Параллели чужих жизней

Наутро позвонил Лекс и поинтересовался, достойно ли я проводил друга. Я поведал, что собираюсь на его деньги скупить весь хлеб в области и рассчитываю в ближайшее время заняться производством сухарей для Ника. Уточнил, не хочет ли Лекс еще обзавестись умением выпечки, помимо варки супов. Парень обозвал нас с Ником идиотами, на том и простились. Идти в школу мне не хотелось, и мы провели с другом весь день за игрой в «дурака». Решили, что первое время он поживет у меня. Безвылазно поживет. С его школьными пропусками можно было разобраться за бутылку вина и коробку конфет, втюхнув их одной знакомой медсестричке нашего общего друга в поликлинике за справку. Хотя школа была последней вещью, о которой мы думали в тот момент. Мы не разговаривали, просто резались в карты, иногда останавливаясь на перекусы. Перед сном я взял и ляпнул, что «дурак» не я (хоть и проигрался по полной), а Ник со своей дурной головой. Он сказал, что ему будет не хватать моих шуток, и, отвернувшись к стенке, затих. Мне стало жутко от его слов, и всю ночь эта фраза не давала уснуть. – Ну ты и идиот, – протянул Лекс, обращаясь к Нику. – Хотя чему я удивляюсь? «Скажи кто твой друг, и я скажу, кто ты», – он выразительно посмотрел на меня. – Иди в задницу, – беззлобно бросил я, готовя бутерброды. – Просто забери деньги. Можешь пересчитать, там вся сумма. Без изменений. – Это было грубо, Марк. Лекс надулся. Грубо? Возможно. Но день с утра не заладился: я не выспался, снова прогулял школу, забив на учебу в целом, и поругался вдрызг с Ником. Утром он застал меня в ванной обрабатывающим недавние синяки на теле мазью с К-витамином. Несколько долгих минут осматривал все мои застарелые и новоприобретенные гематомы через зеркало, а потом зло спросил: – И что это за хуйня? – Сам видишь. – Я думал, мы друзья, Марк. А друзья друг другу доверяют. – Доверяют, – кивнул я. – Да ну? Не похоже. И когда ты собирался сказать об этом мне? Сказать мне было нечего. Мы тупо молчали. Я – потому что стыдно врать и нет смысла выдумывать что-то вроде упал-с-лестницы, а Ник – потому что вселенски обиделся. А потом он вышел, громко хлопнув дверью. Как истеричка. Я тоже хорош, забыл щелкнуть щеколдой, привыкнув к одиночному обитанию. Но, увы, ничего не изменить. И все. С тех пор мы напряженно молчали. Ситуацию спасал Лекс, заскочивший к нам после школы. Ну, спасал до того, как тоже решил обидеться на меня. Сегодня я бил рекорды. Кто там следующий? В очередь! Заиграла мелодия «Placebo». Лекс вытащил наружу ультратонкий гаджет. Посмотрел на дисплей и поморщился. Сбросил вызов. – Мне нужно идти, – заявил он после третьего звонка. – Проблемы? – спросил я. – У маман день рождения, и она сегодня достает всех, – развел руками Лекс. – Поздравляю, – усмехнулся я. – Спасибо, – сгримасничал Лекс. Попрощался и пошел к выходу. Я поставил перед Ником бутерброды, отрубное печенье, разлил чай по кружкам, и мы поели в молчании. Тишина в последнее время стала меня доставать и вызывать привыкание одновременно. Странное ощущение. Как бы не втянуться в это состояние. – Может, уже ударишь меня, а? Потому что когда ты вот так отмалчиваешься, ударить хочется тебя. – Я не бью лежачих, – съязвил Ник. – Как давно это началось? Я закатил глаза. – Забей, ладно? Это только выглядит страшно, а так ничего серьезного. Я даже у врача на осмотре был. Вовремя припомнил Лексового доктора. – Ну-ну. – Что «ну-ну»? Мне нужно было поплакаться тебе в жилетку, что ли? – Лексу же ты поплакался, – возразил Ник. – Лекс случайно об этом узнал. – Марк, мы с пацанами решили бы эту проблему, – серьезно сказал Ник. – Ты думаешь, если бы можно было это решить кулаками, я бы не позвал на помощь? – А в чем тогда дело, черт тебя дери? – разозлился Никита. – В том, что я не собирался и не собираюсь подставлять своих друзей под удар. Связывать с папенькиными сынками – нажить себе геморрой. У них есть деньги, значит, есть власть и влияние. У нас нет за спиной такой поддержки. – Кто они? – Да так, пару ублюдков из класса и параллельки. Но сейчас у меня «покровитель» в виде Лекса, так