***
Само собой он бы так не поступил, пошли они. Кем они его вообще считают? Не было ничего такого, они с Шото просто невылазные. Они с Шото просто любят тусоваться вместе, играть в видеоигры, смотреть прогнозы погоды по вечерам в кровати, пялиться в потолок, куда Шото умудрился прицепить гирлянду (как, а главное, зачем?). Вот оно: то чувство комфорта, которое Бакуго признаёт. Они даже в «Питчер» бегали только поочерёдно и только на пару минут, потому что дома было хорошо, дома было тепло, и широкие горячие ладони обнимали за плечи. И хотя Бакуго предпочитал играть в видеоигры, сидя на противоположных краях дивана, ему чертовски нравилось, когда Шото запрокидывал свою ногу на его колени. Понятно? И никаких непристойностей, потому что вот, что определяет их истинный союз. Ну и потому что вот, что Шото сказал: «никаких непристойностей, пока ты не сдашь литературу». И потому что вот, что Бакуго сделал: сдал её. Сдал и зашёл в «Питчер» за горячим какао для Шото и коктейлем для себя, чтобы это отпраздновать. А ещё он взял черничные маффины, и они отстойные, потому что в них нет ни крошки шоколада, — единственной сладости, которую признаёт Бакуго — но Шото их слишком любит, и оттого выбора у Бакуго совершенно не остаётся. А что? Он ведь сказал, что они с Шото работали над эссе всё это время. И на этот раз всё было серьёзно, потому что сначала Шото разозлился на спор в комментариях, в которых кто-то выдал кривое слово в сторону его любимой ведущей прогноза погоды (честное слово, эти японцы слишком требовательны даже к таким мелочам), а затем разозлился на Бакуго, потому что тот попался под горячую руку. Шото зачастую спокойный и рассудительный, но когда его планка падает, приходится замолкать даже Бакуго. Тогда всё, собственно, так и произошло. А если так произошло, значит придётся извлекать из этого как можно больше пользы. Но всё-таки… — Нам нужно серьёзно поговорить, — монотонно произносит Бакуго. Шото смотрит сначала на бумажный стакан с горячим какао в своей руке, а затем на Бакуго: — Ты что, принёс мне какао, чтобы сказать, что бросаешь меня? — Что? Нет. Почему ты вообще… — а затем он выдыхает и зажимает переносицу, присаживаясь рядом. — У одного моего знакомого… Нет, то есть… У знакомого одного моего знакомого с его партнёром была такая же проблема. И он залез в интернет, потому что сейчас двадцать первый век, и наука дала нам возможность гуглить. И оказывается, существуют, ну знаешь, блоги, в которых люди пишут о проблемах, а другие люди помогают их решать. Отстой, да? Типа, кто вообще подумает, что писать о своих проблемах — хорошая идея, но тот чел решил попробовать, и мне, то есть ему, ответили вот что… — Бакуго, ближе к делу, что происходит? — Шото находит глазами его взгляд, который Бакуго активно прячет. — И почему ты вытираешь свои вспотевшие ладони смятым эссе? Постой-ка, это что, положительная оценка? Ты сдал литературу? — Болван, я хочу сказать, что твой страх — это нормально. У страха близости бывают самые разные причины. У кого-то он идёт из детства, другие избегают эмоционального и физического контакта… — он приоткрывает ладонь, чтобы подсмотреть в неё, — и это их защитная реакция на травматичный опыт прошлых отношений. — Ты это с руки считываешь? Серьёзно? — и Шото выглядит так, словно это может разозлить его, поэтому Бакуго медлит, но вместо этого комната наполняется заливистым громким смехом, и Шото даже опускает голову на плечо Бакуго, пока тот, пялясь в пустоту, судорожно стирает надписи со своих ладоней. — Послушай, во-первых: поздравляю со сдачей эссе. Во-вторых: у меня нет никакого страха близости. Я просто, — он пожимает плечами, успокаиваясь, — не чувствовал, что секс нам необходим. Бакуго зависает сначала от осознания, что Шото смеётся. Потому что Шото зачастую не смеётся, он спокойный и рассудительный, и кажется, об этом уже было. Так вот: Шото смеётся. Блаженство. А вообще: