказал, — он снова протягивает миску. — тебе нельзя умирать, пока я не разрешу. на секунду чонгук подумывает о том, чтобы отшвырнуть миску, увидев, как ее содержимое разбросает по полу, как еда короля пропадёт впустую. но он слаб, и он голоден, и, несмотря на все это, чонгук так сильно хочет жить. жить назло королю, увидеть его в таком же положении, в каком чонгук сейчас, перерезать ему горло и съесть рис с его кровью на нем. это игра, и он научится ей, чонгук достаточно умен, он пошел по стопам своего отца, у него тоже есть война в костях. король-бастард долго не проживет. поэтому он протягивает руку, держа ложку за стебло, чувствуя ее холод под пальцами. каша на вкус как кедровые орехи и грибы, и она тает во рту, и все тело чонгука размягчается, оседая от усилия стоять неподвижно. юнги кладет руку ему на плечо, чтобы он не упал. чонгук зачерпывает ещё одну ложку. он задается вопросом, может быть, это во вкусе юнги, и все же он продолжает есть. это стыдно, как и было задумано. все еще, все еще, все еще... он ест все это, рука юнги крепко сжимает его плечо, пальцы чонгука обхватывают пальцы юнги над миской, чувствуя холод его колец, остроту его костяшек. он очищает свой рот тыльной стороной руки, когда заканчивает есть. юнги отпускает его, встает и ставит миску обратно на стол. чонгук выдыхает, дрожа меньше. — спасибо, — говорит он, даже если это больно. — ты более добрый правитель, чем я думал. юнги смотрит на него через плечо, выражение его лица изменилось, в глазах появилось какое-то веселье. — никто еще не говорил, что я добрый правитель, — фыркает он, и на его розовых губах пляшет подобие улыбки. — пойдем к столу, я уверен, что у тебя хорошие манеры. в конце концов, твой отец был дворянином, — чонгуку требуется мгновение, чтобы пошевелиться, его колени болят от веса, но он стоит, волоча усталые ноги к юнги, и у него текут слюни, как только он видит разнообразие блюд на трех отдельных столах, супы, рис, тушеное мясо, все еще кипящее. все они предназначены для короля, но чаши были сдвинуты с места. чонгук замечает, что его дом выходит на запад. — у меня нет королевы, — указывает юнги, заметив, как чонгуку требуется время, чтобы сесть. — ты вполне можешь занять ее место. это еще один удар по его самооценке, но чонгук только кивает, наконец садясь, чувствуя себя слишком грязным и слишком заурядным для королевского утреннего пира. внутри квадратной фарфоровой коробки лежит мокрая тряпка. чонгук берет ее, не спрашивая, вытирая руки. когда он кладет ее на стол, под ногтями все еще остаются кровь и грязь, но, по крайней мере, пальцы выглядят не такими грязными, как раньше. он почти сразу собирается есть, но страх все еще цепляется за спину, его рука парит над столовыми приборами. юнги вздыхает, казалось бы, раздраженно, хватая еду вместо него, ест из каждой тарелки, с полным ртом с пятнами в уголках, когда он бросает тарелки обратно чонгуку. их молчание затягивается. чонгук берет ложку. все вкусно... рис с фасолью адзуки, рыбный суп, приправленные овощи, нарезанные аккуратными ломтиками. юнги наблюдает за ним, на мгновение это тоже затягивается, затем он присоединяется к чонгуку. они спокойно едят. это почти неловко. чонгук каждую минуту поднимает глаза на юнги, только чтобы обнаружить, что тот смотрит в ответ. он вздрагивает, когда входит дворцовая служанка, как будто она отделилась от стены, наливая чай юнги, наполняя несколько пустых чашек. она не смотрит на чонгука, не замечает его присутствия, не наливает ему чаю. тем не менее, чонгук знает, что она выйдет из комнаты и будет говорить, и все остальные будут знать, что он сидел с королем, что он ел свою еду, хотя труп его отца едва остыл за ночь. чонгук внезапно чувствует, как впадины его щек наполняются жаром. наложница. еда кажется ядом слишком быстро, и женщина еще не ушла, когда чонгук поворачивается, выблевывая все, кашляя кровью, проливая кровь на королевскую комнату. он тяжело дышит, горло горит от усилий, затхлое зловоние поглощает все вокруг. — позови королевского врача, чтобы он его осмотрел, — говорит голос юнги, перекрывая хриплое дыхание чонгукa. — и... приготовь ему ванну. — пожалуйста, — бормочет чонгук, но он не знает, о чем хочет спросить. он поднимает голову и смотрит на юнги. — чонха. — в следующий раз, когда мы поедим, я надеюсь, ты не будешь тратить еду впустую, — вздыхает юнги, затем поднимается и встает. служанка все еще там, чонгук чувствует, как она ходит вокруг него. входят другие. в следующий раз. — приготовьте ему комнату в кётачжоне, — чонгук сглатывает. — пошлите за стражниками, пусть заберут его. — да, мама. затем он остается с дворцовыми служанками, со стражей, которая приходит, чтобы забрать его, хватает за руки, выгоняет. в конце коридора все еще мелькает юнги, и чонгук смотрит, как он уходит, прежде чем его уводят в противоположном направлении. они в королевских покоях, а снаружи суровый дневной свет, и погода холодная и свежая. чонгук чувствует, как она кусает его за щеки, но она рассеивает туман за его веками, пробуждая его от болезненного оцепенения. его отвели в резиденцию наложниц, примыкающую к залам королевы. узкие коридоры, полные камерных комнат, кажутся пустыми. приготовлена ванна, вода дымится и пахнет цветами персика и травами, солнечные лучи проникают сквозь вишневые панели. стражники уходят, а дворцовые женщины стекаются внутрь, и чонгук чувствует себя неловко, когда они разворачивают его одежду, раздевая его до нижнего белья. одна из них предлагает ему купальный халат, опустив глаза к его ногам. — не жди, пока вода остынет, мама, — говорит она почти ласково. они уходят, но чонгук видит их силуэты перед дверью, слишком тонкие панели, их спины повернуты к нему. наконец он раздевается, быстро надевая чистые купальные халаты, их хлопчатобумажная ткань мягко касается кожи. вода горячая, почти кипящая. на дне бассейна лежат камни красноватого цвета. чонгук касается пальцами поверхности воды и на мгновение закрывает глаза. ему не позволено наслаждаться этим. это неправильно. тем не менее, он не может сдержать слабый, облегченный стон, который вырывается из его рта, когда он погружается в воду, больные мышцы расслабляются, грязь поднимается с его конечностей. он развязывает узловатый пучок на голове, волосы падают на плечи черными волнами. чонгук вдыхает и выдыхает, позволяя себе на мгновение насладиться ощущением погружения, чистоты и покоя. одежда прилипает к коже, когда он поднимает руки, скребет себя, пока кожа под нем не становится ярко-розовой. когда служанки входят снова, вода уже несвежая и красноватого цвета, и его руки обхватывают свое тело, когда вода капает с него на пол. они одевают его в халат, вытирают лицо теплыми тряпками. чонгук не может не представить, как они делают то же самое для юнги, прикасаясь к шраму на его лице, не съеживаясь. — спасибо, — говорит он, затем. должно быть, они маленькие, по крайней мере, младше него, потому что их лица все еще полны молодости. одна из них улыбается. — вы уже лучше выглядите, мама, — говорит она так же ласково, как и раньше. с ним обращаются так же, как и с супругой короля, с той же нежностью, которую проявляют к ним наедине, с тем же уважением. тем не менее, все они знают, что это неправильно, что он там, купается в покоях супруги. это извращенно и унизительно, для всех из них. чонгук сглатывает. — мы поможем вам одеться. шелка, в которые он завернут, тонкие, но пальто сделано из прочной ткани, теплый, мягкий мех на внутренней стороне жилета. у стены стоит стеклянное зеркало, украшенное резными деревянными ручками, поверхность которого слегка запотела. чонгук давно себя не видел. он забыл, какие у него круглые глаза и какой загорелый цвет кожи. он не похож на короля, он менее светлый, его черты острее, хотя он моложе по возрасту. чонгук отводит взгляд. затем его уводят в личные покои, волосы смазаны маслом и уложены в узел, почти сухи, они мягкие и чистые. по дороге есть сад с замёрзшим прудом. чонгук видит контуры другого здания за ним, может быть, библиотеки, но он не уверен. врач ждет их в своих покоях, белая борода, длинная и тонкая, прижимается к груди. он смотрит на чонгука с абсолютным презрением. — наш король потребовал, чтобы вас осмотрели, — холодно говорит он, когда они входят. стражники уходят, служанки тоже, и двери закрываются. — я сказал ему, что лучше бы вместо меня нанять палача, но он и слышать об этом не хотел. — я не болен, — говорит чонгук, краснея от жара. — вы можете уйти, если это вас беспокоит. — измена – это болезнь, молодой человек, — он кладет свою рабочую сумку на стол, медленно вынимая из нее инструменты. — она заставляет тебя плеваться кровью, пока ты не захлебнешься в ней, и, судя по тому, что я слышал, ты оставил запекшуюся кровь в королевских покоях, — ханча, вышитая на его сумке, читается как: врач хо джун. — боюсь, что у меня нет лекарства от этого, — его осматривают, затем тыкают в язык деревянными палочками, заставляя его задыхаться, иглы на коже, горячие на ощупь. чонгук заставляет себя стоять спокойно, не поддаваясь на небольшие порции боли, причиняемой ему довольно открыто. через некоторое время хо джун вздыхает. — ты достаточно здоров, — иголки удаляются без особой осторожности, и чонгук морщится. — я выпишу тебе лекарство, но боюсь, что оно не поможет тебе настолько, чтобы спасти. — я не хочу, чтобы меня спасали, — говорит ему чонгук, глядя в водянистые маленькие глаза старика. — тогда это сэкономит нам кучу времени, потраченного впустую, — улыбается ему хо джун, его зубы пожелтели от слишком долгого употребления женьшеневого чая. — твой отец был хорошим человеком до того, как у него помутился рассудок, — чонгук втягивает воздух, чувствуя гнев под кожей. — интересно, как долго ты здесь продержишься? — я продержусь достаточно долго. — очень хорошо, — они еще мгновение смотрят друг на друга, потом хо джун уходит, и двери снова закрываются, запираются. чонгук понимает, что он все еще не более чем пленник, когда он подходит к двери, безуспешно дергая за ручки. из одной тюремной камеры в другую. эта просто позолоченная. стены пустые, если бы не одна-две картины, висящие на них, изображающие цветы лотоса в разных стадиях цветения. это женские покои, поэтому мебель имеет изящный покрой, кровать выглядит мягкой, зеркало обрамлено золотом. чонгук позволяет себе исследовать, проходя мимо туалетного столика, находя гребни с гравировкой из камней, пудру персикового цвета и норигэ. его пальцы касаются острой на вид шпильки, конец которой имеет форму орхидеи. чонгук берет его и прячет под мантией. снаружи тихо, окна закрыты и двери заперты. чонгук снимает ботинки, прежде чем подойти ближе к кровати, гобелен теплый. он чувствует себя усталым. ткань покрывала такая же тяжелая, как и его верхняя одежда. чонгук не даёт себе останавливаться — он быстро снимает с себя слои одежды, позволяя своему телу лечь в постель, удовольствие от комфорта почти невыносимо после прошедших дней страданий и холода. под подушками есть мешочки с ароматами, и чонгук вдыхает, пальцы переплетаются вокруг простыней. он засыпает почти мгновенно.___________________
рутинная жизнь длится почти три недели... из комнаты нельзя выйти. он только один раз принял ванну, закрыв глаза под зимним солнцем снаружи. слуги приходят и уходят, принося ему еду, миски с чистой теплой водой, чай, лекарства. от них его клонит в сон, и чонгук засыпает, яростно сжимая пальцами шпильку, словно ожидая, что ночью его заколют. иногда он борется с ней, с сонливостью, прижимаясь лбом к деревянной панели окна, выглядывая наружу через маленькие щелочки, видя только слабые контуры зданий под лунным светом. врач больше не возвращается, и чонгук боится, что он может полностью потерять способность говорить, так как давно ни с кем не разговаривал. он нашел книги в одном из ящиков туалетного столика и перечитал романы слишком много раз. иногда, лениво моргая глазами в сумеречной темноте, чонгук думает, что лучше бы он умер. когда утром ему принесли завтрак, чонгук сразу же заметил разный фарфор, два набора чашек, дополнительные столовые приборы и миски. служанки притихли, немного нервничают. когда юнги входит, они низко кланяются, уходят, не поворачиваясь к нему спиной, и закрывают дверь. значит, они только вдвоем, с едой между ними. юнги, кажется, всматривается во внешность чонгука, выражение его лица довольно непроницаемо, и чонгук сглатывает, чувствуя, как шпилька упирается ему в ребра. он может это сделать. он должен это сделать. король-бастард не может править. — ты выглядишь хорошо, — говорит юнги, затем подходит ближе и садится за стол. чонгук делает осторожный шаг назад, что заставляет юнги усмехнуться. — мы уже проходили через это, — он наливает себе чай, беря ложку. — ...ты надеешься, что тебя снова будут кормить с ложечки? — нет, — быстро отвечает чонгук, краснея. затем он садится перед юнги. так близко, все, что ему нужно, это быть быстрым. он сам умрет, прежде чем юнги истечет кровью, но он истечет кровью. — мне было интересно, сколько ещё ты собираешься меня держать. — ты теперь королевский консорт, — юнги находит его взгляд. — я уверен, ты знаешь, что это означает, что ты часть двора, — чонгук прикусывает язык, отводя взгляд. — это звание, которое я не могу так легко отнять у тебя, даже если ты на самом низком уровне, — он играет с ним, чонгук может сказать. — ты должен быть благодарен своему милосердному королю. — ты не милосерден, — не может не сказать он. юнги только улыбается. чонгук оглядывается через плечо. там нет ни стражи, ни дворцовых служанок. — в тебе нет ничего милосердного. — твоя голова на пике за западными воротами? — спрашивает юнги почти тихо. — тебя что, выпороли во дворе? — чонгук опускает голову, ненавидя каждое мгновение. юнги замолкает, жуя. — я могу выпороть тебя, если хочешь, — в его тоне слышится что-то злое. чонгук прикусывает нижнюю губу, клыки впиваются в кожу. — красный тебе идет. этого хватает. он бросается через стол, острый конец шпильки направлен прямо в шею юнги. может быть, в какой-то другой жизни он бы и сделал это, но юнги хватается за запястья чонгука, они оба падают назад, тело чонгука тяжело наваливается сверху, и они борются за контроль. чонгук не ожидал, что юнги будет сильным, не ожидал, что он будет сопротивляться так яростно, с распущенными волосами. он громко вскрикивает, когда его запястье выворачивается, и юнги тянет его, пока чонгук не отпускает шпильку. их дыхание совпадает, тяжелое, влажное. их тела слишком близко друг к другу, их лица в нескольких дюймах друг от друга, и чонгук чувствует колени юнги на своих ребрах, давление его пальцев на кости запястий. он пытается встать, но юнги удерживает его. — отпусти меня, — говорит ему чонгук с ненавистью и страхом в голосе. — ты опять напрасно потратил наш завтрак, — говорит юнги через мгновение. — и даже не убил меня. в этом предложении есть усталость, как будто юнги ожидал, что чонгук каким-то образом пройдет через это. они смотрят друг на друга, и чонгук смущенно моргает, когда юнги касается длинных прядей его волос. они так контрастируют друг с другом. их цвета сильно различались. нимб на голове юнги сделан из золота, а у чонгука – из сажи. — зачем ты меня держишь? — потому что я не думаю, что ты умрешь в спокойствии, — предлагает юнги через пару секунд. — и я думаю, это важная часть, — чонгук хмурится, его сердце неловко колотится в груди. юнги, вероятно, может сказать это по пальцам на его запястье. на секунду чонгуку показалось, что юнги скажет ему что-то еще, что-то злобное. но то, что выходит, к ужасу, мягкое. — в этом мы похожи. — мы совсем не похожи, — слабым голосом произносит чонгук. — отпусти меня. — чонгук, — и чонгук тяжело сглатывает, когда юнги наклоняется вперед, чувствуя, как его губы касаются кожи возле уха. — тебе нужно научиться играть в дворцовые игры, прежде чем пытаться убить своего короля, — ты не мой король, думает чонгук, охваченный паникой, с онемевшими конечностями. — учись на ошибках своего отца. — я ненавижу тебя, — говорит он вместо этого, отстраняясь, садясь назад, отталкивая ноги и руки юнги. — ничего нового, — и юнги, кажется, хихикает, откидывая голову на деревянный пол. — я тоже себя ненавижу. следует тишина, вялая, пустая. чонгук чувствует себя безжизненным, измученным. шпилька слишком далеко, чтобы он мог попытаться схватить ее. он слишком устал, чтобы пытаться. научись играть, научись играть. чонгук закрывает глаза. — почему ты ненавидишь себя? — меня этому научили, — просто отвечает юнги. он двигается, чтобы сесть, и когда он стоит, он предлагает руку чонгуку. чонгук смотрит на него, на линии его ладони, на кольца на его пальцах. — по крайней мере, в чём-то наше мнение сходится, не так ли? — чонгук смотрит на него. — это уже что-то, — он встает без помощи юнги. его одежда теперь грязная, еда испачкала ткань, и остатки ее разбросаны повсюду с разбитым фарфором. чай капает со стола в лужу. юнги протягивает руку, касаясь воротника одежд чонгука. — когда-то они были моими, — говорит ему юнги. — они тебе очень идут. жест немного задерживается, прежде чем юнги поворачивается и уходит. чонгук смотрит на то, как он исчезает, дверь остается приоткрытой. он выдыхает, тяжело и горячо, словно у него лихорадка. когда через несколько минут входят дворцовые женщины, он все еще стоит там, напряженный. они останавливаются, широко раскрыв глаза. — мама, — удивленно говорит одна из них, а потом опускает голову, извиняясь. затем они движутся вокруг него, очищая, смахивая осколки королевского фарфора, и чонгук едва продвигается сквозь все это, приросший к месту, сердце все еще бьется в хаосе в его груди. каким-то образом его запястья красноватого цвета, все еще ощущают прикосновение пальцев юнги вокруг них. миску с кашей оставляют рядом с новым чайником, больше ничего. когда они уходят, дверь тоже остается открытой. чонгук ест, прежде чем выйти. никто не останавливает его, когда он пытается, стража, стоящая снаружи, едва смотрят на него. сад совсем недалеко. наверное, весной и летом здесь красивее, но чонгуку нравится, как замерзшая вода отражает мягкий блеск солнца, как листва вокруг загона едва шевелится в тихую погоду, как карпы все еще плавают под слоем льда. впереди есть павильон, и чонгук идет к нему по мосту. слишком холодно, чтобы оставаться, но чонгук все равно садится, наблюдая за стенами и деревьями, спиной к дворцу, к стражникам, к служанкам, к самому королю. — это называется павильон далеко-идущего аромата, — говорит кто-то позади него, и чонгук оборачивается, увидев одного из стражей. — но зимой здесь ничем не пахнет. — я вернусь в покои, — со вздохом говорит ему чонгук. — король сказал, что вы можете свободно бродить по комнатам, — пожимает плечами стражник, выглядя молодым, молодым и невозмутимым. чонгук хмурится. — вы... его наложница, в конце концов. — при этих словах чонгук отворачивается, стыд кусает так же сильно, как и холод вокруг них. охранник делает шаг вперед. — но вам не следует слишком долго оставаться на улице, мама. — а где останавливаются остальные наложницы? при этих словах стражник что-то напевает и трогает край своей шляпы. чонгук ждет ответа, глядя в его сторону. — их нет, — чонгук растерянно моргает. их нет? — когда... — стражник прочищает горло. — когда бывший король-предатель был свергнут с престола, их всех отослали, — с минуту наблюдает за ним чонгук. — отослали? — да. до вас здесь никого не было, — чонгук помнит, как с опозданием на несколько дней пришло известие, что король свергнут с престола незаконнорожденным сыном наложницы низкого ранга. восстание вспыхнуло быстро, назревая в дальних деревнях. король был заботливым человеком, его правление прошло без проблем, его народ был сыт, налоги справедливы. говорят, что злой король сжег залы, полные людей, и сидел на троне, смеясь. чонгук сглатывает. их всех отослали. он встает, оставив стражника позади, зовущего его. он знает, что в покоях короля и королевы есть библиотека, и поэтому чонгук бродит, не беспокоясь, без оков, пока не находит её. там есть стража. несколько мужчин, похожих на аристократов, выходят через парадную дверь. кто-то смотрит на него, кто-то опускает глаза. у нас есть еще одна общая черта, думает чонгук, медленно поднимаясь по ступенькам, люди не смотрят нам в глаза. несколько ученых читали и занимались за столами для собраний на втором этаже. они слишком поглощены своей литературой, чтобы заметить его. чонгук поднимает голову, чувствуя запах ханджи и дерева. он видит на верхнем этаже драконьи одежды юнги. он почти поворачивается и уходит... ноги несут его вперед, на лестницу и вверх, дерево скрипит под его весом. юнги не поднимает глаз от книги, лежащей перед ним, даже когда чонгук смотрит на него из-за полок, даже когда чонгук сидит перед ним на пустом стуле. — надеюсь, у тебя нет другого острого предмета, — небрежно произнёс он. — у меня есть просьба, — медленно произносит чонгук. юнги смотрит вверх, его брови выгибаются. они темные по сравнению с его волосами, темные и густые, украшающие его глаза. — я... — научись играть, научись играть. — у меня были сестры, — он отчаянно пытается не дать глазам слезиться, но это довольно трудно. — я бы хотел, чтобы их похоронили как следует, потому что они были невиновны, — юнги молча смотрит на него. — за стенами, за садом и павильоном. — они дети предателя, — указывает юнги, и он закрывает книгу перед собой, выдыхая. — я проявил к тебе достаточно милосердия. — никто не будет знать, чонха, — голос чонгука осторожен, слова рассчитаны. — никто за пределами дворца не знает, что ты пощадил придворных женщин, — что-то меняется в глазах юнги, и чонгук ясно видит это. — никто во дворце не будет знать, что ты дал им надлежащую почву для отдыха, — почему-то добавляет он, больше для себя, чем для короля. — я думаю, им понравятся цветы весной. — ....я уже их похоронил. некоторые из молодых ученых смеются, и этот звук на мгновение пугает чонгука. профессор, кажется, отчитывает их, и их голоса становятся тихим, юношеским бормотанием. — ты... ты приказал похоронить их? — они были похоронены в районе тоннэ, вместе с твоей матерью, — чонгук не может не смотреть, и почему-то тепло разливается по его щекам. — мне сказали, что они смотрят на океан, — юнги, кажется, беспокоит то, как смотрит чонгук, потому что он бесцельно трогает предметы над столом, толкает их туда, где они уже были, пока, наконец, не вздыхает, откидываясь назад и поднимая руку, чтобы ущипнуть себя за переносицу. — не надо на меня пялиться, это запрещено. но чонгук не отводит взгляда. это трудно. он облизывает губы. — ...ты можешь похоронить и меня там? услышав это, юнги снова поднимает голову и смотрит на него. — я не знал, что ты лежишь на смертном одре. — я мог бы, с тем же успехом. в свете, который просачивается внутрь, есть частички пыли, и они танцуют вокруг юнги, когда он пыхтит, всерьез посмеиваясь. вокруг него они выглядят отдельными кусочками тела юнги, золотыми веснушками, которые каким-то образом покинули его кожу и пряди волос. он выглядит хрупким, сидя там, в библиотеке, и слабо смеясь. зубы у него маленькие и квадратные, губы розовые и мясистые. чонгук чувствует что-то теплое в глубине живота, похожее на что-то, что на вкус как грех во рту. он никогда не научится играть, если у юнги есть скрытые пешки, если разум чонгука помутнеет в тот момент, когда он услышит его смех. — возможно, мне придется сначала обезглавить тебя, — наконец говорит ему юнги, все еще скривив губы. — но я могу попытаться сделать так, чтобы твое тело покоилось с семьей. — спасибо, — чонгук сглатывает, шея и щеки все еще горят. — ...за заботу о моих сестрах. — я не заботился о них, — пожимает плечами юнги. — я убил их, — вы хотели убить и меня? чонгук раздумывает, но спросить не успевает. юнги отодвигает свой стул от стола и встает. дракон на сигиле, висящем у него на шее, крадет свет. он уходит к полкам, и чонгук смотрит на него, прежде чем последовать за ним. юнги смотрит на него через плечо, сдвинув брови. затем он продолжает, не обращая внимания на возвышающуюся фигуру чонгука, пальцы прижимаются к корешкам, мелькают страницы, он зевает каждую минуту. не похоже, что ему место в библиотеке, думает чонгук. интересно, учили ли когда-нибудь читать юнги, сына наложницы низкого ранга? — меня научила мама, — говорит он, и чонгук вздрагивает, останавливаясь в нескольких футах от него. — она сказала, что когда-нибудь это мне понадобится. — как, — тихо начинает чонгук. — как твоя мать научилась читать? — бывшая королева тайно учила ее, — юнги подносит книгу к лицу, разглядывая картинки. — они были близки еще до того, как моя мать родила сына. есть кусочки пазла о мин юнги, которые чонгук пока не может собрать воедино. он состоит из слоев, кажется, странных, горьких, порочных, нежных... если не больше. всего пару часов назад чонгук пытался убить его, и все же теперь кажется бессмысленным пытаться... может быть, то, что юнги жив, означает найти способ свергнуть его, значит найти дыру в его истории и копаться в ней, пока он не сможет использовать ее, чтобы похоронить короля-бастарда. он все равно умрет, когда его дом рухнет, и не обязательно от рук чонгука. чонгук сглатывает, наблюдая, как юнги косится на что-то на странице. — я могу прочесть ее тебе, — мягко предлагает он. глаза юнги метнулись к нему.— я... я все-таки королевский консорт, не так ли, чонха? — ты собираешься убить меня писчей ручкой? — ...не могу пообещать, что не буду. это снова заставляет юнги смеяться, его честность. чонгук фыркает, не в силах сдержать улыбку. ему вручают книгу. чонгук берет ее через мгновение, чувствуя вес на своих руках. — я пошлю стражу, чтобы они отвели тебя в мои покои, когда мне понадобится немного легкого чтения, — и затем юнги уходит, протискиваясь мимо него, спускаясь по лестнице. молодые ученые встают, чтобы поклониться, бормоча тихое чонха себе под нос. у чонгука перехватило дыхание.___________________
