Смерть солнца начинается в полдень

“Tried to walk together But the night was growing dark Thought you were beside me But I reached and you were gone Sometimes I hear you calling From some lost and distant shore I hear you crying softly For the way it was before” ♫ Red - Hymn For The Missing

Гладь воды была неподвижной, как и воздух над ней, пропитанный запахом влаги и свежести. Ни ветерка, ни шелеста листьев, ни птичьей трели. Лишь изредка можно было услышать тихий всплеск от возни карпов в озере. — Как спокойно, — сказала мама, кутая озябшие руки в покрывало, наброшенное на плечи. Му Цин повернул к ней голову, помог расправить ткань, чтобы она укрылась плотнее. Обычно, когда он приходил, они оставались в комнате, потому что маме слишком сложно давались прогулки, но сегодня она попросила его отнести ее к озеру. Погода стояла прохладная, и Му Цин беспокоился, что ей станет хуже, но сдался, когда она повторила свою просьбу трижды. — Ты не замерзла? — спросил он. Мама покачала головой. Сама она уже практически не ходила. Если хотела подышать воздухом, Лю Чэнь помогала ей дойти до крыльца, чтобы немного посидеть снаружи. Му Цин же, когда навещал их, выносил ее по вечерам в сад на руках. Настоятель храма перестал требовать от его матери выполнения какой-то работы, просто смирился с ее здесь присутствием, получив за это хорошую плату. Му Цин предлагал найти место получше, но мама не захотела покидать людей, которых знала и с которыми столько лет прожила по соседству в переулке некогда процветающей императорской столицы. Сегодня она почти не кашляла и время от времени чему-то улыбалась, будто ее голову наполняли светлые мысли и воспоминания. Сидела почти неподвижно, опираясь спиной на широкий ствол кленового дерева, и прислушивалась к умиротворенной тишине вокруг. — Когда я только познакомилась с твоим отцом, он отвел меня на пик Тайцан, чтобы посмотреть закат, — вдруг произнесла она. Му Цин удивленно вскинул брови. — Ты была на пике Тайцан? Мама улыбнулась. — Была. В те годы вечером туда никого не пускали, но закрытые двери и запретные места для твоего отца — что путеводная звезда. Он ненавидел слово «нельзя». Все говорил, что я непременно должна увидеть заходящее солнце с высоты гор. Мы пробирались через лес. А потом… — Мама усмехнулась и прикрыла рот дрожащей рукой. Помолчала, собираясь с силами. — А потом мы с ним бежали, не разбирая дороги, когда за нами погнались караульные. Му Цин ушам своим не поверил. За столько лет мать впервые решилась вот так заговорить об отце без тоски, страха и сожалений. И рассказывала она не о тех длинных ночах, когда оставалась одна и гадала, вернется ли он домой, а о времени, что они провели вместе в юности. — Вас не поймали? — спросил он. — Нет! — веселым тоном отозвалась мама. — Твоя бабушка была в ужасе, когда я вернулась домой перемазанная глиной с ветками и листьями в волосах. Я походила на лесного гуля. Му Цин тихо рассмеялся и покачал головой. Кто бы мог подумать. Он знал о сложном, бунтарском нраве отца, но всегда, когда он размышлял об этом, в голову лезли мысли о мятежах, борьбе против устоев и власти, но только не о том, как родители пытались пробраться на территорию закрытого монастыря, чтобы полюбоваться последними лучами умирающего солнца. — Я не ходила на его казнь, — помолчав, негромко произнесла мама. — Не смогла. — В этом нет твоей вины, — ответил Му Цин, взяв ее руку в свою. — Я думаю… искал ли он меня в толпе, чтобы попрощаться. — Мам… — Что я скажу ему при новой встрече? — Она сжала его пальцы, пережидая приступ кашля, а после все равно продолжила: — Я была так зла на него, что он оставил нас. Оставил тебя, единственного сына, ради своих идеалов. Но… И я тоже бросила его одного в самый страшный миг. Му Цин вздохнул и развернулся к ней, положив другую ладонь на ее хрупкое подрагивающее плечо. — Ты поступила так, как было нужно. — Да… — выдохнула мама. — Если бы только те, кто нас покидает, забирали с собой вину, сожаления и тоску по ним. От этих слов дрогнуло сердце. За эти несколько лет Му Цину не раз приходилось