Она появится, как королева

— Поверить не могу! Эти красно-золотые выскочки… — возмущался Драко. — Может, уже хватит обсуждать несправедливую победу? — поинтересовалась Эбигейл. — Как-никак, середина июля. Мы оба знаем, что директор попросту подсуживал своему любимчику. Младшие члены семейства Малфой принимали обязательную солнечную ванну — но поскольку оба обладали нежной бледной кожей, мгновенно страдающей от палящих солнечных лучей, дети сидели в одежде: Драко в белых брюках и рубашке, Эбигейл — в светло-зелёном платье из жатого хлопка. Кожу обоих покрывал слой солнцезащитного снадобья — в отличие от маггловского крема, магическая мазь предохраняла нежную кожу аристократов от солнечных ожогов и загара, но не препятствовала выработке витамина D. Колдомедики не брезговали информацией, раздобытой магглами, начиная от простейших законов анатомии и физиологии, и заканчивая загадочной биохимией, а затем максимально популярно разъясняли своим подопечным — у каждой уважающей себя семьи был собственный семейный врач — некоторые новшества. Так, максимально подробно расписав леди Нарциссе Малфой последствия нехватки солнечного света — рахит, легкие формы депрессии, ухудшение проблем с кожей, в тяжёлом случае — мышечную слабость и судороги — колдомедик обрёк детей на ежедневное пятнадцатиминутное сидение под солнцем. — Сейчас бы мороженого… — мечтательно протянул Драко. Эбигейл кивнула, отчего кружево солнечных пятен и теней на её лице, отбрасываемое полями соломенной шляпы, пришло в движение. — Да-а, — согласилась девочка. — У Флориана, на Косой аллее. — А всё же, интересная история вышла с этим Поттером, — фамилию Избранного Драко презрительно выплюнул, как грязь. — Как думаешь, Сама-Знаешь-Кто вернулся? — Сомневаюсь, — пожала плечами Эбигейл. Девочку и в самом деле не слишком интересовала история, произошедшая в конце учебного года: философский камень был уничтожен, а значит — возродиться Тëмный Лорд точно не мог; а его существование в виде паразита, в сквозных человеческих телах никак не меняло магический мир. Что касается профессора Квирелла, его однозначно было не жаль: преподавателем он был отвратительным, да и личность из себя представлял малоинтересную. Даже день рождения кузена, пусть и прошедший по обычному сценарию, был много интереснее заключительных событий полугодия: на двенадцатилетие Драко получил новенький Нимбус-2001 и горячие заверения отца, что младший Малфой займёт своё место в команде факультета. Как-никак, а это известие радовало: брат обожал квиддич, и, сверх того, его присутствие в команде Слизерина добавляло очков Драко в их с Поттером негласном соревновании. Было ещё кое-что, благодаря чему Эбигейл мало расстраивалась из-за проигрыша факультета. «Кое-что» было с виду простой чëрной тетрадкой с листами из хрупкого пожелтевшего пергамента. Она попала в руки девочки совершенно случайно: Люциус Малфой в один из дней пребывал в отвратительном расположении духа и на изучение подопечной книги по магии крови из семейной библиотеки отреагировал гневной тирадой — дескать, Эбигейл настолько точная копия матери, что имеет склонность к тëмной магии с самого детства; затем, видимо, в качестве эксперимента, он вручил Эбигейл тетрадь и заинтересованно спросил, что та чувствует. Девочка задумчиво ответила, что ощущения подсказывают ей, будто она держит в руках живое существо, приветствующее её. Опекун лишь усмехнулся и предложил воспользоваться тетрадью, как дневником. В первый раз, когда Эбигейл, подписав тетрадь, увидела, как впитываются в бумагу чернила, и вместо этого проявляется другая надпись, девочка перепугалась — но дневник был весьма дружелюбен. «Рад знакомству, Эбигейл Беллатрикс. Меня зовут Том Марволо Реддл, и Корвус Лестрейндж — мой друг», — сообщили потëртые страницы. Девочка не знала ни одного Корвуса Лестрейнджа, кроме собственного деда, и это натолкнуло её на неожиданную мысль: она поставила дату и записала события этого дня. Дневник помолчал пару минут и явил ответ: «Хм, у меня год совершенно другой. Впрочем, это неважно. Расскажешь мне о себе, о своей жизни, о вашем времени?» Эбигейл огляделась: библиотека была пуста. Торопливо, путающимся почерком — девочка терпеть не могла занятия каллиграфией, буквы у неё всегда выходили убористыми, мелкими, с сильным наклоном вправо, росчерки и завитушки Эбигейл и вовсе считала уместными лишь в приглашениях и поздравительных открытках — она вписала в дневник несколько строк о себе: возраст, факт попечения Малфоев, факультет, на котором училась, и указала, помимо того, что закончила первый курс. Ответ Тома не заставил себя долго ждать. Стоило чернилам впитаться в пергамент, ниже начала проявляться новая надпись. «Малфой — тоже известная мне фамилия», — поделился обитатель дневника. — «Я учусь с Абраксасом Малфоем, мы довольно близко общаемся. Было бы интересно знать, что с ним произошло в вашем мире. Впрочем, сейчас мне интересно другое: расскажешь, где твои родители? Они живы? Не пойми мой вопрос неправильно: я тоже сирота, и потому интересуюсь, как так вышло». Эбигейл задумалась над формулировкой ответа. Порядок вопросов заставил её сначала черкнуть пару сухо-официальных строк об упомянутых Томом предках — сколько девочке было известно, и Корвус Лестрейндж, и Абраксас Малфой скончались от драконьей оспы за несколько лет до её рождения — а вот следующий вопрос был для Эбигейл довольно сложным. «Мои родители — Родольфус Корвус Лестрейндж и Беллатрикс Элдреда* Друэлла, урождëнная Блэк. Они живы, но по лживому обвинению заключены в Азкабане, посему я нахожусь на попечении сестры матери, Нарциссы Исиды Малфой, и её мужа, Люциуса Абраксаса Малфоя», — наконец записала Эбигейл. Воспитание не позволяло задать собеседнику встречный вопрос о семье: что-то подсказывало девочке, что обитатель дневника старше её. «Я понял тебя, Эбигейл Беллатрикс», — отозвался дневник. — «Мне жаль, что так получилось. Расскажешь о своей учёбе?» Девочка проболтала с дневником до поздней ночи: Том был внимательным и чутким собеседником, более того — он искренне хвалил успехи Эбигейл в учëбе и советовал книги (»…я почти уверен, что ты с лëгкостью найдёшь их в семейной библиотеке Малфоев…»), список которых девочка записала себе на листок. И сейчас, сидя на ещё нежарком, хоть и ярком утреннем солнце, Эбигейл рвалась в полумрак и прохладу библиотеки — заниматься. За лето ей предстояло подготовиться к факультативу по колдомедицине — девочка предполагала, что ей потребуются знания об устройстве человеческого тела, воздействии различных видов зелий и заклинаний, противоядиях, контрзаклятиях и, сверх того, Том посоветовал ей обратить внимание на основы первой колдомедицинской помощи, туманно намекнув, что в жизни это вряд ли будет лишним. Помимо этого, Эбигейл с удовольствием начала бы готовиться ко второму курсу, не теряя драгоценного времени, да и книгу по магии крови Люциус у подопечной не отбирал… Стоило Нарциссе сообщить, что приём солнечной ванны окончен, и позволить детям заниматься своими делами, обоих и след простыл: Драко сбежал на задний двор, осваивать новенький Нимбус, а девочка направилась в свою книжную вотчину. Тем не менее, едва Эбигейл закончила рисунок человеческого скелета с мелкими подписями на английском и латыни, точно повторяя иллюстрацию в старой книге под заглавием «Основы колдомедицины», перед ней появился домовой эльф. — Юную хозяйку ждут, пока она спустится к обеду, — пролепетал Добби. Эбигейл тяжело вздохнула, откладывая книгу: в конце концов, правила существуют затем, чтобы их соблюдать. В дверях столовой Лестрейндж столкнулась с Драко и полетела на пол; мальчик повалился на неё. Взгляд Люциуса, сидевшего за столом, стал ледяным. — Юные наследники! — мужчина обращался к детям подобным образом лишь в моменты крайнего негодования. — Для вас же будет лучше, если вы покинете столовую сейчас и войдëте, как подобает! Драко всем своим видом выражал неудовольствие; Эбигейл знала, насколько раздражает кузена отцовское желание привить наследникам идеальные манеры, и ободряюще ему улыбнулась. Малфой-младший тепло улыбнулся ей в ответ, подавая согнутую в локте руку. Это было их маленькой шалостью: в ответ на требование Люциуса «вести себя, как подобает», приступать к церемонным ритуалам с серьёзными лицами. Глава семейства был не настолько глуп, чтобы воспринимать происходящее, как желание ему угодить, но никак их действия не комментировал. Вот и сейчас, когда дети подошли к своим местам, Люциус лишь отметил: «Не стоило утруждаться, меня бы удовлетворило, если бы вы не толкались». В поместье за столом никогда не разговаривали; однако же, в этот раз сам глава семейства нарушил сложившуюся традицию: игнорируя лежащий перед ним на тарелке биф-веллингтон**, мужчина нарушил молчание: — Эбигейл Беллатрикс Лестрейндж, накануне вашего двенадцатого дня рождения мне весьма хотелось бы поинтересоваться: какие планы вы строите на дальнейшую жизнь? Намёк был очевиден. Девочка понимала: Люциус завел этот разговор здесь, а не в кабинете, ради того, чтобы унизить её. Интерес к некоторым разделам библиотеки был нездоровым, позорным — и всё же этот запретный плод слишком манил Эбигейл, чтобы так просто отказаться от предмета своих изысканий. Она вовсе не собиралась применять полученные знания на практике, напротив, в большей степени её интересовали механизмы противостояния. — Я… я хотела бы изучать колдомедицину, — в гнетущей