когда за ним приходят стражники, чонгук спит. они хватают его, и на мгновение у чонгука возникает странное чувство падения со скалы, и он просыпается от притяжения пустоты, задыхаясь, руки двигаются вокруг, отбиваясь от захвата. его все равно вытаскивают, как и в первую ночь во дворце, спотыкающегося о собственные ноги, глотающего крики о помощи. я пошлю стражников, чтобы они отвели тебя в мои покои, когда мне понадобится легкое чтение, то, о чем говорил юнги несколько дней назад. это точно не тот случай. сердце чонгука бешено колотится. тронный зал освещен, и юнги сидит на троне феникса, выглядя бледным. он смотрит, как чонгука толкают вперед, как он падает на колени, но выражение его лица не меняется. они не одни. чонгук видит лица министров и нескольких членов совета, неподвижно стоящих на своих местах. сейчас уже поздняя ночь, и у них нет причин быть там, если только... чонгук поднимает глаза и находит взгляд юнги. вы решили убить меня. — чонха, вы не можете больше держать его во дворце, — говорит один из мужчин, и его борода стриженная и седая. — мы получили известие, что восстание набрало силу, и мы уверены это потому, что... — думаешь, они придут его спасать? — презрительно усмехается юнги. — что они пойдут в ханьян со своими больными крестьянами за мальчиком, который все равно что мертв? — генерал был... — генерал мертв, — перед троном стоит коробка с рисом, и юнги пинает ее. она опрокидывается, падает со ступенек и при этом открывается. чонгука почти сразу же тошнит, он сворачивается калачиком, стараясь не вырвать. голова его отца, сильно разложившаяся, катится по земле перед ним, останавливаясь в нескольких футах от него, личинки во впадинах его глаз, фиолетовое на его коже. мужчины вокруг чонгука стонут, глядя в сторону. чонгуку кажется, что он сейчас заплачет. до сих пор он держал себя в руках. это становится невыносимо. он едва замечает, когда юнги встает, едва замечает, как из-под шелков вокруг его тела вытаскивают клинок. чонгук осознает близость юнги только тогда, когда его хватают за узел на голове, и чонгук снова задыхается, хватаясь за запястье юнги. они смотрят друг на друга. в глазах юнги ничего нет. ни узнавания, ни эмоций. дракон, притаившийся на потолке, кажется, движется позади него. чонгук не отводит взгляда. — мы пошлем им сообщение, — чонгук сглатывает, страх клокочет в горле вместе с кровью и тошнотой. он ожидает, что почувствует сталь у своего горла, разрезающую его. он ожидает, что умрет в луже собственной крови, перед испорченным троном. юнги развязывает его волосы, распустив их вниз, к его плечам, без труда. лезвие рассекает пряди, как будто они ничто. чонгуку кажется, что он перестает дышать, чувствуя, как его голова внезапно становится легче, а глаза так широко раскрыты от ужаса, что они не в фокусе, мокрые. юнги рыскает по внутренней стороне воротника чонгука, торопливо отодвигая ткань, пока не ухватывается за тонкую золотую цепь ожерелья. на монете внизу – эмблема его отца. он вырывает ее. чонгук едва шевелится. — скажи им, что за каждую новость о мятеже я буду посылать обратно кусочек чон чонгука, — но чонха... — династии и больше нет, — юнги полностью поворачивается к мужчинам, стоящим по бокам от них, лезвие находится в нескольких дюймах от лица чонгука. если бы только он мог поднять руку и взять его. возьми его, чонгук. убей короля-бастарда. — на этом месте появилась новая династия. вы хорошо это знаете, министр. а теперь оставьте меня. длинный хвост и ожерелье переброшены через отрубленную голову, и юнги слишком легко уходит назад к своему трону, забирая с собой клинок, садясь со вздохом, который эхом отдается на баллистерах. чонгук дрожит слишком сильно, его легкие словно раскалены. по его шее, напротив, струится холод. через минуту-другую министры расходятся, оставляя его одного. тишина в зале тяжелая, если бы не то, как стискиваются зубы чонгука, если бы не то, как он неровно дышит. стражник забирает голову генерала, волосы и ожерелье чонгука и уходит, не поворачиваясь спиной к человеку на троне. они долго стоят друг перед другом. чонгук поднимает руку, касаясь головы. — что? — он сглатывает. голос у него ужасно грубый. горячие, непрошеные слезы хлынули из его глаз. — что ты собираешься делать со мной дальше? — ...один из твоих пальцев, — следует пауза. — почему твой отец пошёл против от трона? — ты убил короля, чонха, — насмешливо произносит почтенный. юнги может сказать, потому что он, кажется, раздражается. чонгук сердито поднимает на него глаза. — ты убил хорошего короля... — тебе не следует пытаться говорить со мной о моем отце, — выплюнутые слова заставляют чонгука замолчать. они ядовиты, прогорклые на концах, как будто тоже слишком долго пролежали в коробке. юнги касается лба, щеки красные. — ты не знал своего доброго короля. — а ты знал? — юнги смотрит на него с каким-то искажением в выражении лица, что-то похожее на раздражение, на смятение. чонгук продвигается вперед, не обращая внимания на страх, который делает его ноги слабыми под весом его тела. — ты был сыном наложницы низкого ранга, ты был никем. каким-то образом чонгук ожидает насилия в ответ на свои поспешные слова. он ожидает боли и крови, он ожидает, что его вытащат на улицу посреди ночи, чтобы выпороть спину. юнги только смотрит на него, удерживая чужой взгляд, и, возможно... возможно, чонгук видит, как его глаза смягчаются, видит сквозь злобу ненависти, только на секунду... мин юнги напуган. — я ничто, чонгук, — следует самоуничижительный смешок. — вот почему сейчас я принадлежу этому трону, — фыркает юнги. — потому что он ничего не значит, как и я. чонгук открывает рот, но ничего не может сказать. его ушибленные колени слишком болят, тело слишком напряжено. он хочет покинуть этот тронный зал, хочет, чтобы его снова пустили в постель, хочет забыть, как выглядела голова его отца, как выглядел юнги, сидя там. однако юнги не разрешил ему двигаться. — ...теперь я могу уйти? — нет, — тихо отвечает юнги. чонгук смотрит на него, кожа на его щеках жесткая от высохших слез. — ты моя наложница, — это заставляет чонгука почувствовать, будто в его животе развернулась бездонная яма. — ...составь компанию своему королю. — что если я не хочу? — я думаю, что ты был лишен хотений, когда тебя привезли сюда живым, — тихо говорит юнги. — я прикажу приготовить тебе ванну. измученным, вот как чувствует себя чонгук. измученным и слабым, эмоционально измотанным до предела, поэтому он только кивает, поднимаясь с земли. юнги ждет, когда он приблизится к трону. он построен высоко над смертными, так что король всегда может быть ближе к небесам, выше всех остальных. чонгук смотрит вверх, а юнги смотрит вниз. это идеальная аллегория для них обоих. — почему у тебя нет других наложниц? — осмеливается спросить чонгук таким тихим голосом, что он едва слышен. юнги все равно слышит его, когда он встает, спускается по ступенькам и останавливается над чонгуком. — тебе следовало бы уже жениться. — я не вижу смысла в браке. — ты сказал, что теперь это новая династия, чонха, — чонгук не отводит взгляда, хотя взгляд юнги темный, странный и какой-то манящий. — какая же это династия, если она заканчивается на тебе? пальцы, которые касаются его лица, теплые, но чонгук все равно вздрагивает, боясь пощечины. юнги отодвигает пряди коротких волос, во всяком случае, мягко, взгляд блуждает по его волосам. — до тех пор, пока династии и больше нет, мне все равно, если я тоже исчезну, — чонгук поднимает свою руку, хватая юнги, останавливая его от прикосновений к его лицу, их глаза встречаются. — выглядит неплохо, — говорит ему юнги через мгновение. — тебе идет, — слова произносятся осторожно, почти ласково, может быть, мягко, как будто это правда. брови чонгука сошлись вместе, озадаченные тем, как тихая боль в груди шевелит его кости. он отталкивает руку юнги и смотрит себе под ноги. он вдруг осознает, что одет в свою спальную одежду, что она тонкая, что она неприличная. юнги, наконец, спускается, и он внезапно становится меньше. — присоединяйся ко мне. — я не думаю, что это правильно, — заставляет себя сказать чонгук. — меня не должны пускать в королевские покои. — я прикажу стражникам поволочь тебя туда, — нет, пожалуйста быстро говорит чонгук, поднимая голову. юнги фыркает. — тогда пойдем, мама. проходит минута, прежде чем чонгук следует за ним, и юнги продолжает идти, шаги настолько легкие, что он почти не замечает его в коридорах, полных обшитыми панелями стен. снаружи стоят стражники, их красные мундиры контрастируют с темнотой ночи, и они подходят ближе, когда юнги выходит из тронного зала, чонгук за ним, весь красный, дрожащий, в такой тонкой одежде. эта сцена выглядит не очень – мужчина, идущий за королем в его покои. чонгук смотрит на затылок юнги, на воротник его куртки и дорогую вышивку, на то, как пряди светлых волос уже выбиваются из его пучка. стражники останавливаются у дверей королевских покоев, когда юнги и чонгук входят внутрь, дворцовые женщины быстро отделяются от скрытых уголков, чтобы открыть двери, чтобы королю не пришлось ни к чему прикасаться. приготовьте ему теплую ванну, чонгук слышит, как юнги говорит старшей из них, даме с седыми волосами, и она смотрит на чонгука почти подозрительно, прежде чем опустить голову, да, мама. спальня нетронута и аккуратно украшена, и секунду или две чонгук смотрит на столбики кровати, балдахин, украшенный тысячами золотых драконов и облаков, красивую ткань, которая кажется ненастоящей, покрывающую кровать слоями. там есть безделушки, вроде тех, что привозят из чужих стран, карты, странного вида глобусы, шкаф, полный монет и сигил. он задается вопросом, является ли все это тем, что юнги приобрел за два года своего правления, или это то, что осталось позади, украденное, как трон. он бы спросил, но юнги снимает с себя одежду, и чонгук тут же отворачивается. он не имеет права поворачиваться спиной к юнги, но повернулся бы, если мог. — чонха, — говорит он, зажмурив глаза. — ты не должен... это неправильно... — это просто тело, — говорит ему юнги, и чонгук слышит шорох ткани, падающей на деревянный пол. его сердце в смятении набрало скорость. — очень похоже на твое. — пожалуйста, надень немного... надень свое нижнее белье обратно, — просит чонгук, но не перестаёт заикаться по-детски. его щеки запылали, а уши, теперь видные из-под коротких волос, покраснели. — пожалуйста. когда юнги подходит ближе, воздух меняется. он действительно пахнет раздавленными цветами и коробкой из-под риса, в которой лежала голова отца чонгука. чонгук открывает глаза, но не отрывает их от пола. — я в купальном костюме, — голос юнги звучит немного забавно. — я присоединюсь к тебе в ванне. — чонха..! но юнги уже уходит, исчезая за панелями, на которых нарисованы горы, обозревающие дворец, в синих, красных и зеленых тонах, достаточно глубоких, чтобы они были яркими в тусклом свете свечей. чонгук наблюдает за контурами юнги на другой стороне, когда он входит в горячую дымящуюся воду, и он наблюдает, как юнги отпускает дворцовых женщин тихими словами и взмахом руки. они не смотрят на чонгука, когда уходят, полностью игнорируя его присутствие. наблюдает за тем, как капля воды движется, прежде чем стекает вниз, когда юнги поднимает руки, цепляясь за ткань своей одежды. запах ванны сильный, не как обычные травы в ванне чонгука, а масла, цветы и вещи, к которым могут прикасаться только короли. чонгук по-прежнему чувствует холод. интересно, сколько уже времени? — она станет холодной, вода, — эти слова – приглашение. наконец, чонгук двигается, заглатывая ногти унижения, заставляя себя помнить, что это приближает его к его ужасной цели. он смотрит из-за панели, и волосы юнги мокрые, откинутые назад на лоб, выглядят так, будто золото в них жидкое. он выглядит таким хрупким, уязвимым. чонгук следит глазами за формой его носа, за изгибом верхней губы, за тем, как она надувается, даже когда он молчит. он ловит себя на том, что спускается ниже, смотрит на кожу его шеи и видит ее слабые красноватые оттенки. он ловит себя на том, что смотрит вниз на то, как ткань прилипает к форме ключиц. — мне очень жаль, — говорит юнги, и это пугает чонгука. он не шевелится и не открывает глаз. — насчет твоего отца. — я думаю, что нет, чонха, — говорит ему чонгук через мгновение. губы юнги слегка кривятся, в уголках появляется намек на улыбку. — мне бы не было жаль, если бы я убил тебя в тот день. если бы я убил тебя сейчас. — я прекрасно это знаю, — наконец его глаза снова открылись, маленькие щелочки между веками, голова вяло склонилась набок. — но вода теплая, — предлагает юнги. чонгук облизывает уголки губ. — и тебе холодно. он не должен купаться в спальной одежде, но для него нет комплекта одежды, поэтому чонгук все равно входит в круглую ванну, чувствуя, как одежда цепляется за его лодыжки. юнги наблюдает за ним, прикрыв темные глаза, наблюдает, как чонгук опускается под поверхность, стараясь не касаться ног юнги, стараясь держать его тело закрытым и в безопасности. слабые синяки на коленях, струпья свежие, они жгут. чонгук выдыхает, когда большая часть его тела погружена в воду, жар всепоглощающе хорош, запах цветов и масел делает его сонным. когда чонгук снова открывает глаза, юнги смотрит на него, щеки пылают, шрам на его лице ярко выражен, когда он так контрастирует с пятнами цвета его кожи. чонгук не отводит взгляда. — разве это не унизительно для тебя? — не может не спросить чонгук, его голос звучит низко и хрипло. — снаружи... они могут говорить о том, что мы делаем, они будут говорить. — и все же ты купаешься с королем, — зубы юнги показываются из-под его губ, когда он улыбается. чонгук издаёт смешок, ему стыдно, и он думает о том, чтобы встать и уйти, но идти некуда. свободы нет даже в его позолоченной клетке. он – военачальник, которого держат на поводке, чтобы причинять людям боль. он не консорт, у него нет настоящего ранга, все это игра. поэтому чонгук остается, крепко прижав руки по бокам своих ног, под водой. огоньки свечей пляшут на поверхности, слабые и красивые. — легко понять, когда ты злишься, — продолжает юнги. — у тебя краснеют уши, и ты сжимаешь губы. — ты не ответил на мой вопрос, чонха, — говорит чонгук, пытаясь отвести разговор от вещей, которые заставляют его чувствовать себя неловко. — если они подумают, что ты испорченный, они свергнут тебя, — юнги отворачивается, как будто ему надоела мелочность этой темы. — министры достаточно сильны, чтобы сделать это тихо, многие из них поддерживают клан чонджу и. — меня это не волнует. — тебя должно, это твое царствование. — хочешь сесть на трон в моем положении? — и юнги кончиками пальцев брызгает на него водой, заставляя чонгука слегка вздрогнуть. он брызгает ему на лицо, и чонгук отворачивается, обеспокоенный. — ни один из нас не был рожден, чтобы быть королем, — говорит ему чонгук, начиная двигаться, чтобы уйти, чувствуя, что его время тратится впустую в этой ванне, в этой комнате, с кем-то вроде мин юнги. он уйдет, даже если идти будет некуда. юнги обхватывает рукой его лодыжку, тянет, и чонгук снова садится, вода плещется, падает на деревянные доски, пропитывая ковры. — чонха. — они будут убиты, каждый член клана и, — крепко держит юнги. чонгук не сопротивляется. — пока не останется ничего ни для министров, ни для государственного совета, — убить их всех невозможно, бормочет чонгук, качая головой. — ...я устал говорить о политике, — фраза звучит слишком по-человечески, и юнги снова откидывает голову, все еще держась за чонгука, и смотрит в потолок, где драконы наблюдают за ними. — ты не можешь меня понять, — не могу, думает чонгук, мне и не нужно. он собирается снова уйти, но пальцы юнги тянут его. — останься. возможно, в мин юнги что-то есть. что-то странное, что-то загадочное. дело не только в цвете его волос. есть что-то тревожное, что-то, что заставляет чонгука хотеть остаться и понять. чонгук делает глубокий вдох, снова садится, и горячие камни под ними сохраняют воду еще теплой. и они молчат, кажется, слишком долго. чонгук откидывает голову назад, смотрит вверх, веки становятся все тяжелее. пальцы юнги все еще прижаты к нему, их давление довольно мягкое, почти слабое. чонгук слишком часто замечает их, как они ощущаются, как они почти касаются кожи под тканью его одежды. никогда еще мужчина не касался его так интимно. во рту у него ужасный привкус зла, а в животе жар. — не прикасайся ко мне так, — наконец говорит он, убирая ногу. юнги слишком легко отпускает его. — это ощущается как-то неправильно. — но это ощущается, — фыркает юнги, и чонгук не понимает, что он имеет в виду. это ощущается. — я поправлю твои волосы, — его мысли разбегаются, и чонгук снова поднимает голову, чтобы увидеть, что юнги стоит, ткань цепляется за каждый край и изгиб тела, скрытого под ней, вода бежит по его ногам, по его торсу. он задыхается от собственной слюны, выпрямляется, сердце бешено колотится, весь этот жар вокруг. этот жар кажется неправильным. он слышит, как юнги ходит вокруг, слышит, как с него капает вся вода, образовывая лужи на досках. он возвращается с тем же клинком, который спрятал в рукаве всего час назад. чонгук замирает, когда юнги подносит его ближе к изгибу шеи, тупая сторона касается его кожи, холодная, вся холодная, заставляя его задыхаться. — сиди спокойно, — бормочет юнги рядом с ним, слишком близко, его тело все еще теплое, чонгук чувствует, как оно излучает жар. он не двигается, слишком боясь этого клинка, слишком осознавая близость юнги, слишком стыдясь того, как странно это заставляет его чувствовать. пряди его волос дергаются, дергаются, раздается звук, когда они отрезаются, и чонгук морщится. — почему ты так со мной поступаешь? — я не знаю, — кажется, серьезно ответил юнги. — я для тебя ничего не значу, — продолжает чонгук. — я всего лишь сын мертвого генерала. — ты сын лидера восстания против нынешнего трона, — пряди волос падают на плечо чонгука, дрейфуя по поверхности воды. — ...есть гораздо худшие сценарии, чем тот где я стригу тебе волосы или мы купаемся вместе, — пальцы касаются его ушей, заставляя чонгука снова поморщиться. он покусывает кожу. а потом лезвие, на затылке, и боль острая, как от пореза стекла. — вот почему я сказал тебе не двигаться, — вздыхает юнги. затем тихо: — я дотронусь до твоей шеи, — по спине чонгука пробегает легкая дрожь, которая следует за прикосновением юнги. она бежит вниз по позвоночнику и распределяется там, на костях бедер, теплая, чужая. юнги прижимается к порезу, чтобы остановить кровь. — а что обо мне говорили... на юго-востоке? чонгук видит проблеск прошлого, как он присоединялся к людям своего отца, чтобы выпить, как они приносили истории о злом короле ханьяна, узурпаторе, незаконнорожденном. кто-то скажет, что он проклят от рождения, кто-то скажет, что он похож на чудовище, кто-то добавит: известно, что он устроил пир для себя одного, когда придворные дамы и дворяне сгорели в тронном зале. — что ты убил всех во дворце, — юнги снова начинает стричь волосы, и это приносит облегчение. — женщин, детей. — я убил тех, в ком течет королевская кровь, — напевает юнги. — я убил нескольких ученых и двух членов совета, — кажется, все закончилось, потому что юнги снова уходит, не менее мокрый, и, кажется, он счастлив снова залезть в ванну. уже не так тепло, как раньше. — я убил королевскую семью, а потом убил короля. бюро расследований должно было что-то сделать с резней во дворце, но каким-то образом мин юнги все еще сидит на троне. в этом есть нечто большее, чем кровожадность, думает чонгук, его глаза рассеяны. что-то скрыто в тронном зале, что-то, что запятнало эти стены настолько, что ужасы, совершенные в них, не были обнародованы. — я не понимаю. юнги улыбается. — я уже говорил тебе, — следует полуподнятое пожатие плечами. — у тебя нет намерения понять, — это заставляет чонгука задуматься, заставляет его смотреть на другую сторону бассейна, наблюдая за лицом юнги, за тем, как он отводит взгляд, как его, кажется, не беспокоит измена в его крови. когда он зевает, он выглядит слишком реальным, слишком похожим на человека, а не на монстра. чонгук едва замечает шрам на его лице. — мне пора спать, — объявляет юнги, вставая, хватая мантию, оставленную для него дворцовыми женщинами, и похлопывая себя красными тряпками. чонгук не смотрит на него, сидя в застоявшейся воде, кожа уже сморщилась. — вытрись, иди спать. — чонха, — выдыхает чонгук, лицо его становится ярко-красным. это заставляет юнги слабо рассмеяться. — позволь мне вернуться в мои покои. ты не... ты ничего не получишь от того, что я буду спать в твоей постели. на это нет ответа, нет комментариев. юнги оставляет свою мокрую одежду, сухую одежду вокруг своего тела, и чонгук остается один за панелью. наложница. чонгук сглатывает. от неправильности всего происходящего, его снова тошнит. юнги оставил для него кучу мантий, и чонгук быстро понимает, что это всего лишь одежда, которую он носил раньше: вышитый золотом дракон, мягкий шелк в его руках, легкий запах разложения из коробки, которую он принес с собой в тронный зал. их должен носить король, эти знаки, эти узоры, эти цвета. и снова чонгук не знает, как играть. он слишком наивен перед лицом такой коррупции. — если ты ищешь, чем бы меня убить, я оставил клинок возле бассейна, — раздается голос юнги, и чонгук сжимает губы. я не искал, бормочет он в ответ, начиная вытираться и одеваться. лезвие на месте, в пятнах крови, распущенные, мокрые пряди волос все еще прилипают к нему. чонгук смотрит на него мгновение, прежде чем взять, толкая в скрытые слои одежды, которую он должен носить. юнги лежит на кровати, вокруг него куча книг. теперь его волосы распущены, сохнут на плечах, пряди падают на глаза. он поднимает голову и смотрит на чонгука. на секунду никто из них не говорит ничего. — они надеются, что завтра будет о чем поговорить, — тихо говорит ему юнги. — пойдем спать. — я не наложница. — ты знаешь, что у двери всегда стоит евнух? — покраснев, чонгук опускает глаза. — по закону все, что я говорю, записывается их отделом. даже здесь, — вздыхает юнги, и чонгук может сказать, что он