в каком это смысле им не нужен секс? — Я был удовлетворён физически, ты был удовлетворён физически. Нам этого, очевидно, хватало. А иначе с чего бы мы полгода об этом даже не задумывались? Ах, это были такие чистые и невинные отношения, — да он же просто дразнит его. — Но теперь посмотрите: мальчик вырос и хочет взрослых действий… — А по-моему, — хмурится Бакуго на очевидную наигранность, — ты просто зассал подставлять задницу и выдумаешь разные отговорки, лишь бы вывести всё это в какое-то романтическое русло. — Ага, — моментально признаёт Шото. — Ты прав. — Знаешь, я ведь хотел подставить тебе свою задницу, чтобы ты перестал так париться по этому поводу. Вот, к чему я клонил, — он скрещивает руки на груди. — Ну уж нет, — Шото скрещивает руки за ним. — Если поступишь так, это будет означать, что у тебя есть яйца, а у меня нет. — После спектакля, который ты тут устроил, я точно уверен, что не поступлю так. Если у тебя есть силы на то, чтобы издеваться, значит собери их в кулак и переспи со мной, — Бакуго хмыкает. — Не нужен секс? Удовлетворён физически? Ха, да ты посмотри на себя. Спорим, ты кончишь за минуту, если я к тебе прикоснусь. — Не забывай, что это ты тут девственник, а не я, — и это уже похоже на словесную перепалку. — Девственник или нет — какая разница, если у тебя не было секса больше полугода? — Бакуго улыбается: — Эй, Шото, трахался когда-нибудь в замке из гирлянд и мишуры? Нет? Какое совпадение, мы сейчас как раз находимся в таком месте. — Если решишь перевязать мои руки мишурой, то навсегда испортишь моё восприятие рождественской атмосферы, — предупреждает Шото. — Спасибо за идею, — совершенно точно не слушает Бакуго. И они, наконец, сталкиваются: губами, ладонями, щеками. Смятое эссе летит на пол (а оно ведь сыграло ключевую роль в сегодняшнем действии, неблагодарные ублюдки), следом летит диванная подушка, но Бакуго очень вовремя её перехватывает, потому что посмотрел так много видео, что теперь знает: она точно пригодится. Гирлянда, словно чувствуя атмосферу, переключается на красный, а планшет Шото, в котором он копошился до прихода Бакуго, затухает на вкладке новостей. Что ж, прости, приятель, но этот вечер явно пройдёт без репортажа о погоде.***
Каминари очень заинтересованно рассказывает о кулинарном шоу, вырезки из которого постоянно присылает ему мама. Хорошо, Каминари пытается говорить заинтересованно, правда пытается. Стоит отдать ему должное: он тут единственный, кто вообще пытается увести внимание от громких стонов за стенкой. Они с Шинсо сидят в комнате Изуку и Киришимы, и те даже шутят, что они отхватили билеты в первый ряд. — Самое ужасное, — улыбается Изуку, — что мы даже не можем их в этом упрекнуть. Хотя бы потому что не видели их уже несколько дней, — он резко хмурится. — Они, очевидно, умрут, если продолжат в том же духе. — Ну, а ещё мы, вроде как, — Киришима почёсывает затылок, — мало чем от них отличаемся. В общем, у них этот, как его, безлимит на громкий секс, потому что они только начинают навёрстывать упущенное. — Да, но… — Шинсо переводит на них обеспокоенный взгляд. — Учёба начнётся на следующей неделе, это нормально, что они потратили все каникулы на секс? — Шутишь? — Каминари округляет глаза. — Это не нормально, это шикарно. Есть к чему стремиться. Изуку включает рождественский выпуск какого-то ситкома, от которого так фанатеет Каминари, и игнорировать голоса напротив становится намного легче. Киришима устраивается поудобнее на чужом плече, а Каминари, как бы между прочим, располагается в коленях Шинсо. За окном всё так же метёт, но теперь снег мелкий и едва заметный — оседает на высоких сугробах, липнет к окну и собирается на крыше. Забавно осознавать, что какой бы сумбурной не была погода, с происходящим она точно не сравнится. Это, бесспорно, самое сумасшедшее Рождество в их жизни. И им стоит лишь смириться с тем, какое сумасшествие их ещё ждёт впереди.