Параллели чужих жизней

От моей прежней жизни остались осколки. Она стала разделяться на «до» моего поступления в элитку и «после». «До» – у меня был лучший друг, просто друзья, какие–то увлечения и, кажется, несмотря на стычки с отцом, я улыбался. «После» – не осталось ничего, кроме всепоглощающей ненависти к одному-единственному человеку. Говорят, когда ненависти слишком много, когда она выходит за рамки разумного, то приходит долгожданное безразличие. Я этой стадии не достиг и не думаю, что когда–нибудь достигну вообще. Но это и обнадеживало, поддерживая искру жизни: если я могу ненавидеть, значит еще могу что–то чувствовать, верно? Раньше я ходил в школу и не боялся тупых подначек, терпел избиения, но ходил назло всем уебкам. Теперь же, собираясь на занятия, гнал от себя желание проебать учебу к чертовой матери, лишь бы не лицезреть никого из тех, чей социальный статус выше среднего. Со времени встречи на пирсе прошло всего полторы недели, а мне казалось, будто вся эта канитель длится вечность и нормальной жизни у меня никогда не было. Я стал гребаной шестеркой Владлена, и это доводило до тихого бешенства. Ежедневные проверки на прочность, постоянное напряжение и обесценивание себя, когда ублюдок обращался со мной, как с прислугой. Эмоциональный долбаный террорист! Он выкачивал из меня все силы, волю, жизнь, потакая своему собственному эгоцентризму, а я морально разлагался. Владлен таскал меня за собой везде в качестве личной шавки, а когда его не было, за мной следил кто–нибудь из свиты недокороля. На мелкие унижения я старался не обращать внимания: носил из раздевалки его пальто, бегал за кофе или водой, когда ему хотелось пить, стирал с лица остатки вылитых напитков, если те оказывались недостаточно крепкими–горячими–холодными, и шел за новой порцией; срывался посреди учебного дня через весь город за его любимыми «Nat Sherman B&G», если те вдруг внезапно заканчивались или просто ему так захотелось, и остальные «поручения». Ничтожные, детские, блядские игры по сравнению с тем, когда нужно было вставать на колени по команде «Сидеть», терпеть публичные оплеухи или грубые тычки. Он называл меня «зверёнышем», а я молча проглатывал унижение. Не всегда. Когда я начинал не поддаваться, он тащил меня в чулан со спортивным снаряжением возле спортзала, отрабатывал парочку и без того идеально поставленных ударов и приковывал наручниками к батарее в «воспитательных» целях. Оставлял в затхлой, непроветриваемой каморке на пару часов или на весь день без воды, без еды, без света и без шанса, что меня кто–то мог выпустить. Я собирал отбитые части тела по кускам в кучу и тихо охуевал от безучастности преподавателей, которые на все закрывали глаза. Им было похуй, что я стал персоной «нон грата»*. Просто нейтральные наблюдатели. Ничем не лучше того же Владлена, потому что своим молчанием только поощряли мою травлю, никак ей не препятствуя. Уверен, они его боялись – все боялись Владлена. Помимо того, что Берсеньев–старший возглавлял список спонсоров школы, сынок и сам успел заработать себе нефиговую репутацию. Никто не лез, и я подозревал, что пока Владлен был занят мной, он никого другого не трогал и это всех вполне устраивало. У меня стало дергаться правое веко. Я питался таблетками, забыв нормальный вкус еды, стал страдать бессонницей, чувствуя по утрам еще большую раздолбанность и усталость. Лежал на диване, слепо пялился в никуда и думал, можно ли отнести себя к категории «жертв школьного насилия», если я сам на это подписался? И к какой категории отнести Владлена? Этот ублюдок не классифицировался ни с одним знакомым мне понятием, кроме