Путь к Метрополису

      В стене колоссальной башни зиял широкий проем. Ганил вглядывался в открывшуюся его взгляду мешанину перекрытий, лестниц, пандусов и переходов. Ветрами в проем нанесло песка; юноша обратил внимание на многочисленные следы, похожие на человеческие. Но ведь людей же здесь давно не было, тем более в таком количестве?..       – Следы гулей… – с задумчивым видом произнес Энцо. – Что-то их здесь многовато!       Словно в ответ на его слова, в глубине Черной иглы что-то шевельнулось. В полосе слабого света, пробивающегося сквозь проем, появилось бледное существо. Даже внешне оно мало напоминало человека. Ступни его были необычайно длинными, а голени – короткими, из-за чего ноги гуля приняли зигзагообразную форму. Наросты вдоль позвоночника превратились в широкий зубчатый гребень. Вдобавок ко всему, у гуля отсутствовал левый глаз; на его месте зияла аккуратная круглая дыра.       Завидев гуля, Ганил схватился за кинжал.       – Энцо… – произнес он вполголоса. – Вы… видите его?..       Энцо слегка улыбнулся.       – Конечно, вижу. Не стоит его бояться. Вряд ли он решится напасть на нас.       Постояв немного напротив путешественников, гуль издал серию щелкающих звуков, затем развернулся и скрылся в темноте.       – Сейчас-то, днем, они, конечно, не нападут… – протянул Мардуф, как бы говоря сам с собой. – Когда мы были здесь, эти твари лезди отсюда большими группами. Прыгали сверху, выбирались из песка… Словно сама пустыня пыталась дать понять нам, что мы зашли слишком далеко…       – В этот раз не полезут. – Голос Энцо был полон уверенности. – Я намерен испытать здесь одну штуку…       «Штука» представляла из себя установленную на треноге систему из двух вращающихся в разных плоскостях колец. Когда кольца вращались, по ним с легким потрескиванием бегали искры, а вокруг распространялся специфический запах, словно после грозы.       – Мы собираемся спуститься вниз, в катакомбы, что лежат под Черной Иглой, – объявил Энцо. – Я знаю, что это опасно, но…       – Это не просто опасно, – вмешался Мардуф. – Это смертельно опасно; вы оттуда живыми не вернетесь!       – Да, риск есть. Но разве тот факт, что мы отправились в это путешествие, не значит, что мы готовы рискнуть? И кстати… – Нагнувшись, Энцо открыл один из лежащих у его ног ящиков и извлек оттуда странный предмет. – Что вы на это скажете?       Предмет был сделан из дерева и керамических вставок и имел форму длинной коробки с прикрепленной снизу рукояткой. Путешественники во все глаза смотрели на него.       – Что, гулей пугать? – произнесла Веслана.       – Можно сказать и так. – Направив торец коробки в сторону от людей, Энцо нажал установленный на рукоятке бронзовый рычажок. Раздался треск; на торце на мгновение вспыхнула искра. – Будь рядом с нами гуль, это парализовало бы его, как минимум, на час-полтора.       – Магия! – воскликнул Бамара. – Мудрый люди говорить, магия есть опасно!       – Ну, это нельзя назвать полноценной магией… – Энцо положил «пугач для гулей» обратно в коробку. – Этот снаряд создал один талантливый исследователь, мой, если можно так выразиться, учитель. Не буду вдаваться в детали его устройства, скажу только два слова: «электрический флюид»… Ах, как бы я хотел, чтобы он был сейчас здесь, с нами!       – А этот ваш… учитель… – подал голос Ганил, – что с ним стало? Его схватила Инквизиция?       – Хуже. – Энцо передернул плечами, словно вспомнив о чем-то ужасном. – Но не будем тревожить своих призраков. Там, в катакомбах Черной Иглы, призраков и без нас хватает…       В катакомбы отправилась группа из четырех человек. Веслана и Мардуф остались в лагере; Энцо объяснил это тем, что «кто-то должен будет вернуться, если с нами произойдет неприятность». Энцо и Бамара шли впереди; Ганил и Скальдик следовали за ними. С собой Бамара взял моток прочной бечевы, чтобы отмечать путь в глубину; кроме того, Скальдик рисовал мелом стрелки на стенах, чтобы найти обратную дорогу, даже если бечева окажется оборвана.       