тишине дрожащий голос девочки звучал безумно жалко. Эбигейл отчаянно разозлилась на себя и опустила глаза в собственную тарелку. — Работать целителем в Мунго… — Весьма похвально, особенно… на фоне нездорового увлечения тёмной магией, — ухмыльнулся Люциус. Лестрейндж вздрогнула, как от удара кнута. — Магия крови, боевые заклятия, что дальше — ритуалистика? Или… Эбигейл всё не поднимала глаз, ощущая, как щиплет в носу, как мутнеет взор, как к горлу подкатывается горький комок — подними она сейчас глаза, расплачется прямо перед Малфоем-старшим. Этот урок она выучила давно: показывать своих эмоций нельзя; тем более нельзя демонстрировать слабость. Ударят туда, где защищено меньше всего. Однако, чем старше становишься, тем тяжелее жить в клетке норм и порядков, навязанных собственными опекунами. Запреты и обязанности, от совершенно пустяковых до ломающих суть. Так надо. Так должно быть. Она, Эбигейл, не должна была забывать, кем является на самом деле: дочерью преступницы, пусть её преступление в этом доме и оправдывалось. Последнее, что следовало делать в такой ситуации — это заигрывать с тёмными заклятиями, но… Кровь не вода. Из зеркала трельяжа на Лестрейндж взирали глаза оттенка пережжёного кофе, принадлежащие Беллатрисе; каждое утро девочка заплетала в косу непокорные чёрные кудри, наследие рода Блэк. Где-то глубоко внутри назревал душный, ломкий протест, положение дел не казалось естественным и правильным. — Нет, ни в коем случае, отец, — тихо выдохнула Эбигейл. — Я бы хотела… если, конечно, это возможно… меня интересуют основы колдомедицины и дуэльных заклинаний. Я могу объяснить… — Не стоит, — сухо отозвался Люциус. Драко и Нарцисса продолжали молчать; напрямую к ним не обращались. — Я услышал тебя. Пока что могу сообщить: отныне доступ в библиотеку тебе запрещён. Всю литературу ты будешь получать из моих рук. Рвение к учёбе я более чем приветствую, однако, в силу юного возраста ты, как оказалось, не можешь распорядиться оказанным тебе доверием должным образом, или же попросту не понимаешь нездоровой природы своих интересов. Разговор считаю оконченным. Повисла тишина, прерываемая лишь стуком столовых приборов. Младшее поколение считало молчание основным фактором, поддерживающим напряжённость отношений, но родители были неумолимы: этикет. Дисциплина. Воспитание будущих наследников. *** — Цисси-и-и, — тянула черноволосая женщина, скорее потряхивая, чем укачивая на руках кулёк с младенцем. Перепуганный ребёнок молчал, смотря прямо перед собой слегка туманными, как у многих малышей, глазами. — Знала бы ты, как я устала! Блондинка устало покачала головой. Её сын не отличался столь же спокойным нравом: малыш Драко родился оправдывающем своё имя, маленьким дракончиком, только вместо пламени покуда извергал крики. — Она кричит каждые пару-тройку часов, она постоянно хочет то есть, то чистую пелёнку, то просто покричать, я устала вставать и обслуживать её, — монотонно говорила Беллатриса, глядя в огонь. — Её нельзя оставить ни на минуту, я устала торчать в четырёх стенах. Руди тоже хорош, бегает вокруг своей золотой наследницы, как будто она принцесса крови, а толку от того? Девочка выпростала руку из одеяла и потянула к чёрным кудрям матери. Прикосновение не было болезненным, но мадам Лестрейндж вздрогнула от странной смеси отвращения и страха. — Белла, — мягко произнесла Нарцисса. — Смотри, ей нравятся твои волосы! — Как мило, — съязвила Беллатрикс. — Я бы с удовольствием отказалась от такого счастья. Она же абсолютно беспомощна! — Ей полгода, милая, — блондинка умоляюще посмотрела на сестру. — Пройдёт время, и… — И я окончательно чокнусь без дела. Я не для этого создана! Беллатриса открыла глаза. Воспоминания о ребёнке не были радостными, дементоры не могли их высосать — и женщина цеплялась за эти странные обрывки того, что люди называют «женским предназначением», «семейным счастьем» и прочими слащавыми прозвищами. Дочь. У неё есть дочь. Интересно, на кого она похожа? На премилую Цисси? Может быть, на умницу-Андромеду, предательницу крови? Или на саму Беллатрикс? Женщина не знала, как так вышло, но отчего-то мысли об этом начинали ей нравится. Она успокаивала себя странной мантрой: её-дочь-самая-лучшая-станет-служительницей-Лорда. Всенепременно. Как только сама Белла покинет чёртов Азкабан. — Блэк, заткнись! — крикнула она, заслышав тяжёлый, печальный собачий вой. Анимаг, видимо, даже в собачьем обличии отлично знал её голос и понимал, что ему говорят: псина залилась оглушительным лаем. — Вот ведь… Чтоб ты сдох! — И тебе здоровья, любимая сестричка! — злорадно пожелал Сириус, возвращая себе человеческий облик. Это было любимым (видимо, потому, что единственным) его развлечением.