встал с кровати и подошел ближе. его рука почти проскальзывает между складок, почти тянется к лезвию, но чонгук слегка дрожит, нервничая. юнги совершенно сбивает его с толку. — вот, — книга прижата к его груди. чонгук смотрит на нее, потом на юнги. — я просто хотел, чтобы ты мне почитал. — я устал, чонха, — но он все равно держит книгу, его пальцы расслаблены, он слишком встревожен. чонгук вздрагивает, когда юнги протягивает руку, откидывая его волосы назад. ему нужно перестать шарахаться от него. он всего лишь мужчина. он не дракон. — можно мне поспать? — вопрос слишком тихий, но чонгук слишком устал. — пожалуйста. затем его берут за запястье, и юнги слишком легко укладывает его в постель. она пахнет почти так же, как и ванна, как поле цветов, спрятанных под шкурами и одеялами. это юнги снимает один из слоев своей одежды, натягивая его на плечи чонгука, пока он не соскальзывает вниз по спине, это юнги мягко нажимает на поясницу, пока чонгук не садится на матрас. в какой-то момент чонгук перестает беспокоиться слишком сильно, позволяя всем этим вещам происходить. они будут спать на одной кровати. это всего лишь шанс на убийство. — ты не видел своих волос, не так ли? — бормочет юнги, по-видимому, отвлекшись, заметив, как чонгук касается коротких прядей, устраиваясь поудобнее на подушках. чонгук качает головой. я не смотрел в зеркало. затем в поле его зрения появляется круглый предмет, плоский и маленький. чонгук смотрит на него, потом на юнги, выгибая брови. — выглядит неплохо. маленький предмет превращается в зеркало, и чонгук видит себя, свои волосы, их темноту на фоне красных подушек. он смотрит на себя, пока юнги ходит вокруг мебели, задувая свечи, пока комната не становится едва освещенной. затем, вздохнув, он тоже забирается на матрас. тело чонгука начинает осознавать его близость, слабый лунный свет его волос, контур его профиля, то, как юнги пахнет его кроватью, его ванной и полем орхидей одновременно. — я не понимаю, — он говорит это снова. почему я здесь? почему ты подпускаешь меня так близко? — ты не боишься меня, чонха? — да, — ответ звучит честно. юнги поворачивает голову, и белки его глаз кажутся тусклыми в темноте, совсем не такими, как в ту ночь в тюремной камере. — я ужасно боюсь тебя. — короли не должны лгать, — бормочет чонгук, но его глаза закрываются. — нет, это не так, — это звучит как далекий голос. я мог бы это сделать, слишком слабо говорит себе чонгук. у него такое чувство, будто его тело вдруг стало слишком тяжелым. я мог бы убить короля. но он не двигается, быстро засыпая среди подушек, тепла и мягкого голоса юнги. — я никогда не лгу, чонгук. ( когда он просыпается, рядом с ним никого нет. чонгук дотрагивается до клинка еще до того, как его глаза открываются, но кровать пуста, в покоях тихо, только звук капающей воды, ранние пташки и дворцовая возня снаружи. есть три служанки, ожидающие у двери, чтобы разбудить его. одна покраснела, под стать панелям позади нее. — вас отведут в ваши покои, мама. — где король? вопрос, кажется, беспокоит их, слишком личный, слишком нуждающийся в статусе. ты всего лишь наложница. — у короля утренняя встреча с государственным советом, мама. вы не должны присутствовать. — у меня нет одежды, — он чувствует, как ему становится жарко. лицо одной из девушек подергивается. старшая служанка замечает. она будет наказана за это, чонгук понимает это сразу. — просто моя... я пришел сюда в своей спальной одежде, и она промокла. — мы обеспечим вас, — она делает многозначительную паузу. — подходящей одеждой, мама, — чонгук только кивает. — я позабочусь о том, чтобы оставить комплект вашей одежды в королевских покоях... — нет, — и чонгук смущенно делает неопределенный жест. — следующего раза не будет. они смотрят друг на друга, женщины, и одна ухмыляется. — как скажете, мама. )___________________
лезвие вонзается в горло юнги быстрее, чем он успевает оттолкнуть чонгука. чонгук в этот раз видел, как тот приближается. он изучил особенности дыхания служанок снаружи. они задыхаются всякий раз, когда юнги приближается, и что-то бормочут. у чонгука было меньше нескольких секунд, чтобы зайти за дверь, подождать, пока она закроется, схватить юнги за лицо и прижать лезвие к его челюсти. легче держать юнги вот так, сзади. его тело меньше, в конце концов, менее громоздкое. у чонгука было достаточно практики, чтобы уметь сковывать руки. юнги не издает ни звука. он даже не пытается пошевелиться. чонгук быстро дышит рядом с ним, их тела близки. — на тебе нет одежды, — бормочет юнги, несмотря ни на что. нет, это не так. не совсем. у чонгука все еще влажная кожа после мытья, ткани вокруг него едва прикрывают, не полностью завязаны. он краснеет, но не отпускает. убей короля-бастарда. — и ты тратишь слишком много времени, чтобы решить, будешь ли ты убивать меня или нет. — перестань разговаривать, — шипит чонгук, но его голос тихий, достаточно тихий, чтобы дворцовые служанки снаружи подумали, что это чье-то неровное дыхание. — ты умрешь... — и ты собираешься занять мое место? — чонгук чувствует, когда пальцы юнги поднимаются, чтобы коснуться его запястья, очень мягко, призрачные следы пальцев следуют за веной на его руке. — больше никого нет, никаких потомков, — он вздыхает. — если ты убьешь короля, то станешь им. это твоя судьба. — замолчи, — почти выплевывает чонгук, крепче сжимая юнги. — просто... перестань разговаривать. — я думаю, ты был бы хорошим королем, — так же тихо произносит юнги, так тихо, словно просто чье-то дыхание, чей-то резкий вдох на кровати. убей незаконнорожденного. рука чонгука дрожит. — но вес от короны тяжелее, чем вес от моего убийства, — кончики пальцев коснулись клинка, и чонгуку показалось, что он чувствует на нем биение сердца юнги. — если ты не можешь удержать одно, то не можешь и желать удержать другое. — я не хочу ничего из этого, — он чувствует, как ногти юнги царапают его кожу. — трон не был твоим, чтобы ты занимал его... — он твой? — в первый раз чонгук убил другого человека, когда ему было девятнадцать. его меч был не в порядке, руки дрожали, одежда промокла насквозь, и весь остров канхва провонял кишками и горелой плотью. он помнит это ощущение – острый край, врезающийся в кожу, разрывающий ткань, прокалывающий. чонгук чувствовал это на своих руках, внутри, скручивающееся в узел, который он никогда не сможет развязать. со временем стало легче, это то, что делает война, а война всегда есть, война более верна, чем сама жизнь, говорил его отец. в этих покоях тяжело. тяжело, когда клинок приставлен к горлу короля-которого-не-должно-быть, тяжело дышать против него. это тяжело, потому что это имеет вес. это имеет вес, как корона, как и говорил юнги. чонгук не знает, должен ли хотеть этого, что-либо из этого, кровь, или трон, или награды, или песни. когда юнги тянет его за пальцы, мягко, но точно... чонгук позволяет ему. лезвие с глухим стуком падает на доски. прости меня, отец. он втягивает воздух внутрь, моргая. какое-то время ни один из них не двигается, руки чонгука все еще крепко обнимают юнги, пальцы юнги все еще касаются его ладони, задевая пересекающие их линии. — во дворце все не так, как кажется, чонгук, — тон юнги мягкий, почти нежный. — под лампой тьма. — ты сделал его тьмой, — чонгук тяжело сглатывает. — чонгук, — и юнги осторожно откидывает голову назад, пока она не касается плеча чонгука. — ты все еще держишь меня. когда юнги отталкивают, он, спотыкаясь, делает шаг или два вперед. чонгук хочет отвернуться от него, хочет пройти мимо него, хочет, чтобы одежда, лежащая на комоде, скрывала его тело. юнги выпрямляется, глядя на него, и чонгук замечает, как блуждают его глаза, как они скользят по обнаженной коже. но потом юнги находит его взгляд, и чонгук выдерживает его, не колеблясь, руки все еще дрожат и неуверенны. — я попробую еще раз, — говорит он, как будто это необходимо. — пока я не смогу это сделать, я попробую еще раз. — я и не ждал, что ты перестанешь пытаться, — чонгук удивляется, когда юнги фыркает, и легкая улыбка украшает его лицо. юнги оглядывается по сторонам, пока не видит сложенную ткань на комоде, и подходит ближе, чтобы взять ее. чонгук не двигается. лезвие все еще лежит на полу, рядом. юнги полностью игнорирует его. — ты и так хорошо выглядишь, но, наверное, тебе холодно, — чонгук не отвечает, отступая назад, когда юнги подходит ближе, предлагая ему одежду обратно. его лицо вспыхивает. ты и так хорошо выглядишь. это не то, что мужчина должен говорить другому мужчине. — ...иди сюда. — нет. — я думал, ты захочешь прогуляться со мной, — на мгновение голос юнги звучит слишком робко, почти, чонгук не может сказать, поэтому он смотрит, сердце колотится в его груди. юнги все еще улыбается, немного криво, но все же это улыбка. — я не ожидал, что меня убьют, — чонгук плотно сжимает губы. — будет лучше, если ты оденешься перед тем, как покинуть свои покои, дворцовые женщины могут уронить свои подносы, если ты выйдешь вот так. — я не хочу идти с тобой, — выдыхает чонгук. — я хочу... — но слов не хватает. он не знает, что ему нужно, думает он. я хочу убить тебя, я хочу понять тебя, я хочу понять дворец, тьму, которая живет внутри него. чонгук был там больше месяца, играл, купался, кормился, над ним смеялись, колени покрылись струпьями от того, что его тащили и швыряли перед министрами, измученным, руки порезаны от того, что он держал клинки во сне. и все же, и все же, и все же... все его шансы убить короля-бастарда были безрезультатны. он позорит свою убитую семью и восстание, которое затеял его отец. чонгуку не хватает воздуха. — я больше не знаю, чего я должен хотеть, — он удивляется, что слова произносятся вслух, его рот двигается, горло болит. на мгновение воцаряется тишина, но затем юнги наклоняется, берясь за лезвие, оставляя одежду чонгука на полу, на гобелене, который все еще запачкан чаем, который капал с их испорченного завтрака несколько дней назад. — можешь попробовать еще раз, — предлагает юнги. их пальцы соприкасаются, когда чонгук держится за другой конец, а пальцы юнги все еще теплые. чонгук слишком долго смотрит на лезвие. он почти чувствует это. вес мертвого тела юнги, тепло его крови, льющейся из него, как река. и все же, и все же, и все же... он не двигается. юнги делает шаг ближе, и чонгук поднимает взгляд, чтобы найти глаза юнги. они темные и странной формы, как будто вырезанные, острые по краям, угольного цвета, глубокие. юнги поднимает руку, но его движения осторожны. он дотрагивается до пряди волос, падающей на глаза чонгука. — я... — чонгук наблюдает, как он облизывает уголок губ, как сглатывает, как выдыхает. его дыхание горячее. — я подожду тебя снаружи. затем он проносится мимо чонгука, тихо уходя. легкие чонгука горят, щеки горят, живот горит. все в нем горит, и он не может понять почему. его глаза словно намокли, и он всхлипывает, сдерживая слезы. чонгуку требуется слишком много времени, чтобы одеться, и он уже думает, что снаружи его никто не ждет. юнги, однако, там, его руки сцеплены за спиной, и одна из младших служанок, кажется, развлекает его рассказом. чонгук останавливается у входа, видя, как он улыбается ей, глаза становятся меньше. она выглядит ...нежной. он понимает, что оставил свой клинок внутри. мама, одна из дворцовых служанок приветствует его, кланяясь, и оба – юнги и молодая девушка смотрят в его сторону. юнги делает жест, мягкий жест рукой, пренебрежительный. они все уходят, кроме охранников, которые ждут в нескольких футах впереди. — она тебе нравится, — чонгук не понимает, почему он это говорит, но слова все равно выходят. юнги требуется мгновение, чтобы что-то сказать. когда он это делает, то после вздоха: — она просто ребенок. — разве там не было королевских детей? — там были королевские дети, — проглатывает юнги, отводя взгляд. — мы опять ходим кругами. — мы всегда будем ходить кругами, пока ты держишь меня здесь, — чонгук подходит ближе. стражники едва заметно шевелятся. — я всегда буду пытаться убить тебя. ты всегда будешь пытаться унизить моего отца за то, что он сделал. — ты мог бы попытаться не убивать меня, — теперь они стоят рядом, всего в шаге или двух друг от друга. чонгук фыркает, и изо рта у него идет пар. на улице холодно, разгар зимы, и все вокруг кажется застоявшимся, замерзшим. — я не могу остановить тебя от попыток, но это будет продолжаться до тех пор, пока мы не устанем, и это не закончится тем, что ты убьешь меня. — тогда уходи, — юнги смотрит на него, нахмурив брови. — оставь трон. — ...ты действительно не понял, как играть, не так ли? — ярость горит в горле чонгука. но это ребячество, эта ярость. она приходит оттуда, где он чувствует себя маленьким. она должна быть сырой, но она слабая. на этот раз юнги выглядит неудовлетворенным. его щеки покраснели, поза стала неправильной. чонгук видит, как он оглядывается через плечо на охранников, его глаза становятся меньше, когда на них падает слабый солнечный свет. — я тебе не доверяю, — юнги делает паузу и нервно теребит свои кольца. — ты и я родом из мятежников, мы должны... я думал, что смогу. — ты ошибаешься, чонха, — чонгук чувствует тошноту. он так сильно хочет собрать головоломку юнги вместе, но все ее края зазубрены и неправильны, и чонгук не может держать их должным образом, не порезавшись. — я пришел из мятежа, но ты... ты пришел из алчности и кровожадности. это, кажется, больно, и это больше эмоций, чем чонгук когда-либо видел на лице юнги. — ты ничего обо мне не знаешь, — бормочет юнги, качая головой. — в конце концов, ты просто избалованный ребенок, — он отворачивается и собирается уйти, но вместо этого чонгук хватает его за руку, заставляя подойти ближе. реакция охранников немедленная. юнги поднимает руку, чтобы остановить их через секунду... они делают это, в паре футов от него, с мечами наготове. — он не представляет угрозы, — голос юнги стал чуть громче. стражники на мгновение отступают. однако они не убирают свои мечи. — если ты собираешься выпотрошить меня, то я бы не стал пытаться делать это в их присутствии. — я хочу понять, — почти бормочет чонгук. он растерян, зол и растерян. его внутренности – клякса из слишком многих цветов. — тебя, это... я должен понять, — юнги, кажется, оценивающе смотрит на него, сверля глазами чонгука, словно ища в них правду. — почему ты убил короля, чонха? — это заставит тебя чувствовать себя лучше? — тихо спрашивает юнги. — тебе будет легче убить меня? — да. на это юнги смеется, но это звучит безумно. — по крайней мере, ты честный консорт, — говорит он ему с горечью и весельем одновременно. это заставляет чонгука покраснеть, и он отпускает руку юнги. юнги не отступает, вместо этого... вместо этого он держится за запястье чонгука, пальцы скользят вниз, чтобы прижаться к его ладони. сердце чонгука бешено колотится, и он пристыженно смотрит на их ноги. — всегда есть кто-то, кто слушает, поэтому все мои слова записываются, — предложение звучит неуместно, и чонгук хмурится, желая посмотреть вверх. юнги тянет его за руку, и чонгук, шатаясь, подходит ближе, пока юнги не может поднять голову и пробормотать, почти на ухо: — убедись, что ты найдешь меня в моих покоях незамеченным. — что... — начинает чонгук, но юнги просто отпускает его полностью, только бросив на него взгляд, прежде чем уйти. кожа чонгука теплая там, где юнги коснулся ее, его ладонь покалывает, как будто онемела. стражники стоят по бокам юнги, и чонгук замечает, как он что-то говорит, как один из них оглядывается на него, тот самый, который следовал за чонгуком в павильон несколько дней назад. странное совпадение, если вообще совпадение. чонгук слишком долго стоит на холоде, чувствуя, как он забирается под одежду. несколько часов отделяют их от полной темноты. весь остаток дня в его костях живет беспокойство, даже когда он смотрит на карпов под замерзшим озером, даже когда он читает книги в библиотеке, слушая ученых и их шутки. мгновение чонгук наблюдает за ними. смотрит и вспоминает себя, те несколько лет, что он провел во дворце, и пытается вспомнить, как юнги выглядел тогда, его одежду, его волосы. его разум затуманен, и чонгук не уверен, являются ли воспоминания там реальными или его странными желаниями. когда наконец наступает ночь, чонгук не спит. он слишком долго лежит на кровати, глядя, как тает воск вокруг свечи, наблюдая, как он капает красным на подсвечник. он тоже имеет форму дракона, этот металл. чонгук сглатывает, садясь. вокруг личных покоев королевы не так уж много королевской стражи, потому что чонгук – единственный житель. и все же он идет тихо, прижавшись боком к стене. раз или два ему нужно съежиться, чтобы поместиться в темном закутке, затаив дыхание. он видит вдалеке ворота, факелы придают им желтые очертания. чонгук на секунду останавливается. вместо этого он мог бы сбежать. он мог бы сбежать, вместо того чтобы идти в покои короля. она прямо здесь, эта возможность. убедись, что ты найдёшь меня. чонгук выдыхает, затем поворачивается в противоположную сторону от ворот. покои короля усиленно охраняются, и туда трудно попасть. хотя там есть окно, чонгук видит его ясно, свет, который просачивается наружу, манит. это кажется слишком простым. на мгновение чонгук сомневается во всем этом – но затем он слышит шаги приближающихся охранников, и поэтому он поднимается, так тихо, как только может, ноги избегают плитки через каждую ступеньку, пока он не может добраться до окна, подтягиваясь. он почти вскрикивает, когда кто-то держит его за руку, и его глаза расширяются, но чонгук проглатывает это, когда видит лицо юнги рядом с его собственным, прижав палец к губам и носу. тише. ему помогают войти, руки на его руках, на его талии, и шея чонгука горит. юнги тянет его ближе, по-прежнему, отнимая у него дыхание. — просто следуй за мной, — прошептанные слова хрипят под кожей, и чонгук дрожит. он едва заметно кивает. в комнате еще не совсем темно, но свечи уже гаснут, их пламя постоянно мерцает. чонгук может видеть только одежду юнги, что она гвардейская, а не королевская, и он втягивает воздух, когда юнги рыскает вокруг него, развязывая ленты на его талии. они смотрят друг на друга, и все же чонгук ничего не может сказать. его пиджак снимают, медленно, стесняя с рук, иногда их тела прижимаются друг к другу. тогда юнги предлагает ему форму стражника. чонгук в замешательстве дотрагивается до него. надень ее, говорит юнги, оглядываясь на дверь, за которой стоят дворцовые служанки и евнухи. чонгук сглатывает, прежде чем сделать то, что говорит ему юнги. желтые волосы спрятаны за воротником, как и короткие у чонгука. они смотрят друг на друга, и чонгук хочет спросить, что они делают, но юнги протягивает руку, поправляет воротник чонгука, касаясь костяшками пальцев его шеи... так что чонгук не делает этого, не находя слов. это слишком добрый жест, слишком интимный. юнги ведет их к окну, где они выходят, и сердце чонгука бьется, бьется и бьется, смущенное и испуганное. — я уверен, что ты можешь ходить как стража, — говорит юнги, протягивая ему меч. чонгук смотрит на него, потом на юнги. — ты можешь попытаться обезглавить меня, когда мы будем далеко отсюда. меч тяжелый, а ножны слишком свободно болтаются на поясе, но чонгук все равно делает то, что ему говорят. еще один стражник присоединяется к ним на полпути, пугая чонгука. юнги едва моргает. — рад снова видеть вас, мама, — улыбается он. — я вытащу вас целыми и невредимыми. действительно, он поднимает голову, чтобы попросить открыть ворота, и следует за ними, когда они покидают дворец. чонгук чувствует радостное возбуждение, когда он следует за ними двумя, уже поздно, но главная улица все еще освещена, люди приходят и уходят, запах масла и рыбы достигает их, когда они уходят от дворца во внутрь ханьяна. — тэхен, ты должен вернуться, — говорит юнги, когда они останавливаются в каком-то пустом переулке. тэхен, стражник, только кивает. берегите себя, чонха. чонгук с любопытством наблюдает за этим обменом репликами. стражник и король, так или иначе, друзья. — это для тебя, — взгляд чонгука перемещается с исчезающей фигуры тэхена на руки юнги, маска, которую он держит, сделана из дерева, и чонгук видит на ней узоры черного и красного. — пунэ, — говорит он с раздражением. наложница. его щеки пылают. — а кем ты собираешься стать... янбаном? маска, которую юнги поднимает над своим лицом, на удивление, маска мясника, с очень густыми черными бровями, и странной нарисованной улыбкой. — мы будем носить их только до тех пор, пока не войдем в таверну, юджи будет нас прятать. — ...юджи? — она друг, — юнги подходит ближе, чтобы завязать маску чонгука вокруг его головы. они находят глаза друг друга, и даже в маленьких щелочках, глаза юнги темные и... чонгук моргает в замешательстве. красивые, подумал он на мгновение. красивый. это не должно быть словом для мин юнги. — я удивлен, что ты принял мою просьбу, — пальцы юнги слегка касаются затылка чонгука, и прикосновение сразу же заканчивается. чонгук сжимает свои губы, нервничая. — будет, — нервно бормочет он. он не должен так нервничать. — мне будет легче убить тебя, если я тебя пойму. — я не настолько тебе доверяю, чтобы сказать то, что ты хочешь услышать, — юнги опускает руки. — я убил этих людей, всех их. это достаточная причина, чтобы убить меня, — да, но... начинает чонгук, понимая, что они просто снова будут разжигать тот же спор, пока один из них не уйдет, но юнги тычет в деревянную поверхность щеки на маске чонгука. — сегодня мы мясник и наложница, — чонгук неуверенно смотрит на него. — если я смогу доверять тебе, я отвечу на твои вопросы. — чонха... — пойдем, мы теряем время. улицы ханьяна представляют собой организованное скопление небольших зданий, киосков, ларьков, торгующих едой и другими предметами. ночью все вокруг мягко окрашивается в оранжевый цвет от факелов перед входными путями. на них мало кто смотрит. большинство простых людей слегка пьяны или слишком устали, чтобы обращать внимание на двух дворцовых стражников, несмотря на их маски. они добираются до более высокого дома кисэн. юджи находит их сразу же, держа руку юнги, ее лицо нежное под более тяжелым макияжем. сюда, дорённим, у меня есть отдельная комната для вас. никто не смотрит на них по-настоящему. чонгук наблюдает, как аристократы сидят за столами, пьют и разговаривают о своих делах, с ними сидят одна или две кисэн, некоторые наливают им еще спиртного, другие томно обмахиваются веером, обнаженные плечи выглядывают из-под ханбоков. это скорее бордель, чем просто дом кисэн, понимает чонгук, быстро отводя взгляд. другие кисэн наполняют свою комнату бутылками соджу и едой, тяжело кланяясь перед уходом. юджи что-то шепчет на ухо юнги, и тот дает ей мешочек с монетами. когда она уходит, он снимает маску и закрывает за собой дверь. кат также убирается, оставленный рядом со столом. чонгук не двигается. — ты привел нас в бордель, — указывает он, и его голос звучит приглушенно из-за маски. — да, — юнги садится на подушку, оглядывая стол. — здесь достаточно шума, чтобы заглушить наши голоса, а юджи не станет совать нос не в свое дело, — он поднимает глаза. — ты можешь сесть. — а что, если они узнают, что ты часто посещаешь бордели, чонха? — а ты собираешься сообщить об этом министрам? — чонгук вздыхает, снимает маску и садится. юнги наливает им обоим соджу. это противозаконно - расточительствовать королевской порцией, поэтому чонгук держит чашу, хоть ему и не нравится. он качает головой, я никому не скажу. — выпьем за это, — и юнги прикасается сторонами их чашек, отпивая. чонгук следует за ним. соджу обжигает ему горло, на мгновение немеет язык. он согревает его изнутри, сладкий вкус задерживается. — ...