как «сука–садист». Но все становилось еще хуже, когда в поле зрения появлялся Лекс. Безжалостность Владлена становилась абсолютной, а его беспринципность была чревата такими последствиями, что Лекс – после моего новоприобретенного статуса – старался контактировать со мной как можно меньше, пока вовсе не пропал несколько дней назад. Мы сидели в кабинете и ждали Веру Николаевну, классную, которая должна была озвучить четвертные оценки и дать рекомендации по исправлениям. Лично я знал, что у меня ничего выше двойки быть не могло, в отличие от круглого отличника Берсеньева. Возьмешься тут за обучение, как же, когда каждый день напоминает борьбу, мать ее, за выживание. Андрей что–то рассказывал Владлену, но тот был занят планшетом и ни на что не реагировал, пока парень не сказал: – Владлен, тебе бы свою собачку переодеть. А то выглядит пиздец как жалко. Я смотрел в окно и старался делать отсутствующий вид. Меня бесила эта блондинистая гнида с его «гениальными» идеями и тупыми приколами. – В самый раз, – отмахнулся Владлен. – Чтобы место свое знал. Да, зверёныш? Я промолчал и думал лишь о единственном, что грело душу – осенних каникулах, начинающихся через пару дней. Владлен должен был улететь куда–то в Европу с отцом по делам компании, и я жаждал этой передышки, как ребенок подарка. Лекс, неожиданно появившийся в моей жизни и так же неожиданно пропавший, сидел сейчас в зоне отдыха и курил, использую комнату явно не по назначению. – Блядь, Лекс, ты мог хотя бы форточку открыть? Я потянулся к окну, чтобы слегка проветрить помещение – когда–то это место было мне симпатично, да и не годится оно для курилки. – У меня есть сто тысяч долларов, – сказал парень, пока я возился с навороченной ручкой. – Поздравляю, – буркнул я. – Возьми их. Отдай Владлену. Я повернул голову и вскинул удивленно брови: – Где ты взял деньги? – Они мои. – Кажется, у тебя был испытательный срок и контроль, – припомнил я, вновь возвращаясь к неподдающейся ручке. – Был. Теперь нет... Я все знаю. Про подставу Ника... Владлен мне сам сказал, когда я предлагал ему деньги. Но он их не взял. – Ты пытался втюхнуть ему деньги? – не поверил я. И я еще до сих пор жив? – Не нужно быть большим умником, чтобы понять, что происходит, Марк. Возьми деньги. – Я покачал головой. Наконец форточка поддалась. – Ты же, блядь, стал его игрушкой! – психанул Лекс. – Ага. Забавно. Твой братец говорит то же самое про тебя. Единственное, что объединяет ваши мысли – игрушка, то есть я. Вам лечиться надо. У вас с головой не все в порядке, это, наверное, семейное... Лекс вмиг оказался передо мной. Я ожидал удара, но не делал попытки ему помешать. Он смотрел мне в глаза, расплавленный янтарь полыхал злостью, а я впервые задумался над тем, что действительно являюсь каким–то камнем преткновения между двумя богатенькими сыночками. Андрей как–то сказал, что у Владлена слабость перед «игрушками» двоюродного брата. Хер их разберешь, что это – братское соперничество или еще какая поебень, но то, что богатые играют по–крупному, ломая людей и чужие жизни, это я знал доподлинно. – Возьми деньги. – Нет. – Марк... – Это бессмысленно, Лекс. Нет. Я возьму деньги, а Владлен повысит цену. Со ста тысяч до трехсот. У меня нет этих ебаных банкнот, а он изменит условия, и станет только хуже! Я не ты! – я неосознанно перешел на повышенный тон. – Я не могу за несколько дней взять и нахуячить нужную сумму! Ударил по больному. Теперь я понял, что Лекс неспроста исчез, а потом вернулся с бабками. Парень ничего не ответил. Он молча ушел. А через какое–то время в зоне появился Владлен, мрачный и злой, распространяя