что не парься. Друг хмурился. – А, Лекс?.. – Да. Такой же, как и они, – кивнул я, жуя бутерброд. – Только на моей стороне. – Марк, пообещай мне, что в следующий раз... – Не-а, такого пообещать не могу. Могу лишь заверить, что в январе, после днюхи, заберу документы и переведусь в другую школу. – Бляя... Хоть так, – вздохнул Ник. На этом инцидент себя исчерпал. Вечером лил дождь. Мы с Ником бежали домой с пакетами со снедью из соседнего супермаркета. – Ну и долбануло же! – крикнул Ник. Я не ответил, изо всех сил прижимал пакет к себе, чтобы мучное не размякло, и морщился от неприятного хлюпанья в кроссовках – лужи от бордюра до бордюра, сливные люки херово справляются со своей задачей. Завернув во двор, Ник практически врезался в темную иномарку, преградившую нам путь, скрывающуюся за пеленой дождя. Так как я отставал, успел среагировать и отскочить в сторону. – Твою мать! Чуть ногу не сломал! – услышал восклицания друга. – Ты как? – Нормально. Пакет порвался. Он только присел, чтобы собрать продукты, как из машины вылезли три здоровенных детины-переростка. – Ребят, машину в сторону отставить надо бы, – громко сказал им Ник. Решительный вид этих ребяток мне не понравился. – В машину садись, – сказал один из них Нику. Спокойно так, но чересчур жестко. – Вы чего? – удивился я, увидев, как двое тянутся к другу, явно не в намерении пообниматься. Думать даже не пришлось – бросил пакет, сразу же встрял в завязавшуюся драку. Дождь слепил и делал движения неточными, да и парни оказались какими-то спортсменами в придачу к огромным кулакам и старшему возрасту, поэтому драка вышла не столь продолжительной, как хотелось бы. Один из качков заехал мне в висок, вызывая белую пелену перед глазами, а когда я упал на колени, с силой пнул в живот, выбивая весь дух и боевой настрой. Я лежал на мокром асфальте, жадно хватал воздух ртом и сжимал руками грудную клетку, стараясь убаюкать боль. Все мои прошлые побои всплыли разом, отдаваясь тупым и тягучим раскаленным свинцом по всему телу. Уже через пару минут нас с Ником запихали в салон, и машина сорвалась с места как угорелая, оставляя позади наши разбросанные продукты на асфальте. Несколько сотен рублей коту под хвост. Я сидел, зажатый между другом и качком, который вывел меня из строя, все еще пытался прийти в себя и отдышаться. – Что за дела? Что вам от нас надо? – глухо спросил Ник, трогая разбитую губу. – Должок за тобой, гаденыш. Или ты забыл? – отозвался тот, что был за рулем. Внутри меня все похолодело, и я даже перестал пытаться восстановить дыхание. – Еще один день, – очень хрипло напомнил я парням. – Мы знаем. За двадцать минут, что мы ехали, я успел перебрать всевозможные варианты своей и Ника кончины. Когда иномарка замерла возле заброшенных складов мясокомбината, я понял, что это конец. Нас убьют, и здесь мы будем гнить. Мясокомбинат и два трупа – так поэтично, блядь. – На выход, – пробасил водитель. Разбитый асфальт кусками подворачивался под ноги, черное безликое здание выглядело ужасающе и пугало до чертиков. Из-за дождя его размытый силуэт казался живым. Под конвоем мы направились внутрь одного из складов. Я три раза проваливался в ямы с жижей и матерился сквозь зубы. От судорожных пугающих мыслей спасало лишь неприятное ощущение мокрых от дождя трусов. Ник шел рядом, прижимал левую руку к груди: то ли он ее повредил в драке, то ли эти гондоны ее сломали. Увидев в проеме железных ржавых ворот просвет, я удивился. Свет и людской гомон, видимый и слышимый при приближении, вызвали еще большее недоумение: нас что, казнят прилюдно? Мы вошли внутрь огромного полураздолбанного склада, где висели цепи и крюки под высоким потолком, прямиком в толпу, которая была здесь совершенно неуместна. С непривычки, после темноты, я дезориентировался. Большая часть склада тонула во мраке, а часть возле ворот, где мы стояли, освещалась фарами двух машин. Жужжащая толпа была сплошь из парней и мужиков. Они одобрительно голосили, ржали, пили пиво, льющееся здесь рекой, наблюдая за какой-то сценой в центре. За их спинами нам ничего не было видно. – Вперед! – скомандовал