почему маски? — юджи не знает, как я выгляжу, — юнги берет кусок рыбы и жует. его нос покраснел от алкоголя. чонгук смотрит на него, прежде чем тоже начать есть. не делать этого бессмысленно. — и поэтому она не может лгать о том, чего не знает, — наливают еще одну чашку соджу. чонгук смотрит на неё, не прикасаясь. — я помню тебя, — говорит юнги. — ещё с тех пор, как ты приехал во дворец учиться. в каком-то смысле это удивительно. тогда чонгуку было чуть больше тринадцати, тощий, неуверенный. — я тоже тебя помню, — юнги, должно быть, был на несколько лет старше, чонгук не знает... тогда он был выше, волосы не такие длинные, но такие же светлые. чонгук помнит, что не понимал, из чего он создан, человек или божество, были ли истории, которыми делились о нем другие дети, реальными. и все же тогда юнги был никем. — мин юнги. — а, — и это заставляет юнги фыркнуть. он показывает на наполненную чашку, и чонгук наконец берет ее. — прошло много времени с тех пор, как меня называли моим родным именем, — заставляет дыхание чонгука замедлиться, впадины на его щеках становятся такими же горячими, как и шея. он смотрит на юнги, сидящего по другую сторону стола, как тот поднимает руки, чтобы дотронуться до пучка волос на голове, и распускает его несколькими рывками. шелковистые пряди падают ему на лицо, затем, контрастируя с розовой кожей, темнеют брови. юнги выпивает еще одну чашку соджу, прежде чем находит взгляд чонгука. — ...твои щеки покраснели. — я... — мне нравятся твои волосы, это то, что думает чонгук, но он не говорит этого, потому что говорить это вслух – слишком большой проступок. он дает себе минутку, пытаясь растворить мысли о внешности юнги в своем гневе, надеясь, что они уйдут. — я давно ничего не пил. они оба слышат, когда соседняя комната заполняется, громкий звук пронзительного хихиканья следует за закрытием панелей, и чонгук изо всех сил старается не поддаваться образам, которые внезапно вспыхивают в его голове. — я убил короля, потому что он убил мою мать, — глаза чонгука расширяются, он снова смотрит на юнги, наблюдая, как тот медленно ест, не торопясь. — не напрямую, но это сделал он, — юнги на мгновение откладывает ложку. — его королева убивала ее, королевская семья убивала ее, дворец убивал ее. он сделал из нее дурочку даже после того, как она умерла. — ...что они с ней сделали? — как ты думаешь, что происходит с наложницей низкого ранга, когда она единственная, кто рожает сына? — конечно, ходили слухи о том, что неудача короля в рождении наследника ставит под угрозу его правительство, что его коллекция дочерей не приносит никакой пользы, что его младшим братьям, возможно, придется взять ответственность на себя, чтобы появился наследник дома и. теперь они все мертвы. юнги выглядит обеспокоенным, сердитым. он ёрзает, теребит свои кольца, когда клыки прикусывают его нижнюю губу. — и я родился таким, — чонгук чувствует странную боль в груди, не новую. — чтобы сделать все ещё хуже для неё. — почему... — я дал тебе достаточно честности, чтобы ты мог продержаться еще месяц, — перебивает его юнги, прежде чем выпить еще одну чашку соджу. — я мясник, но ты не являешься наложницей, — добавляет он. — я не могу доверять тебе, если ты мне не доверяешь. что это значит? чонгук хочет спросить, но не делает этого. вместо этого он смотрит вниз, на маску, оставленную на столе, касаясь деревянного кончика маленького носа. он наливает себе еще одну чашку и выпивает ее, прежде чем поднять маску, пока она не закрывает его лицо. сквозь дыры он находит глаза юнги. — это то, чего ты хочешь? — может быть, — юнги наклоняет голову, щурится и улыбается. он протягивает руку через стол, снимая кат чонгука. он падает ему на спину. — но я не думаю, что тебе нужна маска, твои цвета точно такие же, — и, возможно, он имеет в виду красные щеки, мясистые губы, темный обсидиан прядей волос, слегка загорелую кожу. чонгук вздыхает, снова кладя маску. я тебя не понимаю. пробормотанные слова не проходят мимо юнги. — тут нечего понимать, — чонгук пристально смотрит на него. — не в этом. — в чем? — я думаю, что ты красивый, — и сердце чонгука на миг замирает, нервничая. — красивее, чем эта маска, — снова просачивается хихиканье и стоны, сладкие. чонгук чувствует, как жар на шее окрашивает его грудь, спускается по ребрам, пропитывает живот. — в этом не надо ничего понимать. это оставляет чонгука совершенно ошеломленным, эти предложения, и его пальцы сжимают ткань его одежды на ногах, когда он отводит взгляд от юнги. эти предложения порочны, они смешиваются со звуками, доносящимися из соседней комнаты, и горят под тканью одежды. — так вот почему ты привел меня в бордель? попробовать и... — нет, — и юнги наливает ему еще чашку. чонгук понимает, что потерял счет тому, сколько их было. — я привел тебя сюда выпить, — пальцы чонгука слегка дрожат. — доверие приходит легче, когда ты пьян. научись играть, напоминает себе чонгук. к его поясу прикреплен меч. никто бы не узнал. никто бы не нашёл тело юнги, только через много времени. он наблюдает, как юнги возвращается к еде, костяшки его пальцев сильно покраснели, а глаза чонгука следят за формой его запястья, костлявого, как его пальцы, следят за контурами его плеч под одеждой стражника, за тем, как его волосы как бы стекают вниз, пряди желтого на красном, следят за контуром его кадыка, подбородка, за тем, как его рот выглядит влажным... чонгук вздрагивает, хватает чашку, опустошая ее соответственно. онемевшая боль тянет его за живот. юнги протягивает руку с едой между палочками, и есть что-то притягательное в том, как он смотрит на чонгука, наклонив голову, с темными глазами. чонгук открывает рот, берет ее, пробуя на вкус специи, травы и морскую соль. он сглатывает. юнги уже нашел, на что обратить внимание. — сколько тебе лет, чонха? на самом деле это не тот вопрос, который должен был задать чонгук, но вялые слова все равно выходят, его тело любопытно. юнги на секунду задумывается. — двадцать шесть, — говорит он, затем. — мне двадцать два, — он наливает себе еще одну чашку соджу. — я выпью за твою долгую, благополучную жизнь, чонха, — насмешливый тон его фразы заставляет юнги рассмеяться, показывая квадратные зубы и морщинки в уголках глаз. — как твой королевский консорт, я пью за твою... — юнги шикает на него, все еще смеясь, прижимая ладонь ко рту чонгука, заглушая остальные слова. чонгук касается его запястья, чувствуя влажное дыхание на руке юнги. — ты говоришь слишком громко, — тела в другой комнате звучат громче, хотя, задыхаясь, пропитывают стены, за ними следуют более высокие стоны. чонгук чувствует кости под пальцами. у него начинает болеть голова, и живот тоже. юнги отдергивает руку, но она все еще висит перед лицом чонгука. — здесь я всего лишь мясник, чонгук. — почему ты еще не убил меня? — выдыхает чонгук, все еще держа запястье юнги, чувствуя, как беспокойно бьется его пульс. он действительно не знает, почему спрашивает. юнги отвечал на него слишком много раз, по-разному, и чонгук знает, что он политзаключенный, но... кажется, есть что-то еще, и чонгук отчаянно хочет знать. — почему ты отрезал мне волосы, а не голову? — юнги смотрит на него, и он краснеет. свет от люстры со свечами над ними пляшет в его радужках. — это не поможет тебе с министрами и государственным советом. они правы, желая, чтобы я ушел. — я не хочу, чтобы ты уходил, — тихо предлагает юнги. — ты должен, — чонгук нервно отталкивает руку юнги, но юнги удерживает его, тянет, тянет, пока грудь чонгука не прижимается к краю. — ты пролил достаточно крови, чтобы искупаться в ней, чонха. моя – всего лишь еще одна капля. — я думал, тебе нужно убить меня. — ну, — и чонгук уже не знает, что хочет сказать. он смущен, зол и ему жарко, и пальцы юнги на нем кажутся гиперболическими. он хватает бутылку соджу и пьет из нее, пока она не кончается. она стекает по подбородку, но чонгук не обращает на это внимания. алкоголь ударил ему прямо в голову, сильный укол боли заставил его поморщиться. бутылка опрокидывается, когда он роняет ее на пол, и откатывается. — я больше не знаю, что мне нужно, — он полностью отпускает юнги, падая спиной на пол, уставившись в потолок, на деревянную люстру. она вращается, медленно, края размыты. чонгук выдыхает. — ...если бы ты не убил короля, ничего из этого не случилось бы. — в этом предложении нет если, — говорит ему юнги грубым голосом. — я родился, чтобы убить своего отца. — это прóклятое существование, — усмехается чонгук. — да, — последовал тихий вздох. — да, это так. — я хочу вернуться во дворец, — он не должен говорить такие вещи королю, но юнги, кажется, двигается, собирая их маски, становясь ближе. чонгук смотрит на него снизу вверх и тихо добавляет: — если таково твое желание, чонха, — юнги опускается на колени, и в его глазах появляется что-то похожее на доброту. он надевает маску на лицо чонгуку, потом на свое. — почему мясник? — у него нет счастливого конца, — с придыханием произносит юнги. — даже с наложницей, — чонгук слишком неподвижен, его мышцы напряжены. он задерживает дыхание, когда юнги наклоняется, прикасаясь их масками в странном поцелуе, и отстраняется, как только это происходит. — это самое близкое, что он когда-либо получит, — чонгук хочет что-то сказать, хочет оттолкнуть его, хочет притянуть обратно, и перекрывающиеся чувства переполняют его. юнги снова встает. чонгук не ждет, пока ему протянут руку, и тоже встает. они больше не разговаривают. они не разговаривают ни на выходе, ни когда идут по холодным, почти пустым улицам ханьяна, ни когда добираются до ворот. юнги тычет в ребра стражника по имени тэхен, который слишком сонный, чтобы комментировать их усилия, медленно открывая ворота. они не разговаривают, когда идут вместе к покоям королевы, их головы опущены под лунным светом, маски скрыты под тканью одежды. они не говорят, просто дышат, их узоры совпадают. чонгук отстраняется от юнги, когда они добираются до его покоев. юнги придерживает его сзади за одежду. — мне нужен твой меч. — а, — чонгук поворачивается боком, кивая. он отдает его обратно, чувствуя его тяжесть на ладони, виня себя за глупость. — я должен был использовать его, не так ли? — пожалуй, — и юнги почти улыбается. он оглядывает чонгука на мгновение, прежде чем отвернуться. — спокойной ночи, чонгук. — спокойной ночи, чонха.___________________
вода ужасно холодная, она полностью пропитывает его одежду, заливая соломенный коврик, рядом с ним. чонгук судорожно глотает воздух, все его тело дрожит. он слышит прерывистое дыхание тэхена в нескольких футах от себя, на другой доске. если он поднимет глаза, чонгук сможет увидеть юнги, но он не хочет... поэтому он яростно смотрит на грязь на земле, зубы стучат, легкие перегружены. — там второй стражник, — это один из министров, чонгук едва узнает его. — мы надеемся узнать от них его имя. мы узнали, что двое стражников помогли наложнице тайно выбраться из дворца, сказал один из членов государственного совета час назад, когда чонгук обнаружил, что лежит грудью на дощечке, а его руки так крепко связаны, что кончики пальцев медленно немеют. — они вернули его, — говорит юнги. его голос не дрожит, не кажется, что в нем есть эмоции. если его что-то и беспокоит, он этого не показывает. чонгук чувствует, что его рот слишком сухой. — зачем им было возвращать его, если побег был их планом? — у нас есть основания полагать, что он общается с повстанцами, чонха, — это ложь, хочет сказать чонгук, но юнги знает, он знает, ему не нужно этого говорить. — если только мы сможем извлечь эту информацию... — я лично поручу бюро разобраться с этим вопросом, — пренебрежительно говорит юнги. но они заслуживают по крайней мере наказания, мама, взвывают министры. сердце чонгука бешено колотится. — пусть их выпорют, а потом отошлют консорта обратно в его покои, — пауза. — разверните стражу к стене, — следует возмущенное бормотание. чонгук, наконец, поднимает взгляд на драконью одежду юнги, на то, как он выглядит слегка расстроенным, как будто ему надоело быть там. он поднимает руку, и бормотание прекращается. — ...поторопитесь, вы тратите время короля. когда палка ударяет его в бок, чонгук чувствует, как воздух с силой выталкивается из его легких, немедленная боль распространяется по всему телу, беспорядочная. у него нет времени подготовиться, нет времени надеяться на то, что он приспособится, когда на него обрушивается еще один удар, и он вздрагивает, глаза опухают от горячих слез, зубы стиснуты. раздается третий удар, четвертый, пятый, и на шестом чонгук лишь слегка осознает все это, погружаясь в вызванный болью туман, мягкие, прерывистые всхлипы слетают с его губ. тогда они останавливаются. чонгука лихорадит, он дрожит, чувствует, как вода и кровь стекают по его бокам. все теплое, обжигающее, но чонгуку все равно слишком холодно. его развязывают, и он почти визжит, когда охранники поднимают его на ноги. может быть, это безумие в его голове, но чонгуку кажется, что он видит, когда юнги делает несколько шагов к нему, только чтобы быть остановленным. они смотрят друг на друга, и чонгук сплевывает кровь, кашляя. юнги не следует за ним, когда его уводят, стонущим после каждого шага. дворцовые служанки быстро окружают его, как только он попадает в свои покои, и чонгук едва ли заботится о том, что его раздевают, едва успевает подумать, что его конечности обнажены. когда холодная ткань касается сырой кожи, он кричит, мечется. — пожалуйста, мама, оставайтесь на месте, — говорит одна из них, заставляя его снова лечь, и чонгук плачет, он ничего не может с этим поделать. его зрение красное, красное в уголках глаз, красное на губах, красное пятно на ткани вокруг него, вода в чашах, красное, красное, красное. — мы позаботимся о вас, — голос мягкий, нежный, когда чонгук снова стонет, ломая то, что сходит за звуки, исходящие из его рта. — закройте глаза, мама, пожалуйста, — только усталость заставляет чонгука сделать это. за его веками, в темноте, нет ни крови, ни боли. чонгук дышит медленными обрывками. холод утихает. в его комнате пахнет кровью и снегом. может быть, может быть, он... он задыхается, глотает воздух, кашляет. чонгук моргает, просыпаясь, растерянный, тяжелый. его спина обнажена, он чувствует холод. просачиваются слабые воспоминания. призрачная боль ползет под кожей. — не двигайся слишком сильно, — голос юнги пугает его, и чонгук поворачивает голову в другую сторону, видя, как юнги закрывает книгу, свеча рядом с ним почти догорает. это бросает странные углы на его лицо. — ты же не хочешь, чтобы снег упал. чонгук пристально смотрит на него. — ...почему ты здесь? — ты продолжаешь задавать мне вопросы, на которые у меня нет ответов, — говорит юнги, откидываясь на спинку стула и вздыхая. — ...я не хотел, чтобы так получилось, — чонгук чувствует себя слишком уставшим, чтобы сказать что-то в ответ, поэтому он просто ждет, ровно дыша. — я не знал, что другие стражники видели твое лицо. они наказаны, — они смотрят друг на друга. юнги выглядит смущенным. — ты со мной не разговариваешь. — тебе тоже было приятно наказывать меня? — юнги моргает, открывая рот. голос чонгука тверд. другие его части болят, внутренние, по причинам, которых он не может понять. — тебе нравится насилие, чонха, не лги. — мне нравишься.. — это заставляет юнги фыркнуть, и он отворачивается, обеспокоенный. — нет, — отвечает он после паузы. чонгук наблюдал, как он нахмурил брови, как коснулся ожерелья с эмблемой на шее. юнги не очень то и похож на короля, сидящего в темной комнате. он больше похож на человека, который ужасно заблудился. — бюро приедет для расследования, — говорит тогда юнги. — ...ты можешь сказать правду, если хочешь. — я больше не знаю, что такое правда, — чонгук почти смеется, но чувствует себя слишком слабым, чтобы сделать это. — я ничего не знаю. юнги сжимает вместе губы, фокусируя себя на том, где он сидел. чонгуку хочется накричать на него, но горло болит так же, как и грудь. — королева порезала мне лицо, когда мне исполнилось восемнадцать, — монотонный голос юнги не выдавал никаких эмоций. — она тоже привязала меня к доске, она делала это каждый день, — чонгук пристально смотрит. — у короля не может быть шрамов, как ты знаешь... тело короля священно, — затем наступает тишина. растаявший снег капает со спины чонгука, пропитывая ткань под ним. — когда она убила мою мать, она была уверена, что та не вернется, чтобы позаботиться обо мне, — юнги закрывает глаза, словно вспоминая что-то плохое. — ее руки были брошены в реку, ее ноги были отданы свиньям на рынке, ее голова была показана другим младшим наложницам как угроза, — тошнота подступает к горлу чонгука, и он морщится. — это пока вся правда, которую я могу тебе рассказать. тем не менее, чонгуку больно, и он злится, и он ожесточен. — ты хочешь, чтобы я пожалел тебя, чонха? — нет, — юнги снова поворачивается к нему, качая головой. — тебе нужны были мои доводы, и я даю их, чтобы ты знал, кого убиваешь, — чонгук думает что-то сказать, но ничего не выходит. юнги протягивает руку, заглядывая под ткань на спине чонгука. — шрамов не останется, — комментирует он. — в конце концов, ты все еще можешь быть королем. — я не хочу, — говорит ему чонгук, двигаясь чуть-чуть, чувствуя острую боль на коже. — я просто хочу, чтобы ты ушел с трона. — не двигайся много, — вздыхает юнги, вставая, чтобы подойти ближе, поправляя ткань на спине чонгука. чонгук вздрагивает, стараясь не издавать никаких звуков. — я уберу их, ты замерз, — юнги работает тихо, объявляя, когда он собирается коснуться кожи, и чонгук хватается за ткань подушек, морщась. он видит окровавленные тряпки на руках юнги, видит, как они пачкают его кожу. тем не менее, он не останавливается, поднося таз с чистой водой, снова очищая порезы, высушивая их, чтобы их было легко залатать. чонгук наблюдает за ним, за тем, как смотрят его глаза, за морщинами на лбу, за мягкими очертаниями его контуров. он не понимает мин юнги, и это сводит его с ума. — я плохой человек, — говорит ему юнги, помогая ему сесть, легко касаясь кончиками пальцев нижней части спины чонгука, его талии. чонгук выдыхает. — мы разделяем эту мысль, но... — юнги отстраняется, когда чонгук полностью усаживается. его пальцы все еще немного запачканы. они смотрят друг на друга, но юнги, кажется, отклоняется от своей первоначальной мысли, слишком быстро отводя взгляд. — ...к тебе придет лекарь. чонгук не совсем уверен, почему он хватается за одежду юнги, тянет, прежде чем юнги может отодвинуться. юнги смотрит на его руки, на пальцы, сжимающие шелковистую ткань, слегка ошеломленно. когда его глаза находят глаза чонгука, они шире, чем обычно, они любопытны и удивлены. — не надо... — вдруг заикается чонгук. — не уходи. — почему? на это нет правильного ответа, чонгук не может его найти. он не знает, почему он хочет, чтобы юнги остался, он не знает, что означает волнение под его кожей, он не знает, почему гнев внутри него окрашен жаром. он помнит, как юнги поцеловал маску наложницы, как он наклонился, как воздух вокруг него стал тоньше. когда чонгук тянет юнги вниз, осторожно, есть некоторая сдержанность, некоторый страх, возможно. юнги выглядит смущенным, но его глаза скользят вниз к губам чонгука, и его щеки быстро краснеют. чонгук двигается вперед, наклонив голову, неуверенный в том, чего он хочет, в правильности и неправильности, в странной развращенности всего этого. их дыхание смешивается, рты закрываются. чонгук чувствует, что дрожит. — я схожу с ума, — бормочет он, его верхняя губа касается губ юнги, его шея напрягается от неловкого положения. наконец, наконец, он заставляет себя оттолкнуть юнги. юнги отшатывается, все еще весь красный, выглядя взволнованным и запыхавшимся. чонгук опускает глаза. — я... — он выдыхает горячий воздух из легких, сердце бьется слишком быстро, отчего у него кружится голова. — лекарь ... лекарь придет к тебе на рассвете, — говорит юнги немного хриплым, немного дрожащим голосом. — должно быть, скоро. — ты собирался остаться здесь до тех пор? — если бы ты не проснулся... да, — они, кажется, не могут смотреть друг на друга. чонгуку не нравится, как его боль смягчается теплом других частей тела. — я бы остался. — им бы это не понравилось, — предлагает чонгук, наконец поднимая глаза. юнги смотрит на дверь, его смущение ясно. — совет узнает об этом. — король иногда может делать все, что захочет, — на этот раз юнги смотрит на него, и он похлопывает себя по одежде, как будто хочет разгладить складки, которые чонгук сделал своими пальцами. — даже ночевать в покоях наложницы. — не тогда, когда наложница – мужчина, чонха. — может быть, поэтому я и остаюсь, — чонгук моргает, открывает рот и быстро закрывает. краски юнги усиливаются, даже его губы становятся краснее и мясистее. может быть, поэтому я и остаюсь. чонгук сглатывает, внезапно смутившись. — может быть, это... — но юнги качает головой и на мгновение закрывает глаза. — ты должен постараться больше спать. он возвращается к стулу, садится, руки не знают, что делать, пока они снова не находят книгу. сейчас слишком темно, чтобы читать, свеча почти погасла. сначала чонгук не ложится, его сердце сильно бьется в груди. юнги игнорирует его, перелистывая толстые страницы, как будто слова имеют значение. чонгук слишком хорошо знает его, его тело, сидящее там, то, как он дышит. это беспокоит его, это громко и неприятно, и чонгук не знает, что с этим делать. но... если юнги там, никто больше не придет и не заберет его во сне. но... если юнги там, все его тело горит. — ты слишком будоражишь мои чувства, я не могу уснуть. юнги поднимает голову и смотрит на него. — что? — ты ... я тебя не понимаю, — трудно выдержать взгляд юнги, но чонгук делает это. — это меня злит, и... — ты всегда злишься, — фыркает юнги, хихикая, как будто чонгук сказал что-то нелепое. — в этом смысле мы тоже похожи, — и, помолчав, добавил: — мы можем от этого умереть. — я не умру. — я мог бы, — предполагает юнги. — ты сам только что сказал, что я возбуждаю твои чувства... — это не столько заставляет меня хотеть убить тебя так сильно, сколько заставляет... — чонгук, — его имя произносится серьезно, и чонгук сразу же замолкает. он сглатывает, стыдится, краснеет. — не говори слов, о которых потом пожалеешь, — юнги встает и тянется к сложенной ткани у комода. чонгук смотрит на него, когда юнги одевает его обнаженные плечи, приветствуя тепло ткани и пальцев. — слова исцеляются не так легко, как тело. — мое тело не исцеляется, — выдыхает чонгук. — когда ты рядом, с ним что-то не так. — лекарь, — почти бормочет юнги. его пальцы пробегают по складкам одежды чонгука, ногти почти слабо царапают кожу под ней. — он придет к тебе. — он сказал, что измена – это болезнь, — чонгук не знает, почему он это говорит, но он делает это. — может быть, я все-таки умираю от нее. — значит, я уже мертв, — и нет спасения в том, как чонгук смотрит на юнги, или в том, как юнги смотрит на чонгука, нет спасения в том, как глаза задерживаются на форме носа и скул, на том, как губы изгибаются в дугу, на том, как они выглядят в тускло освещенной комнате, мясистые и мягкие. чонгук так сильно хочет перестать смотреть, но от этого ему становится жарко, и это заставляет его чувствовать что-то другое, помимо ненависти и боли, и это хорошо, это хорошо, что ему дали передышку, хотя бы на мгновение. — ...ты действительно... — ничто, — смотрит вниз, затем. его сердце бьется у самого горла. юнги отдергивает руки. — я – ничто. — ...тогда мы еще больше похожи, чем я сначала подумал, — вздыхает юнги, возвращаясь к своему креслу, и его голос звучит устало, когда он снова говорит: — отдыхай, чонгук. это приказ короля. — я не склонен им подчиняться, чонха. — пожалуйста. мягко просит юнги, и это звучит... звучит почти мило. чонгук смотрит на него, прослеживая линию его шрама. такой человек, как мин юнги, не может быть милым. вокруг него только черная, глубокая вода океана, слишком измученного, и пустота, в которой он существует. чонгук не думает, что это стоит того – промокнуть настолько, что можно утонуть. спокойно, он отвечает: — хорошо, — это невыносимого рода молчание, потом. чонгук никогда не спит, юнги никогда не уходит, их дуга никогда не приходит к завершению. они шатаются близко друг к другу, достаточно, чтобы коснуться, но не касаются, и чонгук не уверен, какой исход будет худшим. он больше ни в чем не уверен. к тому времени, когда он закрывает глаза, возможно, юнги уже нет. чонгук не оборачивается.___________________