черную ауру вокруг себя. И дураку было ясно, что Лекса он видел. Я замер возле окна, не решаясь пройти мимо или просто сделать лишнее движение. Как при встрече с хищником – боишься спровоцировать агрессию неосторожным жестом. Владлен холодно улыбнулся, останавливаясь недалеко от выхода, и достал пачку сигарет. Он словно точно знал, что за мысли в моей голове. – И что это за секретное собрание за моей спиной, зверёныш? – поинтересовался лениво он, прикуривая, полностью игнорируя тот факт, что мы находимся в школе. – Это не собрание. Мы просто случайно столкнулись. Я старался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее, не выдавая предательские нотки дрожи. – Неужели? Лекса сегодня не было на занятиях, а после уроков он решил заскочить в школьную зону отдыха? Занятно, – хмыкнул он и прислонился спиной к стене. Я разглядывал черно–красную плитку на полу и молчал, желая уменьшиться в размерах. Стоять вот так с этим ублюдком наедине – нефиговое испытание для нервов, до дерганья глаза. Рядом с ним всегда охватывало безотчетное желание ломать и крушить, но я сдерживал себя, потому что жутко устал от постоянных избиений. – Итак, перефразирую вопрос: о чем вы разговаривали? И не вздумай мне соврать, зверёныш, – предупредил он. – Он предлагал мне деньги, – честно признался я. – Ясно. Я не взял, он побежал к тебе. А ты? – Не взял. – Молодец. Почему? – Они мне не нужны. Меня все устраивает. – Хороший ответ. Я оценил, – усмехнулся Владлен, выпуская сигаретный дым. – Посмотри на меня! Тон резко изменился, и я вздрогнул. Поднял взгляд, встретился с ненавистной зеленью и каменно–непроницаемым лицом. – Сидеть! – властно приказал Берсеньев. Я мгновение колебался, прежде чем выполнить приказ. Опустился в преклонную унизительную позу. – Нихера ты не зверёныш, – разочарованно вздохнул Владлен, отправляя окурок прямо на пол. – Покорные собаки не смотрят на своих хозяев так вызывающе. – Он стал приближаться, а я запаниковал и еле подавил желание отползти. – Они заискивают и все время хотят угодить. – Он остановился от меня в двух шагах. Я не мог отвести глаза, следя за каждым его движением, в надежде успеть смягчить удар, если он вдруг вздумает вытереть об меня свои ботинки. – А ты до сих пор не научился покорности. Взгляд в пол! – Приказывать дважды не пришлось. Я следил за мысками его туфель. – Нужно всерьез взяться за твое воспитание. Меня раздражает твоя несгибаемость. Меня пробило холодным потом. Он же не серьезно? Я же, блядь, этого не переживу... – Еще раз увижу с Лексом, даю гарантию, что неделю не сможешь ходить. Или даже две. – Я поверил. Он никогда не преувеличивал. – Понял, зверёк? – Да, – тихо ответил я. – И запомни: ты теперь моя игрушка и я твой хозяин. Не надейся на Лекса, он тебе ничем не сможет помочь. И то, что он пускает по тебе слюни, ничего не изменит. Я быстро поднял голову и удивленно посмотрел на Владлена, затем резко опустил взгляд в пол. Берсеньев рассмеялся. – Неужели не знал? – спросил весело он. – Ну да, я забыл, что братец не афиширует свои предпочтения. Я растерянно рассматривал напольный плиточный рисунок и никак не мог поверить его словам. Владлен направился к выходу, так и не отдав следующего приказа. А я стоял на коленях, забыв, что уже можно подняться, и думал, что да, я, оказывается, был прав. Воспитываясь на реалиях этого мира, я знал, что ничего не делается просто так. Дружбы между богатым и бедным не существует. А за предлагаемые деньги меня, возможно, хотели купить. Лекс просто не хотел отдавать свою игрушку Владлену... Трах за сто тысяч долларов – нехеровая цена для такого отброса, как я, да?