Если бы не эти предосторожности, они бы с легкостью заблудились в переходах нижних этажей Черной Иглы. Казалось, в здешней архитектуре нет ни малейшей закономерности, словно ее придумывал сумасшедший. Впрочем, нет – сумасшедшие как раз логичны, даже слишком. Архитектор же, что придумывал Черную Иглу, руководствовался чем угодно, но только не логикой. Комнаты-ячеи лепились одна на другую без всякой системы, как попало. Одни были достаточно просторны, чтобы свет масляных светильников, взятых путешественниками, не мог достичь потолка; в других приходилось передвигаться, согнувшись в три погибели.       Присутствие гулей уже не просто чувствовалось – оно становилось невыносимым. Из темноты доносились слишком хорошо знакомые Ганилу верещания и щелкающие звуки. Временами из тьмы показывались белесые изуродованные тела, чтобы тут же скрыться; пару раз они выскакивали навстречу путешественникам, и тут же замирали неподвижно – «пугачи» действовали безотказно. Путешественники пробирались по узким коридорам, спускались по лесенкам – все ниже и ниже.       – Взгляните! – Энцо провел пальцем по краю дырки, проделанной в стене одной из комнат. – Разрез выглядит свежим! Кто-то побывал здесь совсем недавно…       – Гуль? – Подойдя поближе, Скальдик тоже принялся рассматривать край дырки.       – Если только… Видишь, материал стены оплавлен? Не хотел бы я оказаться один на один с гулем, который может прожигать стены насквозь.       – Там… – Бамара указал рукой в темноту. – Свет…       И действительно, там мерцал странный, ни на что не похожий свет. Ганилу вспомнились жуткие истории о колдовских огнях, что горят на болотах, заманивая неосторожных путников в трясину. Но что же могло мерцать здесь?       – Хм! Думаю, стоит слазить туда и проверить… – Энцо взял в руки аркбаллисту – оружие, похожее на арбалет, но стреляющее не стрелами, а гранатами, начиненными взрывчатой субстанцией, по мощности превосходящей черный порох. Во время событий в Арконцце Ганилу уже довелось увидеть это оружие в деле. Похоже, Энцо решил не рисковать и взять с собой самое серьезное, что он мог позволить.       – Так! – С аркбаллистой наперевес Энцо протиснулся в дырку. – Я и Бамара пойдем на разведку. Ганил и Скальдик – вы остаетесь здесь на страже. В случае, если с нами что-то случится…       – Если с вами что-то случится, – ответил Скальдик, – мы всегда придем к вам на помощь. Слово норта!       – Похвально… – Энцо слегка улыбнулся. – Но сейчас дай слово норта, что ты НЕ придешь к нам на помощь.       – То есть как?.. – Скальдик выглядел озадаченным. – Ты просишь, чтобы я бросил тебя…       – Да. – Голос авантюриста был тверд. – В случае чего, мы справимся сами. Если же не справимся – вы тем более пропадете, а спасти все равно никого не сможете. Оставайтесь здесь, что бы ни случилось; если же станет слишком опасно – уходите, не рискуйте понапрасну. Бамара, идем. И не забудь про бечеву.       Свет налобных ламп Энцо и Бамары скрылся в темноте катакомб. Скальдик и Ганил остались одни. Юноша не мог отделаться от чувства нереальности окружающего. Может быть, потому, что катакомбы оказались совершенно непохожими на то, что он ожидал?       – Скальдик, – произнес он, желая развеять тягостное молчание, – послушай…       – Чего?       – Понимаешь, я давно хотел тебя спросить…       – О чем же?       Это показалось Ганилу – или в голосе Скальдика появились напряженные ноты?..       – Скажи… Только пойми меня правильно – я вовсе… Скажи, зачем ты солгал?..       – О чем? – Голос Скальдика был по-прежнему спокоен, однако сомнений уже не оставалось – он все понял.       – О том, что твои близкие были убиты Инквизицией. Я знаю, что все было не так…       – Допустим. И что это меняет?       Сейчас уже не нужно было иметь развитое чутье, чтобы понять: спокойствие Скальдика – это спокойствие готовой взорваться горы. Лицо норта словно бы закаменело, точно скала – скала, под которой бурлит пылающая магма.       – Прости… – Ганил опустил взор. – Я… не хотел…       – Нет, ничего, – вздохнул Скальдик. – Рано или поздно об этом все равно бы узнал кто-то из вас. Если уже не узнал… Да, когда мой дядя узнал, что его сын предал веру отцов и дедов, он пришел в ярость, превратившись в берсерка. Он убил мою мать, сестер, братьев… многих убил, прежде чем сын, сам серьезно раненый, остановил его ударом своего меча. Так он навлек на себя двойное проклятье…       – Да смилуется Господь над твоим дядей…       – При чем тут мой дядя? Он как раз поступил как надо; это его сын замарал себя – сначала предательством веры отцов, а затем отцеубийством! Лучше бы я его даже не вспоминал…       – Твой дядя впал в безумие берсерка, а Хрисаф…       – Не называй его по имени! Он недостоин этого – как и те безродные бродяги, что, нацепив кресты, бродят по просторам Нортского королевства, грабят и убивают! Он сам поставил себя на одну доску с ними…       – Но твой дядя тоже совершил отцеубийство!       – Это другое!.. Ты хотя бы понимаешь, что значит стать берсерком? Рабы Голеана считают берсеркизм проклятием, но в действительности это дар. Берсерк сражается, не зная ни страха, ни боли – ибо его ведет сам Ярл Воронов. И если берсерк убивает кого-то из своих – значит, так и надо. Теперь они на пути в Вархалланг, где текут небесные реки… вода в них сладка, словно мед; кто ее изопьет – откроет в себе дар скальда… Раны, даже смертельные, исцеляются той водой, а боль угасает… А Хрисаф будет вечно гнить в голеанском аду… Не, вовсе не за то, что отрекся и убил отца, нет. Его главное и единственное преступление перед Господом и Голеаном – в том, что он существовал, а следовательно, был нечист. Для них чист только тот, кого никогда не существовало! И когда я умру – душа моя тоже станет пищей для бесов, обреченная на вечную муку…       В свете налобной лампы глаза Скальдика подозрительно блестели. Ганил впервые видел, как суровый норт плакал. Оказывается, и у него были раны в душе, которым никогда не суждено зажить. Юноше стало невыносимо стыдно, он опустил голову, надеясь, что норт не видит выражения его лица.       – Прости… – Скальдик вздохнул. – Просто я подумал, что если кто и может меня понять, так это ты. У нас, на самом деле, немало общего. Ты ведь тоже лишился родных по милости Святой Церкви?..       Ганил опустил голову еще ниже.       – И надо мной тоже издевались монахи-педерасты. Один из них попытался меня изнасиловать; за меня вступился какой-то послушник – не запомнил его имени – и тогда монах размозжил ему череп кадилом. В убийстве обвинили меня; разумеется, мои показания ничего не значили, ибо я был язычником, а значит – лживым от природы. «Когда язычник не лжет? – Когда его язык лежит отдельно от тела!» Меня бросили в монастырскую тюрьму, в каменный мешок, куда не попадал ни один лучик света. В полной темноте я копал подкоп. Не знаю, сколько я провел там; во всяком случае, достаточно, чтобы моим глазам причинял боль даже тот скудный свет, что проникает в сточные катакомбы. Да, я выбрался из тюрьмы – но во что она меня превратила? В полугуля, вынужденного питаться крысами и мертвыми бродягами, такими же, как я. Понемногу я приучился не бояться света; потом примкнул к группе малолетних бандитов… Наверное, в итоге я стал бы одним из уличных головорезов… может быть даже, не из последних… Если бы мне на пути не попался Энцо…       Лицо Ганила горело, точно ошпаренное. Боже, этот норт хоть понимает, что творит?! Веслана всего-навсего коснулась его незаживающей раны; а этот северянин залез туда своими ручищами, ковыряет струпья, и думает, видимо, что ничего особого тут нет! А с другой стороны, разве сам Ганил не совершил подобное? Разве не напомнил о том, о чем Скальдик желал бы забыть?       А что, если?.. Страшная, обжигающая, точно молния, мысль прогремела в голове Ганила. Скальдик сидит, откровенничает и не ждет подвоха; один удар кинжала – и он замолкнет навеки. Можно смотать бечеву, стереть отметки и сказать оставшимся наверху, что Энцо и спутников загрызли гули. А можно соврать, что Скальдик оказался агентом Инквизиции, и пришлось его прикончить…       Рука Ганила легла на рукоять кинжала. Один удар – и все будет кончено.