вдвоем

— Сколько уже времени? — не отвлекаясь от телефона, спрашивает у сидящего рядом Сударя Эмиль. Закончив просмотр какого-то кинца, выбранного случайным способом, парни одновременно уткнулись в телефоны и никак не могли из них вылезти. Никита лишь неопределенно пожимает в ответ плечами. — Ты буквально держишь телефон перед своим лицом, посмотри сам. — на мгновение подняв взгляд на него, комментирует он. — Я не могу, — недовольно бурчит Эмиль. — Я играю. На пару секунд комната погружается в тишину, ровно до того момента, пока Сударь не сдерживает смех. — Чего ты ржешь? — Да я тоже играю. Иманов приподнимается на локтях и заглядывает в экран его телефона; там его встречает цветастая надпись HappyHop. Он неоднозначно переводит взгляд с Никиты на экран телефона и обратно, отчего Сударь усмехается. — Ну, а ты во что рубишься? — Только что тоже играл в Хэппи Хоп... И думал, что тебе надоела эта фигня, — подметил Эмиль, вспоминая его возмущения, когда ему не удалось побить свой последний рекорд. — Поэтому специально выключил звук. — Какая забота! — Да-а, но тебе не понравится, если ты узнаешь, куда я пошел после. Неловкая пауза. Эмиль выдерживает интригу, Сударь — напрягает мозги, пытаясь обсмаковать ситуацию и выдвинуть свое предположение. — Ладно, не томи, — вздыхает он, укладывая голову ему на колени. — Я сдаюсь. Иманов молча показывает ему свой телефон, экран которого усыпан милыми котиками из Piffle. Никита хмурится и забавно морщит нос; тыкает пальцем в середину экрана, и все коты разлетаются в стороны, беснуя на игровом поле. Сударь поднимает наигранно-обиженный взгляд на Эмиля. — Ты опять пытаешься перегнать мой уровень? — Я же говорил, что тебе не понравится увиденное, — парень отворачивает экран к себе и шумно вздыхает, когда понимает, что из-за выходки Сударя потеряет последнюю жизнь в игре. — И почему все всегда должно превращаться в соревнования? — спрашивает Никита, наблюдая за выражением лица Иманова. — Ха, — Эмиль самодовольно улыбается, — разве это можно назвать соревнованием, если я всегда выигрываю? — Это можно назвать полнейшим неуважением в сторону своего старого-доброго друга, который хочет хоть где-то выделиться на фоне своего чересчур хорошенького партнера. Хитро улыбнувшись, Иманов вытягивается, как змея, и склоняется над Сударем. Их лица настолько близко, что они чувствует дыхание друг друга на коже; могут рассмотреть каждую крапинку в глазах напротив, хотя иногда и кажется, что уже выучили их до некуда. Эмиль любит дразнить — и потому выжидает паузу, молча глядя Никите в глаза. Кончики их носов едва соприкасаются, а на губах уже чувствуется невесомый поцелуй, хотя они еще не соприкоснулись. — Выделиться хоть где-то? — тихо спрашивает Иманов. Сударь знает правила этой игры, и потому не сдвигается с места; усмехается. — Ты знаешь, о чем я. — Понятия не имею, — слабо качнув головой, уверяет Эмиль. — Ну, как же, — Никита склоняет голову чуть набок, не спуская взгляда с хитрых глаз напротив. — Кто всегда гонит вперед паровоза? И, дай-ка подумать... м-м, кажется, практически является новым секс-символом русского ютуба? — Очень смешно, — фыркает Иманов и чуть отстраняется, когда волосы спадают ему на глаза. Поправив их легким движением одной руки, чтобы не мешались, Эмиль склоняется обратно и уже заканчивает начатое: втягивает Сударя в поцелуй, чуть задерживается, прежде чем разорвать его, и усмехается напоследок. Никита слабо улыбается ему в ответ, а после отвечает: — Я и не шутил. Я что, на клоуна похож? — Сударь вопросительно ведет бровью, на что Эмиль отвечает ему многозначительным взглядом. — А, ну да, конечно. За это ты меня и любишь. — Не за это, — Эмиль качает головой в отрицательном жесте и обхватывает Никиту по бокам, вылезая из-под него и оказываясь рядом, на диване. Сударь недовольно вздыхает, но тут же притихает, как только руки Иманова снова оказываются рядом с ним. — Хотя, может, и чуть-чуть за это. — 2 часа, — совершенно невпопад говорит ему Сударь. — Что? — недоуменно переспрашивает Эмиль. — Ты спрашивал, сколько сейчас времени. 2 часа, как обычно. Ты официально убил свой режим. — А, это, — отмахивается Иманов. — Неважно. Я давно его убил. — Да я знаю, — хмыкает Никита. — Только тебе завтра в 7 вставать. Эмиль изображает страдальческий стон, откидываясь назад, на спину. — Не делай так больше. — Как? — Вот эти твои стоны. Они вообще не звучат как страдальческие. Это не стон боли. Серьезно, чувак, в контексте ситуации звучит ужасно. — Ты дурак, а? — Иманов выдавливает из себя смешок. — А в контексте какой ситуации это звучит... ну, например, хорошо? — Нет, нет. Не сейчас, — мотает головой Сударь. — Тебе завтра рано вставать. Эмиль пожимает плечами. — Как хочешь, — спокойно отзывается он. Никита пододвигается поближе и прижимается к нему, вздыхая. От Иманова приятно пахнет — уже так привычно, по-родному, по-домашнему, что запах этот ассоциируется только с домом и уютом. С любовью и нежностью. И, прикрывая глаза, приобнимая Эмиля за талию, уткнувшись носом ему в плечо, он вдруг осознает, насколько счастлив здесь и сейчас. — Эмиль? — тихо зовет его Сударь. В ответ до него доносится лишь ровное, спокойное дыхание над ухом; Эмиль обладал уникальным даром засыпать за минуту и почему-то совсем не пользовался им, бодрствуя полночи. Как, собственно, и сам Никита. Едва уловимо коснувшись его шелковых волос, Сударь выбирается из-под его бока и тихонько перемещается за стол неподалеку. Он специально стоит поближе к дивану — чтобы можно было поставить тут при необходимости ноут, планшет, тарелки или кружки, всякую канцелярию и прочие бытовые штуки. К счастью Никиты, искать долго что-то необходимое ему не пришлось: на столе находилась и давно позабытая кем-то из них тетрадь, и изобилие пишущих (что удивительно) гелевых ручек. Выключен свет. Закрыты двери. Совсем рядом мирно сопит, уже перевернувшись на бок, Эмиль. Под единственным слабым источником света — поломанным ночником, починить или заменить который они из раза в раз оба забывают, — Сударь чиркает какие-то наброски на будущее. И, возможно, Никите даже хотелось бы, как в кино: чтобы Эмиль, сонно потирая глаза, как-то проснулся, вгляделся из темноты в его чуть ссутулившийся, склонившийся над столом силуэт на краю дивана, тихонько подполз сзади, как обычно, ради игры, неожиданно обхватил руками за пояс и чуть приподнялся, с любопытством вглядываясь в тетрадный лист через его руку. И, может, чуть прищурившись и так и не разобрав ни слова, спросил, так размеренно, спокойно, тембром, который западает куда-то в глубину души нечто в духе: «не спится? а все на меня наговариваешь. что пишешь?.. покажешь?». Но Эмиль спит очень крепко.