прощаться с теми, кто был ему дорог. С кем-то — навсегда. И каждый растворившийся в небытие человек оставил после себя воспоминания, горечь, сожаления и бесконечные мысли о том, можно ли было что-то изменить, приняв другое решение, поступив как-то иначе. Тем, кто остается, до конца своих дней перебирать в голове эти нити судьбы, надеясь найти ту, что привела бы к другому исходу. Однако всегда будет слишком поздно. Даже те, кто не разлучен смертью, порой не могут следовать одним путем и оставаться рядом. Если люди в одном мире не способны отыскать дорогу друг к другу из-за обид, чувства вины и непонимания, что говорить о душах, между которыми зияет пропасть небытия? Мама мягко высвободила руку из его ладони и потянулась к его лицу. Му Цин сел чуть ближе, позволяя ей тронуть свой лоб, провести пальцем по переносице и погладить щеку. — Твои черты все те же, но ты так вырос. Хотелось бы мне посмотреть… Когда доведется прожить еще одну жизнь и еще одну юность, буду вглядываться в каждую твою статую во всех храмах. — У меня нет храмов и статуй. Я не небожитель, мама. — Будешь. В этом я не сомневаюсь. Вечность страшит меня своей жестокостью, но, когда я думаю о том, сколько хорошего ты еще сделаешь, Цин-эр, на сердце становится легко и радостно. Му Цин улыбнулся. Ему не хотелось это делать, но начали дрожать губы, и лучше, если мама почувствует своей ладонью улыбку, чем это. Она еще раз провела согнутым пальцем по его щеке и, прежде чем убрать руку, мягко развернула его лицо от себя к озеру. — Посмотри туда, — сказала она. — Что ты видишь? Расскажи мне. — Воду. Заросли тростника. Деревья на другом берегу, — перечислил Му Цин. — А солнце? — спросила мама. — Сейчас закат. Скоро станет темно. Му Цин хотел снова повернуться к ней, но мама на удивление настойчиво удержала его на месте. — Не смотри на меня. Опиши еще. Какой сейчас закат? — попросила она. Му Цин послушался и продолжил смотреть на спокойную гладь воды, в которой отражались последние на сегодня солнечные лучи. Мраморно-розовые, как на рассвете. По небу расползалась алая дымка, терявшаяся в одиноких перистых облаках. Над деревьями на другой стороне озера еще виднелся медный край солнца. — Напротив нас лес, — сказал Му Цин. — Солнце почти село, но его еще видно с этого места. Оно красное, а отражение в воде кажется розовым. Как… цветки персика. Ты помнишь, какого они цвета? — Помню, — тихо ответила мама. — Продолжай. — Сейчас небо стало почти сиреневым. Оно чистое, но у горизонта легкие облака. Отсюда они выглядят, как алая дымка. Совсем не двигаются, потому что нет ветра. Пока я говорил, солнце уже опустилось чуть ниже. За лесом теперь яркое зарево, будто в чаще начался пожар. Мама слушала молча. Му Цин называл ей все, что видел, постепенно замечая все больше и больше деталей, о которых хотел рассказать. Несмотря на то что пейзаж перед ними казался застывшим, он все же медленно менялся, и это можно было рассмотреть только при таком пристальном созерцании. Уже очень давно ему не удавалось вот так понаблюдать за чем-то настолько простым, но умиротворяюще красивым. — Спасибо, родной. Какой красивый закат, — с теплом благодарности в голосе произнесла мама так, словно ей удалось увидеть все собственными глазами. Через несколько минут солнце окончательно провалилось за горизонт, оставив после себя лишь призрачный след лилового оттенка. Над озером зажглась первая звезда. — Звезда, — озвучил Му Цин для матери. — Сейчас начнет темнеть, и их будет еще больше. Становится холодно, ты еще не замерзла? — спросил он. Мама молчала. Му Цин чуть повернул голову в сторону. — Мама? Тишина. Ее дыхание всегда немного хрипело из-за болезни, но сейчас и этот звук невозможно было уловить. Му Цин замер, сжав пальцами траву по бокам от себя. — Мам… Он уже понимал, что она не ответит, но не мог ни прекратить звать ее, ни повернуться, чтобы увидеть собственными глазами то, чего больше всего боялся всю свою жизнь. За плечом было тихо. Стало так холодно, словно со спины кто-то окатил его ледяной водой с талым снегом. На небе продолжали