верзила, что был за рулем. Он был за главного. Ник протолкнулся между людьми, я пошел следом, уже понимая, что мы оказались в таком месте, куда посторонним вход запрещен, и это нихера не обнадеживало. Обычно, в таких местах творился полный беспредел... И вот тогда я прислушался к звукам: глухие удары, чей-то стон. Первая мысль была о подпольных бойцовских клубах или незаконном микс-файте* и о том, что нас, возможно, сегодня, здесь отделают по самое «не хочу». Но стоны были иного содержания. Два шага, толпа словно по молчаливому уговору расступилась, и я вижу, как в центре, на освещенном фарами пятачке, трое взрослых мужчин насилуют парня. Зрелище настолько ошеломительное и нереальное, что время вдруг замедляется. Словно со стороны я смотрю на себя, с расширенными от ужаса зрачками, Ника, отворачивающего голову в сторону, беснующуюся возбужденную толпу, наблюдающую за изнасилованием, и парня... которого тянут, рвут и трахают туда, куда только можно. Двое сзади, один спереди. Парень изредка стонет от боли, но даже не сопротивляется. Без сил, без воли. Измотан и избит, использован вместо боксерской груши. На теле ни сантиметра здоровой кожи, весь изрезан, а кровоточащие раны забиты грязью. Одна нога согнута под неестественным углом. Рядом, лужа из блевотины, пены и крови, смешанная со щебнем – его просто оттащили и продолжали насиловать дальше... Люди между его ног и возле его рта, менялись, трахали, доходили до кондиции, снова менялись, снова трахали... Я не выдержал, отпихнул рядом стоящего мужика с «Амстердамом» в руке и побежал на улицу, услышав вслед чье-то высмеивающее: «Слабак». А перед этим, с внутренней стороны век, врезался образ: мертвенно-бледное лицо, закрытые глаза, разорванный рот и струйки крови по щекам. Меня рвало недолго, так как желудок был практически пустым. Холостые спазмы все продолжались и продолжались, желчь жгла язык и горло. Голова была пустой, словно наполнена гелием, а в ушах, помимо звуков дождя и приглушенных людских голосов, стояли тихие болезненные стоны... Позади послышались голоса. Я вытер рукавом рот, выпрямился и обернулся. Сейчас дождь был как нельзя кстати, он смывал запахи и скудные слезы. Даже в темноте я видел белое лицо Ника, как его бьет дрожь. Меня тоже пидорасило, а может, даже похлеще. Из конвоиров только двое: тот, что главный, он же водитель, и тот, который сидел рядом со мной. Третий, судя по всему, наслаждался зрелищем на заброшенном складе. Желудок снова подал холостой сигнал, и я с отвращением сглотнул желчный ком. Друг встал рядом со мной, и водитель произнес: – Завтра ты должен отдать деньги. Если не отдашь, тебя пустят по кругу, как шлюху. Как это будет выглядеть, ты теперь знаешь. Ник тяжело задышал, все еще прижимал больную руку к груди. А я что было сил сомкнул челюсти. – Даже не думай сбежать. Будет хуже. Что может быть хуже такого? Даже смерть предпочтительней. Мои мысли отстранены и тягучи. Это все неправда. Это не может быть правдой. Наверное, меня накачали наркотой и сейчас меня нехерово глючит... Это просто не может быть правдой. Мы с Ником возвращаемся домой пешком. Ливень даже не думает останавливаться на передышку. Мы молчали, да и говорить особо не о чем. Мы просто смываем с себя увиденное, стараемся блокировать воспоминания о последнем часе и нащупать хоть какую-то почву под ногами. Я проснулся рано утром – голова кружилась и раскалывалась, как после затяжного похмелья. Диван был противно мокрым – я вчера даже не удосужился раздеться и завалился спать прямо в одежде. Выпив на кухне привычную горсть обезболивающих, вспомнил о друге, которого не было в квартире. Обойдя свое скромное жилище в поисках вещей Ника, наткнулся на записку на подоконнике: «Я не могу. Извини». Вернув записку на место, я вдруг почувствовал, что мне дико хочется чая. Жаль, что мое любимое отрубное печенье размякло где-то на асфальте, за домом. Сейчас оно было бы кстати. ___________________________________________________________________ *Микс-файт – англ. «смешанная борьба» - рукопашный бой, жесткая техника боевых искусств, бои без правил.