ранним утром новолуние виднеется наверху, когда небо еще чистое и голубое. это хороший знак, шепчутся между собой дворцовые служанки, хороший знак для хорошего правления. чонгук наблюдает за ним из открытых окон королевской библиотеки, желая быть самой луной, слишком далекой, чтобы он мог быть неприкасаемым. он жаждет такой свободы каждый раз, когда служанка приходит одевать его, каждый раз, когда стражник хватает его за руку и толкает назад, пока он снова не уходит от ворот. он довольно болезненно устраивается на стуле, морщась, когда струпья на его спине трутся о ткань, беспокоя и покалывая, как маленькие иголки под кожей. с этим новолунием год подходит к концу. чонгук чувствует его вкус, как он превращается в пепел на его языке, опустошается и исчезает. прежде чем он снова увидит ту же самую луну, он умрет, глядя в такие окна внутри дворца. он приказывает себе ценить ее, луну, ее призрачные очертания на фоне бесконечной синевы. — мама, — несколько знакомый голос отвлекает его внимание. он узнает тэхена, его форма слишком резко контрастирует с окружающей средой. — а я думал, что тебя выслали, — говорит чонгук, слегка смущенно поднимая брови. тэхен фыркает, улыбаясь. — у них достаточно людей у стен, — следует легкое пожатие плечами. чонгук ничего не говорит. он может сказать, по тому, как тэхен стоит почти осунувшись, что он также исцеляется от своих собственных ран. — я должен отвести вас к королю. — а что, если я не хочу идти? — он сказал, что вы можете не хотеть, но он сказал, что вы умеете читать, так что, — и тэхен возится со складками своей униформы, пока не вытаскивает листок бумаги, смятый, почти порванный. чонгук тянется к нему через мгновение, наблюдая, как тэхен слегка краснеет. — она не была такой морщинистой, когда он мне ее дал. приходи пить чай, написано на грязном хангыле, который нуждается в работе. ему требуется мгновение, чтобы понять, но потом... он старший сын, он должен вести обряды, это последний день года. странно думать, что он сделает это ради короля, который убил всю его семью. желчь окрашивает горло чонгука. — я не хочу идти. — мама... — чонгук, — голос чонгука перекрикивает расстроенное предложение тэхена. — я не... я не настоящий консорт, так что нет смысла обращаться ко мне так. — тогда, — тэхен прочищает горло, оглядываясь назад. он выглядит взволнованным и нервным. — чонгук, — сообщение скомкано в клубок, и чонгук позволяет ему перекатиться по деревянному столу в сторону от него. — я вырос с... с королем, с юнги, — при этих словах чонгук поднимает глаза, выгибая брови. — видишь ли, мы оба сыновья наложниц. — ты еще один сын ко... — нет, — качает головой тэхен. — я... чужой, — он фыркает, улыбаясь, но чонгук не повторяет за ним. — то, что он сделал... это может показаться жестоким, но... — может показаться жестоким. чонгук свирепо смотрит на него, и это заставляет тэхена искать подходящие слова, пока он полностью не сдается, опустив голову и вздыхая. — я сообщу королю о ваших желаниях, мама. он остается один на один с тихим шелестом ветра в листьях снаружи и присутствием луны, бледной и маленькой наверху, наблюдающей из окна за солнцем, которое начинает свой спуск. чонгук выдыхает, воздух в его легких становится горячим. несмотря на яд в нем, он не может не удивляться... он не может не думать о времени, которое он провел в замке, когда в его защищённой привилегиями жизни были проблески юнги и тэхена на заднем плане. однако там нет ничего, кроме слабых рисунков молодого мин юнги и его соломенных волос, как вместо того, чтобы гореть под солнцем, они стали похожи на жидкую белизну. чонгук снова трогает смятую бумагу, разворачивает ее, прижимая углы. почерк у юнги странный, нетренированный. тайно обученный наложницей. он задается вопросом, что еще есть в юнги, чего он не знает, но чонгук боится полностью увидеть его и не смочь отвести взгляд. он мог бы пойти... он должен пойти, совершить чайные обряды для своей семьи, но чонгук боится того, что значит приблизиться к такому человеку, как мин юнги. призрак прикосновений ощущается на его боках, там, где держал юнги. они преследуют его. его глаза за маской мясника, когда он наклонился, их мягкие черты. чонгук снова комкает бумагу, отбрасывая ее подальше, пряча лицо в ладонях, прежде чем прижаться лбом к деревянной поверхности стола, дыша на нее. просто двигайся уже дальше, говорит ему обеспокоенный разум. не давай ему другого повода причинить тебе боль. он остается, однако, на некоторое время, прежде чем, наконец, снова садится, встает с шатающимися ногами, нерешительно. тэхен ждет у входа в библиотеку, и чонгук останавливается, его щеки сразу же вспыхивают, а руки краснеют. — я так и думал, что вы передумаете, — последовала его кривая улыбка. — ... он сказал, что вы это сделаете. — что еще, — чонгук переминается на каблуках, делая вид, что не чувствует себя слишком замеченным, слишком очевидным. — что еще сказал тебе король? — больше ничего, — пожимает плечами тэхен. — тогда я могу вас проводить? — да, — сдается чонгук, вздыхая. он пытается разгладить складки на рукавах, пока они идут молча, руки слишком дрожат. в животе у него что-то вроде мотыльков, их крылья бьются о стенки, пытаясь вырваться. они идут не в королевские покои, а в павильон в саду. чонгук издалека чувствует запах ладана. он окрашивает холодный воздух, травяной и мускусный одновременно. юнги там, чонгук может видеть слабый свет его волос, то, как золото его украшений крадет крапинки света, отражаясь. когда они подходят ближе, юнги поднимает голову. ноги чонгука сразу же перестают двигаться, и он чувствует их на земле, пальцы скручиваются в его ботинках. тэхен замечает через несколько шагов и поворачивается, чтобы посмотреть на него. все его тело чувствует боль от ран на спине, как будто они свежие и открытые, рот наполняется кислотой. тэхен снова делает шаг вперед. — мне кажется, я плохо себя чувствую. — тебе нужен лекарь? — издалека доносится мягкий голос юнги. они достаточно близко, чтобы он услышал чонгука, и они достаточно близко, чтобы чонгук мог услышать его тоже, подняв глаза, чтобы увидеть его за плечом тэхена. — нет, — чонгук качает головой, и он знает, что дрожит, но он подталкивает себя вперед, пока не проходит мимо тэхена, пока не видит глаза юнги близко и как они смотрят на него. чай накрыт, ждет, дымит, выходя из чайника. напротив юнги лежит подушка, и больше ничего. чонгук нервно сглатывает, затем складывает ноги и садится. — мне не нужен лекарь. это тихо, так что юнги отпускает тэхена, движение почти вялое, ленивое. чонгук осознает их одиночество в тот момент, когда охранник уходит, присоединяясь к флангу с другой стороны ворот впереди. на соседних деревьях щебечут птицы, и слышен тихий звук бегущей воды там, где трескается ледяная поверхность. все остальное застыло в ожидании, как и они вдвоем. юнги двигается первым, хватая шкуры, сложенные рядом с ним, предлагая их чонгуку. они окрашены в малиновый цвет, как и его одежда, мех мягкий, когда чонгук касается его. это может показаться странным, красный цвет на фоне темно-зеленой одежды, но чонгук не отталкивает его, слишком холодно. — ты выглядишь лучше, — юнги облизывает губы, вздыхая. — мне сообщили, что твои раны хорошо заживают. — да, чонха. он смотрит на чайный столик между ними. чайные обряды обычно проводятся семьями, старшим сыном, для предков. чонгук думает, как это неправильно, что они там, в этом павильоне... за ними только смерть, и только смерть впереди. нет смысла притворяться, что следуешь социальным правилам, когда за ними никто не следит. керамика — это не тот красивый фарфор с драконьей росписью, который чонгук часто видит на столе юнги. чашки маленькие, глиняные, коричневого цвета. чайник белый, но сколотый. он выглядит слишком бедно на фоне короля и его церемониальных одежд. — ты первый сын, — откашливается юнги. — я подумал, что ты захочешь налить им чаю. — ...ты думаешь о том, что я хочу? — чонгук поднимает глаза и смотрит на юнги. выражение его лица спокойное, скрытое под маской пустоты. они, кажется, всегда в масках, эти двое. мясник, наложница. юнги сжимает губы вместе, только легкий оттенок красного на его щеках. его волосы в основном распущены, и лежат так близко к лицу, цвета контрастируют ещё сильнее. — чай ничего не исправит. — это и не должно было исправлять что-то, — юнги трогает свою пустую чашку, пальцами касаясь края. — ничего не будет правильно, только не для таких, как мы с тобой. — я не такой, как ты. — почему ты решил прийти, — чонгук моргает, переводя взгляд с лица юнги на поверхность замерзшего озера. — я никогда не говорил им, чтобы они привели тебя силой, — из-за этого ему трудно справиться с болью в груди, поэтому чонгук делает это, впуская ее, выдыхая. он хотел прийти. даже если только для того, чтобы защитить себя, он хотел прийти. чонгук берет чайник, через мгновение наливая по чашке за каждую потерю своей семьи. есть чашки и для предков юнги. их было двое, его мать и... — старший брат, — предлагает юнги низким голосом, когда чонгук пошатывается. чонгук не смотрит на него, все равно наливает через мгновение. затем он протягивает чайник юнги, чувствуя, как его холодные пальцы на секунду задерживаются на теплых пальцах чонгука. тогда юнги наливает им обоим. зеленый чай выглядит прозрачным внутри коричневой чашки, и он дымится, смешиваясь с паром, который выходит изо рта чонгука, когда он подносит его ближе. он должен молиться, но трудно произнести слова. — я могу потереть тебе руки, если хочешь, — чонгук шевелится, глядя поверх чашки на юнги. — для молитв, если ты не хочешь их произносить, — следует только кивок, потому что горло чонгука забито вещами, которые на вкус слишком похожи на пепел, снег и цветы, которые растут как сорняки у стен дворца. он ставит чашку и протягивает руки юнги, не отрывая взгляда от стола. когда юнги снова прикасается к нему, холод его пальцев, его колец контрастирует с теплыми руками чонгука, чонгук чувствует, как все эти вещи в его горле загорелись. юнги делает это мягко, прижимая ладони чонгука друг к другу и мягко потирая их тыльную сторону, костяшки пальцев, металл его колец давит на кость. чонгук должен думать о словах, о молитвах, о своих предках и о том, что ему нужно сказать, но его разум слишком хорошо осознал кожу юнги и то, как она ощущается, как их руки становятся горячее вместе. через мгновение он убирает их, и тыльная сторона их слегка краснеет. руки юнги слишком долго парят над столом, словно в ожидании, но потом он тоже отступает, касаясь своей чашки. — смотри, чтобы чай не остыл. чай на вкус как трава и корни, и он достаточно горячий, чтобы обжечь его язык, но чонгук не жалуется. он выпивает все, с трудом глотая. когда он ставит пустую чашку, то обязательно кланяется, отстраняясь от стола, касаясь лбом пола, дыша на него так же, как в библиотеке. — пожалуйста, получи много удачи на новый год, — бормочет он, больше для себя, чем для юнги. когда он снова выпрямляется, юнги смотрит на него, и от легкого дуновения ветерка колышутся пряди волос. чонгук следит за ним глазами. — ты мой старший и король, — поясняет он, понизив голос. — я должен поклониться. — не думаю, что ты желаешь мне удачи, — фыркает юнги, но улыбается. чонгук почти присоединяется к нему. — но я... я ценю, что ты пришёл. — большинство королей проводят новый год со своими министрами, — замечает чонгук, протягивая руку к чайнику, чтобы налить юнги еще чаю. — как ты знаешь, я не особенно любим министрами, — их глаза встречаются, и юнги слегка пожимает плечами, прежде чем взять чашку. — меня еще не убили только потому, что я получил поддержку большинства охранников, — звучит как печальное существование, думает чонгук, но затем он думает, что, возможно, этого заслуживают. — но это только вопрос времени. — ...тебе не страшно? — нет, — тут же отвечает юнги. его пальцы выглядят тонкими, когда он держит чашку, и чонгук думает про себя, что ему нужно перестать замечать детали, которые могут причинить ему боль. — я не боюсь умереть. — а я да, сейчас, — это гораздо больше искренности, чем которую он должен был позволить себе выдать, но чонгук ничего не может с собой поделать. брови юнги слегка подергиваются, как будто ударение на этом маленьком предложении трудно полностью уловить. на самом деле это не так. чонгук никогда ничего не боялся, даже во время сражений, его лицо было горячим от крови и слез, меч дрожал в его руках, колени ослабли. значит, он не боялся. внутри дворца... внутри дворца он постоянно боится, и это съедает его, как личинки, ползающие по его внутренностям. — я даже спать боюсь, — вздыхает чонгук, внезапно чувствуя себя слишком... слишком прозрачным, прозрачным, как стекло. и все же он ничего не может с собой поделать, слова срываются с его языка, дрожат в конце: — я все думаю, что ты снова прикажешь меня выпороть, или... — я не буду, — перебивает его юнги, но его голос звучит мягко. глаза чонгука вспыхивают, потом снова опускаются на стол. — я не хотел, чтобы тебя выпороли, — это ложь, думает чонгук, проводя пальцами по ткани своей одежды. они не церемониальные, как у юнги. у него их больше нет. — и тэхена тоже. — ты сказал, что красный мне идёт, — напоминает ему чонгук, заставляя себя поднять глаза и посмотреть на пустое выражение лица юнги, заставляя себя видеть, как он облизывает губы, плечи поникли. — в тот день... ты сказал, что выпорешь меня, если я попрошу. — потому что я знал, что ты никогда не попросишь, — тон юнги ровный, хотя и слегка хриплый. чонгук краснеет, ярко, может быть, легкие увеличиваются в размерах внутри его грудной клетки, задерживая воздух. — если бы я хотел убить тебя, то сделал бы это, когда тебя привезли сюда. — почему ты не... — я подумал, что ты красивый, — и чонгук втягивает воздух, снова отводя взгляд от юнги, мышцы его сердца бьются в груди. — поэтому я эгоистично держал тебя. — я не птичка, чонха, — фраза произносится слишком мягко, когда чонгук хочет, чтобы она укусила. он слишком смущен. он слишком устал, слишком напуган. вся борьба покинула его тело, остался только страх. — ... я понимаю, — они сидят в ошеломляющем молчании в течение минуты, но затем юнги шевелится, снова потянувшись за чайником. он разливает остатки чая, уже остывшего, как прежде, когда несколько дворцовых дам приносят поднос с посудой. запаха супа из рисовых лепешек достаточно, чтобы чонгук почувствовал себя менее неловко, немного приподняв голову, чтобы посмотреть на него. там только одна миска и множество гарниров. женщины тихо расставляют вещи, тяжело кланяясь и уходя, ни разу не обернувшись. — я думал, ты уйдешь до того, как еда будет приготовлена, — это объяснение отсутствия еще одной миски, еще одного набора столовых приборов. чонгук понимающе кивает. обратно в клетку. — тогда я уйду, чонха. — ты не должен, — юнги протягивает руку, как будто хочет прикоснуться, но не делает этого. — ты можешь съесть это, — затем, после мгновения подавленной, запятнанной тишины, он добавляет, поднимая ложку и предлагая ее чонгуку. — мы можем разделить. как рисовую кашу, все эти месяцы назад, как юнги взял ложку, чтобы чонгук поверил, что она не отравлена... он делает это снова, когда чонгук не берет ложку, макая ее в бульон, пробуя на вкус. чонгук наблюдает, как его губы надуваются, касаясь металла, как они изгибаются вокруг него, язык касается поверхности. мягкое чувство онемения охватывает его конечности, и чонгук сжимает свои собственные губы, обеспокоенный. ему снова предлагают ложку. чонгук берет ее через мгновение. это хорошо, легкая сладость яичных желтков, соленый вкус мяса фазана. он ест еще одну ложку, затем вдыхает, отдавая ложку обратно. это заставляет губы юнги изогнуться в подобии улыбки, размазанной по уголкам его рта. они едят так, столовые приборы ходят туда-сюда, и чонгук думает, что ему не следует слишком зацикливаться на вкусах юнги. — вот, — говорит он, поднимая палочки для еды к юнги, чтобы вернуть их, но юнги просто задерживает свою руку над его пальцами, хватая кусок мяса и поднося его ко рту, и все это заставляет лицо чонгука гореть так, что становится нехорошо. — ты должен взять их, — бормочет чонгук, растерянно разжимая пальцы. юнги только отрицательно качает головой. чонгук кладет палочки на стол и, сглотнув, говорит: — это неправильно, чонха. — многие вещи неправильны, но мы все еще делаем их, — говорит юнги своим монотонным, хриплым голосом. — или ты считаешь, что некоторые люди рождаются в рабстве, в то время как другие заслуживают трона? — я.. — заикается чонгук. — ты родился в своем доме янбана, чтобы расти и быть точно таким же, как твой отец, и унаследовать все, что он приобрел, — продолжает юнги, и чонгук моргает, глядя на него сквозь пар, который выходит из его рта плотными облаками. — я родился, чтобы служить таким людям, как ты, и унаследовать позор моей матери, — он берет палочки, берет кусочек имбиря и жует. — и все же мы здесь, чонгук, — он берет еще один кусок и протягивает его чонгуку, протягивая руку вперед, нависая над столом. чонгук делает вдох, во рту у него пересохло. он наконец наклоняется, после слишком долгой секунды, прижимая язык к зубам. имбирь причиняет им боль, слишком сильный, но он все равно ест его, глотая, чувствуя, как рот наполняется слюной. юнги отстраняется с довольным видом. чонгук... чонгук чувствует себя так, как будто он пересек линию, которую не сможет пересечь снова. — мне нравится смотреть, как ты ешь, — фраза произносится почти нежно, и глаза чонгука взлетают вверх, видя, как красный цвет на носу юнги становится все глубже. юнги позволяет ему смотреть. — чонха, — тихо начинает чонгук. юнги хмыкает в ответ. — могу я задать тебе вопрос? — да. он не знает точно, что спросить... почему я? почему не кто-то другой? и слова смешиваются в его груди в беспорядочной куче. чонгук не знает, что это значит – чувствовать себя настолько сбитым с толку. он не умеет чувствовать такие вещи. и дворец, дворец душит его, душит его мысли, пока они не наполняются до краев, заставляя его задыхаться. — ...я могу покинуть дворец? — глаза юнги сузились, но лишь чуть-чуть, словно в раздумье. чонгук не отводит взгляда. — я... я чувствую, что задыхаюсь. может быть, это слишком много, чтобы просить, может быть, он будет наказан за дерзость. чонгук готовится к этому, к быстрому увольнению, как юнги часто делает со слугами. его сердце бьется в ритме, который звучит как водяные часы, но все неправильно, капает. — ...да, — говорит тогда юнги. чонгук тяжело выдыхает. — ты можешь покидать дворец, когда ты хочешь, — спасибо, чонгук начинает, повторяя его, облегчение. — надеюсь, ты знаешь, что мне придется найти тебя и убить, если ты не вернешься. они смотрят друг на друга, и чонгук напоминает себе, что человек, сидящий напротив него, не является кем-то добрым. что свобода, которую ему дают, дается не бесплатно. — я вернусь. — хорошо, — затем мягко: — я доверяю тебе. я так не думаю, хочет сказать чонгук, но не делает этого. вместо этого он тянется за палочками, берет последний кусок мяса и на мгновение думает предложить его юнги и посмотреть, возьмет ли он его, но не делает этого, засовывая его в рот и жуя. юнги улыбается на это, и, возможно, это унизительно, но щеки чонгука все равно пылают. — я благодарен, — говорит он, чувствуя тепло от супа и тепло от того, как иногда говорит юнги. — я не причиню тебе неприятностей. — я дам тебе маску, — юнги смотрит в сторону, где, возможно, ждут слуги, жестикулируя рукой. — сторонники твоего отца могут быть в ханьяне, они узнают тебя в лицо, — чонгук кивает. это возможность, по-прежнему, даже если его лицо скрыто. если он сможет дотянуться до одного из них, если он сможет... — я вижу, как крутятся колесики в твоей голове, — пауза, во время которой чонгук втягивает в себя воздух, немного стыдясь. — не заставляй меня сожалеть об этом, чонгук. — я ничего не могу обещать, — чонгук пытается быть честным, и это заставляет юнги фыркнуть, его улыбка становится шире. это тоже честность. — мне нравится, когда ты не лжешь. — ...правда? — да, — может быть, это слишком далеко, может быть, это проверка воды, которая выглядит слишком глубокой, чтобы в ней плавать, и в груди чонгука есть какое-то возбуждение, когда юнги позволяет этому случиться, этому обмену. — завтра с первыми лучами солнца уходи, — юнги встает, и волосы каскадом падают ему на плечи. — купи мне бокджори. чонгук улыбается, даже вопреки своему здравому смыслу. — это приказ? — нет, — юнги роется в складках своей одежды, пока не достает красный шелковый мешочек. он издает звенящий звук, когда юнги кладёт его на стол. монеты, понимает чонгук. — с новым годом, чонгук, — он делает несколько шагов в сторону, и чонгук наблюдает за ним, пока юнги не останавливается, снова поворачиваясь. — завтра будет церемония, ты должен быть там в качестве королевского консорта, — юнги плотно сжимает губы. — никто там не сжалится над тобой. — спасибо, что предупредил меня... — начинает чонгук, но юнги уже отворачивается, отворачивается и идет вперед, к тому, что он делает, когда остается один. чонгук смотрит ему вслед, волосы колышутся за спиной, мягкие, как шелк. ему требуется некоторое время, чтобы покинуть сад. его щеки все еще пылают, когда он это делает.___________________