зажигаться звезды. Одна за другой они появлялись на темном шелковом полотне над головой, отражаясь в озере, как падающие в воду жемчужные слезы, тут же идущие ко дну. Му Цин подтянул колено к груди, обнял его руками и уткнулся в него лбом. Запустил пальцы в волосы, сжав их так, что окатило колючей болью всю голову. Он знал, что это вскоре произойдет, как бы он ни старался отсрочить неизбежное, но каждый раз думал: «не сейчас, не сейчас, не сейчас». Пожалуйста, только не сейчас. И эти моменты складывались в вереницу, цепочку, что оборвалась, когда Му Цин меньше всего был к этому готов. Он не мог заставить себя поднять голову и прямо взглянуть на мать. Боковым зрением он видел ее сидящей у дерева в той же позе, как когда она рассказывала ему историю о закате на пике Тайцан, который когда-то встретила вместе с его отцом. Му Цин наблюдал сотни закатов в монастыре Хуанцзи, а мама — лишь один. Тот, что хранила в памяти всю свою жизнь и захотела вспомнить перед смертью, не имея никакой возможности посмотреть на заходящее солнце собственными глазами снова. Сердце колотилось так, что Му Цин им задыхался. Закрыв глаза, которые будто огнем выжигали слезы, он подобрался к матери и уронил голову на ее колени, обхватив пальцами ее еще теплую руку. Абсолютно все, что он сдерживал и прятал в себе всю жизнь, рвалось наружу, и этому невозможно было противостоять. Сожаления, тревоги, чувство вины, порой выламывающее кости одиночество и горе, — все это раздирало на части и продолжало давить изнутри, пока Му Цин не разрыдался, как ребенок, свернувшись у тела матери на холодной земле. * * * Лю Чэнь не спала, когда Му Цин вернулся к пристройке храма, в которой ютились женщины-служанки. Обеспокоенная, она ходила вдоль крыльца, укачивая своего ребенка, и замерла, остановившись, как вкопанная, едва увидела его. У ступеней горела свеча, и в этом подрагивающем свете ее и без того бледное лицо стало еще белее. — А-Цин… Му Цин поднял на нее взгляд. Девушка не смотрела на него — только на мать, которую он держал на руках. Она выглядела так, будто просто слишком утомилась на прогулке и уснула, но Лю Чэнь сразу поняла, что это не так. Она молчала. Ребенок в ее руках беспокойно завозился и тихо захныкал. Девушка крепче прижала его к груди, стиснув пальцами одеяльце. Как и мечтал Ма Хуань, у них с Лю Чэнь родилась дочь. Ей еще даже не исполнился месяц. Му Цин никогда так долго не задерживался в мире смертных. К ночи он всегда возвращался на Небеса, проводя с матерью и подругой лишь несколько часов. Небожитель Лао уже пытался связаться с ним по сети духовного общения, настойчиво звал и требовал вернуться к своим обязанностям, но Му Цин отгородился от его голоса, так и не дав ему никакого ответа. Пусть злится, пусть делает, что хочет, пусть даже прогонит с Небес и откажется от покровительства. Теперь Му Цину было на это абсолютно наплевать. Возможно, впервые в жизни. Ниточка, за которую так нравилось дергать небожителю Лао, чтобы заставить его делать все, что взбредало ему в голову, наконец, оборвалась. Лю Чэнь моргнула. По ее щеке скатилась слеза, и с ресниц уже готова была сорваться вторая. Отняв одну руку от свертка с дочкой, она поспешно стерла влажную дорожку с лица и помотала головой. — Прости… Прости… Она извинялась за то, что плакала, или за то, что не смогла сделать для его матери больше, но горе было сильнее. Слезы продолжали литься из ее глаз, как она ни пыталась их остановить. Му Цин молча поднялся на крыльцо и вошел в комнату матери, где уложил ее тело на кровать. Поправил ее волосы, сжал поочередно одну и другую руку. Поцеловал в холодный лоб. Когда он снова вышел на улицу, Лю Чэнь так и стояла на том же месте, прижав к себе дочь и глядя прямо перед собой. Слез в ее глазах уже не было. Девушка прижалась виском к его плечу, как завалившаяся набок кукла, когда он приблизился к ней. Ребенок на ее руках смотрел на Му Цина большими, широко распахнутыми глазами. — Ты останешься здесь? — спросил Му Цин. Лю Чэнь медленно кивнула. — У нас все будет хорошо, — прошептала она. — Ты все для этого