softcore

The Neighbourhood - warm

Гермиона Грейнджер никогда не была одержима своей работой. Осознание того, что камера любит ее, вызывало у нее чувство уверенности. Те комплексы, которые она преодолела будучи подростком, остались в тени прошлого. И этим преимуществом девушка смело пользовалась, а Вселенная, будто видя ее отдачу, щедро вознаграждала Гермиону вниманием знаменитых фотографов Англии. Грейнджер никогда не боялась позировать в различных позах, но для себя она сделала выбор оставаться таинственной девой, уверенной снаружи, но такой закрытой внутри. Фотографы находили ее очаровательной, когда та позволяла себе открыться, ведь тогда работы получались поистине удивительными, а доходы чертовски большими. Но Гермиона Грейнджер никогда не была одержима своей работой. - Гермиона, ma chère*, будь добра, оголи свою спину, да, прямо до попки, - восхищенно пролепетал француз, кружась над девушкой, как коршун над жертвой. - Снимки просто превосходные! Обещаю, в следующий раз я увезу тебя во Францию, если позволишь моей камере исследовать тебя полностью... Гермиона ухмыльнулась ломанному английскому иностранца, но больше всего ей было смешно с того, что в голове засела мысль - а не закурить ли? Притом при всем, что она ненавидит едкий табачный дым. Но в тот момент он был ей, почему то, так необходим. На губах вновь красная блядская помада, а на теле шелковое жемчужное платье, под которым такая же гладкая обнаженная кожа. Волосы веером рассыпались по большим мягким подушкам, в которых хотелось спрятаться от резких вспышек камеры. В помещении было настолько душно, что цепь, которая обвивала тонкую шейку, грозилась задушить. В такие моменты Гермиона думала лишь о доме, горячем чае и интересной книге, которая преданно ждала своего часа еще с момента покупки в книжном магазине. - Расслабь лицо, ты слишком много думаешь, это отвлекает зрителя от той истории, которую я хочу показать им. Энергичный итальянец бегал вокруг нее, запечатлевая эстетику женского тела своим фотоаппаратом. Изначально он представлял ее в невинном образе - беззащитная, ищущая тепло и поддержку девушку. Очевидно, этой идее помешал его страстный нрав, поскольку красная помада ( ох уж эта Италия ) оказалась на ее устах и мгновенно превратила Гермиону из хрупкого образа в жгучую нимфетку. И почему то, это возбуждало фотографа. Если бы он мог, то давно бы сорвал это платье и восхитился изгибами молодого тела, но мужчина позволил себе довольствоваться малым; Маттео дал камере полную власть над ситуацией. Память на устройстве Гермионе казалась бесконечной, потому что за три часа работы мужчина не переставал нажимать всевозможные кнопки. Стилисты не уступали ему по энергичности, поэтому по очереди кружились вокруг утомленной от вспышек девушки, поправляя макияж и волосы. - Маттео, ты разоришься, если мы задержимся тут еще на три часа! - игриво засмеялись девушки, намекая на оплату студии. Они не сводили взгляда с Гермионы, которая выгнулась по просьбе итальянца и запустила бледные руки глубоко в ткани. - Это первый случай, когда я с удовольствием отдам свои деньги, - пыхтя ответил тот, - видит Бог, выставка будет безупречной. Маттео продолжал бормотать слова восхищения, превращая их в оду. Атмосфера в помещении уже была откровенной, интимной. Итальянец одержимо требовал от Гермионы раскрыться ему, показать, что она прячет внутри себя, передать все этой гребаной камере. Между ними была немая война, ведь Грейнджер не выходила из своих границ. Она, впрочем, не предпочитала подпускать к себе кого-нибудь настолько близко. Нет, у нее не было детской травмы, просто на данном жизненном этапе были совсем другие идеалы и цели. - На сегодня закончим, - твердо сказал брюнет, откладывая камеру в сторону, - Гермиона, мое сокровище, со всем своим итальянским пылом умоляю тебя посетить нашу с тобой выставку! Я уверен, это будет фурор! Девушка облегченно скинула с себя тяжелые ткани, а рука потянулась к губам, чтобы стереть с себя вызывающий цвет. - Не переживай, я приду, - мягко сказала Гермиона, а потом улыбнувшись шутке, которую она ему скажет, продолжила, - только обещай, что после твоей ошеломительной выставки твое сокровище никто не украдет.