рыночная улица в такое раннее утро – сплошная суета. чонгук почти сожалеет, почти думает, что должен был остаться под тяжелой тканью, удобно устроившись в теплой постели, вместо того, чтобы дрожать под рассветным светом, ожидая с небольшой толпой, дыхание каждого смешивалось в облаках пара, щекочущий разговор, громкий смех детей, когда они бегают вокруг киосков. чонгук приподнимается на цыпочки, глядя поверх голов и катов на коллекцию бамбуковых сеток, которые предлагались между криками легкого торга, их желтый цвет выглядел слишком похожим на бледное золото в слабом утреннем свете. купи мне бокджори. чонгук подносит руки ко рту, обдувая их горячим воздухом. он не знает, почему пришел так рано, почему из всех вещей именно королевской просьбе он следует. просьба юнги, подсказывает его разум. в этот момент прямо тогда... он не был настоящим королем. однако чонгук не знает этого человека достаточно хорошо, чтобы понять, кто он на самом деле. к тому времени, как он возвращается во дворец, его кошелек с монетами становится легче, и он держит два ситечка... одно с красноватым оттенком и кружевом, другое просто бамбуковая солома, больше ничего. небо уже полностью тёмное, но внутри королевских покоев нет никакого движения. лампы за ночь погасли. чонгуку необходимо тщательно продумывать шаги. стражники прикасаются к рукоятям мечей. — ...ты можешь передать это королю? — настороженно спрашивает он, больше не пытаясь лезть. стража смотрит на него с подозрением. — он попросил меня купить его. — вы собираетесь повесить его для него, мама? — спрашивает один из них, и хотя его тон вежлив и учтив, в нем есть намек на дерзость, которая заставляет желудок чонгука сжаться. — я уверен, что ему также очень понравится, если вы будете висеть у него на потолке. что-то похожее на стыд брызгает на лицо чонгука, но за этим быстро следует гнев. — пошёл ты нахуй. — ах, но это же ваша работа, консорт. может быть, я могу заплатить вам... когда бамбуковые ситечки ударяются о каменные ступени, не слышно ни звука, они слишком легкие. ноги чонгука нет, не в утренний мороз, когда мышцы все еще натягиваются, но это не останавливает его от падения вперед, желчь уже кипит в горле, гнев, стыд, отвращение и разочарование, все это имеет горький привкус во рту. стражник ударяется о стену здания с такой силой, что вырывает воздух из легких. чонгук чувствует его на своем лице, его горячее дыхание на своей щеке. второй стражник хватает его за бок, чонгук чувствует, как его пальцы впиваются в ткань. это трудно, бороться так, неподготовленным, безрассудным и усталым, но есть удовлетворение в крови, которое бьет его по коже, когда ему удается ударить, и на мгновение там, на мгновение ему удается обхватить пальцами рукоять меча, но он ударяется о камень, когда он тянет его, когда один из стражников резко толкает его, и чонгук карабкается вниз по ступенькам, пока не падает о землю, больно. лезвие прижимается к его горлу, слишком быстро, и только голый рефлекс заставляет его держать его, чтобы не быть пронзенным, открывая рану на ладони. затем раздаются другие шаги, тяжелые, ударяющиеся о землю, как будто кто-то бежит, звук металла, покидающего ножны, и затем, и затем жуткая тишина. чонгук тяжело дышит, так тяжело, что его легкие кажутся горячими, большими и сжатыми внутри слишком маленькой груди. меч отступает, стражник тоже. острая боль в боку, и острая боль в руке, и острое, острое унижение под языком. он смотрит на небо, на его серость. — тебе очень больно? — это голос юнги, совсем близко, и чонгук слегка вздрагивает, когда чувствует прикосновение к своему запястью, осторожное. — нет, — он сглатывает, и железо растекается по его внутренностям. он убирает руку, пряча ее под рукавом. — это всего лишь царапина, — он переводит взгляд с неба на фигуру юнги, но тот уже стоит, поворачиваясь к стражникам, которые кланяются, их спины дрожат. чонгук заставляет себя приподняться на локтях, болезненно ощущая все кости внутри грудной клетки. — чонха... — но юнги едва поворачивается, направляясь к страже. они бормочут извинения, чонгук слышит их дрожащее дыхание. земля под одним из них мокрая от мочи. есть какая-то элегантность в том, как юнги держит упавший меч, все еще запятнанный кровью чонгука. стражники, которых нет на полу, стоят слишком тихо. некоторые говорят, что настроение короля влияет на погоду, влияет на дворец, влияет на людей... именно тогда чонгук верит этим сказкам. воздух пропитан страхом, пронизывающим до костей, леденящим страхом, и серое небо начинает темнеть. юнги не похож на юнги... прямо сейчас он выглядит как король, и чонгук тоже его боится. один из охранников начал плакать, нелепый вопль, произнесенный между мольбами. у меня есть семья, чонха, пожалуйста, пожалуйста, я прошу вас о пощаде, отрежьте мне пальцы, вместо, отрежьте их. нет слов, когда юнги взмахивает мечом, нет подготовки, нет предупреждения. он размахивает им, пока тот не ударяется о заднюю часть шеи стражника, и чонгук дергается так сильно, что слабый вздох срывается с его губ. не так-то просто обезглавить человека тонким лезвием. стражник падает на землю, извиваясь в странных конвульсиях, кровь булькает из его рта, ужасающий звук ломающейся кости, и кровь брызжет на церемониальную одежду юнги, белое быстро становится красным. он взмахивает мечом снова, и снова, и снова, и снова, и с каждым разом звуки становятся все громче, пока не исчезают совсем. другой стражник заметно дрожит, весь пропитанный кровью, мочой, и от него воняет, запах от него теплый. чонгук наблюдает, как его рвет прямо на себя. его тоже от этого тошнит. юнги бросает меч через мертвое тело, когда голова, наконец, отрубленная, опрокидывается на бок, внутренности разлетаются. затем он снова смотрит на чонгука. чонгук выталкивает воздух, лицо горит, забрызгано кровью, которая не его, и кишками, и материей. когда юнги говорит, это не адресовано ему: — мне понадобится чистая одежда для церемонии, — он смотрит на свои окровавленные костяшки пальцев и вздыхает. — и ванна, — чонгук сильно дрожит, так же сильно, как и стражник, который остался в живых. юнги опускается на колени рядом с ним, и их глаза встречаются, и, возможно, юнги видит весь глупый страх в зрачках чонгука, как широко раскрыты его глаза от ужаса. его слова мягкие и тихие, предназначены только для ушей чонгука: — ты боишься меня. — я... — и чонгук хочет сказать, что это так, но его тело слишком переполнено, чтобы понять, что именно он чувствует. — я купил... я купил твой бокджори, чонха. — ах, я рад, — улыбается юнги, и чонгук замечает кровь в уголке его рта. он похож на маску мясника, которую носит. — давай, я позабочусь о твоих ранах. может быть, ему не стоит идти, не перед стражей... но они все смотрят на труп, все еще истекающий кровью, едва замечая, когда чонгук берет протянутую ему руку, слишком чувствуя смерть, чтобы обращать внимание на то, как юнги касается талии чонгука, чтобы удержать его. внутри комнаты теплые. женщины притихли, слишком притихли, словно у них отняли язык. принесите мне чистую одежду и швейную иглу, бормочет юнги, когда чонгук идет впереди, вдыхая аромат цветов, которые, кажется, живут в покоях юнги. панели закрыты, и чонгуку не удается ничего сказать, пока они не остаются одни. юнги идет туда, где дымится ванна, окуная тряпку в воду. чонгук слишком хорошо чувствует его, то, как он двигается, как пахнет свежей кровью, и все же... он протягивает руку, когда юнги просит, морщась, когда он проводит сгустком по порезу, вытирая кровь. — это не так глубоко, я буду в порядке, — бормочет чонгук, но юнги держит его за руку, кости против костей, и это неуместное чувство. — чонха... — позволь мне, — говорит юнги, и это не приказ, это звучит как вопрос. чонгук смотрит на него, затем видит свое отражение в темноте радужек юнги. он только кивает, сжимая губы, во рту пересохло. — я зашью, может быть больно. — ты умеешь шить? — я хорошо владею своими руками, — в его словах есть намек на шутку, и чонгук улыбнулся бы, если бы его сердце не билось так быстро. — это тоже будет больно, — бормочет он, а затем, перед тем как вымыть руки чонгука рисовым вином, заставляет его вздрогнуть и прикусить губы. значит, юнги работает тщательно, и это действительно больно, на короткое время, когда горячая игла прокалывает кожу. чонгук наблюдает за ним больше, чем за процессом, за тем, как его волосы распущены и падают на лицо. юнги полностью замирает, когда чонгук прикасается к ним, не в силах ничего с собой поделать, чувствуя их шелковистость. он заправляет прядь за ухо юнги, чувствуя его теплую кожу подушечками пальцев. когда юнги выдыхает, вздох получается слегка потрясенным. они оба игнорируют это. юнги продолжает, заворачивая руку чонгуку в хлопчатобумажную ткань, как только разрез зашит, размазывая мед между слоями, и чонгук делает вид, что не видит, как юнги слизывает его со своих пальцев, возможно, бездумно, хотя его руки все еще грязные от крови. — все готово. — спасибо, — чонгук касается ткани на руке, сгибая пальцы. юнги подходит к тазу, роняя туда грязные тряпки. — ...тебе не нужно было убивать стражников, — осторожно произнес он. юнги смотрит на него через плечо, пыхтя. — он не причинил бы мне больше вреда. — он не причинил бы тебе больше вреда сегодня, — юнги развязывает пояс своей мантии, и чонгук облизывает губы. испачканный шелк вскоре падает ему на ноги, и тонкое нижнее белье кажется слишком облегающим его тело. — они всегда возвращаются ночью, — глаза чонгука скользят от бедер к лицу юнги. — что ты имеешь в виду? — ты знаешь, что я имею в виду, — он дотрагивается до подола своей одежды, стягивая ее вниз по ногам, и чонгук полностью отворачивается, стыдясь своих задержавшихся глаз. — ты уже не так молод, чонгук, — он слышит мягкое шуршание ткани, а затем воду, когда она льется из таза на половицы. — пойдем к воде. — мне это не нужно, я могу искупаться в своих покоях... — чонгук, — голос юнги звучит устало. — мы уже делали это раньше, — да, они делали. чонгук снова оглядывается назад, на силуэты дворцовых женщин и стражи за дверными панелями. они снова заговорят, и другой стражник найдет его, другой меч разрубит его, и это не кончится. чонгук тяжело выдыхает. он слышит дыхание юнги, мягкое, падающие капли, он чувствует запах масел и смываемой крови. чонгук без долгих раздумий снимает с себя одежду. глаза юнги следуют за ним, как обычно, когда он тоже погружается в таз, вся эта горячая вода ощущается нежной на коже. юнги ждет, пока они не окажутся на уровне глаз, их конечности слегка соприкасаются. — ...что они тебе сказали? — ничего, — невнятно ответил чонгук. — это уже не имеет значения. — для меня важно, если они причиняют боль тому, что принадлежит мне. — я не принадлежу тебе, — слабый ответ. слабый и беспочвенный. юнги замечает, может быть, наверное. чонгук не смотрит на него. — я не наложница, не консорт, — его хватка по бокам бассейна становится все крепче. — я... — сын погибшего генерала, последние остатки его семьи, безымянный, бесформенный, бездомный, без будущего. эти слова, кажется, тоже издеваются над ним. чонгук моргает, пытаясь сглотнуть. — чонгук, — при этих словах он поднимает глаза, сердце неловко трепещет. голос юнги слишком хриплый. — вот кто ты. они пристально смотрят друг на друга. чонгук делает глубокий вдох. — ...а ты кто, чонха? — просто мясник. дрожь пробегает по его спине, когда чонгук чувствует, как юнги касается его руки, его пальцы задевают кожу, просто нежно, просто медленно. он хочет понять, что это значит – это прикосновение, то, как оно делает его живот горячим, то, как оно крадет воздух, удерживаемый в его легких. поэтому чонгук позволяет это, удерживая взгляд юнги, наблюдая, как выражение его лица смягчается в чем-то похожем на желание. желание. брови чонгука дернулись. желание. он чувствует его на своих бедрах, и на тыльной стороне коленей, и на костяшках пальцев, к которым прижимается юнги. он и раньше испытывал желание, но не такое, не распутное и... безрассудное. его глаза задерживаются на очертаниях лица юнги, на мякоти его губ, на том, как они выглядят, словно были окрашены кровью, между ними видна легкая темнота его рта. зубы чонгука прижимаются к внутренней стороне его нижней губы, как будто боль может отклонить его мысли во что-то, что на вкус меньше похоже на сажу. юнги встает, но ненадолго, чтобы подойти ближе, и чонгук отвлекается на звук воды, отвлекается на вес ног юнги над своими. его дыхание сбивается, и он выдыхает прерывистыми вздохами, их лица достаточно близко, чтобы он мог чувствовать горячий воздух, исходящий изо рта юнги. его рот, щель между губами... у чонгука внезапно закружилась голова, как будто он не ел несколько дней, он ослабел от того, как волосы юнги скользят по его плечам, касаясь воды, плавая в ней. его глаза закрываются, когда юнги касается середины его шеи, проводя пальцами по горячей коже. чонгук не хочет, чтобы его голова откинулась назад, но он все равно делает это, онемевший везде, горящий. они прижимаются к нему, эти пальцы, следуя за линией его челюсти, к ушам, и чонгук громко задыхается, когда чувствует губы на своей шее, влажные, гладкие и мясистые, он задыхается, как будто тонет, задыхается от слюны, руки приближаются, чтобы схватить тело юнги, хватаясь за ткань, чтобы остановить его. он снова открывает глаза и смотрит на дракона. его легкие словно горят. — у тебя родинка на шее, — говорит юнги, прижимаясь к коже. чонгук чувствует, как колени юнги прижимаются к его бокам, как они неловко расположены в этом бассейне, как их тела соприкасаются слишком многими местами под тканью купальной одежды. он чувствует себя горячим, еще более горячим, желанным. хватка юнги становится все слабее. он хочет этого. паника захлестывает его целиком, и ему удается оттолкнуть юнги, и они оба неровно дышат, и они оба покраснели, и они оба... — между двумя мужчинами это... это неправильно, — слова выдавливаются, дрожащие и неуверенные. чонгук не может смотреть на юнги. он чувствует себя напряженным, подавленным и растерянным. — отпустите меня... пожалуйста, позвольте мне вернуться в свои покои. — ...ты можешь вернуться в свои покои, чонгук. это все, что ему нужно, чтобы встать, пряча свое говорящее тело за панелями, теряя мокрую одежду, чтобы одеться на окровавленной шелковистой одежде юнги. на этот раз его не волнует, что эти одежды не его собственные, что они царственные, что в них есть драконы, вшитые в ткань. никто не смотрит на него, когда он уходит, ноги пропускают ступеньки, спотыкаются. никто не следует за ним и не жалеет слов. тела больше нет, но лужа мочи, кишок и крови осталась. чонгук почти наступил на них, сердце слишком сильно бьется в груди. он позволяет себе остановиться только тогда, когда закрывается в своих покоях. потом он останавливается, садится на край матраса и закрывает лицо руками. в его голове проносятся образы, цвет губ юнги, ощущение, будто они у него на шее, и чонгук не хочет этого, но он кусает губы достаточно сильно, чтобы повредить их, заползая в постель, зажав руку между ног. разочарование растет вместе со стыдом, но он все равно делает это, чувствуя ткань одежды юнги на своей коже, запах его кожи повсюду. чонгук хнычет в подушку, поглаживая себя слишком небрежно, достаточно быстро, это больно. облегчение омывает его, когда он кончает, окрашивая складки шелка, хватая ртом воздух. он трогает себя, все еще, пальцы потирают кожу, пока удовольствие не становится сродни боли, пока он не может напомнить себе, каково это – позволить юнги прикоснуться к себе. его тело слабо содрогается, непроизвольно извиваясь, и, наконец, наконец, чонгука отпускает. долгое время он лежит неподвижно, прижавшись всем телом к липкому месиву между ног. его глаза уставились в стену. какая-то печаль овладевает им, печаль и смятение. он чувствует себя запятнанным и опустошенным. и все же, и все же, и все же... он закрывает глаза, прогоняя образы из головы... и все же он хочет почувствовать все это снова. чонгук дышит, позволяя дремоте и усталости овладеть собой. к тому времени, когда он просыпается, это происходит со звуком дэчиты. йонго отдается эхом в его грудной клетке, срывая с него сон. он все еще лежит на шелках юнги, грязных от спермы и крови. чонгук перекатывается, пока не оказывается лицом к потолку. там нет драконов, только уныние. ему требуется время, чтобы умыться, вода в тазу слишком холодная, но он слишком стыдится позвать кого-нибудь, чтобы сменить ее. в комнате остался комплект церемониальной одежды. он одевается слишком медленно. к тому времени, когда он, наконец, подходит к тронному залу, уже полночь. небо над ним темное, как глубокая река. когда он приближается ко двору перед залом, дворцовые женщины быстро пробираются к нему, ведя его за раскачивающиеся разноцветные знамена, туда, где сидит юнги. сердце чонгука сразу же наполняется теплом, когда он видит юнги, все золотое и белое вокруг него, головной убор на его волосах слишком красив. он смеется с чашкой в руке, наблюдая за происходящими перед ним представлениями. тепло стекает по его телу, пропитывает его внутренности. ему предложили место рядом с юнги, как его консорту. юнги сначала не узнает его, но чонгук может сказать, что другие люди знают... министры, совет, простые люди, которые стекались, чтобы увидеть королевского консорта, аристократы. он чувствует легкую тошноту, как будто они видели, что он сделал несколько часов назад, как будто они знают. может быть, это и так. во дворце могут быть стены, но они непостоянны. наконец, юнги смотрит в его сторону, и его нос покраснел, и его щеки, и он все еще улыбается... чонгук смотрит вниз на свои руки, на то, как они дрожат. — тебе уже лучше? — вопрос звучит тихо, но чонгук слышит его под звуки барабанов и марширующих ног. он кивает, не в силах вымолвить ни слова. — вот, — и юнги наливает ему чашку соджу. чонгук берет ее через мгновение. когда он не пьет, юнги фыркает: — не трать его впустую, это королевская наливка. поэтому он пьет, и чонгук думает, что жар от него совпадает с жаром под его кожей. — я пью за твоё здоровье, чонха, — бормочет он, легко краснея. юнги все еще смотрит на него. — за твоё... долгое правление. — оно будет недолгим, — качает головой юнги. чонгук поднимает глаза, чтобы посмотреть на него, затем находит глаза юнги. — только если ты не захочешь править со мной, тогда я постараюсь, — по тому, как он звучит, с алкоголем, округляющим его гласные, чонгук почти думает, что он говорит что-то, что может быть правдой. однако в этом предложении нет ничего правдивого. юнги наливает им обоим еще, и вода разливается по стенкам маленьких чашечек и по их пальцам. кажется, это не имеет значения. — ты хорошо выглядишь, — мягко произносит он. — ты тоже носишь мой герб, — да, церемониальная одежда, которую ему дали, соответствует одежде юнги, его цветам, его драконам. чонгук глотает напиток, чувствуя, как онемели его губы и мысли. — все эти люди, — начинает чонгук, не смея взглянуть на толпу. — они будут рассказывать истории о... тебе и мне, — это часть его тюремного заключения, конечно, унижение. он думал о том, что юнги не захочет, чтобы его тащили по грязи, пачкая кожу цвета слоновой кости. но его это, похоже, его совсем не беспокоит. — твой двор... — мне все равно, что говорят старые крысы, — слабо усмехается юнги. — все непостоянно, чонгук, — чонгук пристально смотрит на него, на его покрасневшее лицо, на легкую печаль в его манерах. — я уже сделал то, что должен был сделать, — толпа задыхается от фейерверка, который взрывается над ними, и они оба на мгновение поднимают глаза. раздаются хлопки, крики и громкий звук шалмея. чонгук снова опускает взгляд и видит, что юнги смотрит на него, прикрыв красивые глаза. красивые. чонгук моргает, сердце бешено колотится. юнги сглатывает, поднимая бутылку, сделанную из драконьего фарфора. — ...ты хочешь еще? — да, — кивает чонгук, протягивая свою чашку. но юнги не наливает в неё. он пьет из бутылки, и прежде чем чонгук успевает понять, или подумать, или вздохнуть – его одежду тянут вперед, и их губы встречаются, и чонгук почти кашляет, рот наполняется горячим алкоголем, стекающим по подбородку. он сглатывает, когда язык юнги касается его, и из горла юнги вырывается тихий резкий звук. чонгук тянет себя назад, тело подводит его, слишком настроенное на то, какой юнги на вкус, на ощупь, на запах. он дрожащей рукой прикасается ко рту. люди должны были это видеть. и стражники, и крестьяне, и клоуны. суд, проходивший перед ними. у чонгука перехватило дыхание. юнги отворачивается от него, и чонгук остается, чтобы собрать осколки своих мыслей, разрезая себя. поцелуй окрашивает все, каждый дюйм его тела, внутри и снаружи. если он закроет глаза, то почувствует язык юнги, тепло его рта, текстуру его губ. если он держит их открытыми, он может видеть юнги, его маленькое тело, как он выглядит под одеждой. чонгук чувствует себя одновременно бодрым и больным. его голова стучит в такт гонгу. голос у него странный, когда он говорит, хриплый: — ...я могу уйти? у юнги уходит мгновение, чтобы ответить, не глядя в его сторону: — нет, ты не можешь, — и поэтому чонгук остается, заставляя себя смотреть на представления, на молитвы, слушая, как юнги обращается к толпе. им подают еду, но чонгук к ней не притрагивается. его тело болезненно ощущает все вокруг, каждый взгляд и каждый приглушенный голос, складки одежды юнги, его волосы, затылок. передышка бывает только тогда, когда юнги идет к министрам, оставляя его одного, но она временна, эта передышка, так как чонгук чувствует себя подверженным капризам толпы, которая презирает его. он тяжело сглатывает. это часы, мучительные часы празднования, и все тело чонгука чувствует боль и напряжение. перед ними выступают шуты и клоуны, импровизированный король и его наложница - мужчина. чонгук не может дышать. наконец, наконец, наконец юнги встает, и, наконец, он собирается уходить, проносясь мимо чонгука без слов, исчезая в тронном зале. чонгук тоже встает, через некоторое время, колени ослабевают, как будто они сломаны... и он следует, ему нужно. тронный зал пуст, лампы не горят, поэтому он тусклый, только оранжевые вспышки дрожащего пятнистого света проникают сквозь него. звуки приглушены, но не сильно. юнги сидит на своем троне феникса, раскрасневшийся и сонный. чонгук идет, пока не оказывается у подножия лестницы. они смотрят друг на друга. — я думал, ты собираешься вернуться в свои покои. — я, — втягивает воздух, затем делает шаг вперед. снаружи раздается громкий смех и поющие голоса уличных артистов. он оглядывается, но они одни. образ развратной сцены между двумя мужчинами снаружи все еще беспокоит его под одеждой. юнги не двигается, когда чонгук снова смотрит на него. — ...зачем ты меня поцеловал? — я хотел, — чонгук делает еще один шаг вверх, медленно поднимаясь по лестнице. юнги выглядит удивленным. — ты тоже этого хотел. — ты не знаешь, чего я хочу, — слишком дерзко говорит чонгук. — ты ничего не знаешь. — ты собираешься убить меня, чонгук? — и юнги тоже поднял глаза, когда чонгук закончил подниматься по ступеням, которые не предназначены для тех, кто не является королем. — отрубить мне голову, как я тому стражнику? — я хочу. — и все же ты думаешь слишком долго, — от чистого отрицания кровь внутри него закипает, и чонгук ничего не может с этим поделать, а потом видение красное и кровавое, разочарование снова переваливается через край, все усиливается и всепоглощает, как лесной пожар летом. он толкает юнги назад к трону, прижимая руки к его горлу. юнги касается его запястья, но выражение его лица не меняется, даже если его дыхание делает это. — продолжай, или я снова тебя поцелую, — чонгук давит сильнее, но это только на мгновение, его сердце бьется у горла, бьется, бьется и бьется, и чонгук отпускает только для того, чтобы схватить одежду юнги, снова сводя их вместе. это другой поцелуй, влажный, неуправляемый, резкий. чонгук едва помнит, каково это – целоваться без гнева, если он когда-либо делал это раньше. рука юнги давит на его талию, притягивая его ближе, пока чонгук не седлает его, упираясь коленями в спинку богато украшенного стула. он отчаянный, этот поцелуй, отчаянный, грубый и порочный, и юнги слабо смеется над ним, когда чонгук тянет его за волосы, комкая, чувствуя их мягкость. чонгуку кажется, что он умирает... как будто он сделан из пламени и тепла, и когда он облизывает рот юнги, он почти уверен, что чувствует вкус угля. юнги целует его в ответ, все равно страстно желая этого. чонгук скользит руками под жилет юнги, отталкивая его в сторону, заставляя юнги задыхаться, когда его пальцы задевают кожу, и лицо чонгука горит. его пальцы исследуют ребра, нажимая между ними, и они касаются сосков, и чонгук чувствует, как юнги вздрагивает, мягкий звук катится с его языка. это приятный звук. чонгук проглатывает его. он тоже позволяет юнги прикасаться к себе, слишком легко развязывая ленту на талии. — на тебе слишком много нижнего белья, — говорит юнги ему в рот, прижимаясь к ткани, от которой он, кажется, не может избавиться, и чонгук реагирует более громко, когда его сосков касаются. он не знал, что это такое, и острое удовольствие, которое течет по его телу, давит, как камень. юнги целует его в подбородок, затем, посасывает кожу, пока она не начинает жечь, словно желая причинить боль. он хочет причинить боль – вот почему они здесь. нет ничего, кроме боли и стыда. руки чонгука движутся южнее, касаясь живота и бедер, и юнги кусает плечо чонгуку, когда его члена касаются полностью, испорченный вздох вырывается сквозь зубы. он кусается так сильно, что начинает кровоточить, и чонгук сам задыхается от боли. юнги хватает его за запястье, затем, откинув голову назад, ударяется о трон с глухим стуком, приглушенный стон выходит из его горла. чонгук наблюдает за ним, сидя на его ногах, поглаживая и поглаживая, чувствуя его тепло, его вес. было бы так легко перерезать ему горло прямо сейчас, было бы так легко сделать рану, из которой вытекло бы его содержимое и вылилось бы вниз по лестнице. в пьесе, которую ставят на улице, именно так и поступил король, трахнул наложницу и оставил ее истекать кровью из горла. вместо этого внутри тронного зала... внутри тронного зала чонгук наклоняется, целует его, кусочек кожи под мочкой уха юнги, чувствуя, как он растекается, чувствуя, как дрожат пальцы юнги. — блять. чонгук хочет сделать это больно, хочет сделать это постыдным, хочет, чтобы юнги чувствовал себя так же, как он, все эти иглы в его легких, веревки для внутренностей. он хочет, чтобы юнги помнил, что он чувствовал каждый раз, когда садился на этот стул, и он хочет, чтобы он хотел этого, несмотря на то, как это унизительно. поэтому он останавливается, пальцы расслаблены, кончики касаются кожи живота юнги. юнги