сделал. Больше… ни о чем не волнуйся. После родов у Лю Чэнь была лихорадка, которая продлилась три дня. Повитуха приходила по вечерам и все больше мрачнела, но на четвертое утро жар все же отступил. Му Цину удалось достать для нее снадобья, и они помогли. Все, о чем могла думать девушка в то время, это судьба ее маленькой дочери и то, что с ней будет, если она не оправится. Вырываясь из тумана бреда, Лю Чэнь говорила Му Цину, что хотела бы жить с ней в этом тихом, отдаленном от суеты месте, а, когда она немного подрастет, рассказать ей об отце. Каким добрым и заботливым он был и сколько для нее сделал. И о своем младшем друге, который в детстве кидался в нее вишней, чтобы перестала плакать, потому что не любил чужие слезы. — Ты не хочешь попытаться найти семью Ма? — Нет. — Лю Чэнь погладила дочь по пухлой щеке. — Они не приняли меня тогда, не примут и сейчас. Вдвоем нам будет лучше. — Она подняла голову с плеча Му Цина, но так и не посмотрела на него. — Мы всегда справлялись. И я сделаю все, чтобы ее детство было не таким, как наше с тобой. — Хорошо. Му Цин не знал, что еще сказать. Лю Чэнь хотела бороться за жизнь, и это был тот самый путь, что он всегда выбирал для себя. Они выбирали. Вместе. Каждый, кто ютился в их темном переулке и был вынужден ежедневно делать этот выбор: сдаться или продолжить вырывать у судьбы все, что им не дали от рождения. Лю Чэнь выдохнула и продолжила: — А-Цин. Не знаю, увижу ли я тебя снова и когда это будет… Но я благодарна тебе за все. Спасибо. Прошу теперь… исполни мою просьбу и позаботься о себе. Не нужно больше приходить и так разрываться между нами и Небесами. Твой путь — стать небожителем. Я знала это с самого первого дня, когда ты только стал учеником Хуанцзи. Тогда… я боялась потерять тебя. Сейчас же мой страх кажется мне чем-то глупым и детским. Если ты не сможешь вознестись, никто не сможет. Все это время Му Цин не мог заставить себя хоть что-то почувствовать. Со смертью матери внутри что-то оборвалось, и под ребрами осталась лишь пустота, не способная даже болеть. Но слова Лю Чэнь напомнили ему то, что советник сказал Се Ляню в день, когда принц готовился уйти в одиночные странствия. Если не ты — то никто. Ему такого никогда не говорили. Заботясь о матери и выполняя поручения небожителя Лао, Му Цин не мог уделять время самосовершенствованию и просто не успевал думать о чем-то подобном, однако обе женщины, которых он навещал в мире смертных, не сомневались в таком исходе. Лю Чэнь прикрыла глаза. Ее голос дрожал. — Я буду молиться каждый месяц, как и раньше. И Ян-Ян тоже. Услышав свое имя, ее дочь снова завозилась в свертке. Девушка плавно качнула ее на руках. — Хорошо, — повторил Му Цин. Ему нужно было похоронить мать. А что делать после, он пока не решил. Просто не знал. Не мог об этом думать. Ни о Небесах, ни о мире смертных. Ни о молитвах, что когда-нибудь услышит. Все собственные молитвы Му Цин всегда исполнял сам. Однако и это не уберегло его от горя, крушения надежд и коварных ловушек судьбы. А ведь когда-то он думал, что, став сильнее, сможет защититься от боли. Учитель не стал предупреждать его о том, что для этого нужно было никогда и никого не любить. Собравшись с силами, он направился к крыльцу, чтобы забрать тело матери, когда Лю Чэнь, оставшаяся за его спиной, вдруг едва слышно добавила: — Я буду молиться не за нас, А-Цин. Я буду молиться за тебя. * * * Столица находилась в руинах. В некогда пышно цветущем городе, самом богатом и роскошном в стране, остались лишь несколько теснившихся на окраинах построек, где укрывались беженцы, которым больше некуда было идти. По пустым улицам гулял холодный ветер, гонявший серую, как зола, пыль и глодавший разбитые повозки, покосившиеся ворота и полуразрушенные дома. Му Цин с трудом узнал главную улицу. Когда-то на ней устраивали пышные праздники, фестивали и шествия, на которые он еще мальчишкой смотрел из темного переулка, не имея права подойти поближе и довольствуясь лишь огнями фейерверков в ночном небе. Прошли годы с тех пор, как вместе с наследным принцем они выступали