стонет, двигаясь чуть-чуть, как будто хочет приподнять бедра. чонгук тяжелее. — нет, — шепчет он на ухо юнги, снова целуя кожу, проводя языком по мышцам, спускающимся вниз по изгибу шеи, и юнги тяжело дышит, руки тянутся к его затылку, дергая за волосы. — чонгук... — я не хочу, чтобы ты говорил, — бормочет чонгук, целуя ключицы, оставляя на них фиолетовые синяки. — ты не король прямо сейчас, ты просто... — его глаза закрываются, слишком легко наслаждаясь тем, как юнги тянет его за волосы, почти сдаваясь, искушая позволить это. — ты просто мин юнги, — юнги фыркает, но это слабый звук, прерываемый вздохом, когда чонгук делает вялое, медленное поглаживание. — юнги, — тихо произносит он его имя, и юнги издает приглушенный стон, уткнувшись ему в волосы. — тебе хорошо? — да, — и юнги кивает, прижимаясь щекой к волосам чонгука, его дыхание горячее. чонгуку нравится, как это ощущается, такие объятия. он отрывается от кожи, чтобы снова попробовать рот юнги, дрожа от того, как сильно ему это нравится, его язык, его зубы, насколько они горячие. его поглаживания все еще слишком медленные, достаточно медленные, чтобы юнги попытался снова прижаться к нему, неудержимо горя. — пошел ты, — жалуется он, когда чонгук снова останавливается. — нет, — тихо говорит чонгук, полностью отстраняясь, чтобы посмотреть на юнги, его одежда сползла с плеч, следы укусов на шее сбоку, то, как он дышит, темнота в его зрачках. чонгук трогает головной убор на голове, отпирает заколку, которая удерживает его на месте, и бросает на землю. его металлический шум призрачным эхом отдается вокруг них, когда он катится вниз по ступенькам. после становится легко распустить узел на макушке юнги, чтобы волосы рассыпались по его обнаженным частям тела. — мне нравятся твои волосы, чонха. — правда? — да, — и его пальцы находят путь сквозь них, задевая кожу головы, удерживая, в то время как его другая рука снова скользит между складками одежды юнги. глаза юнги тут же закрываются, брови подергиваются от чего-то похожего на боль. чонгук все время наблюдает за ним, двигаясь все быстрее, небрежнее, и он думает о том, чтобы остановить юнги от прикосновения к нему, поверх его нижнего белья, в отчаянном вопросе, но это чувствуется хорошо. он почти теряет ее, после, свою волю, почти склоняется против этого прикосновения и позволяет юнги взять еще один его кусочек, окрашивая его. юнги задыхается, когда чонгук двигается быстрее, карабкаясь, и, возможно, бинты на его руке обжигают кожу, и, возможно, это больно, как и должно быть. юнги притягивает его ближе, и чонгук позволяет себе положить лоб на плечо юнги, прикосновение между его ног чувствуется слишком хорошо, так хорошо, так хорошо. он настолько слеп ко всему остальному, что едва осознает, когда юнги кончает, брызгая на его руку, стонет рядом. чонгук не останавливается. он знает, что скоро это станет болью. дыхание юнги прерывается, пальцы оставляют его хвататься за бедра. — этого... достаточно, — говорит он слабым, грубым голосом. — этого недостаточно, — тихо говорит ему чонгук, и спина юнги выгибается, звуки, которые он издает, становятся все более отчаянными. юнги не сопротивляется, вместо этого он прижимается к нему, словно приветствуя боль, которая следует за освобождением, крепко обхватывает плечи чонгука, дыша ему в шею. — чонгук, — кажется, бормочет юнги, и чонгуку нравится, как это звучит, будто он боится. — ах, пожалуйста... — каким-то образом чонгук представил себе, как за ними открываются двери, как толпа вливается, чтобы увидеть унижение короля, как он выглядит на своем троне, умоляя, ноги слегка раздвинуты, капает, голова откинута назад, ему это нравится. одна эта мысль постыдна, и лицо чонгука краснеет, и он только бормочет неровное прикоснись ко мне снова, на что юнги слабо подчиняется, обхватывая его рукой поверх ткани, прижимая без особой заботы. — ах, ах, чонгук... чонгук тоже останавливается, только когда кончает. юнги выдыхает слишком тяжело, морщась от того, как пальцы чонгука все еще скользят по нему, тело содрогается. теперь в тронном зале пахнет ими, солью, грязью, кровью и медом. шум снаружи просачивается сквозь стук сердца чонгука. скрипит деревянный стул. чонгук чувствует себя так, словно у него начинается лихорадка. он отдергивает руку, пальцы липкие и мокрые от спермы, и юнги смотрит на него, когда чонгук размазывает ее по краю рта, прижимая большой палец к губам и нижним зубам юнги, касаясь языка. — королевская наливка, — выдавливает чонгук, и юнги глотает, облизывая пальцы чонгука. — не трать ее впустую. — ...не уходи, — это не то, чего ожидает чонгук, эта фраза. он ожидал гнева, отвращения... но не мягкости. чонгук отдергивает руку. юнги смотрит на него, не двигаясь, если бы не быстрый подъем и падение его груди. — спи в моих покоях. — нет, — чонгук пытается встать, но юнги удерживает его, впиваясь пальцами в бока его бедер, затем вниз по бедрам, царапая ногтями ткань. — я хотел, чтобы ты почувствовал то же, что и я, — чонгук закрывает глаза, наслаждаясь прикосновением на мгновение, откидывая голову назад. — я хотел, чтобы ты почувствовал... — юнги наклоняется вперед и снова целует его в шею, как несколько часов назад в их общей ванне. — я хотел, чтобы ты почувствовал себя неправильно. — в этом нет ничего неправильного, ты же знаешь, что нет, — слабо бормочет юнги. — ты не можешь лгать своему королю. — ты не мой король, — сглатывает чонгук. голова у него тяжелая, тело тоже. он устал от слишком сильных чувств. — ты просто мясник, — он толкает юнги назад, вставая, колени почти подкашиваются под ним. юнги смотрит на него, весь в развращенности. — в следующий раз я убью тебя. — если ты этого не сделаешь, мне придется снова тебя поцеловать. затем он быстро спускается по ступенькам, чувствуя слабость и головокружение. чонгук уходит через боковую дверь. служанки стоят, опустив глаза. они слышали это, видели. чонгук втягивает в себя воздух, протискиваясь мимо них и выходя в ночь, оставляя запятнанный тронный зал позади. мысль о том, что за ними наблюдали, вызывает тошноту. эта тошнота следует за ним в его покои, когда чонгук срывает одежду, чувствуя себя грязным под кожей. изображение на стеклянном зеркале не очень хорошее... это резкие фиолетовые синяки, покрывающие его тело, след укуса на плече, как засохла кровь. некоторые из них невозможно скрыть. ему придется носить их, как ожерелье бедняка, как клеймо преступника. чонгук отворачивается от зеркала, переодевается в чистое нижнее белье, сшитое из рами, его прикосновение приятно на его ушибленной коже. он не спит слишком долго, прислушиваясь к празднику, который проходит во дворе, уставившись на свою дверь, как будто ожидая появления стражников, когда юнги войдет внутрь. ничего не происходит, ни когда замирают песни, ни когда замолкают голоса, ни когда снова встает солнце, ярче, чем накануне, словно довольное. он скользит руками по ткани матраса, думая, что он не идёт ни в какое сравнение с волосами юнги. чонгук вообще не спит.___________________
молчание между ними длится месяц, а то и больше. чонгук перестает считать. он уже давно не выходил из своих покоев, слишком боясь глаз, которые следят за ним, того, что они видели, слышали или думали... через месяц, может быть, больше, его тело все еще не чувствует себя достаточно чистым, даже несмотря на то, что синяки давно прошли, даже несмотря на то, что порез на ладони превратился в слабый шрам. однако нематериальные вещи не оставили шрамов, те вещи, которые чонгук пытается забыть, только чтобы проснуться в поту посреди ночи, думая о них, горя в лихорадке, хватая ртом воздух... руки на его горле, давящие, прикосновения между ног, текстура языка, теплая. они медленно убивают его, все эти вещи. итак, чонгук замышляет побег, замышляет убийство, замышляет собственную смерть, и каждый раз, когда заговор должен быть действием, рука, держащая клинок, слаба и неустойчива. в этот день, как и все остальные, он стоит в своих покоях, позволяя дворцовым дамам одевать его, слишком измученный, чтобы оттолкнуть их. он не хочет, но думает о юнги. его лицо краснеет, и он шевелится, моргая. — с вами все в порядке, мама? — спрашивает одна из них, молодая девочка, ребенок, ее волосы красиво собраны в хороший узел. ее лицо выглядит знакомо. — нет, — предполагает чонгук, которому трудно соврать. — мне нехорошо. — хотите, чтобы мы принесли вам чаю? — она завязывает ленту у него на поясе, пальцы работают плавно. вместо того чтобы говорить, чонгук качает головой. — мама, — и тут чонгук смотрит на нее сверху вниз, наблюдая, как она осторожно заглядывает за плечо, туда, где стоит другая женщина. — я поправлю ваши карманы, если вы не возражаете, — он хмурится, на мгновение сбитый с толку, но чонгук чувствует, как она засовывает в него что-то тяжелое, вроде ножа. его глаза расширяются. выражение ее лица не меняется. — было бы нехорошо, если бы ваши карманы не были должным образом зашиты, когда вы сегодня вечером придете к королю, — говорит она осторожно, взвешивая слова, и ее глаза мерцают, глядя на него, и в них что-то есть. — это было бы неприлично. — да, — говорит чонгук, сглатывая. — да, это... это было бы неприлично с моей стороны. — особенно ночью, — она заканчивает завязывать его ленты, отступая назад, чтобы слегка поклониться. — тогда бывает трудно разглядеть карманы. — ты говоришь всякие глупости, дитя, — говорит другая служанка, ее тон звучит как предупреждение. она кланяется. — я накажу ее позже, мама, — девочка не выглядит слишком обеспокоенной этим, возможно, привыкшая к этому. чонгук знает, что принять ее сторону было бы хуже, поэтому он не делает этого. — тогда мы вас оставим. он стоит посреди своих покоев, наблюдая, как они уходят, тихо закрывая за собой двери. одна остается, повернувшись к нему спиной, прислуживая ему, как прислуживала бы женщине. чонгук медленно выдыхает, затем засовывает руку в складки своей одежды, вытаскивая женское норигэ, кисточки красного цвета, украшения из цветущих орхидей. к нему был прикреплен ынчандо, стальной кинжал, тонкий и острый внутри металлических ножен. нож девственницы. было бы нехорошо, если бы ваши карманы не были должным образом зашиты, когда вы придете к королю сегодня вечером. чонгук облизывает губы, оглядываясь на панельные двери, желая пойти за девочкой. она смеялась вместе с юнги в тот день, когда чонгуку не удалось убить его. его сердце колотится так, что он чувствует себя неуютно. убей короля-бастарда, говорит его разум, и это звучит очень похоже на тихий голос той девочки-служанки. вот зачем тебе дали нож. день проходит в агонии, если уж на то пошло. чонгук чувствует себя опустошенным, отягощенным тяжестью кинжала, прижатого к его ребрам. это его сыновний долг — убить короля-бастарда. его отец сможет отдохнуть, зная, что его бунт был в некотором смысле окончательным. и все же, и все же, и все же... и все же чонгук чувствует, что не может прикоснуться к лезвию, не обжигаясь, и чонгук чувствует, что не может сделать шаг к покоям короля, не оставив позади вещей, которых он пока не понимает, вещей, которые, кажется, растут у него внутри, как шипы в розовом саду. эти чувства нелегко подрезать, они толстые, громоздкие. понять, что это такое, так же трудно, как понять человека, к которому эти чувства привязаны. чонгук кусает себя за щеки, ожидая, что охранники возьмут его, ожидая, что его потащат, ожидая возможность. она не приходит. ночь тихая, дворцовые палаты... никто не стоит у его двери. чонгук дрожит в холодных покоях, сбитый с толку. он отодвигает панели в сторону, раздвигая их, пока не выходит в коридор, а затем выходит в пронизывающий ночной холод. тишина массивная, словно твердая. у него болит в ушах. когда он идет вперед, он боится, что его шаги эхом разнесутся по всему ханьяну, объявляя о его запредельном следе. чонгук думает о девочке, о том, что заставило ее рисковать жизнью, чтобы увидеть, как юнги свергнут, мертв, что он с ней сделал. потом он вспоминает его улыбку и то, как она смотрела на него. что он с тобой сделал...? перед королевскими покоями нет стражи. чонгук останавливается в тени ближайшей стены, наблюдая за темным зданием. некоторые лампы снаружи все еще дымят. в воздухе стоит странный запах, что-то похожее на запах разлагающегося тела. чонгук внезапно чувствует себя более испуганным, чем когда-либо, более испуганным, чем в тот день, когда охраннику отрубили голову перед ним, более испуганным, чем когда он поцеловал юнги, и юнги поцеловал его в ответ. тем не менее, он медленно поднимается по каменным ступеням, рука скользит в карман, обхватывая рукоять. в обшитых панелями дверях есть щель. чонгук сглатывает. ветер треплет его волосы, и острый запах неправильности становится сильнее. нет никакого шума, ночь мертва. чонгук, не дыша, входит в тёмное помещение. внутри тепло, но воздух влажный. он пытается вспомнить коридоры внутри, куда они приведут его, пытается вызвать воспоминание о покоях юнги. его глаза привыкают через несколько минут, и этого достаточно, чтобы различить контуры мебели, белый лунный свет на верхних панелях, запах мускуса смягчает странную резкость в воздухе. затем он слышит шум. мягкий звук, похожий на вздох, который был заглушен. чонгук приучает свои уши следовать за этим звуком, и половицы скрипят под его весом, заставляя его останавливаться на каждом шагу. из оставленных приоткрытыми дверей пробивается слабый свет. королевские покои. свет капает, дрожит, свет свечи, может быть, огонь. чонгук чувствует запах горелой плоти, и ему приходится прикрыть нос рукой. — только это правильно, чонха, — говорит кто-то, чонгук думает, что это министр, голос едва знакомый. — как король, ты знаешь, что это правильно... для нашей страны. образы в его голове, они противоречивы. чонгук думает, что увидит их рядом с телом кого-то вроде него, предателя, мятежника. он думает, что увидит, как они будут пировать на нем, на обгоревшей плоти, отрывающей кости. он думает, что увидит юнги, сидящего на своей кровати, смотрящего на министров так же, как он смотрел на чонгука со своего трона, с распущенными волосами, в мятой одежде на плечах. но ни одна из его мыслей не оказывается верной. чонгук задерживает дыхание, и его сердце на секунду перестает биться. юнги связан, веревки на запястьях режут кожу, костяшки пальцев в синяках. в рот набивается тряпка, пропитанная слюной. на нем нижнее белье, но оно в крови. вокруг него три министра, один охранник держит дрожащий меч, не глядя на юнги, другой лежит мертвый на полу, вокруг него лужа крови. один из служителей держит клеймо, и оно шипит, красное на кончике, горячее. было бы нехорошо, если бы ваши карманы не были должным образом зашиты, когда вы придете к королю сегодня вечером. переворот, подсказывает разум чонгука, они убивают короля. служанка знала все с самого начала. — мы дадим тебе метку преступника, пока ты жив, чтобы ты помнил, как это больно и при смерти, — юнги издает звук, похожий на стон, и он не выглядит испуганным, он выглядит злым, свирепым и похожим на дракона на потолке. лучше не беспокоить драконов. — держите его. стражник не двигается. он выглядит испуганным. его хватка на мече слаба. чонгук выдыхает, сердце колотится слишком сильно, так громко, что его могут услышать. его хватка на мече слаба. на долю секунды чонгук думает о том, чтобы позволить этому случиться... позволить юнги умереть вот так, полностью отпустить его. но что-то злобно цепляется за него, что-то, что имеет вкус во рту, как у юнги. ты умрешь только тогда, когда я тебе скажу, вспоминает он слова юнги. хватка стражника на мече слаба, настолько слаба, что он не бросается на него, когда чонгук вбегает, настолько слаба, что он отпускает его почти сразу же, как только чонгук хватает одного из министров, прокалывая нож сбоку от его шеи, слыша его крик, чувствуя, как кровь стекает по его одежде и рукам. звон меча, знакомый шум, знакомая драка, знакомые крики. это совсем не то, что было в тот день, когда на него напала стража. так легче бороться. чонгук хватает меч, и он скользит через живот второго министра, когда его жилистые руки хватают чонгука, пытаясь оттолкнуть его, и он кашляет кровью, которая брызжет на лицо чонгука. он едва слышит, как их тела падают на пол, как они тяжело дышат, истекая кровью, как остекленели их глаза. третий министр кричит, когда чонгук хватает его сзади за одежду, и они борются, пока чонгук не вонзает нож в его легкие сбоку снова, и снова, и снова, и снова, и он стонет от усилия, и это слишком напоминает о полях сражений и дыхании юнги, когда он отрезал голову несколько месяцев назад. остался только стражник. чонгук приподнимается. его рот полон крови. — нет, пожалуйста, мама... — начинает он, пятясь. чонгук приближается, но юнги сумел подняться, встав между ними. он тоже забрызган кровью. чонгук смотрит ему в глаза, моргая, внезапно осознавая, как сильно его трясет. он весь теплый. нож разрезает веревки, и юнги давится, когда ткань вырывают из его рта. — не надо... отпусти его, — слабым голосом говорит он, хватая чонгука за запястья. затем, обращаясь к стражнику, он добавляет: — иди, скажи им, что было совершено покушение, — кровь капает в новые лужи с мертвых тел министров, капает с их носов, ртов и ушей, капает на пол. они соответствуют дыханию чонгука, быстрому, они все равно теплые. он все еще смотрит на юнги широко раскрытыми глазами, не в силах унять дрожь. он смотрит, как юнги сглатывает. стражник уходит, бежит, его шаги отдаются слабым эхом. — откуда ты узнал, чонгук? — я не знал, — выдавил из себя чонгук, и его голос прозвучал грубо. — я... я пришел сюда, чтобы убить тебя. — я... — и юнги, кажется, вздыхает. чонгук чувствует, как чужие пальцы крепко сжимают запястья, ощущает, какие они горячие. — я сказал тебе, что я поцелую тебя, если ты снова потерпишь неудачу, не так ли? — он не знает, почему юнги касается его, он не знает, почему юнги приближает его, даже с ножом в руках, даже зная мотивы чонгука. кажется, это не имеет значения. дыхание юнги влажное, во рту привкус крови, чайных листьев и соли. нож близко к его горлу, и все же юнги опускается на него, и чонгук позволяет ему, вздыхая в него, целуя в ответ, чтобы он мог удержаться на коленях, а не рухнуть. — откуда у тебя этот нож? — спрашивает юнги, и чонгук выдыхает. — дворцовая служанка, — качает головой чонгук, наконец отступая, давая себе место, чтобы не сгореть. — она велела мне прийти, она... она должно быть знала. — ты мог бы позволить им сделать это за тебя. — ты, — чонгук смотрит вниз на их ноги, видя красный цвет, и его легкие чувствуют, что они перестают работать. — ты можешь умереть только тогда, когда я тебе скажу, — это заставляет юнги фыркнуть, чонгук слышит это, и, возможно, он улыбается, но у него нет шанса увидеть. входят стражники, тяжело ступая по деревянному полу, с лампами в руках и мечами наготове. чонгук видит членов бюро расследований, их униформа отличается, перья в их катах более сбалансированы. — отведите его в его покои, — говорит юнги, глядя на него, и глаза чонгука увеличиваются в размерах, он растерянно вскидывает голову и смотрит назад. — держите его под охраной, никого не впускайте и не выпускайте, — чонха, сразу начинает чонгук, но юнги отворачивается, глядя на мертвые тела, а не на него. когда он снова заговаривает, его голос холоден, как поверхность замерзшего озера — и я хотел бы, чтобы вы позвали остальных трех министров, желательно любезно. чонгук может только представить себе их судьбу... как они будут молить о пощаде, когда будут гореть, в то время как юнги проливает пламя. его покои остаются холодными, чонгуку не дают ни свежей воды, ни чистых шелков. и вот он стоит там, в темноте, дрожащий, рука так сильно прижата к ножнам кинжала, что на коже ладони видны гравюры, орхидеи над шрамом. он знает, что от него дурно пахнет, как от пролитых кишок, как от пота, как от пробитых желудков, содержимое которых испачкало его одежды. чонгук раздевается, пока на нем ничего не остается. таз в его комнате наполовину пуст, вода несвежая и слегка грязная после того, как он умылся ранним вечером. это лучше, чем ничего. чонгук потирает костяшки пальцев, вытирая кровь, пока они не становятся розовыми и холодными. он хватается за край таза, потом резко дышит. он потерпел неудачу, но это не похоже на неудачу. чонгук смотрит на свое отражение на поверхности воды, мягко рябящей каждый раз, когда капля стекает по его подбородку. прямо сейчас он выглядит просто как монстр, искаженные черты лица, мрачный. он на мгновение похож на юнги. чонгук отстраняется и идет прочь, к кровати. к тому времени, как двери распахиваются, чонгук почти спит, сидя неподвижно, подбородок практически касается его груди. он тут же просыпается, его конечности тяжелеют, и он плотнее накрывается одеялом, чтобы спрятаться. дверь закрывается. юнги смотрит на него с мягким выражением. чонгук снова чувствует себя прозрачным. его тело нагревается, щеки краснеют. юнги тоже покраснел. раскрасневшийся и перепачканный кровью. он сменил одежду, но она тоже испачкана, другая кровь от других убийств. чонгук хочет что-то сказать, но у него пересохло в горле. юнги тоже ничего не говорит. его пальцы касаются шелковистого пояса, удерживающего его пальто, развязывают узлы, и оно бесшумно падает к его ногам. чонгук смотрит, как он раздевается, не в силах отвести взгляд, не в силах остановить происходящее, желая, чтобы это произошло, желая увидеть. кожа юнги полна пятен, шрамов, синяков. чонгук считает, что они слишком хорошо контрастируют с бледными частями тела. он втягивает воздух, когда юнги стягивает трусы вниз по всей длине ног. он не отводит взгляда. юнги подходит ближе, обнаженный, и чонгук не отводит взгляда. пальцы, держащие ткань вокруг него, ослабевают. когда юнги опускается на колени над матрасом, чонгук не отводит взгляда. юнги покраснел, может быть, так же, как и сам чонгук. он протягивает руку, стягивая одеяло с плеч чонгука. чонгук не отводит взгляда. они двигаются осторожно, медленно... возможно, юнги боится, что чонгук все еще держит нож. и это так, но он слишком легко падает на коврик, забытый. чонгук тоже протягивает руку, трогает волосы юнги и развязывает их. юнги подходит ближе, их дыхание горячее. когда он наклоняется, касаясь губами шеи чонгука, его волосы падают на плечи чонгука, задевая кожу. чонгук, наконец, закрывает глаза, взгляд слегка покраснел, голова касается панели за кроватью, руки касаются рук юнги. юнги целует его в шею, через плечо, вверх по подбородку, и его пальцы скользят под одеяло, поглаживая его талию, и чонгук шевелится, наслаждаясь тем, как это ощущается. он немного двигается, натягивая ноги юнги на свои, пока они не оказываются достаточно близко, чтобы их груди соприкасались, и юнги прерывисто выдыхает, когда чонгук целует его, рука сворачивается на затылке, тянет волосы, языки пересекаются. чонгук пытается вспомнить, каково это... целоваться со злостью. он стонет, когда пальцы юнги вцепляются между ними, прижимая их друг к другу. трение пугающе хорошее. юнги облизывает его рот, прежде чем отстраниться, их лбы соприкасаются, кончики их носов. темп становится быстрее, и чонгук делает шаг вперед, беря нижнюю губу юнги зубами. это заставляет юнги усмехнуться. чонгук не жалуется, когда его толкают к панели, когда юнги выпутывается из его ног, чтобы поцеловать его шею и грудь, оставляя укусы, которые похожи на любовь, но все равно фиолетовые. он резко вдыхает, когда рот юнги прижимается к его соскам, и чонгук проводит рукой по шелковистым волосам, дергая. юнги спускается, все еще, по ребрам, по тазовым костям, вниз, пока чонгук не задыхается, ноги прижимаются к плечам юнги, чувствуя его язык, легкое царапанье зубов, волосы на бедрах. это слишком хорошо, это не похоже ни на что, что чонгук когда-либо чувствовал... он издает звук, громкий, достаточно громкий, чтобы он, возможно, доносился до туда, где стоят стражники, где стоят служанки, все смотрят в землю. он прижимает костяшки пальцев к зубам и кусает. юнги, кажется, не возражает против звуков, которые он издает. все горячее, и пальцы ног чонгука сгибаются, и его бедра сгибаются, толкаясь против юнги, и он слышит, как это заставляет юнги давиться, отступать, глотать, хватать ртом воздух. какое-то мгновение они не двигаются, их груди быстро поднимаются и опускаются. кончики пальцев чонгука мягко касаются кожи головы, царапая, лаская. он снова открывает глаза, обнаруживая маленькие глаза юнги. — ты хорош на вкус, — бормочет юнги, первые слова, произнесенные вслух с тех пор, как он пришел. чонгук ловит себя на том, что краснеет еще сильнее. — но мы недостаточно чистые для секса, — он слегка поворачивает лицо, целуя ладонь чонгука, язык между пальцами. чонгук не знает, насколько чистым он должен быть. юнги замечает его молчание, снова подходит ближе и целует в уголок рта чонгуку. — ты никогда этого не делал. это мягко сказанное утверждение. чонгук качает головой. — только с женщинами, — его позвоночник снова выгибается, чувствуя пальцы юнги на себе, держащие, давящие там, где течет. — ах, чонха... — повернись, — тело чонгука почти податливо, и он поворачивается, и юнги целует его между лопаток, обнимая рукой за талию, все еще нежно поглаживая. он едва помнит, как встал на колени, упершись руками в панель за кроватью, и едва помнит, что говорит юнги, слишком погруженный в ощущение близости их тел. он чувствует, как юнги толкается между его бедер, как влажно, как горячо, как трется их кожа. чонгук прикусывает губу, проглатывая очередной стон, рука юнги гладит и гладит, ощущение между ног, рот на шее, теплый язык. он слишком быстро понимает, что заставляет юнги задыхается, останавливаться, тихо стонать, когда чонгук сжимает свои мышцы... так он делает каждый раз, когда юнги толкается вперед, слыша, как он шатается, чувствуя его зубы на изгибе шеи. чонгук кончает на панель, капая белым на нарисованные летние цветы. юнги встает между его ног, толкаясь почти отчаянно, шлепок их кожи звучит грубо. они стоят так некоторое время, голова чонгука прижата к панели, голова юнги... к его спине, дыхание горячее, конечности тяжелеют. чонгук стонет слишком тихо, когда юнги дает ему еще несколько ударов, прежде чем отстраниться. затем его тянут назад, к матрасу, и он пыхтит, когда его спина соприкасается с бамбуковой рамой под ним. юнги мягко раздвигает его ноги, облизывая кожу на его бёдрах. когда он снова целует чонгука, его рот полон спермы, и чонгук глотает ее, гудя, заключая юнги в объятия, которые кажутся более интимными, чем секс. они лежат там, свернувшись вместе, покрытые потом и кровью. чонгук кладет руки на поясницу юнги, потирая кожу большим пальцем. ногти юнги царапают над его ребрами. некоторое время они молчат. затем юнги говорит тихим голосом: — ее зовут нонгэ. чонгук моргает. — ...кого? — девочку, — было бы нехорошо, если бы ваши карманы не были должным образом зашиты, когда вы придете к королю сегодня вечером. — я отдал ей это норигэ с ножом. — почему? — ей всего девять лет, и она живет в этих стенах, — кажется, фыркает он. сердце чонгук учащенно бьется. — а эти стены полны чудовищ. разве ты не одно из них? почти спрашивает чонгук, но почему-то это больше не кажется правильным. — ...ты убил их? — вздыхает юнги, кивая ему. — через пару часов жители ханьяна проснутся и обнаружат, что их министры разбросаны по улице шести министров, — чонгук сглатывает. — и все они этого заслужили. — ...а моя семья? это заставляет юнги чувствовать себя неловко, потому что он отодвигается от рук чонгука, садится и поворачивается. чонгук моргает, разинув рот, глядя на татуировку дракона на его спине, черные чернила контрастируют с слоновой костью, как она движется, когда тело юнги делает это, как будто она живая. он никогда раньше не заглядывал внутрь, его взгляд всегда был устремлен куда-то вдаль, а мысли путались. юнги лишь слегка вздрагивает, когда чонгук касается его, следуя за чешуей. у короля не должно быть отметин, его тело-храм, сосуд. — я послал их за твоим отцом, — начинает юнги, поднимая одеяло и накидывая его на плечи. — я сожалею об их безрассудстве, — чонгук тоже садится, и юнги тоже накрывает его одеялом, почти нежно. — я тебя не понимаю, — выдыхает чонгук. — а ты мне не позволяешь. — почему ты так жаждешь понимания? — спрашивает юнги, но в его голосе нет осуждения. голос у него звучит... устало, если уж на то пошло. — я безумный король, незаконнорожденный, я убил своего отца и королевскую семью, — он дотрагивается до ткани покрывала, подтягивая шкуры ближе. — вот кто я, чонгук. все, что ты думаешь обо мне - правда. я не стыжусь этого. — ...и ты дал нож дворцовой служанке, и ты защитил стражника, — чонгук искоса смотрит на него. — и ты поцеловал меня, — юнги поворачивает голову, ища его взгляд. чонгук наклоняется вперед, снова прижимаясь губами к губам юнги, пока они не разрываются, пока он не чувствует жар его языка. — даже если ты ненавидишь меня, чонха... ты все равно целуешь меня. — я не ненавижу тебя, — выдыхает юнги, произнося слова ему в рот. — тогда зачем ты меня держишь? — почему-то ответ кажется важным. чонгук цепляется за чувства, которые не может понять, за те, что давят на его легкие, давят до тех пор, пока не становится трудно дышать. юнги почти нежно целует его в подбородок. — почему... — я полюбил тебя, маленькая птичка, — бормочет он себе под нос, словно шелк. чонгук закрывает глаза, тело снова нагревается. — я не птичка, — повторяет чонгук, касаясь плеча юнги, его шеи, наклоняя голову. — я знаю, — и в этот момент юнги снова отстраняется, и что-то изменилось в его выражении, и грудь чонгук болезненно тянет. — ты спас мне жизнь, когда хотел покончить с ней, — он касается пальцев чонгука. — тебе больше не нужно здесь оставаться. ты получил прощение короля, — сердце чонгука колотится в грудной клетке, слишком быстро погружаясь в грязь. у него перехватило дыхание. — ...что? — возвращайся в поместье своей семьи, — поджимает губы юнги. — женись, заведи детей, — следует пожатие плечами. — состарься. — чонха. — было весело, — и юнги встает, а потом голые конечности уходят прочь, и чонгук чувствует, как на его горле появляется рана, и она выплескивает все тепло внутри него, пока он не замерзает. было весело. фраза обрушивается на него, как снежная буря, ледяная. юнги наклоняется, натягивает одежду обратно на тело, завязывает ленты, узлы, проводит руками по волосам, чтобы снова завязать. чонгук не двигается. — тебе не обязательно быть здесь, когда престол сгорит дотла. — юнги, — чонгук тоже встает, накрываясь одеялом, дрожа от холода. юнги смотрит на него, потом отворачивается. — ты тоже мог бы уйти, — он почти говорит вместе со мной. почти. — тебе не обязательно его сжигать. — если я этого не сделаю, он будет продолжаться, как сорняк, он вырастет снова, — чонгук не знает, что еще сказать. юнги поправляет свою одежду, несмотря на то, что она помята, несмотря на то, что она окровавлена. он все еще выглядит царственно, его шелка все еще красивы. его губы все еще припухшие от поцелуев, но он выглядит как король. — я позабочусь о том, чтобы тебя благополучно вернули домой, — последовала пауза. — мне очень жаль. — дай мне последний шанс понять, — чонгук подходит ближе, и его голос граничит с чем-то похожим на настойчивость. — мясник и наложница, последний... последний раз, — щеки юнги краснеют еще сильнее. — если ты доверяешь мне сейчас, я просто хочу... — чонгук сглатывает. — мне просто нужно знать, кто ты. юнги смотрит на него, и чонгук наблюдает, как он выдыхает, его плечи медленно опускаются. — очень хорошо. я пошлю за тобой, — а потом он поворачивается и уходит, и остается только тишина и запах их обоих, соленый, пропитанный смертью. чонгук понимает, что его глаза мокрые слишком поздно.___________________
когда чонгук дышит, он чувствует это, теплоту против своей маски. они в той же комнате, в шумном борделе, две ночи спустя. алкоголь остаётся не налитым, и, возможно, он уже нагрелся внутри бутылки. юнги смотрит на него, потом на стол, осторожно касаясь чашек. он по-прежнему не наливает. чонгуку хочется перегнуться через стол и стянуть его маску, прижать к полу... но эта ночь должна быть другой, поэтому чонгук не делает этого. они еще не разговаривали, хотя шли вместе, все еще прячась под маской стражников, так что ханьян игнорирует их, отворачиваясь, когда они входят в зал, закрывая глаза на дела дворцовой стражи, даже если они необычны, даже если они грешны. — ...что ты хочешь знать? — вопрос осторожен, и юнги смотрит на него из дырок маски. — правду, — чонгук кладет руку на край стола, не зная, что с ней делать. другая его рука слишком сильно сжимает бедро. — просто скажи мне правду... всю. — правда не такая сказочная, как ты думаешь, чонгук, — фыркает юнги, отводя взгляд. — я не герой этой истории, — раздается приглушенный вздох. юнги отодвигает маску ближе к голове, чуть приоткрывая рот, наливает себе чашку и быстро пьет, прижимая язык к уголкам губ. чонгук чувствует, как его сердце раздувается. — ты не можешь превратить меня в него, чтобы почувствовать себя лучше. — это не так... — дом и был испорченным, грязным и мерзким, — юнги наливает себе еще одну чашку. — и я родился в нем, — немного стекает по его подбородку, когда он пьет, и юнги вытирает это рукавом. он не наливает чонгуку. чонгук тоже не наливает себе. он смотрит на рот юнги, на его нос, на его пальцы, на его слова. — я не верю, что люди чем-то отличаются от короля, — юнги снова опускает маску, и чонгук выпускает воздух, который он сдерживал внутри себя. — и мясник, и король могут сидеть на троне феникса, нет ничего, что делало бы их разными. — ты знаешь, что это неправильно, есть кодекс законов... — но чонгук замолкает на полпути, проглатывая все слова. кодексы законов, научные правила, все эти вещи кажутся теперь странными, может быть, искаженными, как сам трон, как королевство. юнги ждет его заключения, прищурив глаза. — то, что ты предлагаешь... это невозможно, чонха. — людям надоело смотреть на землю, — бормочет юнги. — они устали от того, что им говорят, будто они не могут сами понять свою судьбу, — бутылка чуть не опрокидывается, когда юнги дотрагивается до нее, но прежде он удерживает ее, и часть соджу проливается. — я король, который собирается выслушать их мольбы. — ...разрушив трон? — позволяя людям быть такими, какими они хотят быть, — в этих словах есть легкий гнев, но есть и разочарование, и обида, и ничтожность. чонгук ничего не говорит, приглушенный тяжестью предложений юнги. — раб может быть королем, — юнги наливает ему еще одну чашку. — дракон может родиться в канаве, — их глаза встречаются, когда юнги тоже протягивает ему чашку, полную до краев. — мясник может влюбиться в наложницу и не потерять из-за этого голову. любовь. у чонгука перехватывает дыхание. он смотрит на стол, моргая. он не знает, что такое любовь. если это что-то вроде меда, как говорят люди, сладкая, такая сладкая, что болят зубы. почему-то в его голове любовь – это клинок, который не причиняет ничего, кроме боли. — идёт ли, — он обхватывает пальцами чашку, берет ее и снова поднимает глаза, — идёт ли сейчас революция? — да, — и глаза юнги смягчаются, как будто он улыбается под маской. чонгук толкает свою маску вверх, над головой, чтобы напиться. — я родился с ней в своих костях, — алкоголь распространяет покалывание по горлу и языку. чонгук кашляет, прежде чем сглотнуть. — это всего лишь вопрос времени, пока страна не будет захвачена и клан чонджу и не будет полностью очищен. — ты тоже его часть, — осторожно указывает чонгук, маска сползает вниз, чтобы снова закрыть его лицо. — что будет с тобой? — впервые юнги выглядит обеспокоенным, его плечи заметно напряглись, глаза стали меньше и острее. — а что, если бунты, которые ты затеваешь, обернутся против твоего правления, чонха? — тогда я умру, — ответ невелик. чонгук чувствует, как его тело обвисает, болит. — все равно это все мимолетно. но это не должно быть мимолетным, хочет сказать чонгук. вместо этого он выталкивает воздух, гнев нарастает внутри него, и он срывает маску, оставляя ее падать на пол. это не мимолетно. это навсегда, как шрам, как татуировка дракона, запечатленная на каждом уголке его тела. он пытается запихнуть свои чувства в рисовую коробку, дать им умереть от голода, но они не вписываются. чонгук выдыхает. — а как... как для тебя ощущается любовь? может быть, юнги не ожидал этого вопроса, потому что он, кажется, краснеет под своей маской. он тоже снимает ее, нос красный, и его пальцы обводят черты перекошенного лица, острые черные брови, красное пятно на деревянной щеке. чонгук не сводит с него взгляда. — как лезвие, — отвечает юнги и поднимает глаза. то, о чем думает чонгук, то, что он хочет сказать... это не так просто. его пальцы дрожат. он пробует, раз или два, рот открывается, закрывается. все равно ничего не выходит. поэтому чонгук снова берет маску наложницы и кладет ее перед своим лицом, чувствуя, как его щеки горят с другой стороны. брови юнги сошлись вместе. — мне кажется, что у меня застряло лезвие между рёбер, — то, как меняются глаза юнги, как они смягчаются, как они смотрят на него, чонгук осознает это, а затем так злобно осознает, что сталь пронзает его сердце, впитывая его изнутри. — боюсь, я уже некоторое время истекаю кровью, чонха. — ...до смерти? — тихо спрашивает юнги. чонгук сглатывает и кивает. до смерти. он наблюдает, как юнги встает со своего места, обходя стол, и чонгук прерывисто дышит, когда юнги садится ему на ноги. рука, держащая его маску, слаба. юнги осторожно дотрагивается до неё, отталкивая. его пальцы прослеживают линию бровей чонгука, затем его нос, форму его губ. воздух вокруг них редкий и горячий. — если я изменю правила, мы сможем быть кем захотим. — кем ты хочешь быть? они прижимаются друг к другу, и чонгук закрывает глаза, наклоняя голову, медленно приближаясь к юнги. — мясником, который принадлежит наложнице, — чонгук чувствует, как эти слова задевают его за живое. я не наложница, все еще бормочет он, скользя руками по бокам тела юнги, чувствуя его твердое тело под кончиками пальцев, теплое. — тогда я просто хочу принадлежать тебе, — чонгук находит губы юнги, касается их языком, нежно облизывает, чувствуя, как они красиво изгибаются. ему кажется, что он чувствует под языком вкус революции. — я все еще хочу, чтобы ты пошел домой, — говорит юнги, и чонгук отстраняется. — состарился у моря. от тебя так пахнет. — от тебя пахнет войной, — проглатывает чонгук. — и вокруг всегда война. — мне жаль, что я убил твою семью, — выдыхает юнги, медленно приближаясь, их губы снова соприкасаются. он, кажется, не думает, что может поцеловать чонгука, потому что он этого не делает. — мне жаль, что я причинил тебе боль, — раньше чонгук сомневался бы в этом. теперь у него во рту только поражение. — но я сделал то, что должен был сделать. — чонгук позволяет себе поцеловать юнги, затем, полностью, с открытым ртом, влажно, чувствуя, как рука юнги сжимается на его затылке, пальцы впиваются в кожу головы. чонгук чувствует, как горят его легкие, когда они тянутся назад, носы все еще соприкасаются. — ...я не жду, что ты простишь меня или поймешь. — ты не можешь умереть, — говорит чонгук, и его шатает, как пьяного. он не пьян. он сломан, и это заставляет его шататься. — только мне позволено убить тебя, — юнги кивает, слегка улыбаясь. — ...ты знаешь, кто я теперь? мне просто нужно знать, кто ты. чонгук пристально смотрит на него, и с такого близкого расстояния кажется, что глаза юнги – это дыры, заполненные темной мутной водой. лезвие между ребрами болело, ныло изнутри. — да, — их дыхание смешивается, влажное, с легким привкусом алкоголя. — король, который влюбился в сына генерала, — тихо произносит он. это заставляет юнги покраснеть, и он фыркает. — я больше не хочу носить эти маски, чонха. — ты говоришь так, будто мы какая-то народная сказка, птичка. — чонха, — чонгук прижимается к спине юнги, притягивая его ближе. — ...найди меня, — когда все закончится, найди меня, повторяет он, в зубы юнги, когда они снова целуются, тела близки, и он продолжает повторять это, когда юнги целует его в шею, и он повторяет это, когда его одежда отодвигается, его спина прижимается к стене, весь этот жар между ног, он повторяет это, нежно, когда все кончается, и они снова холодеют, задыхаясь, и он повторяет это в волосы юнги, когда они одеваются, когда они уходят, когда они расходятся в разные стороны в разных кварталах города, подальше от затемнённого дворца, чтобы больше не видеть друг друга, может быть, сгореть вместе с троном, может быть, потеряться по дороге домой. пожалуйста, найди меня. он повторяет это до тех пор, пока слова совсем не теряют смысла. пока они не зазвучат, как забытая песня. он все еще повторяет.___________________
— а здесь что написано? нонгэ строит гримасу, сосредоточившись на иероглифах на пергаменте перед ней. чонгук наблюдает за ней, забавляясь. она стала немного выше, осознает он. легкий ветерок колышет пряди ее волос. — ...что я люблю тебя? — пытается она по-детски, показывая ему зубы и десны. это заставляет чонгука все еще слабо смеяться. — постарайся еще, — он ерошит ей волосы, оставляя ее наедине с собой, а она складывает юбки и книги, проводя кончиками пальцев по хангылю. — я иду на рынок. хочешь чего-нибудь? — якгва, весело повторяет она, и чонгук качает головой, улыбаясь. рынок всегда переполнен людьми, и чонгук быстро перемещается по нему. воздух пропитан запахом рыбы и морской воды, и некоторые плавают в небольших бассейнах, разноцветных на фоне белого света неба над головой. в тоннэ нет такого снега, как в ханьяне, но все равно холодно. его глаза находят прилавок с бокджори. чонгук останавливается, забыв, куда он вообще шел. это случается раз в месяц, неделю, иногда через день. это происходит всякий раз, когда он берет нонгэ на уличные представления, наблюдая, как она смеется, когда мясник делает что-то глупое. это случается всякий раз, когда кто-то шепчет придворные сплетни, последние новости, поджог дворца. чонгук чувствует его в своей сердцевине, это норигэ, снова прижимающееся к его ребрам. он не знал, что любовь причинит больше боли, когда ты заживишь рану... но, с другой стороны, торникет не спасет тебя от потери конечности. и чонгук носил его с собой. но это не остановило поток чувств, которые продолжали течь. он делает несколько шагов ближе к стойлу, касаясь пальцами соломенной ткани, она напоминает цвет волос юнги. — сколько ... — его голос дрожит, когда он поднимает глаза. за плечом продавца чонгук видит фигуру, смотрящую на него. под сатгатом чонгук не может ясно видеть, но что-то есть в форме губ, что-то есть в чистоте кожи. сердце чонгука растет в размерах внутри его груди, дико толкаясь о грудные кости. он слишком легко покидает стойло, как только этот мужчина поворачивается и уходит. чонха, зовет его разум, и чонгук чувствует, что спотыкается о людей, не в силах отвести взгляд, ноги становятся быстрее, пока он не бежит. он спотыкается о цыпленка, о маленьких детей, о телегу, полную корней, и кланяется в знак извинений, но не остается, чтобы помочь. когда чонгук снова замечает мужчину, тот исчезает в узком переулке. люди все еще ходят по главной улице, толкают друг друга локтями, несут вещи, разговаривают. переулок пуст, затемненный высокими крышами соседних строений. чонгук подходит ближе к человеку, который ждет слишком тихо. он ничего не говорит. он знает костяшки на этих руках и кости на запястьях, он знает форму этих губ, он мечтал о них. сатгат слегка отодвигается назад, прежде чем их рты соприкасаются, и чонгук прижимается к лицу юнги, приближая их друг к другу, чувствуя, как руки юнги хватают его за талию. они шатаются, пока спина чонгука не ударяется о стену здания, пока он не чувствует, что не может дышать, и все вокруг него горит. потом... потом он отстраняется, обнаружив глаза юнги, его нос, его раскрасневшиеся щеки, шрам все еще там. — я нашел тебя, — бормочет юнги, тяжело дыша. чонгук целует его в лицо, в глаза, от такого тепла внутри у него перехватывает дыхание. юнги позволяет ему. — чонха, — его глаза становятся влажными, но чонгук все еще держит его, руки все еще раскинуты по сторонам лица юнги, и, возможно, если он его отпустит, юнги исчезнет. — я больше не король, — тихо говорит он. — теперь кто-то другой, — чонгук выдыхает. — кто-то хороший, — юнги наклоняется, целуя его снова, и чонгук вздыхает рядом с ним, тело внезапно расслабляется, желая растаять прямо там. — теперь мы можем быть кем захотим, — эти слова звучат сквозь зубы, сквозь язык. — и я все еще хочу принадлежать тебе, — чонгука лихорадит, и он отстраняется, чтобы посмотреть в сторону, на улицу. никто не смотрит в их сторону, но это не значит, что они невидимы. он берет юнги за запястье, тащит его по знакомым улицам, чувствуя, как он дышит рядом, пока они идут, и чонгук чувствует все: слабый свет дня, холод, дым, выходящий из таверн, голоса, окружающие их. нонгэ все еще сидит над своей работой, поглощенная письмами, они могут видеть ее по другую сторону стен дома. чонгук ведет их к заднему входу, и как только дверь закрывается, он прижимает юнги к спальному коврику, перелезая через него слишком легко, полностью снимая его сатгат. чонгук останавливается, моргая. юнги смотрит на него. — ...что ты думаешь? короткие волосы у него на голове цвета воронова пера, цвета сажи. чонгук касается их осторожно, медленно. — как? — он исчезнет, — говорит ему юнги, потянув его вниз. — тот, кем я был раньше, должен был умереть, — чонгук тянет за темные пряди, и юнги касается его талии, развязывая пояс, развязывая ленты. одежда юнги простая, ханбок простолюдина, грязный по швам. его легко снять, чонгук стягиваят его с конечностей, когда целует его плечи, зубы нежно покусывают кожу, сосут. он хватается за запястья юнги, прижимая их к его голове. они смотрят друг на друга. юнги выглядит менее пустым. чонгук опускает голову, нежно потирая их щеки. — ...я люблю тебя. — когда ты понял? — спрашивает чонгук, облизывая губы. — когда ты приставил этот клинок к моему горлу, — это заставляет чонгука улыбнуться. — я ужасно боялся тебя. — я – ничто, — юнги целует его в висок, и это сладко, как мед, от которого болят зубы. — ты – всё, — бормочет он, прижимаясь к коже. чонгук смотрит на него, прежде чем снова поцеловать юнги, чувствуя, как его ноги сплетаются вокруг чужой талии, и он уверен, он знает, что чем бы ни было его собственное всё, оно существует только потому, что юнги тоже там. ( лист, кажется, беспокоит нос юнги, и он сморщивает его, пыхтя, отбрасывая прочь. чонгук смеется, забавляясь. погода теплая, почти невыносимая. дует ветер, но он лёгкий. дерево, под которым они лежат, дает им пестрые тени, слабый солнечный свет пробивается сквозь крону, мягкий шелест листьев почти слишком мягок. волосы юнги снова стали желтыми, как золотой головной убор. чонгук осторожно просунул в них руку. они слышат, как нонгэ приближается к пляжу, ее босые ноги утопают в темном песке. — юнги, — зовет чонгук, и юнги смотрит на него, положив голову на бедра чонгука. — как ты думаешь, мы найдем друг друга после смерти? — да, — юнги поднимает руку, едва касаясь подбородка. — даже через двести лет. я найду тебя где угодно. — как ты думаешь, будешь ли ты королем тогда? — мне все равно, кто я, лишь бы ты был рядом, — и чонгук скорчил гримасу, но юнги обхватил его за талию и потянул вниз за переднюю часть его ханбока, пока они не поцеловались. юнги по-прежнему на вкус как сыр, который они ели, и война, и сталь, потому что он всегда будет на вкус как меч для чонгука. — через двести лет, — юнги улыбается ему, и чонгук хихикает. — я буду ждать тебя там, чонха. они снова сидят в тишине, и чонгук прислоняется головой к стволу дерева, наблюдая за волнами, мягкими оранжевыми оттенками запоздалого заката. стая птиц летит близко, громка щебеча. чонгук напевает вместе с ними мелодию народной песни, нежную на конце. птички, птички, синие птички, сидящие на наших зеленых бобовых полях... их пальцы соприкасаются. лето – стоическое. юнги вскоре засыпает. )