здесь на платформе, сражаясь на радость публике в окружении почетного караула и сотен музыкантов. Се Ляня уже больше не считали величайшим человеком их поколения. Его народ потерпел сокрушительное поражение в войне. Тысячи людей погибли, сражаясь у стен этого города и проливая кровь. Другие же, обезображенные страшной болезнью, сгинули при падении небесной пагоды. И сейчас уцелевшие несчастные скитались где-то в лесах, прятали лица и проклинали принца за свою горькую судьбу. Ничего не осталось. Чтобы пройти в переулок, в котором вырос, Му Цину пришлось пробираться через обломки и мусор. От части домов сохранились лишь пошарпанные стены и груды глиняной черепицы от рухнувших крыш. Столица была наводнена озлобленными духами, не способными отыскать пристанище и уйти на круг перерождения. Везде: на бывшем поле боя, на главной площади, в Безмрачном лесу на окраине, — они сновали из стороны в сторону беспокойными тенями. Ни один человек не рискнул бы прийти сюда под покровом ночи. Да и при свете солнца мало кто осмеливался показаться в этом городе, где земля была пропитана кровью и слезами, укрыта пеплом истлевших костей. Дом, в котором жила его семья, не уцелел. Му Цин какое-то время постоял, глядя на разрушенные стены и ввалившуюся внутрь крышу, на разбросанные вещи, не пригодившиеся бродягам и беженцам, что рыскали здесь, надеясь найти хоть что-то, что поможет им выжить. Однако пришел сюда он вовсе не за этим. Алтарь с поминальными табличками из дерева не представлял ни для кого ценности. Му Цин выдохнул, прикрыв глаза, когда обнаружил его за руинами дома. Чтобы подойти ближе, пришлось разгрести доски и мусор, и Му Цин тщательно убрал все с дороги, расчистил вокруг и стер густую серую пыль, покрывавшую вырезанные на дощечках имена. — Отец, — произнес он, склонив голову. — Мама. Взвился пахнущий свежей горечью дым от зажженной курительной палочки, когда Му Цин установил на алтарь еще одну поминальную табличку с именем своей матери. Пустота внутри стала чуть легче и уже не так тянула к земле при каждом движении. Му Цин хлопнул в ладоши и опустился перед алтарем на колени, отдавая почести своей семье, из которой в мире смертных остался лишь он один. Больше ему незачем было здесь задерживаться. Он сделал то последнее, что хотел, и теперь не думал о том, что будет дальше. Людям, которых он видел на окраине, Му Цин не показывался, но слышал, как они молились, даже не называя имени небожителя, к которому обращались, об избавлении от злых духов, что днями и ночами не давали им покоя. Му Цин никогда не любил этот город так, как его любили Се Лянь или Фэн Синь. Он не привязывался к местам и всегда принимал любую роль вместе с обязанностями и тяготами, что несла в себе каждая. Однако очистить некогда процветающую бывшую столицу государства от неупокоенных душ и помочь им найти дорогу в сумрачном мраке небытия — не такое уж плохое дело. В конце концов, большую часть своей жизни он занимался тем, что прибирался за другими и занимался работой, которую многие считали ниже своего достоинства. Пройдя по переулку к выходу на пустую главную улицу, Му Цин замедлил шаг. Когда-то он мечтал выйти отсюда и не обернуться, оставив позади свое прошлое, которое мешало людям оценивать его лишь по талантам и поступкам. Теперь этот миг настал. Ему больше не на что было оборачиваться. За спиной оставались лишь руины и поминальные таблички родителей, память о которых он заберет с собой. С тем, чтобы помнить, Му Цин никогда не испытывал трудностей. Советник как-то поделился с Его Высочеством опасениями, что тот вознесся слишком рано, потому что его народ еще не вымер. Если взять его слова за истину, Му Цину оставалось лишь вознестись. Ведь со всеми, кого он любил, пришлось проститься. С кем-то — навсегда. С кем-то — выслушав слова ненависти и презрения. В мире смертных остались лишь подруга детства и ее дочь, но они обе были готовы идти дальше своей дорогой без него. Судьба расчистила ему путь, к которому он стремился. И на то, чтобы помнить, чего стоил этот путь, времени у него — целая вечность.